Мальчик опустил голову и ковырял носком ботинка грязь.
— Я не ругаюсь на тебя, — сказал Дил. — Я просто говорю тебе, как надо. Как разговаривать с тем, кто старше тебя, — говорить «да, сэр» и «нет, сэр». Ты понимаешь, сын?
Мальчик кивнул.
— И что ты мне скажешь?
— Да, сэр.
— Хорошо. Манеры имеют значение. У тебя должны быть манеры. Мальчик не преуспеет в жизни без манер. Ты умеешь читать. И писать. И ты умеешь считать — это поможет тебе сберечь свои деньги. Но манеры тоже необходимы.
— Да, сэр.
— Так о чем мы говорили? Ах да, о луке и стрелах… Он никогда не учил тебя этому, да? Ха!
— Нет, сэр.
— Ну, так это будет нашим планом. Я научу тебя, как сделать хороший лук и стрелы. Меня этому научил старый индеец чероки, и я скажу тебе — это целая наука: сделать все как положено, чтобы можно было поразить цель.
— А зачем вам лук, если у вас ружье?
— Это разные вещи, парень. Совсем разные. Лук — это забава, что-то вроде спорта по сравнению с ружьем. И по правде сказать — я не слишком люблю все, что связано с оружием.
— А мне нравятся ружья.
— Ну, что ж, это понятно. Но ружьям не нравишься ты, во всяком случае, они-то тебя не любят. Никогда не отдавай свою любовь, внимание или привязанность тому, что не может ответить тебе взаимностью.
— Да, сэр.
Мальчик ни малейшего понятия не имел о том, что говорил Дил. Дил и сам-то не был уверен, что понимает, о чем говорит. Он снова оглянулся на дверь: Мэри Лу мыла посуду, и когда сильно скребла дно кастрюли, ее зад чуть подрагивал, и в этот момент Дил впервые почувствовал себя живым человеком.
Этой ночью кровать казалась ему слишком маленькой.
Дил лежал на спине, скрестив руки на животе, в своей старой красной пижаме, которая была рваной еще до его отъезда, а во время его отсутствия подверглась нападению моли. Можно сказать — она была на последнем издыхании. Окно спальни было открыто, и проникающий в него свежий ветер давал прохладу.
Мэри Лу лежала рядом. На ней была ночная рубашка, длинная, белая, вся в каких-то цветных заплатках. Волосы она остригла когда-то, а теперь они снова отросли. Они были длинными, когда Дил уехал. Он задался вопросом: сколько раз она остригала их и сколько нужно времени, чтобы они отросли?
— Я считаю, нужно какое-то время… нужно подождать, — сказал он.
— Да, разумеется, — сказала она.
— Не то чтобы я не мог или не хотел… Я хочу сказать — я просто не уверен, что готов.
— Все нормально.
— Тебе было одиноко?
— У меня был Уинстон.
— Он здорово вырос. Он, должно быть, отличная компания.
— Да, это точно.
— Он немного похож на тебя.
— Есть что-то общее.
Дил вытянул руку и, не глядя на Мэри Лу, положил ей руку на живот.
— Ты все еще как девочка, — сказал он. — У тебя уже есть ребенок — а ты все еще похожа на девочку. Знаешь, почему я спросил, сколько тебе лет?
— Потому что ты забыл.
— Ну, это тоже, да. Но в основном — потому что ты совершенно не меняешься.
— У меня есть зеркало. Оно небольшое, но в нем прекрасно видно, что я не молодею.
— И все равно ты все та же.
— Для тебя сейчас любая женщина была бы красавицей, — сказав это, она осеклась. — То есть я не то имела в виду… Я имела в виду, что ты прошел длинный путь, в Европе, говорят, все женщины симпатичные.
— Не все. Есть симпатичные, есть не очень. Разные. И нет таких симпатичных, как ты.
— Ты когда-нибудь… ты знаешь.
— Что?
— Ты знаешь, о чем я. Когда ты был там — ты…?
— А, вот что. Да, можно сказать, я делал это. Несколько раз. Я не был уверен, что вернусь домой. И это ничего не значило, совсем. Как будто набиваешь голодное брюхо — и больше ничего.
Она лежала тихо некоторое время, потом произнесла:
— Это хорошо.
Дил хотел было задать ей такой же вопрос, но передумал.
Он попытался обнять ее.
Она не пошевелилась. Она была твердая и неподвижная — как мертвая. Дил знал, какими бывают мертвые, — ему приходилось лежать среди них и чувствовать их тела. Однажды во Франции он и два его товарища наткнулись на тело женщины, лежавшее между деревьями. Она выглядела так, будто прилегла отдохнуть или вздремнуть, на ней не было ни следа от ран, у нее были темные волосы, и она была совсем молодая. Дил присел на корточки и дотронулся до нее — она была еще теплой. Один из его товарищей предложил по очереди использовать ее, пока она не остыла. Это была шутка, но Дил направил на него винтовку и отогнал прочь.
Потом, в окопе, они были рядом — Дил и этот парень из Висконсина. Они заключили мир, и парень из Висконсина признал, что шутка была глупая, и попросил не держать на него зла, а Дил сказал, что все в порядке, и потом они заняли позиции бок о бок и говорили немного о доме, ожидая начала атаки. А потом, когда они в противогазах бежали и стреляли из винтовок, его товарищ из Висконсина словил пулю в голову и рухнул как подкошенный. И через секунду сражение закончилось.
Дил опустился перед ним на колени, снял с него противогаз, приподнял его голову. Парень прохрипел:
— Моя мама никогда больше меня не увидит.
— С тобой все будет в порядке, — говорил Дил, но он видел, что у парня снесло полголовы. Как, дьявол раздери, он может говорить?! У него мозг вытекает наружу!
— У меня письмо в кармане рубашки. Скажи маме, я любил ее… О, мой Бог, посмотри туда, звезды падают!
Дил невольно посмотрел в том направлении, куда был устремлен взгляд раненого: звезды были яркими и прочно находились на своих местах. Раздался взрыв — стреляли из пушки, земля содрогнулась, все вокруг на мгновение стало ярко-красным, будто задернули красную занавеску. Когда Дил снова посмотрел на товарища — глаза того еще были открыты, но он был уже мертв.
Дил залез к нему в карман и достал письмо. Парень поймал пулю еще и в грудь — Дил понял это по тому, что письмо было все в крови. Дил попробовал развернуть его, но ничего не вышло: письмо настолько пропиталось кровью, что разваливалось в руках. От этого парня ничего не осталось. Дил даже не мог вспомнить, как его зовут — как-то не придал значения, имя влетело в одно ухо и вылетело через другое. И вот теперь его нет, он ушел. И его последние слова были: «звезды падают».
Он держал голову мертвого товарища, а мимо шел офицер, держа в руке пистолет. Его лицо было черным от пороха, а глаза ярко горели в ночи, он посмотрел на Дила и сказал:
— Во всем этом должен быть какой-то смысл, сынок… Что-то должно быть.
И пошел прочь.
Той ночью Дил думал и о своем мертвом товарище, и о той мертвой женщине. Он задавался вопросом: что случилось с ее телом? Они оставили ее там, меж деревьев. Может, кто-то похоронил ее? Или она там гнила и разлагалась? Может, муравьи сейчас растаскивали частички ее тела?
Он мечтал о том, чтобы лежать там, рядом с ней, меж деревьев. Просто лежать, уплывая с ней в черную пустоту.
И сейчас он чувствовал себя так, будто лежит рядом с той мертвой женщиной, только блондинкой вместо брюнетки, но ничуть не более живой.
— Возможно, нам следует сегодня просто лечь спать, — сказала Мэри Лу, удивляя его. — Нужно просто пустить все своим чередом. Пусть все будет как должно быть.
Он убрал от нее руки и произнес:
— Наверное, так лучше. Да, ты права.
Она повернулась на своей стороне постели спиной к нему. Он лежал на спине, скрестив руки на животе, и смотрел на перекладины потолка.
Так, без малейшего тепла с ее стороны, прошло несколько ночей. Но Дил обнаружил, что совместный сон с Мэри Лу много для него значит. Ему нравился ее запах, и нравилось слушать, как она дышит во сне. Когда она погружалась в крепкий сон, он чуть поворачивался, поднимался на локте и смотрел на нее, на очертания ее тела. Возвращение домой оказалось не таким, как он ожидал и о чем мечтал, но эти моменты, когда он в темноте смотрел на нее, были, несомненно, лучше, чем то, что происходило с ним предыдущие четыре года, со дня его ухода из дома.
Следующие несколько дней он провел с сыном в лесу в поисках подходящей ветки для лука. Одним ударом срубил ветку, показал мальчику, как с помощью топора снять кору и добиться правильного размера, как опалить прут на огне, а точнее — прокоптить дымом. Они провели в лесу довольно много времени, но если мальчику и нравилось это занятие — он ничем не выдал своего интереса. Он держал свои чувства при себе и говорил еще меньше, чем мать. Мальчик словно всегда находился на расстоянии в несколько ярдов от Дила, даже если был совсем рядом.
Дил согнул ему лук и натянул тонкую прочную тетиву, показал, как найти правильное дерево, чтобы изготовить стрелы, как собрать перья из птичьих гнезд и украсить их. Потребовалась почти неделя, чтобы сделать лук, и еще одна — чтобы высушить его и наделать стрел. Свободное от этого занятия время Дил проводил, разглядывая то, что раньше было распаханным и засеянным полем, а теперь являло собой двадцать пять акров земли, покрытой яркими цветами и маленькими деревьями, тут и там торчащими среди цветов. Он пытался представить себе, как на этой земле снова качаются стебли кукурузы.
С помощью топора Дил срубил молодые деревца. И за обеденным столом спросил у Мэри Лу, где мул.
— Умер, — ответила Мэри Лу. — Он был довольно стар уже, когда ты уехал. А потом совсем состарился, и мы его съели, когда он умер.
— Не понимаю, — сказал Дил. — Как же вы жили? Чем?
— Как видишь, как-то жили, — ответила Мэри Лу.
— Но вы же не фермеры — что вы делали?
— Том приносил время от времени какие-то продукты, рыбу, которую ловил, овощи со своего огорода. Один или два раза белок. Мы держали свиней и коптили мясо. И еще у нас есть огород.
— Как поживают родители Тома?
— Отец допился до смерти, а мать не выдержала этого и тоже умерла.
— Я не ругаюсь на тебя, — сказал Дил. — Я просто говорю тебе, как надо. Как разговаривать с тем, кто старше тебя, — говорить «да, сэр» и «нет, сэр». Ты понимаешь, сын?
Мальчик кивнул.
— И что ты мне скажешь?
— Да, сэр.
— Хорошо. Манеры имеют значение. У тебя должны быть манеры. Мальчик не преуспеет в жизни без манер. Ты умеешь читать. И писать. И ты умеешь считать — это поможет тебе сберечь свои деньги. Но манеры тоже необходимы.
— Да, сэр.
— Так о чем мы говорили? Ах да, о луке и стрелах… Он никогда не учил тебя этому, да? Ха!
— Нет, сэр.
— Ну, так это будет нашим планом. Я научу тебя, как сделать хороший лук и стрелы. Меня этому научил старый индеец чероки, и я скажу тебе — это целая наука: сделать все как положено, чтобы можно было поразить цель.
— А зачем вам лук, если у вас ружье?
— Это разные вещи, парень. Совсем разные. Лук — это забава, что-то вроде спорта по сравнению с ружьем. И по правде сказать — я не слишком люблю все, что связано с оружием.
— А мне нравятся ружья.
— Ну, что ж, это понятно. Но ружьям не нравишься ты, во всяком случае, они-то тебя не любят. Никогда не отдавай свою любовь, внимание или привязанность тому, что не может ответить тебе взаимностью.
— Да, сэр.
Мальчик ни малейшего понятия не имел о том, что говорил Дил. Дил и сам-то не был уверен, что понимает, о чем говорит. Он снова оглянулся на дверь: Мэри Лу мыла посуду, и когда сильно скребла дно кастрюли, ее зад чуть подрагивал, и в этот момент Дил впервые почувствовал себя живым человеком.
Этой ночью кровать казалась ему слишком маленькой.
Дил лежал на спине, скрестив руки на животе, в своей старой красной пижаме, которая была рваной еще до его отъезда, а во время его отсутствия подверглась нападению моли. Можно сказать — она была на последнем издыхании. Окно спальни было открыто, и проникающий в него свежий ветер давал прохладу.
Мэри Лу лежала рядом. На ней была ночная рубашка, длинная, белая, вся в каких-то цветных заплатках. Волосы она остригла когда-то, а теперь они снова отросли. Они были длинными, когда Дил уехал. Он задался вопросом: сколько раз она остригала их и сколько нужно времени, чтобы они отросли?
— Я считаю, нужно какое-то время… нужно подождать, — сказал он.
— Да, разумеется, — сказала она.
— Не то чтобы я не мог или не хотел… Я хочу сказать — я просто не уверен, что готов.
— Все нормально.
— Тебе было одиноко?
— У меня был Уинстон.
— Он здорово вырос. Он, должно быть, отличная компания.
— Да, это точно.
— Он немного похож на тебя.
— Есть что-то общее.
Дил вытянул руку и, не глядя на Мэри Лу, положил ей руку на живот.
— Ты все еще как девочка, — сказал он. — У тебя уже есть ребенок — а ты все еще похожа на девочку. Знаешь, почему я спросил, сколько тебе лет?
— Потому что ты забыл.
— Ну, это тоже, да. Но в основном — потому что ты совершенно не меняешься.
— У меня есть зеркало. Оно небольшое, но в нем прекрасно видно, что я не молодею.
— И все равно ты все та же.
— Для тебя сейчас любая женщина была бы красавицей, — сказав это, она осеклась. — То есть я не то имела в виду… Я имела в виду, что ты прошел длинный путь, в Европе, говорят, все женщины симпатичные.
— Не все. Есть симпатичные, есть не очень. Разные. И нет таких симпатичных, как ты.
— Ты когда-нибудь… ты знаешь.
— Что?
— Ты знаешь, о чем я. Когда ты был там — ты…?
— А, вот что. Да, можно сказать, я делал это. Несколько раз. Я не был уверен, что вернусь домой. И это ничего не значило, совсем. Как будто набиваешь голодное брюхо — и больше ничего.
Она лежала тихо некоторое время, потом произнесла:
— Это хорошо.
Дил хотел было задать ей такой же вопрос, но передумал.
Он попытался обнять ее.
Она не пошевелилась. Она была твердая и неподвижная — как мертвая. Дил знал, какими бывают мертвые, — ему приходилось лежать среди них и чувствовать их тела. Однажды во Франции он и два его товарища наткнулись на тело женщины, лежавшее между деревьями. Она выглядела так, будто прилегла отдохнуть или вздремнуть, на ней не было ни следа от ран, у нее были темные волосы, и она была совсем молодая. Дил присел на корточки и дотронулся до нее — она была еще теплой. Один из его товарищей предложил по очереди использовать ее, пока она не остыла. Это была шутка, но Дил направил на него винтовку и отогнал прочь.
Потом, в окопе, они были рядом — Дил и этот парень из Висконсина. Они заключили мир, и парень из Висконсина признал, что шутка была глупая, и попросил не держать на него зла, а Дил сказал, что все в порядке, и потом они заняли позиции бок о бок и говорили немного о доме, ожидая начала атаки. А потом, когда они в противогазах бежали и стреляли из винтовок, его товарищ из Висконсина словил пулю в голову и рухнул как подкошенный. И через секунду сражение закончилось.
Дил опустился перед ним на колени, снял с него противогаз, приподнял его голову. Парень прохрипел:
— Моя мама никогда больше меня не увидит.
— С тобой все будет в порядке, — говорил Дил, но он видел, что у парня снесло полголовы. Как, дьявол раздери, он может говорить?! У него мозг вытекает наружу!
— У меня письмо в кармане рубашки. Скажи маме, я любил ее… О, мой Бог, посмотри туда, звезды падают!
Дил невольно посмотрел в том направлении, куда был устремлен взгляд раненого: звезды были яркими и прочно находились на своих местах. Раздался взрыв — стреляли из пушки, земля содрогнулась, все вокруг на мгновение стало ярко-красным, будто задернули красную занавеску. Когда Дил снова посмотрел на товарища — глаза того еще были открыты, но он был уже мертв.
Дил залез к нему в карман и достал письмо. Парень поймал пулю еще и в грудь — Дил понял это по тому, что письмо было все в крови. Дил попробовал развернуть его, но ничего не вышло: письмо настолько пропиталось кровью, что разваливалось в руках. От этого парня ничего не осталось. Дил даже не мог вспомнить, как его зовут — как-то не придал значения, имя влетело в одно ухо и вылетело через другое. И вот теперь его нет, он ушел. И его последние слова были: «звезды падают».
Он держал голову мертвого товарища, а мимо шел офицер, держа в руке пистолет. Его лицо было черным от пороха, а глаза ярко горели в ночи, он посмотрел на Дила и сказал:
— Во всем этом должен быть какой-то смысл, сынок… Что-то должно быть.
И пошел прочь.
Той ночью Дил думал и о своем мертвом товарище, и о той мертвой женщине. Он задавался вопросом: что случилось с ее телом? Они оставили ее там, меж деревьев. Может, кто-то похоронил ее? Или она там гнила и разлагалась? Может, муравьи сейчас растаскивали частички ее тела?
Он мечтал о том, чтобы лежать там, рядом с ней, меж деревьев. Просто лежать, уплывая с ней в черную пустоту.
И сейчас он чувствовал себя так, будто лежит рядом с той мертвой женщиной, только блондинкой вместо брюнетки, но ничуть не более живой.
— Возможно, нам следует сегодня просто лечь спать, — сказала Мэри Лу, удивляя его. — Нужно просто пустить все своим чередом. Пусть все будет как должно быть.
Он убрал от нее руки и произнес:
— Наверное, так лучше. Да, ты права.
Она повернулась на своей стороне постели спиной к нему. Он лежал на спине, скрестив руки на животе, и смотрел на перекладины потолка.
Так, без малейшего тепла с ее стороны, прошло несколько ночей. Но Дил обнаружил, что совместный сон с Мэри Лу много для него значит. Ему нравился ее запах, и нравилось слушать, как она дышит во сне. Когда она погружалась в крепкий сон, он чуть поворачивался, поднимался на локте и смотрел на нее, на очертания ее тела. Возвращение домой оказалось не таким, как он ожидал и о чем мечтал, но эти моменты, когда он в темноте смотрел на нее, были, несомненно, лучше, чем то, что происходило с ним предыдущие четыре года, со дня его ухода из дома.
Следующие несколько дней он провел с сыном в лесу в поисках подходящей ветки для лука. Одним ударом срубил ветку, показал мальчику, как с помощью топора снять кору и добиться правильного размера, как опалить прут на огне, а точнее — прокоптить дымом. Они провели в лесу довольно много времени, но если мальчику и нравилось это занятие — он ничем не выдал своего интереса. Он держал свои чувства при себе и говорил еще меньше, чем мать. Мальчик словно всегда находился на расстоянии в несколько ярдов от Дила, даже если был совсем рядом.
Дил согнул ему лук и натянул тонкую прочную тетиву, показал, как найти правильное дерево, чтобы изготовить стрелы, как собрать перья из птичьих гнезд и украсить их. Потребовалась почти неделя, чтобы сделать лук, и еще одна — чтобы высушить его и наделать стрел. Свободное от этого занятия время Дил проводил, разглядывая то, что раньше было распаханным и засеянным полем, а теперь являло собой двадцать пять акров земли, покрытой яркими цветами и маленькими деревьями, тут и там торчащими среди цветов. Он пытался представить себе, как на этой земле снова качаются стебли кукурузы.
С помощью топора Дил срубил молодые деревца. И за обеденным столом спросил у Мэри Лу, где мул.
— Умер, — ответила Мэри Лу. — Он был довольно стар уже, когда ты уехал. А потом совсем состарился, и мы его съели, когда он умер.
— Не понимаю, — сказал Дил. — Как же вы жили? Чем?
— Как видишь, как-то жили, — ответила Мэри Лу.
— Но вы же не фермеры — что вы делали?
— Том приносил время от времени какие-то продукты, рыбу, которую ловил, овощи со своего огорода. Один или два раза белок. Мы держали свиней и коптили мясо. И еще у нас есть огород.
— Как поживают родители Тома?
— Отец допился до смерти, а мать не выдержала этого и тоже умерла.