Она встает. Он пятится, словно испуганный этим внезапным движением, затем останавливается и зло смотрит на нее. Она просто стоит, позволяя ему видеть, как ей больно, что он так ее боится.

Мышцы его лица расслабляются; часть его гнева переходит в досаду. (Только часть.)

– Тебе придется ради этого убить весь этот лес?

О. Теперь она отчасти понимает его беспокойство. Это первое зеленое место, которое они увидели за год.

– Нет, папа, – говорит она. – Тут есть вулкан.

Она показывает себе под ноги. Он снова вздрагивает, глядя на землю с той же неприкрытой ненавистью, с которой иногда взглядывал на нее. Но ненавидеть Отца-Землю так же бесполезно, как желать, чтобы Зима закончилась. Он глубоко вздыхает, открывает рот, и Нэссун ждет, что он скажет – все в порядке, и уже начинает изображать улыбку, которая нужна ему для успокоения. И их застает врасплох громкий щелчок, эхом раскатывающийся по окружающему их лесу, от которого вспархивает стайка птиц, о наличии которых здесь она и не подозревала. Что-то врезается в землю поблизости, заставляя Нэссун моргнуть от слабого эха удара в местном пласте. Что-то маленькое, но бьющее с силой. А затем Джиджа вопит от боли.

Нэссун тут же цепенеет, реагируя на страх. Мамино обучение. Однако за последний год кое-что из этого утеряно, и хотя она успокаивается, она все-таки погружает сознание в землю – всего на несколько футов, но все же. Но она цепенеет не только от этого, увидев тяжелый, громадный зазубренный металлический наконечник, пронзивший икру ее отца.

– Папа!

Джиджа падает на колено, вцепившись в ногу, и сквозь его стиснутые зубы слышится не то чтобы крик, но тем не менее звук боли. Эта штука здоровая – длиной в несколько футов и два дюйма в сечении. Она видит, как она раздирает плоть на своем ужасном пути. Наконечник вонзается в землю по ту сторону ноги, пригвоздив его к месту. Это гарпун, не арбалетный болт. К его концу даже присоединена тонкая цепь.

Цепь? Нэссун оборачивается, следуя за ней взглядом. Кто-то держит эту цепь. Она слышит топот ног в ближнем пласте, хруст листьев. Быстрые тени мелькают мимо древесных стволов и исчезают; она слышит крик на каком-то арктическом языке, который она слышала прежде, но не знает. Бандиты. Идут. Она снова смотрит на папу, который пытается дышать глубже. Он бледен. Столько крови. Но он смотрит на нее снизу вверх широко раскрытыми и побелевшими от боли глазами, и внезапно она вспоминает общину, в которой люди напали на них, общину, которую она заморозила, и как он потом смотрел на нее.

Бандиты. Убить их. Она знает, что должна. Иначе они убьют ее.

Но ее отцу нужна маленькая девочка, а не зверь.

Она смотрит и тяжело дышит, и не может перестать смотреть, не может думать, не может действовать, ничего не может, кроме как стоять и дышать до головокружения, разрываясь между необходимостью выжить и желанием быть дочерью.

Затем кто-то спрыгивает с гребня лавового потока, с одной каменной ленты на другую со скоростью и ловкостью, от которой Нэссун не может оторвать глаз. Никто такого не может. Но мужчина в приседе приземляется на щебенчатую почву у подножия гребня с тяжелым, зловещим ударом. Он крепко сложен. Она видит, что он крупный, несмотря на то что он припал к земле и чуть привстал, не сводя взгляда с чего-то среди деревьев за спиной у Нэссун. Он вытаскивает длинный, мерзкий стеклянный кинжал. (И почему-то удар от его приземления не отдается дрожью в ее чувствах. Что это значит? И тут еще… Она мотает головой, думая, что это насекомое, но это странное жужжание – ощущение, не звук.)


Затем мужчина срывается с места и бежит прямо в кусты, топая по земле с такой силой, что оставляет за собой облачка пыли. Нэссун разевает рот, когда поворачивается, чтобы следить за ним взглядом, теряет его след в зарослях, но там снова слышны крики на этом языке – и затем, в том направлении, куда побежал мужчина, слышится тихий гортанный звук, словно кто-то отреагировал на тяжелый удар. Люди среди деревьев останавливаются. Нэссун видит арктическую женщину, замершую на чистом пятачке между переплетением лоз и старым выщербленным валуном. Женщина оборачивается, набирает воздуха, чтобы окликнуть кого-то, и мужчина почти мазком появляется позади нее и бьет ее в спину. Нет, нет, этот нож… Он исчезает прежде, чем женщина падает. Жестокость и быстрота его атаки поражает.

– Н… Нэссун, – стонет Джиджа, и Нэссун снова подпрыгивает. Она на миг совсем забыла о нем. Она подходит, садится на корточки, наступая ногой на цепь, чтобы больше никто не мог причинить ему еще более сильной боли. Он слишком крепко хватает ее за руку.

– Ты должна, м-м-м, бежать.

– Нет, папа. – Она пытается сообразить, как цепь прикреплена к гарпуну. Древко гладкое. Если оторвать цепь или отсечь зазубренное острие, они просто смогут снять с него папину ногу и освободить его. Но что потом? Это такая ужасная рана. Вдруг он истечет кровью? Она не знает, что делать.

Джиджа шипит, когда она пытается пошевелить цепь, чтобы посмотреть, не сможет ли она открутить ее.

– Вряд ли… думаю, кость… – Джиджа шатается, и Нэссун думает, что его побелевшие губы – плохой знак. – Иди.

Она не слушает его. Цепь припаяна к петле на конце древка. Она ощупывает ее и задумывается, теперь, когда появление странного незнакомца выводит ее из ступора. (Но рука ее все же дрожит. Она делает глубокий вдох, пытаясь унять свой страх. Где-то в деревьях слышится булькающий стон и вопль ярости.) Она знает, что в рюкзаке у Джиджи есть его камнерезные инструменты, но гарпун стальной. Минутку – металл ведь ломается, когда он достаточно холодный, не так ли? Может, она сможет при очень узком торусе?..

Она никогда прежде такого не делала. Если она ошибется, она ему ногу отморозит. Но каким-то образом, инстинктивно она уверена, что это можно сделать. То, как мама учила ее думать об орогении, как о тепле и движении, которое принимаешь в себя, и тепле и движении, которое толкаешь, никогда по-настоящему не казалось ей правильным. Да, в этом есть правда; это работает, она знает по опыту. Но чего-то в этом… недостает. Нет изящества. Она часто думала – если я не буду думать об этом, как о тепле… но никогда не заканчивала эту мысль действием. Но мамы тут нет, а смерть есть, и ее отец – единственный в мире человек, который ее любит, даже пусть его любовь окутана страданием. И потому она кладет руки на пятку гарпуна.

– Не шевелись, папа.

– Ч…то? – Джиджу трясет, но он быстро слабеет. Хорошо. Сосредоточение Нэссун никто не прервет. Она кладет свободную руку на его ногу – поскольку ее орогения всегда отказывалась замораживать ее, даже когда она не могла ее полностью контролировать, – и закрывает глаза. Под жаром вулкана есть что-то еще, рассеянное среди завихрений движений, пляшущих внутри земли. Легко манипулировать волнами и теплом, но трудно даже уловить это, другое, может, потому мама и учила Нэссун вместо этого искать волны и тепло. Но если Нэссун сумеет схватить это другое, более тонкое и деликатное, но более четкое, чем волны и жар… если она сможет превратить это в подобие острого края и отшлифовать до бесконечной тонкости и провести этим через древко как…

Слышится короткий свистящий вздох воздуха между ней и Джиджей. Затем крепление цепи на гарпуне слетает, срезанные грани металла блестят, как зеркало на дневном свету.

Облегченно выдохнув, Нэссун открывает глаза. И видит, что Джиджа, напрягшись, смотрит куда-то ей за спину со смесью ужаса и вызова на лице. Нэссун испуганно оборачивается и видит за спиной того человека с ножом.

У него черные прямые арктические волосы до пояса. Он настолько высок, что она чуть не падает на попу, запрокинув голову, чтобы посмотреть на него. Или, может, это от внезапной усталости? Она не знает. Мужчина тяжело дышит, и его одежда – домотканая рубаха и на удивление опрятные старые брюки со стрелкой – щедро заляпаны кровью, стекающей со стеклянного кинжала в его правой руке. Он смотрит на нее глазами, блестящими ярко, как срез металла, и его улыбка почти режущая.

– Привет, малышка, – говорит он пялящейся на него Нэссун. – Отличная работа.

Джиджа пытается пошевелиться, продвинуть ногу по древку гарпуна, и это ужасно. Слышится безуспешный скрежет кости о металл, и из его груди толчками выходит мучительный крик. Он судорожно хватается за Нэссун. Нэссун хватает его за плечо, но он тяжелый, а она устала, и с внезапным ужасом она осознает, что у него не хватит сил сразиться с человеком со стеклянным ножом, если придется. Плечо Джиджи дрожит под ее рукой, и почти так же дрожит она сама. Может, потому никто не использ

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.