— Уроды… — с презрением произносит Роберт, пиная остатки битого стекла под ногами.

Рон присаживается на корточки, принимаясь внимательно изучать остатки вражеских пуль, которые стали причиной разбитой стеклянной витрины.

— Они выигрывают, а мы даже не знаем, что это за игра, — с легкой хрипотцой проговаривает он, со всех сторон внимательно разглядывая пулю, продолжая удерживать ее подушечками пальцев. — Нам нельзя терять время. Собираем все нужные вещи и валим отсюда. Они могут вернуться в любой момент.

— Эй, Роб, глянь, — с усмешкой сообщает рыжеволосый, прицеливаясь в одну бывшую темнокожую девушку, мимо которой я только что пробежала в отдел личной гигиены. — Моей восемьсот пятой будет мулаточка.

Мулаточка с противным горластым шипением, давящим на сознание, надвигается в сторону парней. Но не успевает она сделать и пары неуклюжих шагов, как Джеймс тут же стреляет ей в упор, напрочь разнося мозги по стеллажу с кормом для домашних животных.

— Ты все равно не переплюнешь мою семьсот восемьдесят девятую, — ухмыляется в ответ Роберт, кивая на лежачий труп бывшей мулатки. — Ту сексуальную латиноамериканку с пятым размером я никогда не забуду.

Ухмыляясь, Джеймс позади улавливает тихое шипение и наставляет ствол оружия в сторону источника звука. Через пару секунд из-за угла не спеша выползает небольшое гнилое тельце белокурой девочки лет восьми. С горластым шипением она надвигается в сторону рыжеволосого, протягивая к нему свои тонкие облезлые ручки, заляпанные алой кровью. Размазанные следы ее преступлений везде: на цветастом коротком платьице, на когда-то бывшем миловидном личике и даже на тоненьких бледных коленных чашечках.

Парень с легким изумлением отходит на пару шагов назад, крепче стискивая ружье.

Три. Два. Один.

Выстрел.

Худощавое детское тельце слегка вздрагивает и через мгновение летит вниз, разбрызгивая алой кровью все окружающее пространство.

— Когда я умру… хочу, чтобы вы похоронили меня вместе с огнетушителем, — с нервной улыбкой на лице произносит он, пытаясь отшучиваться. — Ну, понимаете, ад и все дела…

Я отхожу от парней на приличное расстояние. Прохожу мимо различных отделов с косметикой, товарами для праздников, кормами для домашних животных и, наконец, пропадаю в отделе с хозяйственными товарами. Мимо меня бродят мертвецы, принюхиваясь и прислушиваясь на каждом шагу. Кто-то из муз задевает рюкзак с вещами, кто-то врезается плечо, но никто из них не может сообразить, почему они не ощущают так полюбившийся им свежий запах крови и мяса.

Сзади раздается какое-то непривычное шуршание.

Я не обращаю никакого внимания, связывая его либо с бесцельно шатающимися музами, либо с Роном, который должен находиться где-то в непосредственной близости от меня. Все мое внимание сосредоточено лишь на нескоропортящихся продуктах и хозяйственных вещах, которые я мельком выискиваю на каждой полуразрушенной полке.

Шуршание повторяется. За ним следуют неторопливые шаги за моей спиной и в тот момент, когда я решаю обернуться — мои руки одним грубым движением заводят за спину. Теплая кожа сталкивается с холодным металлом наручников и позади меня раздается едва уловимый щелчок.

Я не успеваю даже раскрыть губы, чтобы закричать, как мое лицо накрывают темной тряпкой с мерзкими зловониями, больно зажимая носовую кость. От ее химического содержимого меня бросает в холод, в носу начинает неприятно пощипывать, в горле и по всему пищеводу разрастаются непривычные покалывания, нежная слизистая глаз реагирует моментальным слезотечением, а спина покрывается липким ужасом неизвестности.

Мое сопротивление ограничивается нелепыми виляниями из стороны в сторону, благодаря металлическим браслетам на запястьях. Мир вокруг начинает двоиться, а земля под ногами дрожать, пока я отчаянно продолжаю биться за свою жизнь и беспомощно мычать в тряпку.

Но ничего не выходит.

Человек за спиной лишь крепче сжимает тряпку с мерзкими зловониями, и я постепенно теряю связь с реальностью, беспомощно обмякая в его руках. Беспощадные музы с мертвыми глазами, приближающиеся в нашу сторону с прерывистым шипением — последнее, что я вижу. А после — меня охватывает беспроглядная и неизвестная тьма.





Глава 25




Две холодные глыбы льда. Два айсберга, глядящие на меня с непередаваемой теплотой. Они улыбаются. Они согревают меня, не смотря на излучающий холод полярной ночи.

Я продолжаю смотреть в его бесконечные, бесконечные, бесконечные глаза и тихо, постепенно осознаю — в них спрятано небо с пушистыми белоснежными облаками. Кто запер небо в его глазах?! И не просто небо, а целую Вселенную. Мою Вселенную. Вселенную, принадлежащую лишь мне одной.

Я протягиваю к нему руку, пытаясь прикоснуться, удержать его, притянуть к себе. Но с каждым взмахом кисти он отдаляется от меня. Он отдаляется от меня, но его ледяные глаза продолжают испепелять меня огненным взглядом. Я панически хватаю воздух руками, пытаясь удержать его хоть на мгновение. Я размахиваю ими в стороны, намереваясь взлететь вслед за ним. Я раскрываю рот и пытаюсь кричать изо всех сил, но с губ срывается лишь оглушающая пустота.

Я теряю его. Теряю себя вместе с ним. Теряю воздух из легких, который выпустила вместе с не состоявшимся криком. Сердце сжимается в тугой узел, а легкие рассыпаются на мелкие осколки, отказываясь сделать очередной вздох.

Я смотрю на дрожащие пальцы, парящие по воздуху, и наблюдаю, наблюдаю, наблюдаю, как его образ постепенно исчезает из моей памяти, растворяясь в пустоте.

Резко подрываюсь с места, с жадностью глотая воздух.

Воспаленные обветренные губы с кусочками ороговевшей кожи, горят синим пламенем. Я несколько раз сглатываю, пытаясь избавиться от неприятного ощущения сухости во рту. Легкие с трудом принимают кислород, вызывая непроизвольный кашель, и с каждым напряжением тела я ощущаю разрушающую головную боль.

Открывая глаза, я морально готовлю себя к знакомым белоснежным стенам главного научного корпуса корпорации «Нью сентори». Подготавливаю себя к ослепляющему свету флуоресцентных ламп, излучающим холодное сияние. Готовлюсь к сухому холодному воздуху и монотонно вопящим белоснежным кондиционерам.

Готовлю себя к чему угодно, но только не к тому, с чем прямо сейчас сталкиваются мои глаза.

Вокруг меня царит полумрак. Единственным источником света служит большое прямоугольное окно старого образца, прикрываемое светлой французской шторой лишь наполовину. А за окном царит вполне обыденная погода для Лондона — хмурое небо с редкими проблесками солнца.

Меня окружает комната небольших размеров с каким-то чересчур вычурным дизайном. Спинка широкой двуспальной кровати обита красной замшей, а мои ноги скользят по бордовому пастельному белью из шелка. Из мебели в помещении лишь кровать и небольшой туалетный столик, усыпанный косметическими баночками с неизвестным содержимым.

Как только я делаю первую попытку встать — мои запястья тут же отзываются неприятной болью, а икроножные мышцы начинают подвывать. Мельком оглядывая запястья, я улавливаю темно-бордовые следы от грубых наручников. Босые ноги опускаются на прохладный старинный паркет, и я полностью встаю с кровати.

Мягкий матрас под тяжестью моего тела мгновенно проминается, и как только я встаю на ноги — тут же рикошетит в противоположную сторону, отзываясь легкими волнами.


И только сейчас я замечаю, что нахожусь здесь не одна.

Девушка на другой стороне матраса лежит на животе абсолютно неподвижно. В голове закрадываются неприятные мысли: а жива ли она вообще? Ее руки разбросаны в разные стороны: одна безвольно свисает с кровати, а вторая в полусогнутом состоянии подложена под щеку. На голове у нее что-то наподобие небрежного высокого пучка, но хаос в виде потрепанных волос черного цвета говорит о том, что сделан был этот пучок пару дней назад, как минимум.

Ее одеяние — нечто странное и невообразимое. Она лежит в чересчур коротком красном платье «бандо» без бретелей с оголенными плечами. По краям платья пришит белый мех, и благодаря этой мелочи ее образ больше всего напоминает рождественского эльфа из версии восемнадцать плюс. А худощавые ноги облачены в черные колготки в сеточку, с большими дырами в разных местах.

— Эй, — раздается мой хриплый голос. Пару секунд я толкаю ее в плечо — ноль реакций. — Ты жива?

Я вновь предпринимаю несколько безуспешных попыток разбудить ее, но спустя пару секунд ко мне приходит полное понимание того, что я трачу время на бесполезные вещи. По крайней мере, я удостоверилась, что ее кожа не мертвецки холодная и имеет вполне себе жизненный оттенок. Значит, все-таки жива.

Делаю первые неуверенные шаги в глубину комнаты. Они даются мне с трудом: невыносимая боль в голове разрастается с каждым шагом, мышцы сводит в тугой узел от перенапряжения и ни с того ни с сего появляется неприятное чувство тошноты. Я облокачиваюсь об изножье кровати и с помощью рук потихоньку перебираюсь в сторону неизвестной девушки, чтобы разглядеть ее получше.

На ее лице красуется размазанный макияж с нелепыми блестящими тенями и вызывающей красной помадой на губах. Черная тушь, слетевшая с глаз, размазана по всему лицу, а розовые румяна до неприличия размалеваны по щекам, вперемешку с тушью. Мой взгляд плавно опускается вниз к ее полуобнаженной пышной груди, скользит на свободно свисающую с кровати руку и…

…останавливается на миниатюрном серебряном браслете корпорации «Нью сентори».

Нет, мне не показалось.

Я тут же бросаюсь к ее руке, наплевав на головную боль, и принимаюсь скрупулезно рассматривать символику корпорации в виде треугольника, внутри которого скрещены две английские буквы «N» и «С». Подушечкой большого пальца прикасаюсь к выгравированному на металле треугольнику.

По спине пробегает липкий холодок от нелепого ощущения неизвестности.

Кто эта девушка? Почему так одета? И где мы находимся?

Я ожидала увидеть перед собой какое угодно помещение в корпорации, но только не маленькую комнатку с пошлым интерьером.

За спиной раздается скрежет в дверном замке. Я резко отбрасываю ее руку и подбегаю к обратной стороне двери, осознавая, что я абсолютно безоружна перед тем, кто прямо сейчас открывает замок и дергает за ручку двери. Все, что у меня есть — собственные руки и неизвестность, которая проникает в каждую клеточку тела.

Дверь со скрипом медленно открывается. Этот тошнотворный скрип ударяется об стенки моего сознания, отчего пульсирующая боль в голове разрастается с неимоверной скоростью. Кто-то осторожно вступает в пределы комнаты и старый паркет с тихим гулом проминается под тяжестью его ног.

Я действую решительно.

Направляю все силы на дверь, она мгновенно наталкивается на неизвестного мужчину, который в эту же секунду резко ударяется об дверной косяк. В воздухе раздается его тихий стон, и пока он приходит в себя я миную порог комнаты, выбегая в темный коридор. Но не успеваю я сделать и пару шагов в темноту, как он тут же хватает меня за запястье, с силой притягивая к себе.

С рыком злости он затаскивает меня обратно, грубо бросая на ледяной потертый паркет. Мир вокруг пошатывается, и я невольно хватаюсь за голову, одной рукой опираясь об пол. Он подходит ближе, в его руках орудует шприц с прозрачным содержимым, колпачок от которого плотно зажат в зубах. Мужчина грубо хватает меня за руку и практически сразу протыкает вену, наспех выдавливая содержимое шприца.

Я не успеваю даже шелохнуться. Моя реакция слишком заторможена. Спустя пару секунд я наблюдаю, как его неприятные черты лица вместе с глубокими красными рубцами начинают расплываться перед моим взором. Веки тяжелеют, тело обмякает, а спина свободно летит вниз, встречаясь с холодным паркетом. И наша встреча не была не запланирована. По крайней мере, мной.

***

Мне неизвестно сколько проходит часов, дней, недель.

Все, с чем сталкиваются мои глаза во время редких пробуждений — высокий белоснежный потолок с мелкими, едва уловимыми трещинами.

Время от времени мое тело резко бросает в жар, и я ощущаю себя, словно на раскаленной сковороде. Но через короткий промежуток времени меня окутывает лютый холод. В такие моменты мне хочется скукожиться в позе эмбриона и укрыться всеми имеющимися одеялами в этом городе. Все тело дрожит, кожа покрывается зябкими мурашками, и я не понимаю, не понимаю, не понимаю, как мне избавиться от этого состояния. Тело ломает, а мышцы скручиваются в тугой узел от перенапряжения.

Я не знаю, куда себя деть. Я не знаю, как от этого сбежать. Я не знаю, что происходит. Мои мысли заняты лишь одним — пусть они сделают так, чтобы мне стало легче. А они знают, как это сделать. Им нужно всего лишь поставить мне внутривенный укол. После очередного укола спазм в мышцах проходит, тело мгновенно расслабляется, жар больше не перерастает в резкий озноб, и мне, наконец, удается заснуть.

В моменты, когда мое тело словно выбрасывают на берег с жабрами вместо легких, а затем телепортируют на северный полюс, замерзая среди холодных глыб льда — я всегда в сознании. Я слышу собственный крик, такой отдаленный, такой громкий с глухим долгим эхом, который еще пару мгновений застревает в стенках сознания. Жуткий болезненный крик бьется об стенки разума, пытаясь вырваться наружу, но к нему на смену приходит новый, каждый раз все более жуткий.

Может быть, это кричу не я. Может быть, это чей-то другой крик.

Но жуткое першение в горле, мешающее сглотнуть слюну, говорит лишь об обратном.

В моменты моих ужасающих пробуждений я сталкиваюсь лишь с холодной темнотой и абсолютной тишиной, служащими для меня единственными друзьями. Мои руки намертво привязаны к изголовью кровати, из-за чего я не могу даже встать на ноги и покинуть то влажное и потное место, от которого в зябкие моменты меня знобит еще сильнее.

Меня рвет водой, которой меня насильно поят. Механические спазмы желудка продолжаются еще долго время. Он не может осознать, что внутри него — пустота. Он до последнего намерен бороться и выгнать всю дрянь из организма. Но, как бы мне не хотелось, у него ничего не выходит.

Я не вижу ни одной человеческой души. Лишь улавливаю тот тошнотворный дверной скрип и неторопливые шаги. После них всегда следует очередной укол. После них мне всегда хорошо. После них я мгновенно проваливаюсь в сон, спасаясь от ада в раю… но всего лишь на несколько часов.

И все, что мне нужно, это всего лишь один укол с тем прозрачным содержимым, после введения которого я засну на несколько часов, забывая весь этот ужас.

***

Крик отчаяния вырывается у меня из груди, растворяясь в глубокой темноте.

Я больше не в силах терпеть эту боль.

Они издеваются надо мной уже долгое время. Они не ставят мне уколы уже… возможно… пару дней, время от времени приводя в чувство с помощью ведра с ледяной водой.

Мое тело горит, кровь застывает в жилах, наотрез отказываясь двигаться вперед. Конечности скручиваются, пальцы сжимаются до посинения, голос практически пропал. И я не знаю, куда себя деть от этой невыносимой боли, ломающей каждую клеточку тела. Ломающую мой разум и все шансы на спасение.

Но в один прекрасный момент я прихожу в себя, обнаруживая, что руки больше не прикованы к изголовью кровати. Я могу свободно двигаться и распоряжаться своим телом самостоятельно. Впервые за долгое время. Пару минут я рассматриваю дрожащие пальцы, сгибаю и разгибаю ладонь, верчу ее в воздухе. Затем очередь доходит и до ног.