Накормив кошек, Андриана Карлсоновна разогрела сваренную с вечера овсянку и добавила в нее курагу и чернослив. Запила все это крепко заваренным чаем и вышла из дома. Дождь, на ее счастье, закончился, и даже выглянуло солнце, отчего лужи на асфальте засверкали осколками зеркал.

Когда она добралась до района, в котором проживала Малышева, вокруг стало почти сухо. Только на траве и на цветах еще поблескивали капли влаги. В этом отдаленном районе воздух был заметно свежее, чем на Безымянке, где всю свою сознательную жизнь прожила Андриана. Некоторые даже называли Безымянку ямой из-за того, что этот район находился ниже других районов города и над ним, несмотря на то, что заводов стало меньше, постоянно стоял тонкий серый туман. Тем не менее Андриане никогда не хотелось переехать в другое место. Даже Старый город, куда не отказалась бы перебраться большая часть горожан, не прельщал ее. В шутку она сравнивала Безымянку с Лондоном времен Шерлока Холмса. Ведь в книгах Конан Дойля город почти всегда тонул в тумане.

Увидев нужный номер дома, Андриана свернула во двор. Домофон не работал, и она свободно проникла в подъезд, торопливо поднялась по лестнице, ища глазами нужную квартиру. Нашла ее на третьем этаже. Дверь квартиры была обита дерматином – единственная на площадке, все остальные двери были железными. Андриана нажала на звонок и стала ждать. Но, увы, обитатели квартиры либо отсутствовали, либо не торопились ей открывать. Позвонив еще несколько раз, Андриана переключилась на другие квартиры.

Открыли ей только в одной из них. Одетая в теплый стеганый халат симпатичная старушка с двумя тонкими косичками, аккуратно уложенными на макушке, смотрела на нее с нескрываемым любопытством. Андриана в свою очередь тоже рассматривала ее.

– Только не говорите мне, что вы из Собеса или из ЖЭКа, – проговорила старушка задорно.

– Нет, – невольно улыбнулась Андриана, – я детектив.

– Иди ты! – махнула на нее рукой старушка.

– Вот мое удостоверение.

К ее удивлению, старушка легко прочитала без очков:

– Андриана Карлсоновна Шведова-Коваль, частное детективное агентство «Шведское варенье», – старушка захихикала, а потом представилась: – Баба Груня, пенсионерка.

– А полностью? – нерешительно спросила Андриана.

– Можно и полностью, – не стала ломаться старушка, – Аграфена Евграфовна Панкратова. – И пригласила: – Заходи!

– Я хотела спросить вас о вашей соседке Людмиле Малышевой.

– Тем более заходи, – кивнула Аграфена Евграфовна.

И Андриана Карлсоновна решительно шагнула в прихожую ее квартиры. Сбросив с ног кроссовки, она проследовала за хозяйкой на кухню.

– Присаживайтесь, – придвинула ей табурет Аграфена Евграфовна, – сейчас я налью вам чаю. Сама я только что от сына приехала, погостила у него, и будет.

– Так вас не было дома? – разочарованно протянула Андриана.

– И что? – подмигнула ей женщина. – Меня и не было всего три дня.

– А…

– Пейте чай! А то остынет.

– Спасибо. Я хотела поговорить с Людмилой Ивановной Малышевой, а у них никто не открывает дверь.

– Так кто же вам откроет дверь, если ни Люды, ни Дениса дома нет.

– А где они?

– Люда в больнице уж, почитай, полгода.

– Как полгода? – вырвалось у Андрианы.

– А так! Наглоталась она сдуру таблеток. Ладно, Дениска пришел домой вовремя, а если бы не пришел, то и померла бы давно.

– А теперь?

– Теперь не знаю, – пожала плечами Панкратова, – по мне, так она давно не жилец.

– Как так?

– А так! Людка давно уже в алкоголичку превратилась. Другой бы сынок ее давно из дому выгнал, а Денька жалел ее. Тьфу! Пьянь поганая! Прости меня господи, но смотреть на нее было тошно. Это надо, женщине довести себя до такого скотского состояния, – неодобрительно покачала головой Аграфена Евграфовна.

– А вы, Аграфена Евграфовна, не знаете, как давно она начала пить?

– Зови меня бабой Груней, – перешла снова на «ты» Панкратова.

– Мне неудобно вас так называть, – смущенно призналась Андриана Карлсоновна, – ведь я уже сама не девочка.

– И сколько тебе годков? – внимательно посмотрела на нее Аграфена Евграфовна.

– Семьдесят первый пошел, – нехотя призналась Андриана.

– В таком случае ты для меня еще ребенок, – отмахнулась от нее Панкратова, – мне-то уже сто третий побежал. – И баба Груня заливисто рассмеялась.

Андриана Карлсоновна посмотрела на нее удивленно, сама бы она ни за что не дала женщине больше восьмидесяти. Вздохнув, она спросила:


– Баба Груня, а вы тут давно живете?

– Да уж лет семьдесят точно.

– Тогда вы знаете Людмилу Малышеву с детства?

– Нет. Она переехала сюда лет двадцать шесть назад с маленьким ребенком, то есть с Дениской. Вот не помню, был ему год или еще нет.

– А до этого вы ее не знали?

– Нет. Тут раньше старики Ивановы жили. Они померли, и детки их квартиру то ли продали за бесценок, то ли поменяли на жилье, которое было у кого-то из родственников Людмилы.

– А родственники Малышевой приходили сюда?

– Ни разу никого не видала. Должно быть, они тоже померли, а жилье ей оставили.

– Все может быть, – согласилась Андриана Карлсоновна. По крайней мере, в том доме, где проживала Людмила до своего побега к тетке, двое стариков сообщили ей, что дочь и бабка Малышевы умерли, а квартиру прибрала к рукам внучка, которая долго не наведывалась к ним.

«Хотя, – размышляла Андриана, – эту квартиру Людмила Малышева не могла приобрести на деньги от проданной материнской квартиры, по срокам не совпадает. Вероятно, эту жилплощадь она приобрела в обмен на жилье, доставшееся ей от тетки. Впрочем, это и неважно»

– Баба Груня, – вновь спросила Андриана, – когда Малышева начала пить?

– По моим наблюдениям, она прикладывалась к бутылке и в юности, ведь она сюда совсем девчонкой приехала.

– А отец мальчика сюда не приходил?

– Нет. Она никому и не говорила, кто его отец. Когда любопытные кумушки спрашивали ее о том, кто же отец, она грубо отшучивалась: «Ветром надуло».

– Вы думаете, что она начала пить из-за неустроенности? – осторожно спросила Андриана.

– И, милая, если бы все бабы начали пить из-за неустроенности своей судьбы, то вокруг были бы одни пьянчуги. Ты, вот, как я погляжу, тоже без мужика маешься?

– Я не маюсь, – с легкой обидой в голосе ответила Андриана.

– Так это я так, к слову, – сказала баба Груня, – само собой, не маешься. И я не маялась, двоих одна вырастила и на ноги поставила. И разве мало таких баб, как ты или я?

– Немало, – согласилась Андриана.

– И я про то же. Так что, лить в глотку водку, это дурь, и ничего больше? Из-за материнской дури Денис в институт не пошел. Устроился на работу.

– А где он работает?

– В автосервисе. В каком точно, не знаю, так что не спрашивай.

– А кем он там работает?

– Сначала, как он сам мне говорил, был на подхвате, а потом добрые люди обучили его, в мастера вывели. Теперь он хорошую деньгу зашибает. Первое время, горе луковое, часть денег матери отдавал, так сказать, на ведение домашнего хозяйства. А она их понятно куда спускала. Потом перестал ей на руки деньги давать. Так она пару раз за ним с топором гонялась!

– А вы откуда знаете? – удивилась Андриана.

– Денис из квартиры выскакивал в тапочках, майке и трусах. Дверь с этой стороны закроет, сядет на ступеньку и дрожит, как кленовый лист. Мужики однажды ее сами успокоили, а в другой раз соседка из квартиры напротив милицию вызывала. Людку увезли, подержали двое суток и выпихнули на все четыре стороны.

– Отчего же она тогда таблеток решила напиться?

– Не знаю, – развела руками баба Груня, – то ли просветление нашло, то ли совесть замучила. Или черти, – добавила она.

– Какие черти? – изумилась Андриана. – Коллекторы?

– Типун тебе на язык! Только этих чертей нашему подъезду не хватало. Нет, у Людки черти были всамделишные.

– Как это? – растерялась Андриана. – Всамделишных же не бывает.

– Это тебе не бывает, мне не бывает, а к тем, кто напьется до чертиков, они лично являются.

– То есть мерещатся?

– Может, и мерещатся. Врать не буду, я их не видала. Только Людка про них соседям рассказывала. Особенно одного она запомнила, он к ней приходил всегда в начищенных ботинках и в зеленом галстуке. Больше на нем ничего не было. – Баба Груня сморщила нос и захихикала. – Людка говорила, что он ей на ухо шептал всякие непристойности и уговаривал отправиться с ним.

– Куда отправиться? – не поняла Андриана.

– Знамо куда, в ад. Не в вытрезвитель же. Да и нет их теперь.

– А она?

– Не соглашалась, гнала его, дралась, царапалась.