* * *
Когда в зале зажегся свет, Эйч Ти уже смотрел на Сэма.
– Потрясающе, правда?
Сэм не знал, что сказать. У него голова пошла кругом. Возможно, всему виной был джин. Но было также что-то глубоко пугающее в просмотре тридцати лет жизни – жизни твоего собственного ребенка, – сжатых в несколько минут.
– Что это было? – в конце концов спросил Сэм. – Юридическая фирма? Рекламное агентство?
– Разве это имеет значение?
– А разве нет?
Эйч Ти развернулся лицом к Сэму, чтобы уточнить свое замечание.
– Сэм, не думайте, у нас нет хрустального шара. Это просто «проекция» – тщательно просчитанная, подкрепленная статистическими расчетами, – но тем не менее всего лишь предположение. Она рассчитана на то, чтобы дать вам представление об общих контурах жизни Даниэля, без указаний конкретных деталей. Поэтому что это было, юридическая фирма или рекламное агентство? Мы не знаем. Но, с учетом его генетической структуры и вероятного воспитания, мы с большой долей уверены в том, что, окончив довольно престижный гуманитарный колледж, этот Даниэль устроится на работу в крупную фирму в большом городе. Так что вы правы, это юридическая фирма, консультационная компания, рекламное агентство. В Чикаго, Атланте или Сан-Франциско. Это переменные величины, но независимо от того, какой именно выбор сделает Даниэль, в конечном счете его жизнь сложится примерно одинаково. Но давайте не будем застревать в мелочах. Что вы думаете в общем?
– Вначале все было очень хорошо, – помолчав, признался Сэм. – Мне понравился нарисованный образ. Но было очень тяжело смотреть, как Даниэль дожил до тридцати лет, добившись столь малого. Я имею в виду, в профессиональном плане.
– Разумеется, – кивнув, согласился Эйч Ти, принимая подобающее серьезное выражение. – Это классический провал во втором акте.
Он продолжал кивать.
– Что вы хотите сказать? – нахмурился Сэм.
– Ну как же, вы сами знаете. Провал во втором акте – после уверенного начала человек сталкивается лицом к лицу со своими собственными ограничениями.
– Это обязательно?
Эйч Ти пожал плечами, показывая, что правила устанавливает не он.
– В определенном смысле это неизбежно. Все мы рождаемся с какими-то сильными сторонами, которые в идеале подпитывают наши родители, а затем укрепляет образование и общение с нашим окружением. Однако эти сильные стороны необязательно помогают нам в любых обстоятельствах на всех этапах жизни. Мы растем и входим в новые условия, и внезапно наши сильные стороны начинают мешать нашему продвижению вперед, что, в свою очередь, может вызывать разлад в доме. Оказавшись в подобной ситуации, мы рано или поздно вынуждены принять тот факт, что тот подход к жизни, который был у нас в прошлом, больше не является эффективным. Точно так же, как Даниэль сталкивается с тем, что его доброжелательная предрасположенность, так помогавшая ему в молодости, теперь не приносит ему пользы, когда он работает в крупной фирме, пронизанной духом соперничества.
Эйч Ти снова перешел на воодушевленный тон.
– Так вот, некоторые люди, столкнувшись с таким откровением, могут попытаться превратить себя в тех, кем они не являются. Что мне очень нравится в выборе Анни, так это то, что данный вариант Даниэля с самого начала принимает себя таким, какой он есть. Вместо того чтобы менять себя, он меняет свое окружение. Он забирает свою семью и перебирается в мир, в котором его жизненные ценности больше соответствуют пути к счастью. Мы ведь то, кто мы есть, правильно? И нет смысла заталкивать себя в гору.
«Заталкивать себя в гору…»
Услышав эту лаконичную фразу, Сэм, вместо того чтобы привязать ее к Даниэлю, поймал себя на том, что думает о своей жене. Анни училась в престижном гуманитарном колледже – похожем на изображенный в «проекции», – в котором специализировалась на английской литературе и защитила диплом по божественной неопределенности в поэзии Эмили Дикинсон[13]. И хотя затем она окончила юридический факультет университета и устроилась в навороченную фирму, в последнее время она, похоже, стала находить больше удовольствия в своих увлечениях, чем в работе. Быть может, выбирая эту «проекцию», Анни выражала сожаление о той жизни, которую они выбрали для себя в крупном городе, а не в каком-нибудь пасторальном поселке?
Эйч Ти внимательно следил за Сэмом, изучая выражение его лица.
– Ну что скажете? Вы готовы ко второй «проекции»? Или желаете немного прерваться?
– Нет, все в порядке, – заверил его Сэм. – Я готов.
– Замечательно.
Вторая «проекция»
Когда свет погас, Сэм допил джин с тоником. И снова на экране погас логотип «Витека» и появилось имя «Даниэль», после чего начался фильм. На этот раз закадровый текст читал мужчина.
«С самого своего рождения Даниэль прислушивался только к своим собственным желаниям…»
После кадров спеленатого младенца со сморщенным личиком последовали короткие сюжеты. Четырехлетний Даниэль с жаром, словно он всесторонне обдумал этот вопрос, объясняет, что сейчас ему спать не надо. В пятнадцать лет Даниэль спрашивает у преподавательницы по литературе: «Мы сейчас читаем «Тома Сойера» и «Великого Гэтсби» только потому, что вы сами читали их в школе?» В двадцать один год Даниэль стоит в кабинете декана колледжа, желающего знать, почему он не пришел на экзамен по политической экономике.
– Потому что я писал стихи, – небрежно отвечает Даниэль.
– Разве это не могло подождать?
– Подождать чего?
На экране декан хмурится, но в зрительном зале Сэм смеется.
Теперь Даниэль сидит в том же самом фургоне, что и в первой «проекции», но вместо хорошенькой блондинки рядом с ним на сиденье старенькая пишущая машинка. Когда он отъезжает, вдалеке видны его однокурсники в мантиях, подбрасывающих в воздух шапочки. Даниэль проезжает по тому же самому мосту и оказывается в том же самом городе. Он заходит в то же самое шестиэтажное здание с пишущей машинкой в одной руке и холщовой сумкой в другой, ни перед кем не придерживая дверь. И снова Даниэль приходит к «Сентрал-Тауэр» и смотрит на написанный на бумажке адрес. Однако теперь, окинув взглядом сверкающий фасад небоскреба, он бормочет: «Да пошло все это!..» Швырнув бумажку в урну, он проходит мимо, засунув руки в карманы.
Внезапно мы слышим характерные вступительные аккорды «Словно перекати-поле» Боба Дилана[14]. Под звуки музыки на экране монтаж, показывающий жизнь Даниэля в городе: он моет посуду в китайском ресторане, выпивает в какой-то забегаловке в компании забулдыг, далеко за полночь стучит на пишущей машинке в своей однокомнатной квартире и, наконец, отправляет рукопись, которая, попав на чей-то стол, удостаивается односложного ответа: «Отклонить».
Под гимн Дилана образы повторяются: мойка посуды, выпивка, печатание на машинке, отклонение. Когда серия повторяется в третий раз, музыка затихает, и мы слышим, как хозяин ресторана делает Даниэлю выговор. «Да пошел ты», – говорит Даниэль и швыряет фартук на пол. В забегаловке, где он торчит со своими дружками, появляются прилизанные молодые парни. Когда один из них делает Даниэлю замечание, что здесь курить нельзя, тот разбивает ему в кровь нос. А когда через минуту вышибала выбрасывает его на улицу, Даниэль кричит ему вслед: «Да пошел ты!..»
Помимо воли Сэм отметил с родительским беспокойством, что Даниэль, после того как бросил колледж, произнес всего три фразы, и все три приблизительно одного и того же содержания.
Следующий кадр: Даниэль сидит в оцепенении перед пишущей машинкой со свисающей с губы сигаретой, рядом бутылка бурбона и еще одна законченная рукопись. После неуютной паузы Даниэль печатает несколько слов и вынимает страницу из машинки. Крупным планом показывается название его новой книги: «Да пошла ты, Америка». Но на этот раз рукопись, попав на чей-то стол, получает одобрительное: «Купить».
Далее смена сюжетов ускоряется. Работает типографский пресс. В книжном магазине складывают стопки книг под вывеской: «Сногсшибательный бестселлер». В роскошной гостинице в Беверли-Хиллз Даниэль пожимает руку знаменитому кинопродюсеру, который только что купил у него права на экранизацию книги. После премьеры он выходит из кинотеатра под руку с актрисой, снявшейся в главной роли. В Голливуде риелтор вручает ему ключи от роскошного особняка в стиле модерн. Когда Даниэль входит в дом, камера показывает панораму холмов и рекламный щит с афишей «Да пошла ты, Америка». На дальнем плане сгущаются мечущиеся тучи. Несколько раз день сменяется ночью и наоборот, и на рекламном щите появляется афиша продолжения «Да пошла и ты, Европа».
Теперь на экране бульвар Сансет, по которому Даниэль поздно ночью мчится в дорогом кабриолете, виляя из стороны в сторону. На горном серпантине он врезается в почтовый ящик перед собственным домом, после чего, шатаясь, бредет мимо выстроившихся в ряд роскошных автомобилей, не обращая внимания на разбитый в кровь лоб. В особняке в разгаре беспорядочная пьянка, судя по всему, продолжающаяся уже несколько дней. Даниэль хватает в баре бутылку бурбона, уходит к себе в комнату, садится на кровать и отпивает из горлышка солидный глоток.
Утро. Крупный план лица Даниэля: следы похмелья, щетина, на лбу засохшая кровь. Камера отъезжает назад, показывая, что он лежит на полу. Когда его налитые кровью глаза открываются, он замечает в темноте под кроватью громоздкий силуэт. Даниэль прищуривается, и силуэт оказывается в фокусе. Это пишущая машинка. У Даниэля на лице появляется хитрая усмешка.
Экран гаснет.
* * *
На этот раз когда зажегся свет, уже Сэм смотрел на Эйч Ти.
– Вы шутите?
Эйч Ти опешил от его тона.
– Это вы о чем?
– Анни видела это? – указал на экран Сэм.
– Разумеется, видела. Она выбрала эту «проекцию». Это задело какую-то струну у нее в душе.
– Задело струну!
Эйч Ти чуть повернулся в кресле.
– В чем дело, Сэм? О чем вы думаете?
– Данная «проекция» дает ясно понять, что этот Даниэль жалок.
– Ну хорошо, – кивнув, согласился Эйч Ти. – Но мне бы хотелось взглянуть на все несколько иначе. Вы абсолютно правы в том, что, учитывая характер успеха Даниэля, его жизнь наполнилась пустой роскошью и лживыми отношениями. Однако именно пустота своей жизни и позволяет ему увидеть ситуацию такой, какая она есть.
– И это должно согреть мне душу.
– Ну конечно! – Крутанувшись в кресле, Эйч Ти развернулся к кинопроекторской. – Эй, Гарри, верни последний кадр.
На экране снова появилось помятое лицо второго Даниэля.
– Сэм, вы видите эту улыбку? Неужели она не вызывает у вас зависть? Я хочу сказать, Даниэлю только что явилось видение того, что является важным в жизни. Я обожаю визуальный подтекст этого кадра, потому что куда сейчас смотрит Даниэль? На свою пишущую машинку! Все те годы, что он вкалывал на кухне, жил в дешевой квартире, писал книги, которые никто не хотел читать, он испытывал нужду и отвержение, но при этом у него также были свобода и внутренняя целостность. – Эйч Ти удовлетворенно покачал головой. – Полагаю, мы можем предположить, что его жизнь сделает потрясающий поворот.
Сэм смотрел на застывшее лицо Даниэля, думая о своем. Что мог означать тот факт, что Анни выбрала именно эту «проекцию»? В определенном смысле Сэм не мог не принять ее на свой счет. Он тоже поступил в гуманитарный колледж, где на первом курсе изучал Шекспира и баловался стихами – как и все остальные. Но затем он выбрал своей специальностью экономику и защитил диплом по Джону Мейнарду Кейнсу[15]. Но можно ли его из-за этого считать предателем? Был бы он более свободным и внутренне цельным, если бы мыл посуду и жил в однокомнатной квартире?
– Вы готовы к третьей «проекции»? – спросил Эйч Ти.
– Я готов ко второму стакану джина с тоником.
Эйч Ти, до того неизменно готовый удовлетворить любую прихоть клиента, замялся.
– Вы точно хотите еще один?
– Абсолютно точно.
– Как я вам уже говорил, Сэм, один стакан алкоголя повышает степень восприятия, однако мы заметили, что второй стакан может ее понизить.
– Думаю, я как-нибудь с этим справлюсь.
Эйч Ти, словно хороший адвокат, выразил без слов дружескую озабоченность.