– Вернёмся к заданным вопросам, – не обращая внимания на возросший градус накалённости общей атмосферы, продолжил я. – Вы посадили человека на цепь, заставив изображать собаку. В ночь кражи он лаял?
– Ещё как! Говорю, и лаял, и брехал по-собачьи, и выл дюже громко. У меня-то не забалуешь, поставлен лаять, так лай!
– Неправда…
Мы все, включая открывшую один глаз бабку, уставились на робкого мужичка.
– Христом Богом поклянусь, люди добрые, – он упал на колени, – днём лаял, вечером лаял, а как на закате водицы из миски собачьей хлебнул, так и… ничё не помню. Тока утром встал, сарай нараспашку, мешков с товаром нетути, а тут и хозяин, зевая, выходит. Да сразу в крик и палкою меня по спине…
– А что за товар, кстати?
– Твоё какое дело?! Ты мне воров сыщи! – резко набычился купец. – Всю шайку излови, а с энтим наводчиком мы, поди, уж сами разберёмся. Уж я ему не спущу!
Я наклонился к наместнику, быстро шепча ему на ухо. Он кивнул, неспешно вышел из-за стола, с кем-то переговорил в сенях и вернулся обратно.
Я глянул в окно – четверо парней, подхватив польские сабли, бегом вылетели со двора. Вот и отлично, тут тоже умеют исполнять приказы.
– Что ж, думаю, дело можно считать раскрытым. Гражданин мужик, тьфу, как вас по имени-отчеству?
– Спиридон Тихонович.
– Фамилия?
– Петров, – не сразу вспомнил обвиняемый.
– Гражданин Петров Спиридон Тихонович, вы свободны, – громко объявил я, вставая. – Все обвинения с вас сняты. Взятые вами в долг двенадцать копеек можете не отдавать, они будут учтены как компенсация вашего морального ущерба.
– Ча-а-во-о-о?!
– Могу, то исть, идти до дому? – не поверив, уставился мужичок со слезами на глазах.
– Идите, идите, к вам претензий нет. А вас, гражданин Барыга, я попрошу остаться!
Мне всегда очень нравилась фраза Мюллера из «Семнадцати мгновений весны». Вроде и обычные слова, ни угрозы, ни давления, а всё равно пробирает аж до мурашек по коже. Когда освобождённый дунул со двора так, что только неновые лапти сверкали, я откашлялся и договорил:
– Попробую выдвинуть собственную версию произошедшего. Гражданин Петров действительно взял деньги у барыги (это не фамилия!) и кровопийцы (заткнитесь, оштрафую!) – местного купца и по совместительству соседа. Отдать вовремя не смог, но по вполне сложившейся русской традиции был согласен честно отработать те же злосчастные двенадцать копеек. Однако вопреки всем законам был посажен на цепь и обязан унизительно лаять в течение трёх дней. В итоге на четвёртый, как раз перед его выходом на свободу, произошла так называемая кража. Я повторю вопрос: что за товар был в сарае?
– Да тьфу, ерунда, говорить смешно, – явно стушевался купец. – Ну там уголь в мешках, дрова берёзовые на зиму. А мужика-то я могу и простить по-христиански!
– Но это значит, что неизвестные вам воры пришли красть, мягко говоря, не самое ценное имущество. У кого посреди леса проблемы с дровами? Кому тут можно летом продать уголь? – Я обернулся к наместнику, и тот пожал плечами. – А вот если мы предположим, только предположим, что в сарае хранился контрабандный товар…
– Брехня! Враньё! Клевета бесстыжая!
– Нет, ну по логике вещей, чтобы вынести со двора ночью из сарая хоть те же дрова, нужно, наверное, человек пять. Плюс телеги с лошадьми, чтобы всё это куда-то вывезти и спрятать. Откуда у рядового гражданина такие возможности и связи? Я уже не говорю о том, как он мог бы спланировать эту бессмысленную в финансовом отношении кражу, три дня сидя на цепи и не имея контактов с внешним миром? Он всё-таки Петров, а не Мориарти.
– Да врёт же он, врёт. – Купец был готов броситься на меня с кулаками. – Не вожу я неуказанный товар! Мы ж понятия имеем, законы чтим, а за брехню ту милиции твоей ответить придётся! Ох как ответить, уж я-то…
– Сам не бреши! – приподняв голову от стола, очнулась наша бабка-экспертиза. – Умаял уже. Лается не переставая, собака страшная…
В этот момент в оконце деликатно постучали. Наместник встал, кому-то кивнул, сдвинул седеющие брови и вновь вернулся за стол.
– Прав ты был, Никита Иванович. Проверяли молодцы мои, весь товар из одного сарая в баню перемящён, доверху яё забили. А таможенных пячатей на том товаре нет.
– Тяф? – спросил подозреваемый.
– Вроде бы ня успел он яго растаможить, как злодеи безвестныя усё покрали. Пока бы мы сообщников того мужика с цепи искали, дык наш купец Барыга потихоньку усе запретныя одёжки под прилавком спустил бы за тройную цену.
– Запретные… э-э?!
– Труселя европейския с кружевами, – краснея, хмыкнул в усы наместник. – Нашим-то бабам оно без надобностей, но кое-кому любая иноземная тряпочка у радость. И деньги платят нямалые.
– Тяф, тяф, гав?! – уже второй раз попытался привлечь внимание обсуждаемый купец, держась за горло и выпучив глаза. Выражение лица его было на тот момент самое собачье…
– Бабуль, опять вы?!
– Что я? А вот не надо было на милицию наезжать!
…В общем, как вы поняли, примерно через пару часов мы выдвинулись из маленькой Брестской крепости в сторону гулящей Польши, уже укомплектованные и упакованные по полной.
Избушка заметно сбавила ход после загрузки пяти мешков картошки. Повторюсь, официально её завезли при Петре Первом, но почему-то здесь, на белорусской границе, она давно была в ходу. Не спрашивайте меня о исторических реалиях, я всё равно не смогу внятно объяснить, а слова о том, что сказка есть сказка и в ней свои законы, вряд ли удовлетворят сколько-нибудь серьёзного учёного.
А ранее наш деятельный Митяй заявился с набитым колбасами и сырами коробом, который тащил на своём горбу тот самый смешливый парень, что потом, хихикая сквозь слёзы, в ногах у бабушки Яги валялся, умоляя избавить его от вечного смеха. Домохозяйка у нас добрая, особенно когда слегка пьяненькая. За ещё одну поллитру мартини она щелчком пальцев убрала дебильную улыбочку с лица бедного замотанного паренька.
Но самое интересное, что, прощаясь, усатый господин наместник от души поблагодарил меня и всю нашу опергруппу за помощь в расследовании, а обняв на прощанье, тихо шепнул на ухо:
– Слыхал я, што вы принца Йохана ищитя? Так от ящё мой дед говорил, што, дескать, прощялыга энтот, бабник и пьяница, через границу нашу законно прошёл и такоже назад вышел. По-любому выходить, што не могла яго уважаемая Баба-яга прибить-то, но вот што с ним в той же Польше приключилося, прости, ня ведаю…
Разумеется, обо всём этом я рассказал всем нашим, когда, минуя вброд обмелевшую речку Буг, наша избушка, отряхнув свои куриные ножки, шагнула на территорию суверенного в те времена королевства польского. У нас на руках были все необходимые грамоты проезжие от царя Гороха, заверенные гербовой печатью наместника Бреста и подкреплённые отдельными бумагами от немецкого посла за подписью и печатью короля Фридриха Вильгельма. То есть полный карт-бланш.
– А я ещё, грешным делом, огурцов зелёных с огородов набрал, – похвастался дьяк.
– Спёр, – вежливо поправил его Митька. – Чтоб вас, Филимон Митрофанович, с тех огурцов да и пронесло на ходу. А я-то как есть ворованного в рот не возьму!
– Никитушка, – вдруг обернулась ко мне абсолютно трезвая Яга, не обращая внимания на спор наших товарищей по несчастью, – ты уж прости меня, старую, что я тебе не помогала ничем.
– Ерунда…
– Ты пойми, ить важно ж было, чтоб ты сам свой престиж сыскного воеводы без всяческого постороннего участия отстоял. Поверь мне, опытной женщине, фигу мы с тобой из того же Бресту выехали бы забесплатно, коли б ты тому наместнику не показал, чего на деле стоишь! А теперича он так крепко милицию уважает, что впредь и кривой ухмылочки в адрес царя Гороха не позволит…
– Значит, вы притворялись?
– Ну-у… не то чтоб… Мартини-то их не самопальный, ой и сладкое бабское пойло, тебе скажу… Как есть из самой Италии!
– Притворялись.
– Ой, Никитушка, соколик, ты ж не думаешь, что ежели я могу четверть водки в баньке пригубить для души, дык меня поллитрой мартини с ног свалит?
– В следующий раз ставьте меня в известность о своих тайных планах. – Я укоризненно покачал головой, для пущей убедительности цокая языком на манер героя Стругацких. Увы, на бабку оно никак не действовало.
Наверное, через час или, быть может, менее прямо посреди дороги вдруг встали плечом к плечу четверо удалых молодцов среднего возраста, в европейском платье, в собольих шапках с перьями, с огромными саблями у бедра и стягом с польским орлом.
– Вот и таможня, сотруднички, – объявила бабка, довольно потирая ладошки. – Ох, и до чего ж я люблю польскую сторонку! Варки – хоть залейся, фляков – хоть облопайся, бигоса – хоть тресни, а культура какая-а. От ить как заведут хором «Ещё Польска не сгинела», аж слёзы на глаза! Так душевно пою-ут…
– Бабуль, а если исключительно между нами?
– Ну-кось?
– Вы польских принцев не ели? – в лоб спросил я.
– Никогда! От тебе зуб даю, участковый, ни-ко-гда!
– Совсем никогда и никого?
– Ох, ну было дело разок. Один старый скандалист Якуб Наглейба в Лукошкине ещё лет пять назад молодого Гороха хаял. Поговорила я с ним нос к носу, теперича он про нас и лишнее слово молвить боится. У меня ж нрав крут, рука тяжела, а терпение коротко. Но есть не ела! Куснула разок, и то так, порядку ради. Сама чуть не потравилася…
– Что ж, может, вы тогда и выйдете на переговоры?
– А почему бы и нет? – подумав, подбоченилась бабка. – Язык ихний я знаю, привычки да повадки тоже. Отчего бы мне к панам полякам с улыбкою лебедью белою не выплыть?
Никто спорить не стал, так что на объяснения с польскими пограничниками (если в те времена так можно было выразиться) прямо на крыльцо избушки храбро шагнула наша бессменная эксперт-криминалистка.
– Дзень добрий, ясновельможный пан!
– Дзень добрий, стара пани! Чем мох бы помоч?
– Желам от вас знат наилепший шлях до славной Варшавы, так, чтоб Вислу переплыть и с русалкою ихней на мечах николи не браниться.
Я так понял, что на польском наша милая старушка говорит весьма условно, но главное, что её хоть как-то понимают.
– Пани едет с камрадами з Бресту?
– Не, я-то з миста Лукошкино, – храбро закрутила бабка. – Ми все ест милиция, полиция, органы по службе, кавалерия, шаблюки имеем. Так что, шановний пан офицер, за Бога рубиться или Матке Боске молиться?
Пограничный поляк на наших глазах несколько подзавис. Я бы на его месте, честно говоря, вообще сдался.
– То вы з Руси? Не з Бресту?
– А в чём проблема-то?
– Они там все едят… как-то хуморно, а… кор-то-пфэль! – пошутил он.
– И чё тут смешного-то, а? Сей же час обоснуй мне, морда твоя нахальная! Я ить тут жила в лесах, я за белорусов могу и коленом под зад заехать, и бритвою полоснуть…
Бедный шляхтич, или как их там называют, спал с лица. В общем и целом всем вдруг стало ясно, что наша бабушка-экспертиза готова грудью встать за малую Брестскую крепость и никогда никому не позволит ни смеху, ни издевательств по этому поводу.
– Ещё как! Говорю, и лаял, и брехал по-собачьи, и выл дюже громко. У меня-то не забалуешь, поставлен лаять, так лай!
– Неправда…
Мы все, включая открывшую один глаз бабку, уставились на робкого мужичка.
– Христом Богом поклянусь, люди добрые, – он упал на колени, – днём лаял, вечером лаял, а как на закате водицы из миски собачьей хлебнул, так и… ничё не помню. Тока утром встал, сарай нараспашку, мешков с товаром нетути, а тут и хозяин, зевая, выходит. Да сразу в крик и палкою меня по спине…
– А что за товар, кстати?
– Твоё какое дело?! Ты мне воров сыщи! – резко набычился купец. – Всю шайку излови, а с энтим наводчиком мы, поди, уж сами разберёмся. Уж я ему не спущу!
Я наклонился к наместнику, быстро шепча ему на ухо. Он кивнул, неспешно вышел из-за стола, с кем-то переговорил в сенях и вернулся обратно.
Я глянул в окно – четверо парней, подхватив польские сабли, бегом вылетели со двора. Вот и отлично, тут тоже умеют исполнять приказы.
– Что ж, думаю, дело можно считать раскрытым. Гражданин мужик, тьфу, как вас по имени-отчеству?
– Спиридон Тихонович.
– Фамилия?
– Петров, – не сразу вспомнил обвиняемый.
– Гражданин Петров Спиридон Тихонович, вы свободны, – громко объявил я, вставая. – Все обвинения с вас сняты. Взятые вами в долг двенадцать копеек можете не отдавать, они будут учтены как компенсация вашего морального ущерба.
– Ча-а-во-о-о?!
– Могу, то исть, идти до дому? – не поверив, уставился мужичок со слезами на глазах.
– Идите, идите, к вам претензий нет. А вас, гражданин Барыга, я попрошу остаться!
Мне всегда очень нравилась фраза Мюллера из «Семнадцати мгновений весны». Вроде и обычные слова, ни угрозы, ни давления, а всё равно пробирает аж до мурашек по коже. Когда освобождённый дунул со двора так, что только неновые лапти сверкали, я откашлялся и договорил:
– Попробую выдвинуть собственную версию произошедшего. Гражданин Петров действительно взял деньги у барыги (это не фамилия!) и кровопийцы (заткнитесь, оштрафую!) – местного купца и по совместительству соседа. Отдать вовремя не смог, но по вполне сложившейся русской традиции был согласен честно отработать те же злосчастные двенадцать копеек. Однако вопреки всем законам был посажен на цепь и обязан унизительно лаять в течение трёх дней. В итоге на четвёртый, как раз перед его выходом на свободу, произошла так называемая кража. Я повторю вопрос: что за товар был в сарае?
– Да тьфу, ерунда, говорить смешно, – явно стушевался купец. – Ну там уголь в мешках, дрова берёзовые на зиму. А мужика-то я могу и простить по-христиански!
– Но это значит, что неизвестные вам воры пришли красть, мягко говоря, не самое ценное имущество. У кого посреди леса проблемы с дровами? Кому тут можно летом продать уголь? – Я обернулся к наместнику, и тот пожал плечами. – А вот если мы предположим, только предположим, что в сарае хранился контрабандный товар…
– Брехня! Враньё! Клевета бесстыжая!
– Нет, ну по логике вещей, чтобы вынести со двора ночью из сарая хоть те же дрова, нужно, наверное, человек пять. Плюс телеги с лошадьми, чтобы всё это куда-то вывезти и спрятать. Откуда у рядового гражданина такие возможности и связи? Я уже не говорю о том, как он мог бы спланировать эту бессмысленную в финансовом отношении кражу, три дня сидя на цепи и не имея контактов с внешним миром? Он всё-таки Петров, а не Мориарти.
– Да врёт же он, врёт. – Купец был готов броситься на меня с кулаками. – Не вожу я неуказанный товар! Мы ж понятия имеем, законы чтим, а за брехню ту милиции твоей ответить придётся! Ох как ответить, уж я-то…
– Сам не бреши! – приподняв голову от стола, очнулась наша бабка-экспертиза. – Умаял уже. Лается не переставая, собака страшная…
В этот момент в оконце деликатно постучали. Наместник встал, кому-то кивнул, сдвинул седеющие брови и вновь вернулся за стол.
– Прав ты был, Никита Иванович. Проверяли молодцы мои, весь товар из одного сарая в баню перемящён, доверху яё забили. А таможенных пячатей на том товаре нет.
– Тяф? – спросил подозреваемый.
– Вроде бы ня успел он яго растаможить, как злодеи безвестныя усё покрали. Пока бы мы сообщников того мужика с цепи искали, дык наш купец Барыга потихоньку усе запретныя одёжки под прилавком спустил бы за тройную цену.
– Запретные… э-э?!
– Труселя европейския с кружевами, – краснея, хмыкнул в усы наместник. – Нашим-то бабам оно без надобностей, но кое-кому любая иноземная тряпочка у радость. И деньги платят нямалые.
– Тяф, тяф, гав?! – уже второй раз попытался привлечь внимание обсуждаемый купец, держась за горло и выпучив глаза. Выражение лица его было на тот момент самое собачье…
– Бабуль, опять вы?!
– Что я? А вот не надо было на милицию наезжать!
…В общем, как вы поняли, примерно через пару часов мы выдвинулись из маленькой Брестской крепости в сторону гулящей Польши, уже укомплектованные и упакованные по полной.
Избушка заметно сбавила ход после загрузки пяти мешков картошки. Повторюсь, официально её завезли при Петре Первом, но почему-то здесь, на белорусской границе, она давно была в ходу. Не спрашивайте меня о исторических реалиях, я всё равно не смогу внятно объяснить, а слова о том, что сказка есть сказка и в ней свои законы, вряд ли удовлетворят сколько-нибудь серьёзного учёного.
А ранее наш деятельный Митяй заявился с набитым колбасами и сырами коробом, который тащил на своём горбу тот самый смешливый парень, что потом, хихикая сквозь слёзы, в ногах у бабушки Яги валялся, умоляя избавить его от вечного смеха. Домохозяйка у нас добрая, особенно когда слегка пьяненькая. За ещё одну поллитру мартини она щелчком пальцев убрала дебильную улыбочку с лица бедного замотанного паренька.
Но самое интересное, что, прощаясь, усатый господин наместник от души поблагодарил меня и всю нашу опергруппу за помощь в расследовании, а обняв на прощанье, тихо шепнул на ухо:
– Слыхал я, што вы принца Йохана ищитя? Так от ящё мой дед говорил, што, дескать, прощялыга энтот, бабник и пьяница, через границу нашу законно прошёл и такоже назад вышел. По-любому выходить, што не могла яго уважаемая Баба-яга прибить-то, но вот што с ним в той же Польше приключилося, прости, ня ведаю…
Разумеется, обо всём этом я рассказал всем нашим, когда, минуя вброд обмелевшую речку Буг, наша избушка, отряхнув свои куриные ножки, шагнула на территорию суверенного в те времена королевства польского. У нас на руках были все необходимые грамоты проезжие от царя Гороха, заверенные гербовой печатью наместника Бреста и подкреплённые отдельными бумагами от немецкого посла за подписью и печатью короля Фридриха Вильгельма. То есть полный карт-бланш.
– А я ещё, грешным делом, огурцов зелёных с огородов набрал, – похвастался дьяк.
– Спёр, – вежливо поправил его Митька. – Чтоб вас, Филимон Митрофанович, с тех огурцов да и пронесло на ходу. А я-то как есть ворованного в рот не возьму!
– Никитушка, – вдруг обернулась ко мне абсолютно трезвая Яга, не обращая внимания на спор наших товарищей по несчастью, – ты уж прости меня, старую, что я тебе не помогала ничем.
– Ерунда…
– Ты пойми, ить важно ж было, чтоб ты сам свой престиж сыскного воеводы без всяческого постороннего участия отстоял. Поверь мне, опытной женщине, фигу мы с тобой из того же Бресту выехали бы забесплатно, коли б ты тому наместнику не показал, чего на деле стоишь! А теперича он так крепко милицию уважает, что впредь и кривой ухмылочки в адрес царя Гороха не позволит…
– Значит, вы притворялись?
– Ну-у… не то чтоб… Мартини-то их не самопальный, ой и сладкое бабское пойло, тебе скажу… Как есть из самой Италии!
– Притворялись.
– Ой, Никитушка, соколик, ты ж не думаешь, что ежели я могу четверть водки в баньке пригубить для души, дык меня поллитрой мартини с ног свалит?
– В следующий раз ставьте меня в известность о своих тайных планах. – Я укоризненно покачал головой, для пущей убедительности цокая языком на манер героя Стругацких. Увы, на бабку оно никак не действовало.
Наверное, через час или, быть может, менее прямо посреди дороги вдруг встали плечом к плечу четверо удалых молодцов среднего возраста, в европейском платье, в собольих шапках с перьями, с огромными саблями у бедра и стягом с польским орлом.
– Вот и таможня, сотруднички, – объявила бабка, довольно потирая ладошки. – Ох, и до чего ж я люблю польскую сторонку! Варки – хоть залейся, фляков – хоть облопайся, бигоса – хоть тресни, а культура какая-а. От ить как заведут хором «Ещё Польска не сгинела», аж слёзы на глаза! Так душевно пою-ут…
– Бабуль, а если исключительно между нами?
– Ну-кось?
– Вы польских принцев не ели? – в лоб спросил я.
– Никогда! От тебе зуб даю, участковый, ни-ко-гда!
– Совсем никогда и никого?
– Ох, ну было дело разок. Один старый скандалист Якуб Наглейба в Лукошкине ещё лет пять назад молодого Гороха хаял. Поговорила я с ним нос к носу, теперича он про нас и лишнее слово молвить боится. У меня ж нрав крут, рука тяжела, а терпение коротко. Но есть не ела! Куснула разок, и то так, порядку ради. Сама чуть не потравилася…
– Что ж, может, вы тогда и выйдете на переговоры?
– А почему бы и нет? – подумав, подбоченилась бабка. – Язык ихний я знаю, привычки да повадки тоже. Отчего бы мне к панам полякам с улыбкою лебедью белою не выплыть?
Никто спорить не стал, так что на объяснения с польскими пограничниками (если в те времена так можно было выразиться) прямо на крыльцо избушки храбро шагнула наша бессменная эксперт-криминалистка.
– Дзень добрий, ясновельможный пан!
– Дзень добрий, стара пани! Чем мох бы помоч?
– Желам от вас знат наилепший шлях до славной Варшавы, так, чтоб Вислу переплыть и с русалкою ихней на мечах николи не браниться.
Я так понял, что на польском наша милая старушка говорит весьма условно, но главное, что её хоть как-то понимают.
– Пани едет с камрадами з Бресту?
– Не, я-то з миста Лукошкино, – храбро закрутила бабка. – Ми все ест милиция, полиция, органы по службе, кавалерия, шаблюки имеем. Так что, шановний пан офицер, за Бога рубиться или Матке Боске молиться?
Пограничный поляк на наших глазах несколько подзавис. Я бы на его месте, честно говоря, вообще сдался.
– То вы з Руси? Не з Бресту?
– А в чём проблема-то?
– Они там все едят… как-то хуморно, а… кор-то-пфэль! – пошутил он.
– И чё тут смешного-то, а? Сей же час обоснуй мне, морда твоя нахальная! Я ить тут жила в лесах, я за белорусов могу и коленом под зад заехать, и бритвою полоснуть…
Бедный шляхтич, или как их там называют, спал с лица. В общем и целом всем вдруг стало ясно, что наша бабушка-экспертиза готова грудью встать за малую Брестскую крепость и никогда никому не позволит ни смеху, ни издевательств по этому поводу.