— Ни за что не поверю, что за все тридцать пять и три четверти вам об этом ни разу не сказали.
— Это потому, что большинство моих знакомых, в отличие от вас, младше ста лет.
— До того, как мне стукнет сто, еще по крайней мере две недели.
— Ага. Понятно. Тридцать? Сорок? Пятьдесят?
— Тридцать.
— Это вершина, дальше только вниз, поверьте мне.
Он умолк, и я умолкла, непринужденность ушла, мы были два посторонних человека, разговаривавшие по ошибке, и оба хотели повесить трубку.
— Приятно было поболтать, Дон. Спасибо, что предложили мне билет.
— Пока, беззубая замужняя старуха, — сказал он, и мы рассмеялись.
Я положила трубку и поймала свое отражение в зеркале в ванной. Я была похожа на маму — улыбка освещала мое лицо. Она быстро потускнела, когда я поняла, что просто потрепалась с незнакомым типом по телефону. Возможно, они правы, возможно, я что-то упускаю. Я рано легла спать, а в полпервого меня разбудил звонок, перепугав напрочь. На экране высветился незнакомый номер, и я не стала отвечать. Дождалась, когда телефон умолкнет, и снова легла. Через три секунды телефон зазвонил снова. Я ответила, надеясь, что это не плохие новости. Все, что я услышала, были крики, вопли и шум. Я отодвинула телефон от уха, различила музыку, потом пение, потом узнала песню.
Если думаешь, что жизнь — пустая трата времени
И что время твое впустую прожито,
То спустись на землю, оглянись вокруг.
Что тут: скверная ситуация
Или всенародная демонстрация,
И куда бы нам от них лучше спрятаться?
Я откинулась на подушку и дослушала до конца. Песня кончилась, и я подождала, что он что-нибудь скажет. Но тут началась следующая, и он отключился.
Улыбаясь, я послала ему сообщение: «Спасибо».
Он сразу же написал: «Одним делом меньше в вашем списке. Бай».
Долго-долго я смотрела на эти слова, а потом сохранила номер в телефоне. Дон Локвуд. Мне доставляло удовольствие видеть эти слова.
Глава восьмая
Неделю спустя я проснулась в семь утра в самом что ни на есть вонючем настроении. Именно так, это точное определение. Разумеется, я не проспала целую неделю, просто ничего особо примечательного за эти дни не случилось. Я поняла, что у меня паршивое настроение, как только открыла глаза и обнаружила, что все вокруг провоняло креветочным салатом, который я забыла на столе. Мне стало омерзительно до мозга костей, как иногда пробирает холод — до самого нутра, и ничем не можешь согреться. Кроме того, я физически ощущала присутствие очередного письма. Я знала, что конверт лежит на прожженном ковролине, еще до того, как его увидела. Письмо пришло совсем недавно, раз кот не успел на него пописать. Оно валялось поверх маленьких, розоватых от креветочного салата отпечатков лап. Салат Мистер Пэн опрокинул на пол, а потом вляпался в него и натоптал где только можно.
С тех пор как мы виделись с Жизнью в прошлое воскресенье, письма приходили каждый день. Я упорно их игнорировала, и этот понедельник не станет исключением. Идя в ванную, я нарочно наступила на конверт — как ребенок, который наказывает свои игрушки, чтобы самоутвердиться. Мистер Пэн, должно быть, понял, что натворил, и почуял мое вонючее настроение, а потому держался от меня подальше. Я приняла душ, сняла платье с карниза и быстро привела себя в порядок. Покормила кота завтраком, выбросила письмо и пошла на работу.
— Доброе утро, Люси. — Соседка открыла дверь, едва я вышла за порог.
Следит она, что ли, за мной? Не будь я уверена в обратном, так заподозрила бы, что она караулит меня под дверью.
— Доброе утро.
Я попыталась отыскать в памяти ее имя, но ничего, кроме обрывков злобных мыслей, там не обнаружила. И отвернулась, чтобы запереть дверь.
— Люси, можно вас попросить об одолжении?
Голос ее дрожал. Я немедленно повернулась обратно. Глаза у нее были красные и опухшие, как будто она всю ночь плакала. Я смягчилась, дурное настроение временно отступило.
— Вы бы не могли оставить это внизу у консьержа? Я вызвала курьера, но они отказываются подниматься в квартиры, — а он спит, я не могу спуститься…
— Разумеется, без проблем.
Я взяла у нее спортивную сумку.
Глаза она вытерла, но голос ее выдавал — еле слышно пробормотав «спасибо», она смешалась и умолкла.
— У вас все в порядке?
— Да, спасибо… просто… м-м…
Она всячески пыталась взять себя в руки, выпрямилась и прочистила горло, но глаза опять наполнились слезами, и с этим она ничего не могла поделать.
— Маму вчера увезли в больницу. Похоже, у нее неважно обстоят дела.
— Очень вам сочувствую.
Она небрежно махнула рукой, пытаясь скрыть тревогу и успокоиться.
— Я там собрала кое-какие вещи, которые могут ей понадобиться. Ну, что обычно в больницу передают тем, кто… — Она не договорила.
— Вас к ней не пускают?
— Нет-нет, пускают, но я не могу к ней поехать, потому что… — Она прислушалась, спит ли младенец.
— Ох.
Я знала, что должна сказать дальше, но не была уверена, что хочу это сказать и что это вообще будет правильно. И все-таки нерешительно предложила:
— Если хотите, я могу посидеть с… — черт, не знаю, мальчик у нее или девочка, — с ребенком.
— Его зовут Конор. — Она опять откашлялась. — Спасибо огромное, но я так боюсь его оставлять с кем-нибудь.
— Прекрасно вас понимаю, — горячо поддержала я. — Не беспокойтесь, я передам сумку консьержу.
Она снова еле слышно поблагодарила меня. Я уже вошла в лифт, когда она вдруг громко сказала мне вслед:
— Люси, если я все же передумаю, если мне совершенно необходимо будет уйти, как я могу с вами связаться?
— Э-э, ну, вы можете меня дождаться, я прихожу около восьми… Или, — я ужасно не хотела давать ей свой мобильный, потому что тогда она постоянно будет мне досаждать, — или связаться со мной по имейлу.
И посмотрела на встревоженное лицо, с надеждой обращенное ко мне. Ее мать, возможно, при смерти, а я ей предлагаю связаться со мной по почте.
— А можете мне позвонить.
Мне показалось, или она слегка расправила плечи? Я дала ей номер своего мобильного и поскорей отчалила. Выпила чашку капучино в «Старбакс» на углу дома, купила газету и пожертвовала возможностью встретить в метро шустрого бродягу, поехав на работу на Себастиане. Мне опять нужно наведаться в автосервис, и я даже думать боюсь, какой они выставят счет.
На входе в наше офисное здание я предъявила удостоверение. Компания «Мантика» расположена в пригороде, в новом промышленном районе, и здешняя архитектура более всего напоминает внеземной космодром. Десять лет назад компания построила в Ирландии свой завод и в целях повышения производительности сосредоточила все офисные помещения поблизости от него, полагая, что это очень разумный ход. С тех пор благодаря неземным ценам за аренду прибыли неуклонно падают и из тысячи двухсот сотрудников сотню уже уволили. Специфическая ирония заключается в том, что по-гречески «мантика» означает «искусство предвидеть будущее», но никто по этому поводу почему-то не веселится. Сейчас дела вроде бы наладились, и руководство заверяет нас, что мы можем быть совершенно спокойны, однако почти все нервничают, памятуя о тех ста уволенных. После них осталось множество свободных мест, и, хоть нам искренне жаль ушедших, мы с радостью воспользовались теми столами и стульями, которые показались нами более удобными.
Я страшно удивлялась, что не подпала под сокращение одной из первых. Я перевожу инструкции по эксплуатации товара, и на сегодня нас шестеро в отделе по переводу. Кому-то может показаться, что дело это — мы выпускаем инструкции на немецком, французском, испанском, голландском и итальянском — совсем несложное, да так оно и есть, одна беда, я не знаю испанского. То есть я знаю его немножко, совсем чуть-чуть, а потому передаю эту часть работы своей знакомой, которая испанский знает блестяще, недаром она родом из Мадрида. Ее мои просьбы, похоже, не слишком обременяют, а мне это стоит бутылку потина, которую я презентую ей на Рождество. В свое время я год проработала в Милане, потом год в Германии, а в Париже защитила диплом на факультете бизнеса. Чтобы выучить голландский, я ходила на вечерние курсы, а с будущей «наемной сотрудницей» познакомилась в Мадриде на предсвадебном девичнике своей подруги. И хотя я не стала юристом, как Райли, и не занялась медициной, как Филипп, подозреваю, что отец немного гордился моими успехами в университете и тем, что я знаю несколько языков. Впрочем, если и гордился, то лишь до тех пор, пока я не перешла на эту работу. И зачатки его уважения ко мне улетучились в один миг.
Первой, кого я встретила в офисе, была Длинноносая Сука, которую родители окрестили Луизой. Ради приличия буду называть ее просто Длинноносая. Работает она администратором, через год у нее свадьба — великое событие, к которому она начала готовиться с той минуты, как стала оплодотворенной яйцеклеткой. Когда Рыбьей Морды нет поблизости, Длинноносая изучает журналы и выдирает оттуда картинки, чтобы выбрать подходящие декорации для Главного Дня Жизни. Не могу сказать, что у меня идеальный вкус, но смею надеяться, что я не лишена его вовсе, и меня раздражает ее беспрерывная пошлая болтовня о нарядах и косметике, выбор которых никак не зависит от того, за кого она выйдет замуж. Она бесконечно расспрашивает всех и каждого, как прошел их «особый день». К информации она относится не как сорока, но как пиранья, хищно пожирая каждое произнесенное собеседником слово. Разговоры с ней походят на интервью, и я понимаю, что вопросы она задает не из интереса к моей жизни и даже не из любопытства, а чтобы узнать нечто полезное. Когда ей не нравится то, что она слышит, она сразу воротит длинный нос в сторону, а когда нравится, внимательно дослушивает до конца и потом скоренько бежит за свой стол, чтобы задокументировать новые сведения. Я терпеть ее не могу, и ее футболки в обтяжку с идиотскими надписями, и жирные складки на животе раздражают меня день ото дня все больше. Именно мелочи способны вызвать сильнейшую неприязнь к человеку, хотя, когда Блейк ушел, я особенно тосковала по тем вещам, которые прежде меня так раздражали, например, что он скрипит зубами во сне.
Сегодня она напялила блейзер поверх очередной тесной футболки. На груди у нее портрет Шекспира, а надпись гласит: «В уме нечутком не место шуткам».[3] Сомневаюсь, что она удосужилась ее хотя бы прочитать.
— Доброе утро, Люси.
— Привет, Луиза. — Я улыбнулась ей и подождала сегодняшнего вопроса номер один.
— Вы были в Египте?
Мы были там с Блейком. Все по полной программе: ездили на верблюдах по Сахаре, любовались пирамидами, купались в Красном море и плавали на круизном корабле по Нилу. Но Длинноносая спрашивала из чисто практического интереса, а вовсе не для того, чтобы разделить мои чудесные воспоминания.
— К сожалению, нет.
Физиономия ее поскучнела. Я отправилась прямиком к своему столу, выбросила в корзину стаканчик из-под капучино, повесила плащ и пошла налить себе еще кофе. Обнаружилось, что весь отдел сгрудился на крошечной кухне.
— У вас тут конспиративная сходка?
— Доброе утро, принцесса, — расплылся в улыбочке Грэм Гулькин Хрен. — Кофе?
— Спасибо, я себе сделаю.
Я проскользнула мимо него, чтобы включить чайник. Он облокотился о стойку и слегка прогнулся вперед, чтобы я задела то, что он выпятил. Я подумала, не заехать ли ему туда коленкой. Грэм наш офисный бабник, он посмотрел все серии «Безумцев» и теперь мечтает завести интрижку на работе. Он женат, у него есть дети. Волосы он зачесывает назад и укладывает гелем, так что получается сальный вихор. Гулькин Хрен надеется, что это делает его похожим на сериальных безумцев, работающих на роскошной Мэдисон-авеню в процветающем рекламном агентстве. Он так обильно поливает себя после бритья какой-то приторной дрянью, что всегда заранее знаешь о его приближении — в воздухе распространяется нестерпимая вонь. Его вкрадчивые комплименты ни секунды меня не радуют, и порадовать, мне кажется, они могут только ту женщину, которая мечтает провести ночь со скунсом Пепе ле Пью — тем, что из мультика. В его оправдание надо сказать, что когда-то он был вполне привлекателен, но семейная жизнь с женщиной, которую он выбрал себе в спутницы жизни, убила в нем все проблески обаяния.
Я налила в чайник воды.
— Вы слышали? — Мэри Мышь прошелестела это, как всегда, децибелом ниже, чем говорят нормальные люди. Глаза у нее вдвое больше головы, поразительное явление природы. А носик и ротик — как две малюсенькие пимпочки, отсюда и прозвище.
— Слышала — что?
— Это потому, что большинство моих знакомых, в отличие от вас, младше ста лет.
— До того, как мне стукнет сто, еще по крайней мере две недели.
— Ага. Понятно. Тридцать? Сорок? Пятьдесят?
— Тридцать.
— Это вершина, дальше только вниз, поверьте мне.
Он умолк, и я умолкла, непринужденность ушла, мы были два посторонних человека, разговаривавшие по ошибке, и оба хотели повесить трубку.
— Приятно было поболтать, Дон. Спасибо, что предложили мне билет.
— Пока, беззубая замужняя старуха, — сказал он, и мы рассмеялись.
Я положила трубку и поймала свое отражение в зеркале в ванной. Я была похожа на маму — улыбка освещала мое лицо. Она быстро потускнела, когда я поняла, что просто потрепалась с незнакомым типом по телефону. Возможно, они правы, возможно, я что-то упускаю. Я рано легла спать, а в полпервого меня разбудил звонок, перепугав напрочь. На экране высветился незнакомый номер, и я не стала отвечать. Дождалась, когда телефон умолкнет, и снова легла. Через три секунды телефон зазвонил снова. Я ответила, надеясь, что это не плохие новости. Все, что я услышала, были крики, вопли и шум. Я отодвинула телефон от уха, различила музыку, потом пение, потом узнала песню.
Если думаешь, что жизнь — пустая трата времени
И что время твое впустую прожито,
То спустись на землю, оглянись вокруг.
Что тут: скверная ситуация
Или всенародная демонстрация,
И куда бы нам от них лучше спрятаться?
Я откинулась на подушку и дослушала до конца. Песня кончилась, и я подождала, что он что-нибудь скажет. Но тут началась следующая, и он отключился.
Улыбаясь, я послала ему сообщение: «Спасибо».
Он сразу же написал: «Одним делом меньше в вашем списке. Бай».
Долго-долго я смотрела на эти слова, а потом сохранила номер в телефоне. Дон Локвуд. Мне доставляло удовольствие видеть эти слова.
Глава восьмая
Неделю спустя я проснулась в семь утра в самом что ни на есть вонючем настроении. Именно так, это точное определение. Разумеется, я не проспала целую неделю, просто ничего особо примечательного за эти дни не случилось. Я поняла, что у меня паршивое настроение, как только открыла глаза и обнаружила, что все вокруг провоняло креветочным салатом, который я забыла на столе. Мне стало омерзительно до мозга костей, как иногда пробирает холод — до самого нутра, и ничем не можешь согреться. Кроме того, я физически ощущала присутствие очередного письма. Я знала, что конверт лежит на прожженном ковролине, еще до того, как его увидела. Письмо пришло совсем недавно, раз кот не успел на него пописать. Оно валялось поверх маленьких, розоватых от креветочного салата отпечатков лап. Салат Мистер Пэн опрокинул на пол, а потом вляпался в него и натоптал где только можно.
С тех пор как мы виделись с Жизнью в прошлое воскресенье, письма приходили каждый день. Я упорно их игнорировала, и этот понедельник не станет исключением. Идя в ванную, я нарочно наступила на конверт — как ребенок, который наказывает свои игрушки, чтобы самоутвердиться. Мистер Пэн, должно быть, понял, что натворил, и почуял мое вонючее настроение, а потому держался от меня подальше. Я приняла душ, сняла платье с карниза и быстро привела себя в порядок. Покормила кота завтраком, выбросила письмо и пошла на работу.
— Доброе утро, Люси. — Соседка открыла дверь, едва я вышла за порог.
Следит она, что ли, за мной? Не будь я уверена в обратном, так заподозрила бы, что она караулит меня под дверью.
— Доброе утро.
Я попыталась отыскать в памяти ее имя, но ничего, кроме обрывков злобных мыслей, там не обнаружила. И отвернулась, чтобы запереть дверь.
— Люси, можно вас попросить об одолжении?
Голос ее дрожал. Я немедленно повернулась обратно. Глаза у нее были красные и опухшие, как будто она всю ночь плакала. Я смягчилась, дурное настроение временно отступило.
— Вы бы не могли оставить это внизу у консьержа? Я вызвала курьера, но они отказываются подниматься в квартиры, — а он спит, я не могу спуститься…
— Разумеется, без проблем.
Я взяла у нее спортивную сумку.
Глаза она вытерла, но голос ее выдавал — еле слышно пробормотав «спасибо», она смешалась и умолкла.
— У вас все в порядке?
— Да, спасибо… просто… м-м…
Она всячески пыталась взять себя в руки, выпрямилась и прочистила горло, но глаза опять наполнились слезами, и с этим она ничего не могла поделать.
— Маму вчера увезли в больницу. Похоже, у нее неважно обстоят дела.
— Очень вам сочувствую.
Она небрежно махнула рукой, пытаясь скрыть тревогу и успокоиться.
— Я там собрала кое-какие вещи, которые могут ей понадобиться. Ну, что обычно в больницу передают тем, кто… — Она не договорила.
— Вас к ней не пускают?
— Нет-нет, пускают, но я не могу к ней поехать, потому что… — Она прислушалась, спит ли младенец.
— Ох.
Я знала, что должна сказать дальше, но не была уверена, что хочу это сказать и что это вообще будет правильно. И все-таки нерешительно предложила:
— Если хотите, я могу посидеть с… — черт, не знаю, мальчик у нее или девочка, — с ребенком.
— Его зовут Конор. — Она опять откашлялась. — Спасибо огромное, но я так боюсь его оставлять с кем-нибудь.
— Прекрасно вас понимаю, — горячо поддержала я. — Не беспокойтесь, я передам сумку консьержу.
Она снова еле слышно поблагодарила меня. Я уже вошла в лифт, когда она вдруг громко сказала мне вслед:
— Люси, если я все же передумаю, если мне совершенно необходимо будет уйти, как я могу с вами связаться?
— Э-э, ну, вы можете меня дождаться, я прихожу около восьми… Или, — я ужасно не хотела давать ей свой мобильный, потому что тогда она постоянно будет мне досаждать, — или связаться со мной по имейлу.
И посмотрела на встревоженное лицо, с надеждой обращенное ко мне. Ее мать, возможно, при смерти, а я ей предлагаю связаться со мной по почте.
— А можете мне позвонить.
Мне показалось, или она слегка расправила плечи? Я дала ей номер своего мобильного и поскорей отчалила. Выпила чашку капучино в «Старбакс» на углу дома, купила газету и пожертвовала возможностью встретить в метро шустрого бродягу, поехав на работу на Себастиане. Мне опять нужно наведаться в автосервис, и я даже думать боюсь, какой они выставят счет.
На входе в наше офисное здание я предъявила удостоверение. Компания «Мантика» расположена в пригороде, в новом промышленном районе, и здешняя архитектура более всего напоминает внеземной космодром. Десять лет назад компания построила в Ирландии свой завод и в целях повышения производительности сосредоточила все офисные помещения поблизости от него, полагая, что это очень разумный ход. С тех пор благодаря неземным ценам за аренду прибыли неуклонно падают и из тысячи двухсот сотрудников сотню уже уволили. Специфическая ирония заключается в том, что по-гречески «мантика» означает «искусство предвидеть будущее», но никто по этому поводу почему-то не веселится. Сейчас дела вроде бы наладились, и руководство заверяет нас, что мы можем быть совершенно спокойны, однако почти все нервничают, памятуя о тех ста уволенных. После них осталось множество свободных мест, и, хоть нам искренне жаль ушедших, мы с радостью воспользовались теми столами и стульями, которые показались нами более удобными.
Я страшно удивлялась, что не подпала под сокращение одной из первых. Я перевожу инструкции по эксплуатации товара, и на сегодня нас шестеро в отделе по переводу. Кому-то может показаться, что дело это — мы выпускаем инструкции на немецком, французском, испанском, голландском и итальянском — совсем несложное, да так оно и есть, одна беда, я не знаю испанского. То есть я знаю его немножко, совсем чуть-чуть, а потому передаю эту часть работы своей знакомой, которая испанский знает блестяще, недаром она родом из Мадрида. Ее мои просьбы, похоже, не слишком обременяют, а мне это стоит бутылку потина, которую я презентую ей на Рождество. В свое время я год проработала в Милане, потом год в Германии, а в Париже защитила диплом на факультете бизнеса. Чтобы выучить голландский, я ходила на вечерние курсы, а с будущей «наемной сотрудницей» познакомилась в Мадриде на предсвадебном девичнике своей подруги. И хотя я не стала юристом, как Райли, и не занялась медициной, как Филипп, подозреваю, что отец немного гордился моими успехами в университете и тем, что я знаю несколько языков. Впрочем, если и гордился, то лишь до тех пор, пока я не перешла на эту работу. И зачатки его уважения ко мне улетучились в один миг.
Первой, кого я встретила в офисе, была Длинноносая Сука, которую родители окрестили Луизой. Ради приличия буду называть ее просто Длинноносая. Работает она администратором, через год у нее свадьба — великое событие, к которому она начала готовиться с той минуты, как стала оплодотворенной яйцеклеткой. Когда Рыбьей Морды нет поблизости, Длинноносая изучает журналы и выдирает оттуда картинки, чтобы выбрать подходящие декорации для Главного Дня Жизни. Не могу сказать, что у меня идеальный вкус, но смею надеяться, что я не лишена его вовсе, и меня раздражает ее беспрерывная пошлая болтовня о нарядах и косметике, выбор которых никак не зависит от того, за кого она выйдет замуж. Она бесконечно расспрашивает всех и каждого, как прошел их «особый день». К информации она относится не как сорока, но как пиранья, хищно пожирая каждое произнесенное собеседником слово. Разговоры с ней походят на интервью, и я понимаю, что вопросы она задает не из интереса к моей жизни и даже не из любопытства, а чтобы узнать нечто полезное. Когда ей не нравится то, что она слышит, она сразу воротит длинный нос в сторону, а когда нравится, внимательно дослушивает до конца и потом скоренько бежит за свой стол, чтобы задокументировать новые сведения. Я терпеть ее не могу, и ее футболки в обтяжку с идиотскими надписями, и жирные складки на животе раздражают меня день ото дня все больше. Именно мелочи способны вызвать сильнейшую неприязнь к человеку, хотя, когда Блейк ушел, я особенно тосковала по тем вещам, которые прежде меня так раздражали, например, что он скрипит зубами во сне.
Сегодня она напялила блейзер поверх очередной тесной футболки. На груди у нее портрет Шекспира, а надпись гласит: «В уме нечутком не место шуткам».[3] Сомневаюсь, что она удосужилась ее хотя бы прочитать.
— Доброе утро, Люси.
— Привет, Луиза. — Я улыбнулась ей и подождала сегодняшнего вопроса номер один.
— Вы были в Египте?
Мы были там с Блейком. Все по полной программе: ездили на верблюдах по Сахаре, любовались пирамидами, купались в Красном море и плавали на круизном корабле по Нилу. Но Длинноносая спрашивала из чисто практического интереса, а вовсе не для того, чтобы разделить мои чудесные воспоминания.
— К сожалению, нет.
Физиономия ее поскучнела. Я отправилась прямиком к своему столу, выбросила в корзину стаканчик из-под капучино, повесила плащ и пошла налить себе еще кофе. Обнаружилось, что весь отдел сгрудился на крошечной кухне.
— У вас тут конспиративная сходка?
— Доброе утро, принцесса, — расплылся в улыбочке Грэм Гулькин Хрен. — Кофе?
— Спасибо, я себе сделаю.
Я проскользнула мимо него, чтобы включить чайник. Он облокотился о стойку и слегка прогнулся вперед, чтобы я задела то, что он выпятил. Я подумала, не заехать ли ему туда коленкой. Грэм наш офисный бабник, он посмотрел все серии «Безумцев» и теперь мечтает завести интрижку на работе. Он женат, у него есть дети. Волосы он зачесывает назад и укладывает гелем, так что получается сальный вихор. Гулькин Хрен надеется, что это делает его похожим на сериальных безумцев, работающих на роскошной Мэдисон-авеню в процветающем рекламном агентстве. Он так обильно поливает себя после бритья какой-то приторной дрянью, что всегда заранее знаешь о его приближении — в воздухе распространяется нестерпимая вонь. Его вкрадчивые комплименты ни секунды меня не радуют, и порадовать, мне кажется, они могут только ту женщину, которая мечтает провести ночь со скунсом Пепе ле Пью — тем, что из мультика. В его оправдание надо сказать, что когда-то он был вполне привлекателен, но семейная жизнь с женщиной, которую он выбрал себе в спутницы жизни, убила в нем все проблески обаяния.
Я налила в чайник воды.
— Вы слышали? — Мэри Мышь прошелестела это, как всегда, децибелом ниже, чем говорят нормальные люди. Глаза у нее вдвое больше головы, поразительное явление природы. А носик и ротик — как две малюсенькие пимпочки, отсюда и прозвище.
— Слышала — что?