Рука перестала трястись, что позволило Кэролин раскрыть книжку на чистой странице и нацарапать сверху «ХОРОШО».
Пальцы снова задергались, но она приподняла руку, точно отмахиваясь от вопроса. Боязно было отпускать карандаш для новых плясок по странице.
«Хочу ли я, чтобы она вернулась? — спросила она себя. Вернулась хоть в каком-то смысле? Нет уж! Пусть не возвращается! Только не она! Вот только… уже девять недель меня самой словно не существует, потому что она меня игнорирует — даже не ругает. Теперь я вообще никто — в лучшем случае подружка соседской Эмбер, но Эмбер скоро вырастет и думать обо мне забудет».
Она вздохнула и поднесла карандаш к странице. Поверх ее «ХОРОШО» грифель начертил:
ябиви.
— О господи, — прошептала Кэролин, прикрыв глаза, — думаешь, я сама не догадалась?
Рука, подвластная чужому влиянию, написала те же буквы. На середине фразы грифель сломался, но карандаш продолжал скользить по бумаге. Дописал и повторил те же движения еще трижды — тупо царапал бумагу деревянным кончиком. Наконец судорога прошла.
Кэролин швырнула карандаш на пол и стала искать на столе авторучку, распихивая оранжевые пузырьки с лекарствами. Нашла, написала: «Что я могу сделать? Как помочь».
Она не успела поставить вопросительный знак в конце второй фразы: рука снова задергалась, вырвалась из-под ее контроля, написала
побытьвтвоемтелепригласименявсвоетело
а затем, немного погодя,
простименязавсепожалуйста
Кэролин смотрела, как авторучка в ее пальцах еще дважды написала те же строчки. Потом откинулась на подушки: пусть лучше корячится в воздухе. Наконец авторучка утихомирилась, и ее рука обмякла.
Кэролин заморгала, стряхивая с глаз слезы, уверяя себя, что прослезилась только потому, что запястья ломит от утомления. Но… Би Ви попросила у нее прощения! При жизни Би Ви извинялась разве что для вида, раздраженно: «Знаешь, ты меня, конечно, извини, но…»
«Может быть, смерть излечивает от эгоизма?» — задумалась Кэролин. От земной потребности командовать домочадцами и стеснять их своими прихотями? Би Ви держала при себе Кэролин как некий придаток к своей яркой личности, и в результате они вдвоем оказались в изоляции; впрочем, в последние годы нельзя было сказать, что они — два полноценных человека. Максимум «одна с половинкой». У близняшек были два брата — живут бог весть где, и как минимум две племянницы, и мать, может, еще жива, ей всего-то девяносто второй год пошел, но Кэролин ничегошеньки ни о ком из них не знала. Би Ви не допускала ее к почте.
Кэролин торопливо вывела на чистой страничке: «Я должна знать — ты меня любишь?»
Прошла почти целая минута, она ждала, держа авторучку наготове, плечи занемели; но вот рука шевельнулась, написала:
да.
У Кэролин перехватило дух, полились слезы, страница расплылась перед глазами, но она чувствовала, как ее рука снова и снова пишет эти две буквы. Наконец и этот приступ конвульсий прекратился.
«Почему ты ждала столько времени? Почему сказала мне об этом только после смерти?» — мысленно спросила она сестру.
Но «побыть в твоем теле, пригласи меня в твое тело». Что бы это значило? Би Ви завладеет ее телом? Насовсем? Би Ви добровольно не поделится своей властью…
«А тебе не все равно?» — спросила Кэролин, обращаясь к самой себе.
Будь что будет. Зато хоть отчасти возродится то, что словно бы ампутировали у Кэролин девять недель назад.
Рука снова задергалась. Кэролин подождала, пока первые росчерки избороздили воздух, и поднесла ручку к странице. Ручка начертила:
даклянусь.
Кэролин убрала записную книжку: это признание не хотелось портить повторами.
Когда ручка замерла, Кэролин придвинулась к столу и начала было писать: «Да, я тебя приглашу», но рука перехватила инициативу и докончила свою надпись:
нетсилдавайпопозже.
Нет сил? Духи умерших устают от вылазок на грешную землю? Утомительно свешиваться с неба? Би Ви приходится на что-то опираться, чтобы управлять карандашом?
Честно говоря, Кэролин тоже без сил, усталая рука ноет. Кэролин высморкалась в грязную салфетку, снова выступили слезы — на сей раз от мятно-эквалиптового запаха «Бен-Гэя». Она прилегла поперек кушетки, прикрыла глаза.
Ее разбудил решительный стук в парадную дверь. Кэролин не сразу сообразила, утро сейчас или вечер: очки свалились с носа. Зато осознала, что пальцы подергиваются, причем давно.
Вскинулась, левой рукой втиснула авторучку между трясущихся пальцев. Чернила полились на страницу. Послание было длиннее предыдущих, посередине делало передышку, пришлось вращать книжку, чтобы авторучка не выскакивала за пределы листка.
Стук раздался снова. Кэролин откликнулась:
— Минуточку! — и наклонилась над телефонной книжкой, ожидая, пока послание повторится.
Ничего. Наверное, она застала лишь последний отголосок. Или вообще самый конец.
Что там понаписано, сейчас вообще не разберешь. Надо надеть очки и включить лампу.
— Кэролин! — окликнули с крыльца. Голос Эмбер.
— Иду, — Кэролин встала, поковыляла — ноги онемели — в прихожую. Распахнула дверь. Ее ослепило полуденное солнце, пробивающееся сквозь ветки деревьев авокадо.
На пороге стояла девочка в тренировочных штанах и безразмерной футболке. Ее глаза за блестящими круглыми очками моргали. Каштановые волосы скручены в узел на макушке.
— Я вас разбудила? Извините!
Эмбер запыхалась — неужели примчалась сюда бегом?
Кэролин вдохнула свежий воздух. Тепло камня, нагретого солнцем, привкус выхлопных газов. Сквозняк остудил виски — оказывается, она вспотела.
— У меня все нормально, — произнесла она хрипло. — Что у тебя?
Кэролин не могла вспомнить, просила ли девочку зайти сегодня. Вроде не просила… Кэролин не терпелось вернуться к авторучке и книжке.
— Я просто… — выпалила Эмбер. — Я думаю, ваша сестра была очень милая женщина… ну-у-у… правда-правда, я так думаю, хотя она… в общем… я… Можно мне взять какую-нибудь ее вещь… просто мелочь какую-нибудь… на память о ней… Ну… ее щетку для волос, можно?
— Ты… хочешь ее щетку для волос?
— Если вы не против. Я просто хотела бы что-нибудь…
— Сейчас принесу, подожди здесь.
Проще отдать щетку, чем предлагать ей какие-то другие вещи. Кэролин было совсем не жалко расставаться с щеткой Би Ви — у нее есть своя, абсолютно такая же. Разумеется, у них с Би Ви все было одинаковое: зубные щетки, чашки, туфли, наручные часы.
Кэролин нашла щетку и вернулась на крыльцо. Эмбер схватила ее и бросилась наутек, прокричав через плечо: «Спасибо!»
Кэролин, все еще осоловевшая после дневного сна, заперла дверь и вернулась в гостиную. Долго искала очки, прощупывая неубранную постель. Наконец отыскала и надела.
Уселась, включила лампу, согнулась над листком. Поворачивая книжку так и сяк, читала:
насчетахвбанке
заберимоющеткудляволосунеетотчасже
— Прости, прости! — воскликнула Кэролин и своей рукой написала: «Заберу».
Стала ждать, гадая, почему так важно забрать у Эмбер щетку для волос. Может, все имущество Би Ви должно оставаться на своем месте? Или речь идет только о вещах со следами, которые колдуны используют для наведения порчи, а ученые — для анализов ДНК. Волосы, застрявшие в щетке, высохшая слюна на зубных протезах, носовые платки в забытой мусорной корзине. Стоп…
В груди у нее что-то словно оборвалось.
Это послание было написано раньше, чем она отдала Эмбер щетку. Кроме того, Кэролин проспала почти весь сеанс связи. Если все было как и в других случаях, до ее пробуждения сообщение повторилось несколько раз, и длился сеанс не меньше минуты.
Послание было адресовано не ей, а в соседний дом — Эмбер! Эмбер каким-то образом его прочла и послушно сбегала за щеткой.
Значит, все послания предназначались девчонке?
Кэролин вспомнила свои догадки: Би Ви приходится на что-то опираться, чтобы связаться с нашим миром из загробного. Вот на нее, на Кэролин — на сестру-близнеца, оставшуюся среди живых, — Би Ви и опирается. Но для чего — чтобы поговорить с Эмбер? С совершенно чужим человеком? С этой дурындой?
У Кэролин закружилась голова, но она встала, сбросила шлепанцы, прошла босиком в спальню — за уличными туфлями. И с туфлями в руках вернулась в гостиную — кровать в спальне тоже принадлежала Би Ви, и Кэролин не хотелось надевать туфли, сидя на кровати. По дороге она взяла из ванной собственную щетку для волос.
Чинно одетая (Кэролин не поленилась надеть юбку, в которой обычно ходила в церковь), с подкрашенными губами, Кэролин закрыла за собой дверь и, тяжело переставляя ноги, побрела к калитке. В руках она держала объемистую сумку с вышитыми цветочками. Небо над верхушками деревьев было темно-синее, редкие облака парили высоко-высоко, и Кэролин вдруг сообразила, что после похорон Би Ви вообще, кажется, еще не выходила из дома. Машину она теперь не водит — за руль их старого «Понтиака» садится только Эмбер. Девочка ездит за продуктами: покупает на свои деньги, а Кэролин потом выписывает ей чек. Чистую чековую книжку присылают по почте. Эмбер даже почту приносит — почтовый ящик далеко, у съезда с шоссе. Управится ли Кэролин одна, если рассорится с Эмбер? Наверное, без этой девчонки она с голоду помрет.
Когда Кэролин вышла на шоссе и повернула направо, к дому Эмбер, ее правая рука задергалась. Но Кэролин не поддалась соблазну достать из сумки ручку. «Она же не со мной говорит, — сказала себе, глядя сквозь слезы, как играет солнце на ветровых стеклах и бамперах автомобилей. — Она разговаривает с безмозглой Эмбер. Стану я подслушивать, как же!»
Дом, где Эмбер жила с родителями, был выстроен в староиспанском стиле. Дорожка шла вверх, пересекая безупречно подстриженный газон. На фасаде — огромное арочное окно с зеленой маркизой. Кэролин поднесла послушную левую руку к глазам, сложила козырьком, но так и не смогла разглядеть, есть ли кто внутри. Пыхтя, взобралась по широким ступенькам. На зацементированной площадке перед домом остановилась передохнуть. Тут дверь распахнулась, в нос ударил какой-то холодящий аромат: ага, средство для мытья полов.
Мать Эмбер, моложавая брюнетка — Кристаль? Кристин? — уставилась на нее с любопытством.
— Вы… Кэролин, я не ошибаюсь? — спросила она.
— Да, — улыбнулась Кэролин, чувствуя себя бестолковой старухой. — Мне нужно поговорить с Эмбер.
Мать насторожилась.
— Я хочу повысить ей плату, — продолжала Кэролин, — и, знаете ли, спросить, может, она согласится проверять наши… мои… счета, банковские извещения…
Женщина кивнула, точно соглашаясь с аргументом.
— Да, наверное, ей это будет полезно. — Замешкалась. Но все же посторонилась, поманила Кэролин: — Входите, поговорите с ней сами. Она у себя в комнате.
Кэролин мельком оглядела гостиную: полумрак, мебель затянута прозрачными пластиковыми чехлами, — и кухню: светло, повсюду развешана медная посуда. Мать Эмбер постучалась, окликнула: «Зайка, к тебе гостья!» — и сама толкнула дверь.
— Я вас оставлю, обсудите все с глазу на глаз, — проговорила мать и вернулась в гостиную.
Пальцы снова задергались, но она приподняла руку, точно отмахиваясь от вопроса. Боязно было отпускать карандаш для новых плясок по странице.
«Хочу ли я, чтобы она вернулась? — спросила она себя. Вернулась хоть в каком-то смысле? Нет уж! Пусть не возвращается! Только не она! Вот только… уже девять недель меня самой словно не существует, потому что она меня игнорирует — даже не ругает. Теперь я вообще никто — в лучшем случае подружка соседской Эмбер, но Эмбер скоро вырастет и думать обо мне забудет».
Она вздохнула и поднесла карандаш к странице. Поверх ее «ХОРОШО» грифель начертил:
ябиви.
— О господи, — прошептала Кэролин, прикрыв глаза, — думаешь, я сама не догадалась?
Рука, подвластная чужому влиянию, написала те же буквы. На середине фразы грифель сломался, но карандаш продолжал скользить по бумаге. Дописал и повторил те же движения еще трижды — тупо царапал бумагу деревянным кончиком. Наконец судорога прошла.
Кэролин швырнула карандаш на пол и стала искать на столе авторучку, распихивая оранжевые пузырьки с лекарствами. Нашла, написала: «Что я могу сделать? Как помочь».
Она не успела поставить вопросительный знак в конце второй фразы: рука снова задергалась, вырвалась из-под ее контроля, написала
побытьвтвоемтелепригласименявсвоетело
а затем, немного погодя,
простименязавсепожалуйста
Кэролин смотрела, как авторучка в ее пальцах еще дважды написала те же строчки. Потом откинулась на подушки: пусть лучше корячится в воздухе. Наконец авторучка утихомирилась, и ее рука обмякла.
Кэролин заморгала, стряхивая с глаз слезы, уверяя себя, что прослезилась только потому, что запястья ломит от утомления. Но… Би Ви попросила у нее прощения! При жизни Би Ви извинялась разве что для вида, раздраженно: «Знаешь, ты меня, конечно, извини, но…»
«Может быть, смерть излечивает от эгоизма?» — задумалась Кэролин. От земной потребности командовать домочадцами и стеснять их своими прихотями? Би Ви держала при себе Кэролин как некий придаток к своей яркой личности, и в результате они вдвоем оказались в изоляции; впрочем, в последние годы нельзя было сказать, что они — два полноценных человека. Максимум «одна с половинкой». У близняшек были два брата — живут бог весть где, и как минимум две племянницы, и мать, может, еще жива, ей всего-то девяносто второй год пошел, но Кэролин ничегошеньки ни о ком из них не знала. Би Ви не допускала ее к почте.
Кэролин торопливо вывела на чистой страничке: «Я должна знать — ты меня любишь?»
Прошла почти целая минута, она ждала, держа авторучку наготове, плечи занемели; но вот рука шевельнулась, написала:
да.
У Кэролин перехватило дух, полились слезы, страница расплылась перед глазами, но она чувствовала, как ее рука снова и снова пишет эти две буквы. Наконец и этот приступ конвульсий прекратился.
«Почему ты ждала столько времени? Почему сказала мне об этом только после смерти?» — мысленно спросила она сестру.
Но «побыть в твоем теле, пригласи меня в твое тело». Что бы это значило? Би Ви завладеет ее телом? Насовсем? Би Ви добровольно не поделится своей властью…
«А тебе не все равно?» — спросила Кэролин, обращаясь к самой себе.
Будь что будет. Зато хоть отчасти возродится то, что словно бы ампутировали у Кэролин девять недель назад.
Рука снова задергалась. Кэролин подождала, пока первые росчерки избороздили воздух, и поднесла ручку к странице. Ручка начертила:
даклянусь.
Кэролин убрала записную книжку: это признание не хотелось портить повторами.
Когда ручка замерла, Кэролин придвинулась к столу и начала было писать: «Да, я тебя приглашу», но рука перехватила инициативу и докончила свою надпись:
нетсилдавайпопозже.
Нет сил? Духи умерших устают от вылазок на грешную землю? Утомительно свешиваться с неба? Би Ви приходится на что-то опираться, чтобы управлять карандашом?
Честно говоря, Кэролин тоже без сил, усталая рука ноет. Кэролин высморкалась в грязную салфетку, снова выступили слезы — на сей раз от мятно-эквалиптового запаха «Бен-Гэя». Она прилегла поперек кушетки, прикрыла глаза.
Ее разбудил решительный стук в парадную дверь. Кэролин не сразу сообразила, утро сейчас или вечер: очки свалились с носа. Зато осознала, что пальцы подергиваются, причем давно.
Вскинулась, левой рукой втиснула авторучку между трясущихся пальцев. Чернила полились на страницу. Послание было длиннее предыдущих, посередине делало передышку, пришлось вращать книжку, чтобы авторучка не выскакивала за пределы листка.
Стук раздался снова. Кэролин откликнулась:
— Минуточку! — и наклонилась над телефонной книжкой, ожидая, пока послание повторится.
Ничего. Наверное, она застала лишь последний отголосок. Или вообще самый конец.
Что там понаписано, сейчас вообще не разберешь. Надо надеть очки и включить лампу.
— Кэролин! — окликнули с крыльца. Голос Эмбер.
— Иду, — Кэролин встала, поковыляла — ноги онемели — в прихожую. Распахнула дверь. Ее ослепило полуденное солнце, пробивающееся сквозь ветки деревьев авокадо.
На пороге стояла девочка в тренировочных штанах и безразмерной футболке. Ее глаза за блестящими круглыми очками моргали. Каштановые волосы скручены в узел на макушке.
— Я вас разбудила? Извините!
Эмбер запыхалась — неужели примчалась сюда бегом?
Кэролин вдохнула свежий воздух. Тепло камня, нагретого солнцем, привкус выхлопных газов. Сквозняк остудил виски — оказывается, она вспотела.
— У меня все нормально, — произнесла она хрипло. — Что у тебя?
Кэролин не могла вспомнить, просила ли девочку зайти сегодня. Вроде не просила… Кэролин не терпелось вернуться к авторучке и книжке.
— Я просто… — выпалила Эмбер. — Я думаю, ваша сестра была очень милая женщина… ну-у-у… правда-правда, я так думаю, хотя она… в общем… я… Можно мне взять какую-нибудь ее вещь… просто мелочь какую-нибудь… на память о ней… Ну… ее щетку для волос, можно?
— Ты… хочешь ее щетку для волос?
— Если вы не против. Я просто хотела бы что-нибудь…
— Сейчас принесу, подожди здесь.
Проще отдать щетку, чем предлагать ей какие-то другие вещи. Кэролин было совсем не жалко расставаться с щеткой Би Ви — у нее есть своя, абсолютно такая же. Разумеется, у них с Би Ви все было одинаковое: зубные щетки, чашки, туфли, наручные часы.
Кэролин нашла щетку и вернулась на крыльцо. Эмбер схватила ее и бросилась наутек, прокричав через плечо: «Спасибо!»
Кэролин, все еще осоловевшая после дневного сна, заперла дверь и вернулась в гостиную. Долго искала очки, прощупывая неубранную постель. Наконец отыскала и надела.
Уселась, включила лампу, согнулась над листком. Поворачивая книжку так и сяк, читала:
насчетахвбанке
заберимоющеткудляволосунеетотчасже
— Прости, прости! — воскликнула Кэролин и своей рукой написала: «Заберу».
Стала ждать, гадая, почему так важно забрать у Эмбер щетку для волос. Может, все имущество Би Ви должно оставаться на своем месте? Или речь идет только о вещах со следами, которые колдуны используют для наведения порчи, а ученые — для анализов ДНК. Волосы, застрявшие в щетке, высохшая слюна на зубных протезах, носовые платки в забытой мусорной корзине. Стоп…
В груди у нее что-то словно оборвалось.
Это послание было написано раньше, чем она отдала Эмбер щетку. Кроме того, Кэролин проспала почти весь сеанс связи. Если все было как и в других случаях, до ее пробуждения сообщение повторилось несколько раз, и длился сеанс не меньше минуты.
Послание было адресовано не ей, а в соседний дом — Эмбер! Эмбер каким-то образом его прочла и послушно сбегала за щеткой.
Значит, все послания предназначались девчонке?
Кэролин вспомнила свои догадки: Би Ви приходится на что-то опираться, чтобы связаться с нашим миром из загробного. Вот на нее, на Кэролин — на сестру-близнеца, оставшуюся среди живых, — Би Ви и опирается. Но для чего — чтобы поговорить с Эмбер? С совершенно чужим человеком? С этой дурындой?
У Кэролин закружилась голова, но она встала, сбросила шлепанцы, прошла босиком в спальню — за уличными туфлями. И с туфлями в руках вернулась в гостиную — кровать в спальне тоже принадлежала Би Ви, и Кэролин не хотелось надевать туфли, сидя на кровати. По дороге она взяла из ванной собственную щетку для волос.
Чинно одетая (Кэролин не поленилась надеть юбку, в которой обычно ходила в церковь), с подкрашенными губами, Кэролин закрыла за собой дверь и, тяжело переставляя ноги, побрела к калитке. В руках она держала объемистую сумку с вышитыми цветочками. Небо над верхушками деревьев было темно-синее, редкие облака парили высоко-высоко, и Кэролин вдруг сообразила, что после похорон Би Ви вообще, кажется, еще не выходила из дома. Машину она теперь не водит — за руль их старого «Понтиака» садится только Эмбер. Девочка ездит за продуктами: покупает на свои деньги, а Кэролин потом выписывает ей чек. Чистую чековую книжку присылают по почте. Эмбер даже почту приносит — почтовый ящик далеко, у съезда с шоссе. Управится ли Кэролин одна, если рассорится с Эмбер? Наверное, без этой девчонки она с голоду помрет.
Когда Кэролин вышла на шоссе и повернула направо, к дому Эмбер, ее правая рука задергалась. Но Кэролин не поддалась соблазну достать из сумки ручку. «Она же не со мной говорит, — сказала себе, глядя сквозь слезы, как играет солнце на ветровых стеклах и бамперах автомобилей. — Она разговаривает с безмозглой Эмбер. Стану я подслушивать, как же!»
Дом, где Эмбер жила с родителями, был выстроен в староиспанском стиле. Дорожка шла вверх, пересекая безупречно подстриженный газон. На фасаде — огромное арочное окно с зеленой маркизой. Кэролин поднесла послушную левую руку к глазам, сложила козырьком, но так и не смогла разглядеть, есть ли кто внутри. Пыхтя, взобралась по широким ступенькам. На зацементированной площадке перед домом остановилась передохнуть. Тут дверь распахнулась, в нос ударил какой-то холодящий аромат: ага, средство для мытья полов.
Мать Эмбер, моложавая брюнетка — Кристаль? Кристин? — уставилась на нее с любопытством.
— Вы… Кэролин, я не ошибаюсь? — спросила она.
— Да, — улыбнулась Кэролин, чувствуя себя бестолковой старухой. — Мне нужно поговорить с Эмбер.
Мать насторожилась.
— Я хочу повысить ей плату, — продолжала Кэролин, — и, знаете ли, спросить, может, она согласится проверять наши… мои… счета, банковские извещения…
Женщина кивнула, точно соглашаясь с аргументом.
— Да, наверное, ей это будет полезно. — Замешкалась. Но все же посторонилась, поманила Кэролин: — Входите, поговорите с ней сами. Она у себя в комнате.
Кэролин мельком оглядела гостиную: полумрак, мебель затянута прозрачными пластиковыми чехлами, — и кухню: светло, повсюду развешана медная посуда. Мать Эмбер постучалась, окликнула: «Зайка, к тебе гостья!» — и сама толкнула дверь.
— Я вас оставлю, обсудите все с глазу на глаз, — проговорила мать и вернулась в гостиную.