Потом, на суде, он со слезами говорил, что не понимает, как это могло произойти. Что это было похоже на одержимость. Его оправдания ему не помогли — он был признан виновным в непредумышленном убийстве трех человек.

Когда вышел из больницы, я не мог выкинуть из головы произошедшее. Мне было совершенно очевидно, что тот человек изменился в один момент, будто кто-то щелкнул выключателем.

Я начал читать о внезапных изменениях личности, о природе гнева и импульсах. В конечном итоге это привело меня к трудам доктора Федера и других исследователей, которые занимались этим вопросом.

Я внимательно изучил все теории, связанные с «неме». Версий происхождения этого явления несколько, лично мне самой логичной кажется следующая. «Неме» — это некий атавизм, остатки утраченного человеческого инстинкта. Оно было неотъемлемой частью психологического склада существ, предшествующих человеку разумному, и на определенном этапе было необходимо для выживания. В период зарождения человеческого разума гуманоиду нужно было порой вести себя агрессивно, совершать то, что сегодня мы называем «преступлением»: он должен был быть жестоким, жадным, безжалостным, импульсивным. Но по мере формирования и развития общества потребность в темных импульсах постепенно исчезала.

Наше выживание и безопасность обеспечивают государство, армия, юристы. Насилие, гнев и другие не менее темные импульсы вступили в противоречие с интересами общества. Есть несколько теорий относительно того, каким образом сильные нейроимпульсы, которые вызывали соответствующее поведение индивидуумов, отделились от людей и стали существовать автономно, как отдельные субстанции, некие сгустки энергии. В своих исследованиях я нашел другие примеры подобных миграций: то же произошло с телепатией. Много поколений назад экстрасенсорная коммуникация была обычным и весьма распространенным явлением. Современные способы коммуникации сделали ненужным то, что мы могли бы назвать непознаваемым чувственным восприятием, хотя многие маленькие дети и сегодня демонстрируют телепатические навыки (при этом замечено, что по мере развития сотовой связи и компьютерных технологий случаи владения телепатией среди молодежи регистрируются все реже).

Но безотносительно их происхождения «неме» существуют. И их миллионы.

Они носятся вокруг, подобно вирусам гриппа, пока не находят уязвимого человека, затем внедряются в его душу (я использую слово «внедряться», хотя более корректно было бы говорить об «инфицировании», или «заражении», но ни в коем случае речь не идет о теологической «одержимости»), Если человек слишком импульсивен, сердит, подавлен, смущен, испуган — «неме» чувствуют это и внедряются в кору головного мозга, в ту его часть, что отвечает за эмоции. Обычно они избегают людей с устойчивой психикой, решительных и сохраняющих самообладание в стрессовых ситуациях, но бывают и исключения.

«Неме» невидимы, как электромагнитные волны или свет в дальнем конце спектра, хотя иногда их присутствие можно заметить — оно проявляется в виде помех в телефоне или в радио- и телесигнале.

Человек обычно не чувствует внедрения — он замечает лишь резкую смену настроений. Но существуют люди, которые могут это чувствовать. И я отношусь к их числу. Хотя речь не идет о какой-либо «избранности» или «особости» — это просто как острое зрение или хороший слух.

Мыслят ли «неме»?

Думаю, это вполне вероятно.

Хотя я бы не стал называть их разумными существами. Больше всего они походят на насекомых с их сознанием и инстинктами. У них очень силен инстинкт самосохранения, но они смертны. Когда умирает хозяин — видимо, «неме» умирает, рассеивается вместе с ним. Я также не думаю, что они как-то контактируют и общаются друг с другом — по крайней мере я никогда не сталкивался с доказательствами чего-то подобного.

Не следует недооценивать вред, который они могут причинить. Они вызывают гнев, импульсивное поведение, результатом которого может стать любой вид насилия вплоть до убийства. Они меняют физиологию и морфологию тела хозяина — и это доказал ряд проведенных несколько лет назад вскрытий.

Столкнувшись с разрушительным воздействием «неме», я решил посвятить этому жизнь, чтобы минимизировать вред, который они могут принести. И стал терапевтом.

В основе моего подхода — изменение поведения. Поскольку человек не может по собственной воле избавиться от «неме», в работе с моими пациентами я сосредотачиваюсь на том, чтобы они могли контролировать себя, в любых ситуациях сохраняя самообладание, и использую для этого все возможные методики, все способы, чтобы избежать поступков, которые могут причинить вред пациенту или его ближайшему окружению. В большинстве случаев не имеет значения, знает ли пациент о том, что является хозяином «неме» (некоторые просто не смогут воспринять эту информацию адекватно). В любом случае я использую в работе действенные, хорошо себя зарекомендовавшие методы, одобренные ведущими специалистами.

Конечно, бывали у меня и поражения — такая уж профессия. Двое моих пациентов, обладавшие мощными «неме», покончили с собой, не в силах разрешить конфликт между своими принципами и тем, как они себя вели под влиянием «неме».

Есть еще кое-что, и я всегда имею это в виду, хотя обычно не пускаю эту мысль дальше подсознания: риск для меня самого. Я посвятил жизнь борьбе с ними, я всеми доступными мне способами препятствую их распространению и пытаюсь снизить их эффективность — и иногда задаюсь вопросом: а не чувствуют ли они, что я представляю для них угрозу? Хотя, скорее всего, я преувеличиваю их мыслительные способности, приписывая им некие эмоции. Но у меня из головы не идет инцидент, произошедший несколько лет назад.

Тогда, на конференции психологов в Нью-Йорке, я подвергся нападению. Нападавший был образцовым учащимся вполне приличной школы, расположенной недалеко от моего отеля, и никогда не оказывался в поле зрения полиции. У него был длинный нож. Но, к счастью, неподалеку оказался бывший полицейский, который и обезоружил его, когда он уже собирался вонзить свой нож в меня.

Дело было поздним вечером, и я не мог разглядеть все отчетливо, но по глазам мальчика понял, что в нем находится «неме». И этот «неме» хотел убить меня.

Может, все это мне только показалось. Но в любом случае я не собирался отказываться от своей миссии — спасать людей, оказавшихся в смертельной опасности.

Таких, как Аннабель Янг.



На следующий день после нашей встречи я отправился в библиотеку университета Северной Каролины и провел некоторое расследование. Базы агентств по лицензированию и Гугл рассказали мне, что этой женщине тридцать лет и что она работает в средней школе Шантели Вест в Уэтербери. Оказалось, что она вдова — муж скончался около трех лет назад, и растит девятилетнего сына — на котором сорвала гнев по телефону. Согласно информации, размещенной на сайте школы, Аннабель преподает в средних классах, и у нее тридцать пять учеников.

Это значило, что она может оказать пагубное воздействие на жизни многих людей.

В опасности пребывала и сама Аннабель. Я был уверен, что «неме» проник в нее сразу после того, как она потеряла мужа — внезапные личные трагедии делают людей особенно уязвимыми. Я заметил также, что примерно тогда она и возвратилась на работу, — и задался вопросом, чувствовал ли «неме», который внедрялся в нее, что у нее есть возможность влиять на большое число неокрепших и уязвимых личностей, своих учеников.

Аннабель, без сомнения, была умной женщиной и могла бы следовать определенным рекомендациям. Но люди порой слишком привыкают к своей новой «сущности», она становится словно бы их неотъемлемой частью. Они проходят «точку невозврата» и не хотят меняться. И в случае с Аннабель я был склонен думать, что именно это и произошло. Я знал, что ко мне она не придет, — следовательно, у меня был только один выход: я отправился в Уэтербери.

Я выехал ранним утром в среду. Выехав за город, я свернул и двигался все дальше от центра, а пейзаж вокруг становился все более сельским: табачные склады и небольшие фабрики, большинство из которых позакрывалось много лет назад, открытые паркинги, бунгало и бесконечная реклама Nascar и Республиканской партии.

Центр Уэтербери был недавно реконструирован, но, проехав его вдоль и поперек, я заметил, что никто ничего не покупает в этих картинных галереях и антикварных магазинах, никто не обедает в ресторанах — думаю, хозяева у этих заведений менялись каждые восемь месяцев или около того. Реальная работа в таких местах, как Уэтербери, сосредоточена в моллах и офисных зданиях, расположенных вокруг новых полей для гольфа.

Я зарегистрировался в мотеле, забросил вещи в номер и отправился в школу. До конца занятий я сидел в машине и наблюдал, но так и не увидел Аннабель Янг. Позже, вечером этого же дня, около семи тридцати я подъехал к ее живописному дому в колониальном стиле, слегка обшарпанному. Машин вокруг не было. Я припарковался под деревом и стал ждать.

Минут пятнадцать спустя появился автомобиль. Я не мог сказать, был ли там ее сын, — «Тойота» сразу въехала в гараж и дверь закрылась. Подождав несколько минут, я вышел из машины и, прячась в кустах, заглянул в окно. Она мыла посуду. Грязные тарелки остались еще с вечера или завтрака. Она поставила их в раковину и замерла, о чем-то думая. Лица я не видел, но и по ее позе понял, что она очень рассержена.

Появился ее сын, тощий мальчик с каштановыми, довольно длинными, волосами. Было видно, что он робеет. Он что-то сказал матери, та повернула к нему голову, он быстро кивнул и вышел. Она осталась на том же месте, глядя невидящим взглядом на тарелки. Потом, даже не ополаскивая, быстро пошла из кухни, на ходу хлопнув ладонью по выключателю — мне даже показалось, будто я слышал хлопок, столь резким был этот жест.

Мне не хотелось разговаривать с ней в присутствии ее сына, и я вернулся в мотель.

На следующий день я встал очень рано и отправился к школе еще до того, как начали приходить на работу учителя. В семь пятнадцать я увидел огоньки ее «Камри», она вышла из машины и с улыбкой поднималась под лестнице, но вокруг было слишком много народу, и она выглядела слишком усталой, чтобы разговаривать.

К трем часам я вернулся к школе и, когда Аннабель вышла из здания, последовал за ней в расположенный по соседству торговый центр. Там она пробыла примерно полчаса, потом вышла и положила свои покупки в багажник. Я уже собрался было подойти, хотя автостоянка — не лучшее место для начала такой беседы, но тут что она закрыла машину и отправилась в ближайший бар.

Три тридцать… не самое подходящее время для обеда — вряд ли она собирается перекусить…

Я знал, зачем она туда идет. Под влиянием «неме» люди часто злоупотребляют алкоголем — так они пытаются спастись от уныния и раздражения, которые вызывает пребывание в них этой субстанции.

В процессе лечения я непременно занялся бы ее пристрастием к алкоголю, но сейчас легкое опьянение и расслабленность могли сыграть мне на руку. Я немного подождал и вошел следом. В темной таверне, где пахло пивом и луком, я нашел ее за стойкой бара. Она потягивала коктейль, водку или джин с соком. Один она уже выпила и теперь стремительно пьянела.


Я занял место за стойкой (между нами было два стула) и заказал диетическую колу. Я видел, как она, слегка качнувшись, заметила меня и начала соображать, где могла видеть меня раньше, потом вернулась к своему бокалу — тут все части пазла в ее голове встали на место, и она снова уставилась на меня.

Без обиняков я сказал:

— Я врач, миссис Янг, именно в этой ипостаси и нахожусь здесь. Я хотел бы поговорить с вами.

— Вы… вы преследовали меня? От самого Роли?

Я демонстративно положил деньги на стойку, чтобы показать, что не собираюсь оставаться здесь слишком долго и надоедать ей своим присутствием, если она не захочет со мной разговаривать.

— Да, я приехал из Роли. Но пожалуйста, не надо меня бояться.

Я наконец повернулся и посмотрел на нее.

Глаза у нее были прищуренными и холодными — не ее глаза, глаза «неме», более сильного, чем я предполагал.

— Я в пяти секундах от того, чтобы вызвать полицию, — сказала она.

— Понимаю. Но прошу, выслушайте меня. И тогда, если захотите, я уеду обратно. Это будет ваше собственное решение.

— Говорите и уходите, — сделала она еще глоток.

— Я специализируюсь на помощи людям, которые несчастливы в жизни. Я действительно это умею. Когда увидел вас в «Старбаксе», я сразу понял, что вы из тех, кто мог бы получить пользу от моих сеансов, кому я хотел бы и мог бы помочь.

— Я не сумасшедшая и не нуждаюсь в психиатре.

— А я не психиатр. Строго говоря, я не доктор — я психолог.

— Мне глубоко наплевать, кто вы на самом деле. Вы не можете меня заставить… Зачем вы это делаете? Вам нужны деньги?

— Я не могу вас заставить, и вы вправе отказаться. И все же я рискнул обратиться к вам и предложить свои услуги. Деньги меня не волнуют — можете заплатить мне сколько захотите, а можете не платить вообще. Я просто хочу помочь. Готов предоставить рекомендации, а еще вы можете позвонить в Государственный лицензионный комитет и справиться обо мне.

— Как насчет подруги, которая работает учительницей? Она существует на самом деле?

— Нет. Но обещаю, больше я лгать не буду. Мне нужно было попытаться объяснить вам, как и чем я могу помочь.

Тут я заметил, что лицо ее стало мягче, и она кивнула.

Сердце у меня сильно колотилось. Да, я рисковал, но риск был оправдан — она, кажется, готова пойти мне навстречу. Терапия обещала быть трудной для нас обоих. Но ставки были слишком высоки — я не мог ей позволить оставаться в том состоянии, в каком она находилась. И был убежден, что мы можем достичь значительных успехов.

Я отвернулся, чтобы вынуть из бумажника визитку.

— Итак, позвольте мне сказать… — Я повернулся, и она плеснула мне в лицо из своего стакана. Глаза обожгло алкоголем и каким-то кислым соком, я схватил с барной стойки салфетки, чтобы вытереть их.

— Энни, что случилось? — С трудом разлепив глаза, я увидел, как бармен схватил ее за руку в тот самый момент, когда она швыряла в меня стакан. Я поднял руку, чтобы защититься, а бармен вновь спросил: — Энни, что он сделал?

— Да пошел ты, отпусти меня! — закричала она.

— Эй, эй, полегче, Энни, успокойся, что за… — теперь уже ему пришлось уворачиваться от летящего в него стакана. Он наклонился, стакан попал в ряд других стаканов позади него, раздался грохот разбивающегося стекла. Она себя совершенно не контролировала.

Типичный случай.

— Да идите вы оба к чертям собачьим! — истерично крикнула она. Рывком вытащив из кошелька деньги, бросила их на стойку.

— Пожалуйста, миссис Янг, — сказал я. — Я могу помочь.

— Если увижу вас еще раз — вызову полицию, — и вылетела из бара как ураган.

— Послушайте, мистер, что происходит? Что, черт возьми, здесь происходит?! — кипятился бармен.

Я не отвечал. Взял со стойки еще несколько салфеток и, вытирая лицо, подошел к окну.

Я увидел, как нетвердым шагом она подходит к сыну, который ждал ее неподалеку со школьным рюкзаком в руках. Значит, это место встречи. Я задался вопросом, как часто мальчик должен там стоять в ожидании матери? Я представил себе, как в холодные январские дни парень топчется на морозе, дышит в ладони, чтобы согреться…

Она жестом велела ему следовать за ней. Очевидно, у них было запланировано что-то еще, он протестующе поднял руки и показал на спортивный магазин по соседству. Нет, она не собиралась идти с ним сегодня в этот магазин. Схватив его за руку, она потащила сына за собой. Он было уперся — но она оглянулась с явным намерением его ударить, и он покорно пошел к машине. Я видел, как он пристегивается и украдкой вытирает слезы.

Я тоже вышел и направился к своей машине. Мне нужно было вернуться в отель и подумать. То, что произошло, было неожиданно и обескураживающе, но мне приходилось иметь дело и с более сложными случаями. В конце концов, все это — лишь часть моей работы. Работы терапевта.



На следующее утро около шести я припарковался на пустыре, за кафе «В гостях у Этты», неподалеку от дома Аннабель. Я занял такую позицию, что она не могла меня видеть: если бы увидела меня или мою машину, она ни за что не открыла бы дверь. И тогда ничего бы не вышло.

Утро было прохладным и ароматным — пахло сосной и влажной землей. Стояла весна, несмотря на ранний час, было уже светло, и я без труда нашел дорогу.

Я пытался представить себе, какой была жизнь Аннабель до того, как умер ее муж. До того, как в нее вселился «неме». Почему-то мне казалось, что она была жизнерадостной хохотушкой, заботливой матерью и хорошей женой — и совсем не походила на ту Аннабель, которую я знал сегодня: усталую, злую, подверженную вспышкам неконтролируемой ярости.