– Так быстро? – недоумевает Шарлотта. – Когда я отправляю письмо по почте, проходит целая вечность, прежде чем оно добирается до места назначения. Тебе повезло.

Да. Мне чертовски повезло, что письмо было доставлено с такой бешеной скоростью. Иначе мамы и папы сейчас бы здесь не было. Но я также понимаю, что только отсрочила бы неизбежное. Судя по тому, как родители отреагировали, они бы тут же все бросили и приехали в Фервуд.

– Ты уже знаешь, что делать дальше? – через мгновение спрашивает Шарлотта только для того, чтобы почти в ту же секунду извинительно поднять руки. – Прости, не хочу на тебя давить. Это должно быть настоящее безумие для тебя.

Я киваю, потому что она права. Во всем. Я не имею ни малейшего представления о том, как быть дальше. Знаю лишь, каким будет мой следующий шаг. И это единственное, на чем я могу сейчас сосредоточиться.

Мы сворачиваем с Мейн-стрит в небольшой переулок. Здесь меньше магазинов, но есть кондитерская с такой витриной, что даже у меня текут слюнки – а ведь я ни кусочка не съела за завтраком.

Шарлотта, которая, должно быть, заметила мой многозначительный взгляд, усмехается.

– Я часто прихожу сюда после сеансов, чтобы вознаградить себя за смелость. Или иду в книжный. Мы можем сделать то же самое позже, если хочешь.

Я делаю глубокий вдох и внутренне настраиваюсь. Несмотря на то что я никогда не была у терапевта, психолога или психиатра и не знаю никого, кому приходилось бы у него бывать, я не могу представить, что наш сеанс будет приятным. Наверняка меня будут резать живьем – только не тело, а мысли и чувства. Ух. Прелестно.

– Хорошо, – с запозданием отвечаю я и отрываюсь от кондитерской. Я даже не замечаю, что снова сжала руки в кулаки, пока не чувствую жжение в ладонях. Боже, как же я жалею, что не надела одежду с длинными рукавами. Самое позднее к обеду я бы сильно вспотела, но могла бы хоть возиться с рукавами, чтобы хоть как-то занять пальцы.

Мы сворачиваем еще раз, и Шарлотта останавливается перед невзрачным белым домиком с красивыми темно-зелеными ставнями. Рядом с дверью висит золотая табличка с выгравированной черной надписью: доктор Джейн Санчес. Врачебная практика психотерапии, психологических консультаций и помощь людям, потерявшим близких.

– Если ты… – начинает Шарлотта и на секунду умолкает. – Если ты и правда хочешь пройти через это, то имей в виду, будет нелегко.

– Я знаю.

– Будет больно. В одни дни меньше, а в другие ты будешь чувствовать себя так, будто тебя сбил грузовик. Я не пытаюсь тебя отговаривать, – поспешно добавляет она, и я замечаю беспокойство в ее глазах. – Просто хочу, чтобы ты поняла, что это длительный процесс, который займет какое-то время, прежде чем тебе станет лучше. Но тебе станет. Это я могу обещать. – Понятия не имею почему, но у меня снова наворачиваются слезы. Может, потому что Шарлотта проходит тот же путь – путь утраты. В лице Джаспера она тоже потеряла близкого человека, и все-таки ей удалось жить дальше, иначе она бы не стояла здесь сегодня. Она права. Будет лучше. Боже, должно быть лучше, потому что я не знаю, как жить без Кэти. Просто не знаю. Не представляю жизни без нее. В последние несколько месяцев она по-прежнему была частью моей жизни, ведь я продолжала писать ей, отправляла голосовые сообщения и слушала те, что она оставила для меня. Всякий раз, когда мне было нужно услышать ее голос, я прокручивала те сообщения. Я отправилась в это путешествие и была храброй не ради себя, а ради нее. Всегда – только ради нее.

Как попрощаться с человеком, который был для тебя важнее всех на свете? Не имею ни малейшего представления, но больше всего я боюсь даже не этого. Гораздо сильнее меня пугает мысль о том, чтобы продолжать жить без Кэти. Жить без нее и быть счастливой, несмотря на то что ее уже нет. Как я вообще могу быть счастлива без нее?

– Хейли? – Шарлотта вопросительно смотрит на меня. – Ты готова?

Я смахиваю слезы и поспешно киваю, так как сейчас ни за что на свете не смогла бы выдавить из себя улыбку.

– Я буду в комнате ожидания, если понадоблюсь, хорошо?

– Хорошо.

Она ободряюще улыбается, и мы вместе входим в клинику. Шарлотта оказалась права. Когда я примерно через час выхожу оттуда, мне не лучше. Я дерьмово себя чувствую. Легче, чем раньше, но все равно дерьмово. Голова раскалывается, глаза опухли, и мне снова нужен носовой платок, притом что я уже израсходовала целую пачку во время разговора с психологом. Мы с Шарлоттой молчим на обратном пути, и я благодарна за это, так как за последний час наговорила столько, сколько не наговорила бы за целую вечность. Доктор Санчес все это время была доброй и сострадательной. Она внимательно слушала меня, ни разу не осудила или не отреагировала как-то странно, независимо от того, что вылетало из моего рта. Но еще она задавала вопросы. Неудобные вопросы, с которыми я не хотела иметь дело.

Хейли, когда вы были на смотровой площадке с таблетками снотворного в пятницу утром… Вы хотели умереть на самом деле? Или дело в том, что вы не знали, как продолжать жить без Кэти?

Ее вопросы звучат у меня в голове даже сейчас, после сессии.

Продолжать жить без Кэти…

Господи, не хочу об этом думать. У меня больше нет сил. Я просто хочу лечь в свою постель, натянуть одеяло на голову и уснуть. Или продолжить смотреть сериал, который мы с Чейзом начали.

При мысли о Чейзе сердце в груди болезненно сжимается. Вчера вечером он прислал мне очередное сообщение, чтобы пожелать спокойной ночи, и держу пари, если я посмотрю в телефон, то найду еще одно. Он в курсе, что сегодня у меня встреча с доктором Санчес. В конце концов, это он предложил мне терапию.

Доктор Санчес заверила меня, что то, что я чувствую сейчас, это нормально. Что с моей стороны было смело и правильно прийти к ней. И хотя я без понятия, как жить дальше, мы договорились о дальнейших встречах. Я отказалась от лекарств, но еще раз прийти к доктору Санчес, чтобы поговорить… да, это я могу. И хочу.

Мы с Шарлоттой пробегаем мимо кондитерской, не заходя внутрь, и оставляем позади книжный магазин. И когда мы добираемся до закусочной, я обнаруживаю у входа свою мать.

Я резко останавливаюсь. Потому что, хоть и знаю, что она с отцом в городе, все же мне удивительно видеть ее здесь.

– Мама?

Она пристально смотрит на меня, затем моргает и медленно подходит ко мне с нерешительной улыбкой.

– Хейли, – ее взгляд скользит по мне. – Я едва узнала тебя. Ты выглядишь… по-другому.

Только когда я замечаю странное выражение на лице Шарлотты и осматриваю себя, то понимаю, что имеет в виду мама. И она права. Я больше не та Хейли в легинсах, широких толстовках и тусклых свитерах. На мне длинное темно-красное платье с узорами из золотых блесток, которое я никогда не осмелилась бы надеть раньше. Помимо этого целая куча цепочек и браслетов, которые добавились за лето. В том числе украшения с того музыкального фестиваля, на котором я была с Чейзом. Боже, мне кажется, что это случилось целую вечность назад. Как будто в другой жизни и с другой Хейли. Но браслеты – доказательство того, что это не так. Я была там с Чейзом и видела, как играет одна из моих любимых групп.

Громкий кашель вырывает меня из моих мыслей.

Шарлотта указывает в сторону кафе.

– К сожалению, мне пора. Работа зовет.

На этот раз я не раздумываю, а быстро прижимаю ее к себе.

– Спасибо, что сходила со мной, – шепчу я.

Она мягко улыбается и сдвигает очки на переносицу.


– В любое время. Ты заглянешь в «Кексики Лиззи» или увидимся в баре «У Барни»? Остальные тоже там будут.

Я киваю, хотя не могу ничего гарантировать, потому что больше всего мне хочется вновь спрятаться от мира в своей комнате. Только я не смогу спрятаться от себя, как бы мне этого ни хотелось. Но идея провести вечер с Чейзом, Лекси, Шарлоттой и Эриком с Клэйтоном кажется мне… прекрасной.

Шарлотта вежливо прощается с моей мамой, потом бежит в кафе.

Мама робко улыбается:

– Она кажется милой.

– Она ходила со мной на мой первый сеанс терапии.

Похоже, это удивляет маму, хоть и ненадолго.

– Это хорошо, Хейли. Мне жаль, что мы раньше не узнали, что с тобой происходит. Я…

– Мы и правда должны говорить об этом здесь, мам?

Она быстро оглядывается, но едва ли кто-то обращает на нас внимание. Сейчас утро, и все в Фервуде идет своим чередом. Люди, которые пришли в закусочную на завтрак, в любую минуту встанут из-за своих столиков, чтобы уйти, или уже это сделали. А обеденная суета еще не началась.

– Нет, конечно, нет, дорогая, – мама кладет руку мне на спину и уводит меня прочь. Подальше от закусочной и от моей комнаты. – Но думаю, что важно, чтобы ты с кем-то об этом поговорила. А если это терапевт, тем лучше.

Прежде чем я успеваю опомниться, мы уже не спеша идем по другой стороне Мейн-стрит. Если идти в этом направлении, то рано или поздно окажешься рядом с кладбищем. Знаете, как это жутко? Нет, наверное, нет. Скорее всего, она не знает, что там городское кладбище. Или что там похоронен мой лучший друг.

Мама делает глубокий вдох:

– Я хотела извиниться перед тобой.

– Ты не должна…

– И все же. – Она уже не выглядит такой измученной, как вчера, но все же я уверена, что лучше, чем я, с моими опухшими веками и красным носом. Тем не менее сейчас ее глаза наполнились слезами. – Да, я должна. Хейли, я… прости. Я должна была выслушать тебя, когда ты позвонила, и я не должна была сбегать вчера, и… и я не должна была называть тебя Кэти. – Слезы текут по ее щекам, но она не обращает на них внимания, а нервно теребит пальцы, как часто делаю и я. – Мне ужасно жаль, дорогая.

– Мама… – перебиваю я ее, потому что не могу больше смотреть на нее в таком состоянии. – Все в порядке.

Она яростно качает головой:

– Ничего не в порядке, и мы обе это знаем. Когда Кэти умерла, твой отец и я с головой погрузились в работу, из-за чего у тебя сложилось ощущение, что нам на тебя наплевать, и ты… ты чуть… – она громко вдыхает и выдыхает. – Мы бы не вынесли, если бы потеряли тебя, Хейли. Мы с твоим отцом любим тебя больше всего на свете.

Я не знаю, кто из нас делает первый шаг. То ли мама движется ко мне, то ли я к ней, но вдруг я оказываюсь в ее объятиях.

– Я тоже вас люблю, – шепчу я. – И я не хотела делать вам больно. Я всего лишь хотела…

– Я знаю, – она обвивает меня руками и гладит по волосам. – Я знаю, дорогая.

В этот раз мне все равно, кто пройдет мимо и что увидит. Мне все равно, что подумают окружающие. Потому что сейчас есть только я и моя мама. Мама, которую я наконец вернула.

Она осторожно отстраняется, но ровно настолько, чтобы посмотреть на меня. Грустная улыбка скользит по ее лицу.

– Только взгляни на нас… – Она медленно вытирает сначала мои, потом собственные слезы. И я использую, наверно, сотый за это утро платок.

Мы проходим еще немного по Мейн-стрит, мимо салона, где мне набили татуировку, мимо парикмахерской и небольшого бутика со шляпами. Мама взяла меня за руку и притянула к себе, так что теперь мы шагаем бок о бок.

– Мы с твоим отцом беспокоимся о тебе, Хейли, – некоторое время спустя говорит она.

– Я знаю.

– Мы долго разговаривали, и мы хотим, чтобы ты вернулась домой вместе с нами.

Я застываю. Просто перестаю дышать. И останавливаюсь, заставляя маму сделать то же самое.

– Что?.. – выдыхаю я.

– Ты совсем одна в этом чужом городе, далеко от дома. Здесь ты хотела с собой… – она делает паузу и так же, как и я, не может вымолвить ни слова.

– Я не одна, – протестую я, но даже в моих собственных ушах это звучит неубедительно. Может быть, потому что я только вышла от доктора Санчес и еще не готова к новой борьбе? Я чувствую себя обессиленной и опустошенной. Но я не могу так просто проигнорировать ее заявление. – У меня есть друзья.

Друзья, которые были рядом, когда моих родителей не было. Друзья, которые приняли меня здесь и дали почувствовать, что я не чужая. Друзья, которые принимают меня такой, какая я есть, после случившегося.

И у меня есть Чейз. Даже если после всего, что произошло, я понятия не имею, в каких именно мы отношениях, все равно без всяких сомнений я знаю, что могу на него положиться. Что он будет рядом, несмотря ни на что.

Мама вздыхает. Она не выглядит счастливой, но и принудить меня к чему-то не может. Мне двадцать один год. Мои родители больше не могут мне приказывать. И, к счастью, мама даже не пытается это делать.

– Подумай, – взывает она ко мне. – Тебе здесь не место. Этот город… Эти люди… Ты едва их знаешь, – она качает головой, словно обвиняя Фервуд или его жителей в том, что я пыталась покончить с собой. – Дома мы сможем позаботиться о тебе, быть рядом, предоставить всю необходимую помощь, дорогая.

– Я получаю помощь и здесь.