— Господа… Многие в этом городе знают меня как прямого и честного человека, которому пришлось в свете сложившихся обстоятельств — не благодаря происхождению и титулу, — а в силу ежедневного праведного труда добиться уважения в обществе. Я знаю, что достопочтенные граждане Аугуста ценят трудолюбие. Знаю, что истинные хозяева — это не те, которые волею обстоятельств стали называться таковыми, а те, которые с рассвета до заката приумножают славу и достаток нашего города. Я с первых дней перестройки сего особняка находился здесь и хочу представить вам истинную хозяйку таверны. — Легонько дёрнул Наташу за руку. Та встрепенулась, с трудом переводя дыхание, глядя перед собой. — Только благодаря Вэлэри Ольес этот старый дом стал тем, что вы видите сейчас. Благодаря её усилиям, бессонным ночам, фантазии и энергии город приобрёл достойное место для отдыха усталых путников. Здесь вы найдёте лучшую кухню, чистое бельё и идеальный порядок в покоях. И если меня спросят, где остановиться в Аугусте на ночлег, я без промедления отвечу: «У Вэлэри, в таверне «Пять звёзд».
— А кто же тогда получается господин нотар, наш достопочтенный Эрих Фрейт? Разве не он приобрёл данный участок с домом?
Она посмотрела на невысокого обрюзгшего мужчину лет шестидесяти с цепким въедливым взором, тройным подбородком и львиной седой шевелюрой, стоящего за спинкой стула с сидящей на нём высокой и неестественно прямой худощавой женщиной в платье светло-серого цвета. Единственное украшение — квадратная фибула в виде пряжки, украшенная жемчугом и бирюзой, стягивала на плече края тёмной накидки.
— Господин судья, — Корбл почтительно поклонился, — никто не умаляет роли господина нотара. Но хочу заметить, что фрейлейн Ольес к тому же вложила в сие дело немалую денежную сумму. Мне бы хотелось, чтобы все мы, собравшиеся здесь, пользуясь данным нам Правом публично признали Вэлэри Ольес совладелицей таверны многоуважаемого нотара.
— А имя-то девицы фламандское, — раздался мужской голос из заднего ряда. — Она не уроженка наших мест и не может по нашему Праву ни на что претендовать в оном городе.
— И не только в городе, — поддакнули несколько голосов, — во всей Швабии. Фландрия находится в зависимости от Франции, и никак не Германии.
Наташа готова была провалиться сквозь землю. Опустив глаза, осторожно выдёргивала руку из мёртвого захвата пальцев Уца. Ну, кто мог предположить, что взбредшее в голову первое попавшееся имя сыграет с ней такую злую шутку? Кто мешал ей назваться Брунгильдой Штирлиц, например, или Тильдой Швайгер?
В ушах стоял неодобрительный нарастающий гул голосов. Девушка чувствовала удушье от хлынувшего потока негатива в её сторону. Чему удивляться? Чужаков не любят нигде.
— Пришлая…
— Фламандка…
— С претензиями…
Недовольный ропот толпы крепчал, грозя вылиться в неконтролируемый приступ агрессии.
— Господа, прошу тишины! — раздался голос Витолда фон Шоленбурга.
Как по мановению волшебной палочки все умолкли, и рядом с Наташей выросла высокая фигура королевского палатина. Сейчас её признают шпионкой или кем-нибудь ещё, что упростит задачу Эриху и самому пфальцграфу.
— Многие из вас помнят имя Манфреда фон Россена — одного из последних высокородных и уважаемых пфальцграфов нашего монарха, — без предисловий начал он.
Девушка вздрогнула. Она не ослышалась? Чувствуя усиление хватки Корбла, вскинула полные слёз глаза на Витолда, прикусывая щёку изнутри, чтобы не разреветься.
Мужчина посмотрел на неё ровным спокойным взором, как будто произносил обыденную скучную речь в суде:
— Так же многие из вас помнят историю, связанную с гибелью жены и дочери фон Россена. Так вот, у меня есть все основания полагать, что перед нами дочь пфальцграфа — Вэлэри фон Россен, пропавшая двадцать лет назад.
Приглашённые «сливки общества», бывшие свидетелями давно минувших событий, недоверчиво зашептались.
— Не может быть…
— Как же…
— Столько лет…
Витолд повысил голос:
— Надеюсь, достопочтенные господа не сомневаются в том, что уж если об этом говорю я, то это не подвергается сомнению. Мои осведомители не ошибаются никогда, а моя репутация безупречна. Теперь остаётся услышать, почему пфальцграфиня из знатного рода живёт под чужим фламандским именем? — Несмотря на то, что свою короткую речь палатин произнёс бесстрастным тоном, в его голосе проскочили нотки заинтересованности.
Наташа забыла, как дышать. Она ожидала всего, чего угодно, только не этого. Она должна сию минуту рассказать притихшему «собранию» убедительную историю о том, почему назвалась чужим именем. И это должна быть история не о Шамси и его больном сыне, не о том, как он её, обобрав, бросил в придорожной таверне, и она, сгорая от стыда, представившись фламандкой, была вынуждена поехать в поместье к Корблу, чтобы заработать денег на возвращение домой. Её будут судить. А судьи — городской и королевский — вот они, на месте.
Десятки глаз смотрели на неё. Девушка вышла на середину крыльца. Лицо горело, сердце было готово вырваться из груди.
— Уважаемое собрание… Уважаемые господин судья и господин… палатин… Заранее прошу прощения, если скажу что-то не так. Мои помыслы чисты и я никого не хочу обидеть. Да, мне посчастливилось выжить в ту роковую поездку в Кёльн, куда меня с мамой отправил погостить папа. — Прерывистое дыхание выдавало волнение. Она прижала руку к груди, унимая частое сердцебиение. — Я была слишком мала, чтобы помнить подробности произошедшего. Но имя своё всё же сумела вспомнить. Чего не скажешь об остальном. Иногда память возвращается ко мне и отдельными ужасными обрывками напоминает о тех страшных событиях. — Замолчала. Говорить стало трудно. Она заново переживала то, что хотелось похоронить в глубинах памяти. Горло сдавило, словно клещами. — Не знаю, почему нурманы решили избавиться от меня. Возможно, я была больна и умирала. Этого не помню… Дальше помню чужую небогатую бездетную семью: женщину с добрыми глазами и мужчину с тёплыми объятиями. Они заменили безымянному несчастному больному ребёнку мать и отца, дали заботу и любовь, дали своё имя. — Наташа вздохнула. Тяжело, протяжно, слыша в наступившей тишине ответные всхлипы. Её слушали. Ей сочувствовали. Надежда, что всё не так уж плохо, окрылила, голос окреп. Сжала в руках носовой платок. — Опущу время своей счастливой жизни в приёмной семье и то, как почти год назад, после смерти приёмных родителей, приехала в вашу страну в поисках счастья. Стоило оказаться в родных местах, и ко мне постепенно стала возвращаться память. Я вспомнила своё полное имя и то, как мама заставляла его учить. Вспомнила отца и нашла его с малолетней сестрой, больного и умирающего, в разорённом поместье. Чем я могла помочь своей вновь обретённой семье? Помогала, чем могла, став помощницей отцу. Вскоре он умер. Мы с сестрой остались одни. Кому нужны две бедные девицы, унаследовавшие разорённое хозяйство и непомерные долги, которые честь велит вернуть? — Обвела взором городскую знать. Что они могут знать об этом? Богатый никогда не поймёт бедного. — Тогда я, определив сестру на временное пребывание в монастырь и забрав то немногое золото, оставленное приёмными родителями, а также то, что удалось собрать отцу для скудного приданого сестры, отправилась в большой город. Воспользовавшись именем, данным мне фламандскими родителями, нанялась к господину Фрейту помощницей для работы в этой таверне, вложив в общее дело всё, что у меня было, рассчитывая в скором времени заработать и начать погашение долгов. Почему называюсь другим именем? Оно тоже моё. — Остановила взор на пфальцграфине Ретинде фон Ашберг, получив в ответ одобрительный кивок и поддерживающую улыбку. — У меня нет причины его стыдиться. Приёмные родители были прекрасными, честными, трудолюбивыми и справедливыми людьми. У меня два имени, между которыми мне трудно выбирать. Я решила, что безвестной Вэлэри Ольес будет безопаснее и проще заниматься тем, чем не подобает заниматься высокородной пфальцграфине. На моём иждивении сестра, о судьбе которой я должна позаботиться. На моей совести долги, которые я должна вернуть. Это и есть дело моей чести.
Поднесла платок к лицу, пряча в нём ослеплённые послеобеденным майским солнцем и покрасневшие от переполнявших слёз глаза. Стало слышно, как носятся пчёлы над клумбой с пёстрыми цветами, как хлопают двери в холле и встревожено ржут кони в конюшне. От одиночных сухих хлопков и разразившимся за ними шквалом рукоплесканий, встрепенулась. Голова кружилась от последовавших вслед за этим поцелуев рук, реверансов, смешанных с поздравлениями и пожеланиями удачи и успехов в начатом деле.
Слышался бодрый голос Эриха, приглашающий гостей пройти в обеденный зал. Желающим осмотреть покои для отдыха, предлагалось проследовать далее по коридору или подняться на второй этаж. Безликая толпа, задерживаясь и следуя мимо Наташи, проходила в холл, растекаясь там по обширной площади таверны.
Качнувшись и развернувшись, девушка уткнулась в плечо Гоблина, пряча лицо, чувствуя лёгкое похлопывание по спине:
— Ну-ну, Умертвие… — гундосил он, шмыгая крючковатым носом. — Ты это заслужила.
— Умертвие? — услышала над собой недоумённое.
— Да, господин палатин, — последовал тихий смешок. — Как есть Умертвие. Видели бы вы её в день нашей встречи.
Пфальцграф скосил прищуренные глаза на её покрасневший припухший носик:
— Позвольте мне украсть у вас госпожу пфальцграфиню для срочного разговора.
От серьёзного без тени улыбки голоса королевского судьи у Наташи закололо между лопатками.
— Разрешите мне привести себя в порядок, — отвела взор, делая мелкие шажки в сторону распахнутых дверей в таверну. Ей требовалось время для размышления. Поведение Витолда загнало её в тупик. Какую цель он преследовал, выставив её перед Собранием? Если порыв Корбла не требовал объяснений, то пфальцграф оставался для неё загадочной фигурой.
Мужчина окинул её недоверчивым взором, беря под локоток, сжимая и давая понять, что сопротивление бесполезно:
— Мне нужно поговорить с вами. Здесь и сейчас.
— Хорошо, — не стала упорствовать. Она выслушает его сиятельство. Всё же, благодаря ему — хоть и пришлось пережить не очень приятные минуты — ей удалось выиграть неравную борьбу с Эрихом за право собственности, и теперь она могла спать спокойно. Это дорогого стоит.
Смотрела на стремительно приближающуюся к ним Хельгу, за которой спешил нотар.
— Вэлэри, — графиня радостно улыбнулась, обнимая подругу, поглядывая на палатина, заложившего руки за спину, — как я рада за тебя! Теперь ты можешь ходить с гордо поднятой головой. Твой отец гордился бы тобой.
Рядом послышался виноватый голос Эриха:
— Вэлэри, прости… Я сам намеревался представить тебя как хозяйку, но гер Уц опередил…
— Потом, Эрих, потом, — мягко перебила его Хильдегард. — Лучше займись гостями. А мне нужно вернуться к Лотэйру.
— Не представляю, как я справлюсь с этим без Вэлэри, — губы нотара растянулись в наигранной улыбке. Он осторожно взглянул на пфальцграфа, вперившего в него недовольный немигающий взор. — Посмотрите, что там творится. — Отклонился в сторону, как бы оправдываясь, давая возможность заглянуть за его спину в обеденный зал.
— Вы не можете ненадолго отложить ваш разговор? — с надеждой в голосе спросила Наташа, с беспокойством поглядывая на Витолда, устремляясь в сторону столов.
Глава 26
Таверна, открыв свои широкие двери, встречала гостей умопомрачительными запахами приготовленных блюд.
Нескончаемый людской поток быстро заполнил немалое пространство обеденного зала. Остановившись у фуршетных столов, составленных в несколько длинных рядов — давая возможность подойти к ним с двух сторон, — приглашённые озадаченно рассматривали на подносах и блюдах красиво оформленные холодные закуски, не рискуя прикоснуться к ним. Высокие стопки дощечек и плоских медных тарелок, помещённых с краю, оставались невостребованными. И лишь привычный вид кувшинов с вином, элем и медовухой да стоящие рядком кубки, не вызвали у них недоумения.
Столы ломились от блюд. Чего там только не было!
Взор притягивали ровные ряды небольших открытых бутербродов и канапе с говяжьим, куриным и сырным паштетом, украшенные веточками молодой зелени.
Необычностью исполнения поражали яйца, фаршированные жареным луком, рыбной массой, грибами, жёлтым сыром и зелёным луком, а так же ветчиной и корейской морковью. Их бледно-розовые и светло-фиолетовые мраморные половинки вызвали острый интерес. Для окраски белка Наташа использовала отвар свёклы и смородиновый сок.
Салат с копчёной курицей и грибами, разложенный в тарталетках из песочного теста выглядел диковиной.
От румяных блинчиков со всевозможными начинками: из яиц и зелёного лука, из грибов и риса, капусты и яиц исходил аромат, от которого выделялась слюна и урчало в желудке.
Невозможно было отвести глаза от мясной нарезки, поданной на деревянных дощечках и украшенной розочками из отварной моркови и свёклы.
Горячие бутерброды с мясным фаршем, яйцом, луком и чесноком…
Слоёные волованы с сыром…
В низких керамических порционных сосудах нежно поблёскивал соус: майонез, чесночный, грибной, бешамель.
Огромный серебряный поднос с рольмопсами собрал вокруг себя любопытных горожан.
— Что это?.. — рассматривали они миниатюрные рулетики.
— Это съедобно?.. — принюхивались.
— Сельдь, что ли?.. — сомневались.
Для будущего меню — с возможностью отведать приглянувшееся — рекламировались различные яства. На прилавке-витрине — столе с двойной полкой над столешницей для выкладки и демонстрации порционных блюд — были выставлены мисочки с салатами, первыми и вторыми блюдами, запеченное в горшочках мясо с овощами. Пробу одной небольшой порции предлагалось оплатить.
Десерт… Пирожные с кремовой и фруктово-ягодной начинкой, печенье медовое, сахарное, песочное, кексы, фигурные пряники…
Казимир, усвоив новые знания, почерпнутые от хозяйки, стараясь ей угодить, превзошёл себя, представив на всеобщее обозрение шедевры их совместного кулинарного искусства: невиданной формы булочки с повидлом, творогом, сыром.
Наташа очень рассчитывала на присутствие детей, но по непонятной причине господа пришли без них. «Наверное, так надо», — решила она, переключаясь на заметно нервничающего Эриха. Горячо зашептала:
— Да они просто не знают, что делать со всем этим изобилием. — Поглядывала на Витолда, не спускающего взора с угощения. — Ничего не может быть лучше личного примера. Помоги гостям наполнить кубки вином и показывай, как правильно есть всё это. Напомни, что у нас самообслуживание. — Подвела нотара к ближайшему столу. — В конце концов, толкни речь за здравие монарха. — Дёрнула его за рукав, кивнув в сторону: — Посмотри на Хельгу. Её пример не остался незамеченным.
Эрих, привлекая внимание приглашённых, призвав мужчин выпить за здоровье короля, под громогласное одобрение переместился к следующему столу, собственноручно демонстрируя, что и как делать.
Гости освоились быстро. После первых выпитых бокалов вина и медовухи, мужчины оживились. Разговоры стали громче. Со всех сторон раздавался смех, шутки. Звенела посуда.
Фиона, раскрасневшаяся от оказываемого ей внимания, стоя за прилавком-витриной и принимая плату за порционные салаты и горячие блюда, сосредоточенно считала сверкающие монеты, ссыпая их в кошель на поясе.