— Я должна рассказать Тарверу об этой ночи, — тихо сказала она.

— Понятно.

— Я не брошу его.

Я хотел сказать, что любовь, раздиравшая мне грудь, не позволит мне жить с ней — слишком силен был мой голод по ее душе.

— Мы еще увидимся? — спросил я.

— Тебя я тоже не брошу, — твердо сказала она.

— Почему? Ты почти не знаешь меня.

— Я знаю тебя лучше, чем любого другого мужчину. Ты спас мне жизнь. Я думаю, что ты для этого и создан — чтобы спасать жизни.





3


Я снял помещение под контору на верхнем этаже Антверп-билдинг и прибил к двери табличку: «ЮВЕНАЛ НИКС. РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМ».

Я рассовал свои визитные карточки по телефонным будкам и стендам объявлений во всем городе, брат Иридии по имени Монтроуз сделал для меня небольшой интернет-сайт, наконец, я поместил рекламу в двух бесплатных газетах. Я занял, именно занял, денег на все это у нескольких своих жертв побогаче. И намерен отдать им долг, не воспользовавшись своим на них влиянием.

Я решил стать предпринимателем именно потому, что это противно моей природе. Нашему племени полагается прятаться в ночи, скрываться от мира. Мы должны жить за счет человеческого рода, а не помогать людям в их настоящих и воображаемых горестях.

Мне пришло время пойти против судьбы.

Я принимаю от заката до рассвета и готов выслушать любую проблему — действительно любую: от угрей по всему лицу до угрозы смерти или тюрьмы. Я принимаю заказы или отвергаю их, гонорар определяю по платежеспособности клиента, а каждые субботу и воскресенье провожу с Иридией.

Я разыскиваю пропавших, лечу ворох не слишком серьезных болезней, порой даже спасаю жизни.

Тарвер Ламон меня ненавидит, но на его счет я не беспокоюсь. Обычно я чувствую приближение опасности, так что причинить мне вред весьма затруднительно. Иногда я тревожусь за Иридию, но она так уверена в том, что знает, что хорошо и что плохо и что ее неисповедимый путь верен… Я пока не научился говорить ей «нет».

Ее присутствие — мой наркотик. Когда она уехала домой в Калифорнию на три недели, я впал в состояние, близкое к кататонии, и оно длилось почти месяц. Иридии и Монтроузу пришлось взломать дверь в мое подземелье, после чего она несколько часов сидела у моего ложа, приводя меня в сознание.

Я понимаю, что все это не похоже на идиллию, но и у такой жизни есть достоинства. Каждый день ко мне обращаются люди, нуждающиеся в помощи. Я помогаю детям делать уроки, помогаю женщинам избавиться от психов, которые их преследуют. Одного человека я исцелил от боязни высоты; я даже обезвредил серийного убийцу, который сам захотел прекратить свои злодейства.

Все шло хорошо до той ночи, когда в шесть минут первого ко мне в контору вошла женщина.

Мой рост — шесть футов и полдюйма. Она была чуть выше меня, с кожей белее снега, с роскошными длинными черными волосами. Она была бы красавицей, если бы не сверлящий взгляд ее зеленых глаз. Платье на ней было то ли черное, то ли зеленое, а может, черно-зеленое, туфли на шпильках — точно отлиты из красного стекла.

— Вы мистер Никс? — спросила она.

— Да, — сказал я и ощутил незнакомую волну страха.

— Вы молоды.

— Я старше, чем выгляжу.

Она оглядела мою контору. Комната была обставлена почти так же, как мой подземный дом. Три черных дубовых стула с прямыми спинками, небольшой круглый столик — тоже из дуба — у окна с видом на Бруклин. Единственным украшением была акварель на стене, изображавшая пучок сорной травы под ярким солнцем.

— Можно я сяду? — спросила женщина. Голос у нее был не женский и не мужской, едва ли вообще человеческий — такой густой и низкий.

— Разумеется, — ответил я.

Она опустилась на ближайший стул, я сел напротив. Она посмотрела мне в глаза, и я сделал усилие, чтобы не отводить взгляд. Она улыбнулась — улыбкой хищника, на этот счет я специалист.

Она была прекрасна — как прекрасно пламя, которое нельзя трогать.

Ее ноздри расширились, последовала минутная пауза, а затем она вручила мне визитную карточку, в левом нижнем углу которой было напечатано красным:

МЭЙХИ З. ДЕМОЛА



И все — ни должности, ни профессии, ни адреса, ни телефона. Ни электронной почты, ни логотипа. Если не знать, кто стоит за именем, не узнаешь ничего.

— Чем могу служить, мисс Демола?

Она улыбнулась и еще несколько секунд смотрела на меня молча.


— Меня удивляет эта картина, — наконец произнесла она.

— Чем?

— Судя по вашим приемным часам, по вашей профессии, вы не солнцепоклонник.

— Моя подруга художник. Она подарила мне эту картину, чтобы сделать офис уютнее.

— Это серьезно?

— Не понял…

— Ваши отношения — это серьезно?

— Что вас привело ко мне, мисс Демола?

— У меня потерялось домашнее животное. — Ее улыбка была способна соблазнять императоров и пугать детей.

— Какое? Собака?

— Редкой породы, крупная и довольно злая.

— Не знаю…

— Дело в том, что Рейнард может быть опасен.

Ее глаза блеснули, и — то ли она меня заставила обратиться в слух, то ли таков был эффект от ее слов.

— Опасен? В каком смысле?

— Он большой и плотоядный.

— Если собака в городе нападает на людей, служба ветеринарного контроля его непременно поймает.

— На самом деле Рейнард — канализационная крыса, несмотря на свои размеры. Думаю, он пробрался в заброшенные туннели метро. А там, судя по всему, живут люди, которых ваш ветконтроль вряд ли сможет защитить.

Мне не раз случалось бывать в заброшенных катакомбах под Нью-Йорком. Я там охотился и провел несколько дней, полных покоя, вдали от городского шума.

— Что значит «большой»?

— Очень большой.

У Мэйхи была вместительная сумка телесного цвета — словно и правда сделанная из человеческой плоти. Она вынула рулон синего бархата длиной в полтора фута, и отдала мне.

Я развернул материю, и в руках у меня оказался простой черный нож чуть меньше фута длиной. Рукоять была из того же металла, что и лезвие.

— Возьмите это с собой, — сказала Мэйхи.

— Я не сказал, что принимаю заказ.

— Не кокетничайте, мистер Никс.

Я хотел было возразить, но вместо этого завернул нож и встал.

— Тогда мне лучше приступить к делу, не откладывая.

— Проводите меня до машины, — попросила она чуть мягче.

Когда мы подходили к лифту, я вдруг ощутил мощный аромат лесной чащи. Запах был не то чтобы приятный, в нем чувствовались и легкость, и тьма, и гниение, и свежая поросль. Власть его была почти неодолима.

У входа в здание стоял длинный вишнево-красный «линкольн». Свиного вида коротышка в ярко-зеленом костюме стоял у дверцы, ожидая мисс Демолу.

Когда мы подходили к нему, кто-то крикнул:

— Эй, Никс!

Человек бежал ко мне через улицу. Это был Тарвер — в белых спортивных штанах и серой фуфайке. Он приблизился очень быстро и вдруг вытащил из переднего кармана фуфайки пистолет. Я был так поражен, что не смог отреагировать моментально. Шофер тоже замер от неожиданности, а вот Мэйхи нельзя было обвинить в медлительности. Она молниеносно ткнула четырьмя пальцами в предплечье Тарвера, и рука, державшая пистолет, безжизненно повисла.

— Он не твоя жертва, — заявила она непринужденным тоном. — Во всяком случае, сегодня.

Тарвер уронил пистолет и завизжал, а потом повернулся и бросился наутек. Бежал он криво, а правая рука висела, как макаронина.

Я повернулся к моей заказчице-амазонке.

— Что это было?