— Мне так грустно слышать об этом… Я очень хорошо понимаю, как ей плохо. — И я изобразила сострадательную улыбку. Господи, только б она не начала рассказывать мне, что там случилось с ее деверем. Я этого не вынесу.
— Я поддерживаю ее, как могу, но это непросто. Она живет на юге. Два-три раза в год мне удается съездить туда, но в основном мы общаемся по телефону или через «Скайп». А этого недостаточно.
— Твоей сестре повезло, что у нее есть ты.
Джо пожала плечами.
— Не знаю, какой ей от меня прок. Эта история ее просто доконала. Правда, у нее нет детей. А ты такая молодец — воспитываешь дочку, работаешь… Даже представить не могу, сколько сил на это нужно.
Она поглядела на часы.
— Ну, ладно, закрываться пора. Пойду проверю, заперта ли задняя дверь, и погашу везде свет, а ты пока опусти ставни. — Замешкалась. — И знаешь еще что? Как было бы хорошо, если б мы с тобой подружились… Может, со временем ты познакомишь меня с Эви, и я буду помогать тебе с ней, хотя бы чуть-чуть. У меня-то никого нет. Зато времени свободного — вагон.
Я почувствовала, что краснею. Конечно, мне предлагали помощь из самых добрых побуждений, но я была совершенно не готова впустить в свою жизнь едва знакомого человека.
Хотя такое неравнодушие подкупает. Тем более что Джо видела, как это бывает с другими, так что знакома с моей бедой не понаслышке. Я даже почувствовала себя почти нормально.
— Спасибо тебе, Джо. Это очень много для меня значит.
* * *
Был вечер пятницы, и казалось, что весь город сел за руль и поехал: дорога домой превратилась в сплошную вялотекущую пробку. На ветровое стекло шлепнулась крупная капля, за ней еще и еще. В считаные минуты дождь превратился в ливень. «Дворники» не справлялись, передняя машина растаяла в потоках небесной воды.
Так как приходилось то трогать с места, то снова тормозить, я, найдя в бардачке какую-то заскорузлую тряпку, опустила боковое стекло и время от времени протирала лобовое стекло снаружи, так что правая рука, плечо и бок промокли насквозь.
К счастью, потоп скоро прекратился, но для одного дня это было слишком.
У меня заболела голова. Похоже, поднялось давление. Слезы одна за другой потекли из глаз. А главное, снова пришло это поганое чувство, которое вроде бы навсегда осталось в прошлом — безнадежная уверенность в том, что худшее впереди.
Хотя, казалось бы, куда уж хуже?
Глава 35
Три года назад
Тони
Когда я добралась-таки до дома — минут на сорок позже обычного, — Эви пребывала в плохом настроении.
Признаться, всю дорогу я надеялась, что после школы она часок-другой побудет у бабушки, потому что мне как никогда нужно было время, чтобы успокоиться, отдохнуть и прийти в себя.
Надежды не оправдались.
— Ничего не могу поделать, — шепнула мама, прикрыв рот ладонью, пока мы наблюдали, как Эви с размаху нахлобучивает один кирпичик «Лего» на другой. — Она вот-вот прищемит себе палец.
— Ну, успокойся, котенок, уже пятница, — с преувеличенной веселостью в голосе обратилась я к дочери, несмотря на то, что очень хотелось заорать или хорошенечко треснуть по чему-нибудь. — Никакой школы, до самого понедельника.
— Я все равно туда больше не пойду, — хмуро объявила Эви. — Мне там не нравится.
— А что тебе не нравится, милая?
Ответа не было.
— Разве я смогу тебе помочь, если ты не хочешь со мной разговаривать? — Внутри постепенно начинал разгоняться пульс. — Кто-нибудь из класса тебя обидел?
— Просто мне там не нравится. Ненавижу школу. И всех, кто в ней есть.
— Видишь, Тони, от того, что ты пошла работать, стало только хуже.
— Мама, прошу тебя…
— Что поделаешь, милая, если это правда. Девочке сейчас нужна стабильность. Ей нужно, чтобы ты была рядом, а не строила новую карьеру.
— Я бы не стала называть те жалкие часы, которые я провожу в офисе, громким словом «карьера». К тому же мне надо платить по счетам, и я каждый день отвожу Эви в школу, хотя многие матери не могут себе позволить даже этого.
— Да, но их дети не пережили того, что выпало на долю твоей дочери. Ты должна…
— Мама. Прошу тебя. Пожалуйста.
Мама, как всегда, лучше меня знала, что и кому я должна, и как мне жить мою жизнь, и как воспитывать мою дочь, и так далее, и тому подобное.
— Знаешь, поеду-ка я лучше домой, — сказала она сухо, встала и схватилась за сумочку. — Не люблю навязываться. Эви, детка, пока-пока, бабуля позвонит тебе завтра.
— Мама, пожалуйста, я вовсе не хотела…
Но она послала внучке воздушный поцелуй, не получив в ответ никакой реакции; прошла мимо меня и громко хлопнула входной дверью.
Шея заныла. Меня замутило и бросило в жар.
Взгляд приковался к сумочке — раз, потом другой: там, во внутреннем кармашке под молнией, ждет желанное облегчение.
Что ж, выходные наступили. Неделя выдалась адская; все, что могло пойти не так, пошло не так. Завтра не нужно ни на работу, ни садиться за руль, ни быстро соображать, а значит, можно и немного расслабиться. Разве от этого кому-нибудь станет хуже?
Но вечер еще не наступил, а принимать таблетки днем — все равно, что напиваться с утра. Так делают только алкоголики. Например, Морин, моя бывшая начальница на прошлой работе: бывало, день едва начнется, а она уже то и дело заглядывает в свой кабинет, где было припрятано спиртное.
Возвращаясь в офис, Морин неизменно рассасывала мятную таблетку, но это не помогало: свежий запах алкоголя перебивал все. Зато, приложившись раз-другой к бутылке, Морин становилась спокойным, уверенным в себе человеком. Все агентство потешалось над ней, а я никак не могла понять: зачем? Почему она это делает?
Теперь понимаю.
Когда Морин ушла, я подала заявку на ее место — и получила его.
Интересно, где эта женщина сейчас? Что делает? Все ли так же выпивает по утрам?
Иногда мне кажется, что я иду по ее стопам, но чаще уверена, что до таких серьезных проблем еще далеко, ведь одна таблетка раз в три дня — не зависимость.
Вот когда Эндрю держали на таблетках, он, бедный, дня от ночи не отличал. И, как оказалось, к лучшему: ему уже немного оставалось, так зачем было мучиться и терпеть боль? А когда я приходила в аптеку покупать ему эти препараты, фармацевты выдавали их без лишних вопросов, как будто это были конфеты, а не лекарства. Может, врачи и фармацевты получили от правительства специальное указание: беспрепятственно выдавать сильнодействующие лекарства таким, как мой муж, чтобы те тихо доживали свои дни в мире персональных грез, не привлекая общественного внимания?
Нет, надо все же принять таблетку.
Я посмотрела на свои руки: ногти обгрызены, кое-где — до мяса. Значит, уровень тревожности опять зашкаливает, а это плохо. Нужно срочно что-нибудь предпринять, прежде чем тревога захватит контроль надо мной настолько, что будет трудно справляться даже с обычными делами.
Заветная таблетка уже голубела на ладони. Оберег, талисман, подкрепление для расшатанных напрочь нервов. Всего одна…
Не было ничего постыдного признать тот факт, что мне срочно требуется помощь. Даже самые собранные и уверенные в себе люди, бывает, нуждаются в поддержке.
Конечно, лучше бы пойти к врачу, чтобы получить рецепт на антидепрессанты, но ведь для этого придется рассказать ему всю историю от начала и до конца, посвятить чужого человека во все проблемы, которые будут записаны в медкарте, куда медсестры будут заглядывать на досуге и перемывать мне кости.
Да и зачем вообще нужны антидепрессанты? Это как минимум небезопасно: существует множество историй о том, как люди подсаживаются на них и превращаются в натуральных зомби.
Сейчас стало модно рассуждать о разных психических расстройствах, и можно подумать, будто к подобным людям стали относиться терпимее. Но это миф, потому что словечки типа «чокнутый» или «ненормальный» по-прежнему летят в спину тем, кто имеет хотя бы малейшие проблемы с психикой.
Предубеждения не только никуда не делись, но, может быть, даже стали еще сильнее, чем раньше: теперь, если в медкарте работника стоит диагноз «депрессия» или «тревожность», то для работодателя это равняется диагнозу «проказа» или «чума». И этот страх, страх превратиться в изгоя и лишиться возможности зарабатывать, не позволял обратиться за помощью к специалистам.
Я смотрела на дочку — она продолжала собирать конструктор, но уже без прежней ярости. Уход бабушки, похоже, подействовал на нее благотворно, и она успокоилась, хотя вообще-то мама права: в последнее время Эви ведет себя подозрительно тихо.
Мысль о том, что моя девочка страдает, пронзила внутренности тонкой, острой иглой, но не было никакого желания признавать, что она несчастна на новом месте, ведь переезд преследовал цель сделать счастливыми нас обеих.
Повинуясь какому-то импульсу, я схватила телефон и принялась рыться в сумочке в поисках письма Тары. Нашла, набрала на мобильнике номер, нажала кнопку звонка и стала ждать. На третьем сигнале она сняла трубку.
— Как же я рада твоему звонку, сейчас прямо расплачусь…
Мы обе рассмеялись, и уже через пару минут снова весело болтали, как раньше. Будто двух последних лет отчуждения никогда не существовало.
Выслушав мои жалобы на рабочий день, она сказала:
— Знаешь, Тони, мы с тобой такое повидали, что вся эта фигня на работе нам просто нипочем. Просто плюнь на эту твою сучку-начальницу, и всё.
Хороший совет… но не для нынешней меня.
Я попыталась перевести разговор на ее диагноз.
— Давай не будем об этом, — сказала она твердо. — Сегодня мы говорим только о тебе и Эви. Расскажи, как вы устроились на новом месте.
— Я поддерживаю ее, как могу, но это непросто. Она живет на юге. Два-три раза в год мне удается съездить туда, но в основном мы общаемся по телефону или через «Скайп». А этого недостаточно.
— Твоей сестре повезло, что у нее есть ты.
Джо пожала плечами.
— Не знаю, какой ей от меня прок. Эта история ее просто доконала. Правда, у нее нет детей. А ты такая молодец — воспитываешь дочку, работаешь… Даже представить не могу, сколько сил на это нужно.
Она поглядела на часы.
— Ну, ладно, закрываться пора. Пойду проверю, заперта ли задняя дверь, и погашу везде свет, а ты пока опусти ставни. — Замешкалась. — И знаешь еще что? Как было бы хорошо, если б мы с тобой подружились… Может, со временем ты познакомишь меня с Эви, и я буду помогать тебе с ней, хотя бы чуть-чуть. У меня-то никого нет. Зато времени свободного — вагон.
Я почувствовала, что краснею. Конечно, мне предлагали помощь из самых добрых побуждений, но я была совершенно не готова впустить в свою жизнь едва знакомого человека.
Хотя такое неравнодушие подкупает. Тем более что Джо видела, как это бывает с другими, так что знакома с моей бедой не понаслышке. Я даже почувствовала себя почти нормально.
— Спасибо тебе, Джо. Это очень много для меня значит.
* * *
Был вечер пятницы, и казалось, что весь город сел за руль и поехал: дорога домой превратилась в сплошную вялотекущую пробку. На ветровое стекло шлепнулась крупная капля, за ней еще и еще. В считаные минуты дождь превратился в ливень. «Дворники» не справлялись, передняя машина растаяла в потоках небесной воды.
Так как приходилось то трогать с места, то снова тормозить, я, найдя в бардачке какую-то заскорузлую тряпку, опустила боковое стекло и время от времени протирала лобовое стекло снаружи, так что правая рука, плечо и бок промокли насквозь.
К счастью, потоп скоро прекратился, но для одного дня это было слишком.
У меня заболела голова. Похоже, поднялось давление. Слезы одна за другой потекли из глаз. А главное, снова пришло это поганое чувство, которое вроде бы навсегда осталось в прошлом — безнадежная уверенность в том, что худшее впереди.
Хотя, казалось бы, куда уж хуже?
Глава 35
Три года назад
Тони
Когда я добралась-таки до дома — минут на сорок позже обычного, — Эви пребывала в плохом настроении.
Признаться, всю дорогу я надеялась, что после школы она часок-другой побудет у бабушки, потому что мне как никогда нужно было время, чтобы успокоиться, отдохнуть и прийти в себя.
Надежды не оправдались.
— Ничего не могу поделать, — шепнула мама, прикрыв рот ладонью, пока мы наблюдали, как Эви с размаху нахлобучивает один кирпичик «Лего» на другой. — Она вот-вот прищемит себе палец.
— Ну, успокойся, котенок, уже пятница, — с преувеличенной веселостью в голосе обратилась я к дочери, несмотря на то, что очень хотелось заорать или хорошенечко треснуть по чему-нибудь. — Никакой школы, до самого понедельника.
— Я все равно туда больше не пойду, — хмуро объявила Эви. — Мне там не нравится.
— А что тебе не нравится, милая?
Ответа не было.
— Разве я смогу тебе помочь, если ты не хочешь со мной разговаривать? — Внутри постепенно начинал разгоняться пульс. — Кто-нибудь из класса тебя обидел?
— Просто мне там не нравится. Ненавижу школу. И всех, кто в ней есть.
— Видишь, Тони, от того, что ты пошла работать, стало только хуже.
— Мама, прошу тебя…
— Что поделаешь, милая, если это правда. Девочке сейчас нужна стабильность. Ей нужно, чтобы ты была рядом, а не строила новую карьеру.
— Я бы не стала называть те жалкие часы, которые я провожу в офисе, громким словом «карьера». К тому же мне надо платить по счетам, и я каждый день отвожу Эви в школу, хотя многие матери не могут себе позволить даже этого.
— Да, но их дети не пережили того, что выпало на долю твоей дочери. Ты должна…
— Мама. Прошу тебя. Пожалуйста.
Мама, как всегда, лучше меня знала, что и кому я должна, и как мне жить мою жизнь, и как воспитывать мою дочь, и так далее, и тому подобное.
— Знаешь, поеду-ка я лучше домой, — сказала она сухо, встала и схватилась за сумочку. — Не люблю навязываться. Эви, детка, пока-пока, бабуля позвонит тебе завтра.
— Мама, пожалуйста, я вовсе не хотела…
Но она послала внучке воздушный поцелуй, не получив в ответ никакой реакции; прошла мимо меня и громко хлопнула входной дверью.
Шея заныла. Меня замутило и бросило в жар.
Взгляд приковался к сумочке — раз, потом другой: там, во внутреннем кармашке под молнией, ждет желанное облегчение.
Что ж, выходные наступили. Неделя выдалась адская; все, что могло пойти не так, пошло не так. Завтра не нужно ни на работу, ни садиться за руль, ни быстро соображать, а значит, можно и немного расслабиться. Разве от этого кому-нибудь станет хуже?
Но вечер еще не наступил, а принимать таблетки днем — все равно, что напиваться с утра. Так делают только алкоголики. Например, Морин, моя бывшая начальница на прошлой работе: бывало, день едва начнется, а она уже то и дело заглядывает в свой кабинет, где было припрятано спиртное.
Возвращаясь в офис, Морин неизменно рассасывала мятную таблетку, но это не помогало: свежий запах алкоголя перебивал все. Зато, приложившись раз-другой к бутылке, Морин становилась спокойным, уверенным в себе человеком. Все агентство потешалось над ней, а я никак не могла понять: зачем? Почему она это делает?
Теперь понимаю.
Когда Морин ушла, я подала заявку на ее место — и получила его.
Интересно, где эта женщина сейчас? Что делает? Все ли так же выпивает по утрам?
Иногда мне кажется, что я иду по ее стопам, но чаще уверена, что до таких серьезных проблем еще далеко, ведь одна таблетка раз в три дня — не зависимость.
Вот когда Эндрю держали на таблетках, он, бедный, дня от ночи не отличал. И, как оказалось, к лучшему: ему уже немного оставалось, так зачем было мучиться и терпеть боль? А когда я приходила в аптеку покупать ему эти препараты, фармацевты выдавали их без лишних вопросов, как будто это были конфеты, а не лекарства. Может, врачи и фармацевты получили от правительства специальное указание: беспрепятственно выдавать сильнодействующие лекарства таким, как мой муж, чтобы те тихо доживали свои дни в мире персональных грез, не привлекая общественного внимания?
Нет, надо все же принять таблетку.
Я посмотрела на свои руки: ногти обгрызены, кое-где — до мяса. Значит, уровень тревожности опять зашкаливает, а это плохо. Нужно срочно что-нибудь предпринять, прежде чем тревога захватит контроль надо мной настолько, что будет трудно справляться даже с обычными делами.
Заветная таблетка уже голубела на ладони. Оберег, талисман, подкрепление для расшатанных напрочь нервов. Всего одна…
Не было ничего постыдного признать тот факт, что мне срочно требуется помощь. Даже самые собранные и уверенные в себе люди, бывает, нуждаются в поддержке.
Конечно, лучше бы пойти к врачу, чтобы получить рецепт на антидепрессанты, но ведь для этого придется рассказать ему всю историю от начала и до конца, посвятить чужого человека во все проблемы, которые будут записаны в медкарте, куда медсестры будут заглядывать на досуге и перемывать мне кости.
Да и зачем вообще нужны антидепрессанты? Это как минимум небезопасно: существует множество историй о том, как люди подсаживаются на них и превращаются в натуральных зомби.
Сейчас стало модно рассуждать о разных психических расстройствах, и можно подумать, будто к подобным людям стали относиться терпимее. Но это миф, потому что словечки типа «чокнутый» или «ненормальный» по-прежнему летят в спину тем, кто имеет хотя бы малейшие проблемы с психикой.
Предубеждения не только никуда не делись, но, может быть, даже стали еще сильнее, чем раньше: теперь, если в медкарте работника стоит диагноз «депрессия» или «тревожность», то для работодателя это равняется диагнозу «проказа» или «чума». И этот страх, страх превратиться в изгоя и лишиться возможности зарабатывать, не позволял обратиться за помощью к специалистам.
Я смотрела на дочку — она продолжала собирать конструктор, но уже без прежней ярости. Уход бабушки, похоже, подействовал на нее благотворно, и она успокоилась, хотя вообще-то мама права: в последнее время Эви ведет себя подозрительно тихо.
Мысль о том, что моя девочка страдает, пронзила внутренности тонкой, острой иглой, но не было никакого желания признавать, что она несчастна на новом месте, ведь переезд преследовал цель сделать счастливыми нас обеих.
Повинуясь какому-то импульсу, я схватила телефон и принялась рыться в сумочке в поисках письма Тары. Нашла, набрала на мобильнике номер, нажала кнопку звонка и стала ждать. На третьем сигнале она сняла трубку.
— Как же я рада твоему звонку, сейчас прямо расплачусь…
Мы обе рассмеялись, и уже через пару минут снова весело болтали, как раньше. Будто двух последних лет отчуждения никогда не существовало.
Выслушав мои жалобы на рабочий день, она сказала:
— Знаешь, Тони, мы с тобой такое повидали, что вся эта фигня на работе нам просто нипочем. Просто плюнь на эту твою сучку-начальницу, и всё.
Хороший совет… но не для нынешней меня.
Я попыталась перевести разговор на ее диагноз.
— Давай не будем об этом, — сказала она твердо. — Сегодня мы говорим только о тебе и Эви. Расскажи, как вы устроились на новом месте.