Меня больше не ломает, но реакция организма по-прежнему остается заторможенной и чересчур странной. Я не могу замахнуться кулаком в челюсть или в моменты опасности мгновенно ухватиться за какой-либо предмет, служащий оружием.

За окном ничего не изменилось. Хмурые тучи в сопровождении прохладного ветра продолжают проделывать только им известный путь. По-прежнему пустые серые улицы, гонимые лишь одиноким ветром, всем своим видом как бы намекают — лучше уже не будет.

Я все также не имею ни малейшего понятия, где нахожусь.

И почему с самого начала пробуждения меня не покидает тошнотворное чувство того, что я очнулась от вечного сна. Сколько меня не было в реальности? Две недели? Месяц? Год? Как много я пропустила и где, черт возьми, мой дневник?!

Я начинаю копошиться в карманах штанов, но не натыкаюсь на то, что более-менее похоже на блокнот. Начинаю рыться в глубоких карманах кожаной черной куртки — пропажа нашлась. Они не отобрали его у меня.

Кидаю последний взгляд на пустующую половину кровати. Место той девчонки с браслетом от корпорации зла уже давно остыло. Но время от времени я сквозь пробуждения улавливала ее копну черных волос, но уже в новых ярких образах. Одежда на ней менялась со странной периодичностью, но неизменно было лишь одно — ее безвольно лежащее тело, в опасной близости от меня.

Я подхожу к двери и начинаю с силой тарабанить в нее кулаками. Костяшки пальцев тут же пронзает тупая боль, но я до потери пульса продолжаю стучать в деревянную дверь.

— Выпустите меня! — снова и снова кричу я. — Эй, кто-нибудь!

Мой осипший голос встречается лишь с равнодушной тишиной. В конце концов, падая от бессилья, я ковыляю в сторону туалетного столика — единственной мебели в комнате моего заточения, не считая кровати и тусклого ночника.

Открываю знакомый потертый блокнот на пустой странице, обхватываю миниатюрную ручку и лениво бросаю взгляд в сторону окна. Вечереет. С каждой секундой небо над головой становится все темнее, тучи сгущаются, угрожая выплеснуть наружу все накопившиеся на человечество обиды.

Я не знаю, что я здесь делаю. Я перестаю понимать происходящее вокруг.

Боюсь, я потеряла рассудок.

Бумага блокнота такая ровная, гладкая, белая. Я продолжаю смотреть на нее отсутствующим взглядом, держа в дрожащих руках маленькую шариковую ручку с черной пастой. Мне так отчаянно хочется высказаться, выплакаться кому-нибудь, исповедаться.

Кончик ручки прикасается к тонкой бумаге, оставляя за собой размашистые следы. Пальцы то усиленно нажимают на ручку, оставляя на бумаге глубокие следы, то едва соприкасаются с ней. Некоторое время я жду пока дрожь во всем теле перестанет меня тревожить. А слезы, скатывающиеся по щекам и приземляющиеся на неровную поверхность бумаги, не перестанут меня душить, застилая взор прозрачной пеленой.

С какой-то невероятной яростью я начинаю выводить знаки, буквы, слова, предложения на бумагу. Размашистые закорючки перерастают в слоги, затем в буквы и плавно переходят в слова.

Моя душа вырывается из тела, она жаждет вырваться из этой никчемной оболочки, из этого слабого сосуда. Я не замечаю, как слезы катятся по щекам, пока они не приземляются на гладкую бумагу, словно наводя на нее порчу. Страницы чернеют и теряют форму под этими странными каплями боли. Моя кисть изнывает от усердного письма. Я слишком долго удерживаю ручку, я слишком сильно надавливаю на бумагу, я слишком долго терплю…

Мне хочется взвыть. Мне хочется рыдать навзрыд. Мне хочется чертовски много чего еще…

Ведь я, наконец, пришла в себя из вечного сна. Я нахожусь в своем теле, сознании, мышлении, но не на своем месте. Я больше не солдат корпорации «Нью сентори», я больше не монстр, хладнокровно убивающий муз и людей…

Но все, чем я занимаюсь в этом незапланированном заточении — считаю все предметы подряд, считаю все, что только поддается счету. Считаю строчки на листе бумаги и количество промежутков между ними. Считаю каждый вздох, выдох и сколько раз мне требуется вдохнуть, чтобы легкие насытились кислородом. Считаю учащенные удары сердца, считаю ускользающий пульс и взмахи ресниц. Считаю сколько звуков улавливает мой слух сквозь толстые бетонные стены… все, что угодно, лишь бы избавиться от утопающего ощущения неизвестности.

Я не имею ни малейшего понятия, кто меня похитил и для чего держит в четырех убийственных стенах, давящих на сознание…

Что-то коснулось моего плеча.

Я вздрагиваю, словно мне дали пощечину.

Одним движением руки я нервно отбрасываю ручку в сторону и резко встаю из-за туалетного столика. Стул издает скрипящий и невыносимый звук, и я быстро отхожу к кровати, едва не спотыкаясь об ее ножки.

Этот звук как-никогда описывает мелодию моей души.

Передо мной стоит та брюнетка с серебристым браслетом, которую несколько дней подряд я видела лишь лежа на животе. Я даже не заметила ее появления, полностью утопая в блокноте и слезах.

— Не видела тебя прежде, — раздается ее монотонный стальной голос. Впрочем, ее равнодушный взгляд, скользящий по моему телу, тоже не блещет теплотой.

Конечно, ты не видела меня. Ты ничего не видела кроме подушки.

Сегодня на ней сидит нелепый костюм балерины — боди алого оттенка с короткой оттопыренной юбкой. Пышный бюст обрамляют едва заметные тонкие лямочки, которые под тяжестью грудей угрожают порваться в любой момент. А вместо положенных пуант ее ноги покрывают лишь черные капроновые колготки в мелкую сеточку. На этот раз не порванные.

— Почему ты так одета? — вопрос слетает с моих губ, прежде чем я успеваю подумать, и приземляется на края ее алой юбки.

— Я каждый раз просыпаюсь в новой одежде, — сообщает она металлическим голосом. — Иногда одежда повторяется, но это скорее исключение.

Теперь я осознаю, о каких мертвых глазах говорили мне мама и Рон.

Неужели еще каких-то несколько дней назад я смотрела на всех таким же стеклянным и равнодушным взглядом?

Нет. Сейчас я не такая. Сейчас я чувствую себя живой.

Ее темно-карие глаза с красной сеточкой смотрят куда-то сквозь меня, пока я разглядываю ее лицо. Над бледными и тонкими, словно нить губами, красуется коричневая родинка. Нос прямой с острым кончиком. Лицо полностью расслаблено, густые черные брови опущены, а отсутствующий взгляд с каждой секундой заставляет мышцы на спине сжиматься в тонкий узел. Кожа ее имеет неестественный синюшный оттенок, худощавое тело угловатый характер. В области локтевого сгиба и лучевого сустава присутствуют характерные следы инъекций.

И только сейчас замечаю ее дрожащие бледные кисти рук. Навряд ли это как-то связано со страхом. Трясет не только кисти, но и само тело. Оно жаждет очередного укола.

Я нервно сглатываю, когда нехорошие мысли заполоняют мое сознание, опасаясь подобной участи.

— Как тебя зовут? — вновь слышу я собственный охрипший голос.

Девушка больше не в силах стоять на ногах. Медленным шагом она подходит к кровати и обессиленно падает на мягкий матрас, бормоча под нос что-то невнятное.


— …номер двадцать… мне сказали…двадцать, — рука с браслетом на запястье скользит по воздуху и громко ударяется об края кровати. — …сказали будут звать Мел… Мелани. Но меня зовут двадцать… солдат номер…

Ее веки постепенно тяжелеют и сознание за считанные секунды проваливается в сон. Мелани начинает лихорадить, на широком лбу и остром носу появляются мелкие испарины пота. Время от времени она нервно дергается, издавая какие-то нечленораздельные звуки.

По спине прокатывается волна липкого ужаса, и я невольно делаю пару шагов назад, упираясь в бетонную стену с дешевыми бордовыми обоями. Поднимаю руки, осматривая многочисленные следы от уколов, и наблюдаю, как вены практически исчезают. Перестают иметь здоровый зеленоватый оттенок.

Они колют нам синтетический наркотик. И я понятия не имею зачем.





Глава 26




Внезапный щелчок в замочной скважине — единственный звук, который я впервые слышу за долгое время — пробуждает меня из сна. Боюсь открыть глаза и вновь столкнуться с беспроглядной тьмой. В воздухе раздаются легкие торопливые шаги и старый потертый паркет не так сильно скрипит и проминается под тяжестью ног вошедшего.

В комнату вошел кто-то новенький.

Этот кто-то неторопливо включает ночник на полу возле моей стороны кровати и кладет на скрипучий паркет что-то твердое и металлическое. Затем легонько прикасается к моему плечу ледяной рукой.

Я нервно вздрагиваю, от неожиданности распахивая глаза. Еще пару секунд несколько раз моргаю, чтобы отчетливее разглядеть новое лицо.

— Встава-а-а-й, — вдруг раздается тихий мелодичный шепот девушки в опасной близости от меня. — Тебе пора.

Я сглатываю слюну, продолжая разглядывать ее лицо, наполовину освещенное тусклым светом ночника. В глаза мгновенно бросается ее заживающий шрам, пересекающий добрую половину левой щеки. Ярко-зеленые зрачки с малой толикой грусти заглядывают мне в глаза, а тонкие дугообразные брови с интересом приподняты вверх. Темно-русые волосы подстрижены под мальчика, с едва выступающей короткой челкой на узкий лоб.

— Я слегка подкрашу тебя. Ты же не против? — мягко произносит она, принимаясь копошиться на металлическом подносе. — Несколько дней назад ты ушибла моего брата. Меня предупредили о твоей агрессии. Но ты же не такая, верно?

С помощью кисти для макияжа она принимается аккуратно наносить мне синие тени, и кожа вокруг век начинает приятно щекотать. Затем бросаю мимолетный взгляд на одежду и замечаю, что меня переодели. На мне сидит серая помятая туника, усыпанная грязными пятнами неизвестного происхождения. Местами плотная ткань имеет потертости, а где-то даже прозрачные дыры, сделанные будто бы намеренно.

Оглядываю комнату и убеждаюсь, что моя привычная одежда пропала. Лишь потертый блокнот продолжает одиноко лежать на туалетном столике.

— Вот так… — ее губы изгибаются в мимолетной улыбке. — Ты молодец.

— Где я нахожусь? — спрашиваю я тихим голосом, когда она принимается наносить бледную помаду на мои обветренные губы.

— Меня Лика зовут, — тусклое освещение отбрасывает тень ее густых темных ресниц, и она отпечатывается на нижнем веке. Не могу понять, сколько ей лет, но глубокие морщины, скапливающиеся в уголках глаз и узком лбу, свидетельствуют о том, что она уже давно перешла рубеж в тридцать лет. — Как мне к тебе обращаться?

— Зачем вы меня похитили? — продолжаю настаивать я, игнорируя ее вопрос.

Зачем ей мое имя? Она явно пришла не за этим.

— Ты уже давно ничего не ела, — мягким голосом констатирует она, кивая в сторону подноса на полу. — Давай договоримся. Ты поешь еду с подноса и через час к тебе зайдет мужчина, который очень хочет с тобой встретиться.

Она поднимается с кровати, выставляя косметические принадлежности обратно на поднос. Пару секунд она выкладывает мой ужин на пол, состоящий из одной лишь каши желейной консистенции, и уходит в сторону двери.

— А после, — женщина на мгновение оборачивается, бросая интригующий взгляд, — твое вознаграждение не заставит себя долго ждать.

Ее тихий бархатистый голос еще долгое время звучит в сознании, пока я доедаю холодную безвкусную кашу. Я все думаю и думаю о том вознаграждении, о котором она вскользь упомянула.

Она имела в виду тот наркотик, которым искололи все мои руки?

Медленным шагом подхожу к туалетному столику. По ту сторону зеркала на меня смотрит не та девушка, которую я привыкла видеть… на меня смотрит одна из… муз. Бледная кожа отлично сочетается с нарисованными синяками под глазами и искусственной кровью, в виде размазанной красной помады на лице и руках. А растрепанные короткие волосы и грязная дырявая туника лишь дополняют образ.

Мои ноги трясутся. Я подношу ладонь к губам, пытаясь сдерживать нервный всхлип.

Они намеренно сделали из меня полноценную музу и приказали ждать какого-то мужчину.

Дверь за моей спиной начинает поскрипывать, и я с ужасом оборачиваюсь назад. Мой взгляд натыкается на двух молодых парней, которые даже не удосуживаются взглянуть в мою сторону. Они молча подходят к Мелани, хватают ее за руки и за ноги, и выносят ее безвольное тело из комнаты, будто ее и не существовало вовсе.

За ними в комнату заходит мужчина средних лет тучного телосложения. Его заметно выпирающий живот едва прикрывает натянутая поверх туловища темно-зеленая футболка. Руки его усыпаны черными вьющимися волосами, и когда он закрывает за собой дверь, я убеждаюсь, что волнистые волосы у него находятся не только на руках, но и в подмышках. Он медленно передвигается по комнате в широких черных шортах, резинка которых держится на последнем издыхании и может порваться от любого неосторожного движения.

Его взгляд — цепкий хищный взгляд, граничащий со звериным — прожигает во мне дыры до костей. Я прячу свой страх в намертво зажатых кулаках, когда он начинает двигаться в мою сторону.

— Давай без прелюдий, — устало проговаривает его второй подбородок. Он принимается снимать свою огромную потную футболку с мокрыми следами в области подмышек и спины, обнажая огромный волосатый живот. — У меня еще не было с зомбаком.

От его острой ухмылки начинают ныть мои исколотые вены.

Я пытаюсь подавить нервную дрожь в пальцах, осознавая, что нахожусь в борделе, публичном доме, притоне. Может быть, во всех этих местах сразу. Я не знаю.

Меня похитили и напаивали наркотиками, чтобы подавить мою волю и отдать в потные руки этого мужика, жаждущего секса с зомби? Отдать в лапы этого зверя с извращенной сексуальной фантазией?