– От суки слышу, – обрезала старейшая сотрудница нашего отдела, спокойно выпуская шею толстухи.
Та с хрустом покрутила головой, посмотрела на нас и неожиданно расхохоталась.
– Добро же, Ядвига и пан участковый, добро вам! Я тоже до поры гнев в узде держать буду. До заката сыщите вора! Сыщете – награжу, не сыщете – не обессудьте, у нас по понятиям разговор короткий – noz v bok!
Всё-таки язык братьев славян в большинстве случаев понятен русскому слуху без перевода.
Баба-яга подмигнула мне, огляделась и присела на табурет в углу комнаты. Кротко опустив взгляд, скромно сложила руки на коленях, то есть попросту предоставила мне возможность всё сделать самому. Ну практически точно так же, как в прошлый раз в чудесной крепости Брест. Ладно, всё равно других вариантов нет, попробуем разобраться, что же здесь происходит…
– Скажите, когда вы впервые заметили, что у вас пропадают деньги?
Чёртова бабушка ненадолго задумалась, протёрла пятачок рукавом и довольно подробно обрисовала ситуацию. Чувствуется, что эта ушлая тётка не первый раз даёт показания следственным органам.
В общем и целом картинка выходила вполне себе связная – в последние год-два её внук (не единственный, но любимый!) вдруг воспылал необъяснимой страстью к варшавской русалке. Если бы он называл русалками всех беззаботно плещущихся в реке роскошных польских красавиц, так нет проблем, но ведь этот рогатый пан Смолюх умудрился раскатать губу на подлинную речную деву с крепкой грудью и классической фигурой.
Бабуля, естественно, впала в полное недоумение, типа на кой оно тебе сдалось, внучек, если ниже пояса она сплошь рыбий хвост?! Но усатый чёрт упёрся, что-де раз икру она как-то могла метать, то и французские книги, обучающие всяческой любви, помогут, а они у него в избытке имеются. Я бы для излечения от таких предполагаемых извращений сразу в поруб отправил, но…
Мы не в Лукошкине, мы в Польше, под Варшавой. Короче, пару раз они крупно на этом поссорились, даже чуть ли не подрались, и, как-то проснувшись утром, хозяйка трактира заметила, что в сундуке, который она держала под кроватью, нет дневной выручки.
Войти в комнату, не зная заклинания, весьма проблемно, там же сабли режут на раз, всех профессиональных воришек в округе чёртова бабушка знает наперечёт, ни один на такое дело нипочём бы не решился. Таким образом, в подозрении остаётся лишь один, всё ещё любимый, но уже крайне подозреваемый внук…
– После первого случая кражи вы снова ставили сундук с деньгами под кровать?
– Нет, пан участковый, что ж я, дура, что ли?! В разные места деньги прятала – под матрас, под подушку, под стул, вон в шкаф одёжный, даже в сапоги свои высыпала, наутро – нет денег! Словно толстые кряковские голуби их склевали.
– Окна закрывались на ночь?
Чёртова бабушка молча продемонстрировала нам тяжёлые кованые решётки, закрывающие с внешней стороны оконный проём.
– И ведь тока, когда гадёныш энтот, пся крев, ввечеру в гости заходит, так сразу и покража!
– Уверены, что только в эти дни?
– А то! – всплеснула толстыми руками чёртова бабушка. – Я ж с ним по-родственному сижу до полуночи, пенную варку пью, речи его нетрезвые слушаю, сопли романтические ему вытираю. И ведь ночью, как иду в отхожее место, проверяю – деньги там, где положено, а утром лезу – нет их!
– Значит, вы подозреваете именно пана Смолюха?
– Холера ясна, кого ж ещё?
– Классический английский детектив в замкнутом пространстве, – под нос себе пробормотал я, методично осматривая всю комнату, косяки, решётки, пол.
Ничего. Абсолютно. То есть в смысле никаких следов взлома, несанкционированного проникновения, подозрительных царапин у замка, пятен от кислоты, разъедающей дверь, подпилов у косяка, вывернутых болтов или ещё чего-нибудь в этом роде. Замок открывали родным ключом.
– А это… – Я в сомнениях остановился у маленькой двери в углу.
– Отхожее место, уборная по-вашему, – пояснила хозяйка уже с некоторым раздражением в голосе. Видимо, ей не очень нравится тот факт, что я не нашёл убедительных доказательств преступления, конкретно указывающих на её внука.
– Посмотрим.
В принципе, ничего необычного, уборная как уборная. Запах, пара мух, отсутствие туалетной бумаги, изрядная дыра прямо в полу, куда я, не удержавшись, всё-таки заглянул. И не зря…
– Простите, возможно, глупый вопрос, но всё-таки, вы, случайно, не ходите по ночам?
Толстая хозяйка трактира недоуменно вытаращила на меня свинячьи глазки, захлопав белыми ресницами. Баба-яга в свою очередь, не вставая с табурета, молча подняла вверх большой палец правой руки.
– Понимаете, если кражи происходят только в те дни, когда вы напиваетесь с внуком, то, видимо, под влиянием алкоголя вы сами с полусна, автоматически, как лунатик, пытаетесь перепрятать деньги. А поскольку ходите в туалет, то…
Чёртова бабушка, оттолкнув меня, метнулась в уборную, едва ли не по плечи сунув голову в дыру. На дне в зловонной жиже ещё поблёскивали несколько не успевших утонуть монеток.
– Пся крев!!! Холера ясна! Чэрна курва-а-а!!!
Я шагнул к Яге, мы с бабкой обменялись понимающими улыбками.
Дело было раскрыто, Смолюх оправдан, деньги найдены, правда, доставать их… Но это уже никак не проблема нашего отделения, верно?
– Хитры-мудры вы, люди русские, милицейские, – вынужденно признала толстуха, выходя из сортира. – Добро же, вы своё слово сдержали, так и я чести не уроню. Ступайте в зал, ешьте-пейте, для вас всё забесплатно. Я скоро следом буду.
Козырнув, я подал руку бабуле, и мы чинно спустились по лестнице на первый этаж.
Общий зал был подозрительно полон, невзирая на поздний час. Наш Митяй, скрестив руки на груди, с суровой физиономией изображал трактирного вышибалу. На кухне у посудомоечного чана, по локти в мыльной пене, тихо матерился Филимон Митрофанович, а из-за дальнего столика за барной стойкой помахивал рукой наш коварный наниматель.
Мы с Бабой-ягой сели на предложенную скамью, и пан Смолюх лично сбегал на кухню за фляками и пивом. Жирный суп из требухи с большим количеством специй лично мне очень даже понравился. Янтарная варка тоже была выше всяких похвал, а с нашим пивом из Лукошкина вообще ни на грамм не сравнима. Что-то в Польше действительно умеют делать лучше, и, право, нам есть чему у них поучиться. Как и им у нас…
– Рассказывай, пан сыскной воевода, не томи!
– Ну, как-то разобрались мы, – уклончиво ответил я. – К вам лично больше никаких претензий нет. Ваша бабушка обязалась помочь нам в решении наших вопросов.
– А как же мой вопрос? Как же моя любовь, что сердце мне разрывает и всё нутро, словно огнём, палит?!
– Если речь о любви пылкой, но платонической, то никаких препятствий ваша родственница не видит. Общайтесь, сколько захотите.
– Значит, старуха сказала вам заклинание?
Мы переглянулись с Ягой.
– Это в смысле слова волшебные, которые петь надо, чтоб варшавская русалка из вод Вислы на голос выплыла. Те заклинания чудесные сказала ли она вам?!
– Нет.
– От стара курва, – от души выругался чёрт, одним махом осушая литровую кружку пива. – Пше прошу, но получается, что вы её вопросы разрешили, а не мои? Не по чести получается, гости русские.
– Давайте подождём, пока ваша уважаемая бабушка к нам присоединится.
Однако подвыпивший польский чёрт, исполненный обиды и национального гонора, просто не пожелал кого-то там ждать.
– Шутить вы со мной вздумали?! Я – Смолюх, а не мелкий бес, что толкает католического монаха посмотреть вслед проходящей мимо церкви красотке. Со мной такие фортели не проходят. Вы своё слово не держите, какое же за то к вам может быть благородное отношение?
– Не горячитесь.
– Доколе мы тут русский великодержавный шовинизм терпеть будем, паны шляхтичи?! – взвыл польский чёрт, хлопнув шапкой по колену. Блестящая лысина его ловила последние оранжевые отблески уходящего солнца.
– Буянит, – равнодушно зевнула Баба-яга.
Митяй возник рядом, словно по волшебству.
– Шуму и безобразий дозволять не положено, а особу скандальную разрешено из трактира удалить через подручные средства, – честно предупредил он, но гонор Смолюха был выше Эвереста и всего Кавказского хребта.
Поверьте, это Польша, это просто надо знать. Я не виноват, работа у нас такая.
– Без обид, ежели что?
В одно мгновение чёрт, схватившийся за саблю, был отправлен в далёкий перелёт до ближайшего окна и вместе с рамой на шее вылетел в наступающую ночь. Абзац.
Наш младший сотрудник удовлетворённо обтёр руки о штаны.
Мы с бабкой молча встали слева и справа от Мити.
– А чё не так-то, Никита Иванович?
Честно говоря, мы несколько не подрассчитали время. То есть этот польский аналог фильма «От заката до рассвета» переключил каналы, и теперь со всех сторон на нас облизывались такие жуткие рожи, что я в очередной раз пожалел об отсутствии на поясе кобуры с табельным пистолетом.
А из-за соседних столов, роняя табуреты и вытаскивая засапожные ножи, упыри, вурдалаки, лешаки, ведьмы, или кто их там всех разберёт, разнообразнейшие иные подвиды всяческой местной нечисти оскалили зубы. Ох и рожи-и, скажу я вам…
– А чего ж, у нас в Лукошкине по святым праздникам и не такие хари встречаются, – спокойно ответила Яга, ни на миг не покривив душой. – А вон тот вурдалак с бородкою и носом, как солёный огурец, вообще на мужа моего похож. На третьего али шестого, покойного.
– И сколько их было? – зачем-то спросил я.
– Может, семь, может, шестнадцать. Да я и не упомню всех. Память-то девичья…
– А можно об них всех со всяческими подробностями? – взмолился Митька, отвернувшись от хрипящей наступающей толпы польской нечисти. – Уж я дюже люблю истории печальственные про то, как все умерли.
– И вы все умрёте, – с традиционно гаденьким, утробным хохотом раздалось с лестницы. – Вот и посмотрим на силу вашу русскую, а то сзади придушить да деньги мои в мой же сортир смыть – много ума не надо. Я такого не прощаю, шуток не люблю, вы меня не злите. Пся крев!
– Гражданка чёртова бабушка, – в последний раз попробовал я воззвать к её разуму, – вы не можете не понимать, что это будет серьёзный международный скандал. Царь Горох крайне строг в таких вопросах, и нападение на стражей правопорядка карается самым суровым образом.
– Zabey ich!
Даже Митя всё понял правильно. Осмотрелся, убедился, что скелетов и мертвецов нет, и потом поднял на меня собачьи глаза, полные неизбывной мольбы. Как я мог ему отказать?
– Младший сотрудник Лобов, приказываю вам очистить помещение от криминального элемента.
– Слушаюсь, отец родной! Э-э-эй, берегись, зашибу-у!!!
Он подхватил свободную скамью и, вращая её над головой круче любого мастера кунг-фу, врезался в толпу рычащей польской нечисти. Это было похоже на то, как если бы скучающий медведь-шатун встретил в лесу пьяных, вконец укуренных голландских туристов.
Первый же леший (ну, морда зелёная, в волосах шишки, борода рыжая и в ней мухи копошатся, а когти такие грязные, словно он ими в могильной земле рылся), короче, вот этот колоритный тип, шагнувший на метр вперёд и получивший скамьёй по зубам, вылетел в дверной проём вместе с дверью! А зубы кучно упали на пол. Вот так вам, панове…
– Митя, слева!
Та с хрустом покрутила головой, посмотрела на нас и неожиданно расхохоталась.
– Добро же, Ядвига и пан участковый, добро вам! Я тоже до поры гнев в узде держать буду. До заката сыщите вора! Сыщете – награжу, не сыщете – не обессудьте, у нас по понятиям разговор короткий – noz v bok!
Всё-таки язык братьев славян в большинстве случаев понятен русскому слуху без перевода.
Баба-яга подмигнула мне, огляделась и присела на табурет в углу комнаты. Кротко опустив взгляд, скромно сложила руки на коленях, то есть попросту предоставила мне возможность всё сделать самому. Ну практически точно так же, как в прошлый раз в чудесной крепости Брест. Ладно, всё равно других вариантов нет, попробуем разобраться, что же здесь происходит…
– Скажите, когда вы впервые заметили, что у вас пропадают деньги?
Чёртова бабушка ненадолго задумалась, протёрла пятачок рукавом и довольно подробно обрисовала ситуацию. Чувствуется, что эта ушлая тётка не первый раз даёт показания следственным органам.
В общем и целом картинка выходила вполне себе связная – в последние год-два её внук (не единственный, но любимый!) вдруг воспылал необъяснимой страстью к варшавской русалке. Если бы он называл русалками всех беззаботно плещущихся в реке роскошных польских красавиц, так нет проблем, но ведь этот рогатый пан Смолюх умудрился раскатать губу на подлинную речную деву с крепкой грудью и классической фигурой.
Бабуля, естественно, впала в полное недоумение, типа на кой оно тебе сдалось, внучек, если ниже пояса она сплошь рыбий хвост?! Но усатый чёрт упёрся, что-де раз икру она как-то могла метать, то и французские книги, обучающие всяческой любви, помогут, а они у него в избытке имеются. Я бы для излечения от таких предполагаемых извращений сразу в поруб отправил, но…
Мы не в Лукошкине, мы в Польше, под Варшавой. Короче, пару раз они крупно на этом поссорились, даже чуть ли не подрались, и, как-то проснувшись утром, хозяйка трактира заметила, что в сундуке, который она держала под кроватью, нет дневной выручки.
Войти в комнату, не зная заклинания, весьма проблемно, там же сабли режут на раз, всех профессиональных воришек в округе чёртова бабушка знает наперечёт, ни один на такое дело нипочём бы не решился. Таким образом, в подозрении остаётся лишь один, всё ещё любимый, но уже крайне подозреваемый внук…
– После первого случая кражи вы снова ставили сундук с деньгами под кровать?
– Нет, пан участковый, что ж я, дура, что ли?! В разные места деньги прятала – под матрас, под подушку, под стул, вон в шкаф одёжный, даже в сапоги свои высыпала, наутро – нет денег! Словно толстые кряковские голуби их склевали.
– Окна закрывались на ночь?
Чёртова бабушка молча продемонстрировала нам тяжёлые кованые решётки, закрывающие с внешней стороны оконный проём.
– И ведь тока, когда гадёныш энтот, пся крев, ввечеру в гости заходит, так сразу и покража!
– Уверены, что только в эти дни?
– А то! – всплеснула толстыми руками чёртова бабушка. – Я ж с ним по-родственному сижу до полуночи, пенную варку пью, речи его нетрезвые слушаю, сопли романтические ему вытираю. И ведь ночью, как иду в отхожее место, проверяю – деньги там, где положено, а утром лезу – нет их!
– Значит, вы подозреваете именно пана Смолюха?
– Холера ясна, кого ж ещё?
– Классический английский детектив в замкнутом пространстве, – под нос себе пробормотал я, методично осматривая всю комнату, косяки, решётки, пол.
Ничего. Абсолютно. То есть в смысле никаких следов взлома, несанкционированного проникновения, подозрительных царапин у замка, пятен от кислоты, разъедающей дверь, подпилов у косяка, вывернутых болтов или ещё чего-нибудь в этом роде. Замок открывали родным ключом.
– А это… – Я в сомнениях остановился у маленькой двери в углу.
– Отхожее место, уборная по-вашему, – пояснила хозяйка уже с некоторым раздражением в голосе. Видимо, ей не очень нравится тот факт, что я не нашёл убедительных доказательств преступления, конкретно указывающих на её внука.
– Посмотрим.
В принципе, ничего необычного, уборная как уборная. Запах, пара мух, отсутствие туалетной бумаги, изрядная дыра прямо в полу, куда я, не удержавшись, всё-таки заглянул. И не зря…
– Простите, возможно, глупый вопрос, но всё-таки, вы, случайно, не ходите по ночам?
Толстая хозяйка трактира недоуменно вытаращила на меня свинячьи глазки, захлопав белыми ресницами. Баба-яга в свою очередь, не вставая с табурета, молча подняла вверх большой палец правой руки.
– Понимаете, если кражи происходят только в те дни, когда вы напиваетесь с внуком, то, видимо, под влиянием алкоголя вы сами с полусна, автоматически, как лунатик, пытаетесь перепрятать деньги. А поскольку ходите в туалет, то…
Чёртова бабушка, оттолкнув меня, метнулась в уборную, едва ли не по плечи сунув голову в дыру. На дне в зловонной жиже ещё поблёскивали несколько не успевших утонуть монеток.
– Пся крев!!! Холера ясна! Чэрна курва-а-а!!!
Я шагнул к Яге, мы с бабкой обменялись понимающими улыбками.
Дело было раскрыто, Смолюх оправдан, деньги найдены, правда, доставать их… Но это уже никак не проблема нашего отделения, верно?
– Хитры-мудры вы, люди русские, милицейские, – вынужденно признала толстуха, выходя из сортира. – Добро же, вы своё слово сдержали, так и я чести не уроню. Ступайте в зал, ешьте-пейте, для вас всё забесплатно. Я скоро следом буду.
Козырнув, я подал руку бабуле, и мы чинно спустились по лестнице на первый этаж.
Общий зал был подозрительно полон, невзирая на поздний час. Наш Митяй, скрестив руки на груди, с суровой физиономией изображал трактирного вышибалу. На кухне у посудомоечного чана, по локти в мыльной пене, тихо матерился Филимон Митрофанович, а из-за дальнего столика за барной стойкой помахивал рукой наш коварный наниматель.
Мы с Бабой-ягой сели на предложенную скамью, и пан Смолюх лично сбегал на кухню за фляками и пивом. Жирный суп из требухи с большим количеством специй лично мне очень даже понравился. Янтарная варка тоже была выше всяких похвал, а с нашим пивом из Лукошкина вообще ни на грамм не сравнима. Что-то в Польше действительно умеют делать лучше, и, право, нам есть чему у них поучиться. Как и им у нас…
– Рассказывай, пан сыскной воевода, не томи!
– Ну, как-то разобрались мы, – уклончиво ответил я. – К вам лично больше никаких претензий нет. Ваша бабушка обязалась помочь нам в решении наших вопросов.
– А как же мой вопрос? Как же моя любовь, что сердце мне разрывает и всё нутро, словно огнём, палит?!
– Если речь о любви пылкой, но платонической, то никаких препятствий ваша родственница не видит. Общайтесь, сколько захотите.
– Значит, старуха сказала вам заклинание?
Мы переглянулись с Ягой.
– Это в смысле слова волшебные, которые петь надо, чтоб варшавская русалка из вод Вислы на голос выплыла. Те заклинания чудесные сказала ли она вам?!
– Нет.
– От стара курва, – от души выругался чёрт, одним махом осушая литровую кружку пива. – Пше прошу, но получается, что вы её вопросы разрешили, а не мои? Не по чести получается, гости русские.
– Давайте подождём, пока ваша уважаемая бабушка к нам присоединится.
Однако подвыпивший польский чёрт, исполненный обиды и национального гонора, просто не пожелал кого-то там ждать.
– Шутить вы со мной вздумали?! Я – Смолюх, а не мелкий бес, что толкает католического монаха посмотреть вслед проходящей мимо церкви красотке. Со мной такие фортели не проходят. Вы своё слово не держите, какое же за то к вам может быть благородное отношение?
– Не горячитесь.
– Доколе мы тут русский великодержавный шовинизм терпеть будем, паны шляхтичи?! – взвыл польский чёрт, хлопнув шапкой по колену. Блестящая лысина его ловила последние оранжевые отблески уходящего солнца.
– Буянит, – равнодушно зевнула Баба-яга.
Митяй возник рядом, словно по волшебству.
– Шуму и безобразий дозволять не положено, а особу скандальную разрешено из трактира удалить через подручные средства, – честно предупредил он, но гонор Смолюха был выше Эвереста и всего Кавказского хребта.
Поверьте, это Польша, это просто надо знать. Я не виноват, работа у нас такая.
– Без обид, ежели что?
В одно мгновение чёрт, схватившийся за саблю, был отправлен в далёкий перелёт до ближайшего окна и вместе с рамой на шее вылетел в наступающую ночь. Абзац.
Наш младший сотрудник удовлетворённо обтёр руки о штаны.
Мы с бабкой молча встали слева и справа от Мити.
– А чё не так-то, Никита Иванович?
Честно говоря, мы несколько не подрассчитали время. То есть этот польский аналог фильма «От заката до рассвета» переключил каналы, и теперь со всех сторон на нас облизывались такие жуткие рожи, что я в очередной раз пожалел об отсутствии на поясе кобуры с табельным пистолетом.
А из-за соседних столов, роняя табуреты и вытаскивая засапожные ножи, упыри, вурдалаки, лешаки, ведьмы, или кто их там всех разберёт, разнообразнейшие иные подвиды всяческой местной нечисти оскалили зубы. Ох и рожи-и, скажу я вам…
– А чего ж, у нас в Лукошкине по святым праздникам и не такие хари встречаются, – спокойно ответила Яга, ни на миг не покривив душой. – А вон тот вурдалак с бородкою и носом, как солёный огурец, вообще на мужа моего похож. На третьего али шестого, покойного.
– И сколько их было? – зачем-то спросил я.
– Может, семь, может, шестнадцать. Да я и не упомню всех. Память-то девичья…
– А можно об них всех со всяческими подробностями? – взмолился Митька, отвернувшись от хрипящей наступающей толпы польской нечисти. – Уж я дюже люблю истории печальственные про то, как все умерли.
– И вы все умрёте, – с традиционно гаденьким, утробным хохотом раздалось с лестницы. – Вот и посмотрим на силу вашу русскую, а то сзади придушить да деньги мои в мой же сортир смыть – много ума не надо. Я такого не прощаю, шуток не люблю, вы меня не злите. Пся крев!
– Гражданка чёртова бабушка, – в последний раз попробовал я воззвать к её разуму, – вы не можете не понимать, что это будет серьёзный международный скандал. Царь Горох крайне строг в таких вопросах, и нападение на стражей правопорядка карается самым суровым образом.
– Zabey ich!
Даже Митя всё понял правильно. Осмотрелся, убедился, что скелетов и мертвецов нет, и потом поднял на меня собачьи глаза, полные неизбывной мольбы. Как я мог ему отказать?
– Младший сотрудник Лобов, приказываю вам очистить помещение от криминального элемента.
– Слушаюсь, отец родной! Э-э-эй, берегись, зашибу-у!!!
Он подхватил свободную скамью и, вращая её над головой круче любого мастера кунг-фу, врезался в толпу рычащей польской нечисти. Это было похоже на то, как если бы скучающий медведь-шатун встретил в лесу пьяных, вконец укуренных голландских туристов.
Первый же леший (ну, морда зелёная, в волосах шишки, борода рыжая и в ней мухи копошатся, а когти такие грязные, словно он ими в могильной земле рылся), короче, вот этот колоритный тип, шагнувший на метр вперёд и получивший скамьёй по зубам, вылетел в дверной проём вместе с дверью! А зубы кучно упали на пол. Вот так вам, панове…
– Митя, слева!