С усилием надавила на налившуюся фиолетовую шишку на лбу.
Яробор, не шевельнувшись, поморщился, вдыхая запах, исходящий от салфетки.
— Горло саднит, — прошептал хрипло, потирая шею с отпечатками пальцев кузнеца, поглядывая на кувшин.
Девушка, молча, подвинула вино. Достав из кармана маленькую баночку с «волшебной» мазью, перекатывала её на ладони, глядя, как он жадно пьёт, словно только что умирал от жажды, как двигается его сильный гладкий кадык на небритой шее, рассыпавшиеся длинные волнистые шелковистые волосы беспорядочно покрывают плечи, а глаза неотрывно следуют за стекляшкой на её ладони. Поставив её на крышку сундука, не спеша сняла со стены фонарь. Царящую тишину нарушил шелест платья и мягкий щелчок откидной крышки серебряной зажигалки. Фитиль свечи занялся ровным бездымным пламенем.
Раб не издал ни звука. Он не чувствовал вкуса крепкого вина, следя за действиями пфальцграфини. Его внимание снова приковала стеклянная ёмкость, появившаяся в её руках. Вернув кувшин на сундук, он смотрел, как она ловко крутанула крышку, бросив на ложе. Набрав на палец мази и устроившись между его разведёнными коленями, опершись локтями на грудь, приблизила своё лицо к его. Легко коснувшись заросшей щетиной щеки, повернула его голову в сторону светильника. Пальчик нежно заскользил по контуру распухших губ.
Он моргнул, сглотнув застрявший в горле ком, тихо выдохнул:
— Наташка… — Жёлто-зелёные глаза захмелевшего Яробора подёрнулись туманной поволокой. Рука легла на её талию, прижимая к себе, чувствуя, как острые локти девы впились в грудь, не позволяя приблизиться.
— Вэлэри. — Поправила жёстко, надавив на рану на его губе, от чего она болезненно дёрнулась. Выпитое на дегустации вино жаром разливалось по венам. Щёки пылали огнём. Стальной обруч захвата мужских рук не позволял отстраниться ни на сантиметр, медленно преодолевая её сопротивление. — Через несколько дней я избавлюсь от тебя. — Шепнула в его лицо, неодобрительно щурясь.
Русич, отпустив её, вздохнул:
— Я не смогу вернуть тебе долг.
— Когда-то ты спас мне жизнь. — На его порыв что-то возразить, подняла руку, останавливая. — Иногда мне казалось, что лучше было бы умереть. Ты ведь до сих пор считаешь меня самозванкой. — Собиралась с мыслями. Возможно, момент для исповеди выбран не совсем удачно, но что-то толкало её на это откровение. Наташка… Он сказал: «Наташка». Забытое звучание имени, с которым она выросла, воскресило воспоминания, со скоростью света проскочившие перед мысленным взором: детство, отрочество, юность… — Мне было четыре года, когда мой отец пфальцграф Манфред фон Россен отправил меня с матерью из Аугуста в Кёльн погостить к родне. Там мы попали в плен к нурманам. Во время шторма меня выбросило в море. Дальше помню себя в другом времени. Там я прожила двадцать один год и прошлым летом, наверное, погибла в аварии, очнувшись на берегу реки в этом столетии. Случайно вышла к обозу графини Юфрозины Атале Дригер, невесты сына графа фон Бригахбурга и с нею прибыла в его замок. Потом нашёлся мой отец. Ты знаешь… Яробор, ты тоже побывал в каком-то времени. И скорее всего, очутился там после погружения в воду в подвале графского замка…
Русич, внезапно отвернувшись от неё, опрокинулся на кровать, от чего та заскрипела, и, поджав ноги, отвернулся к окну. Тяжёлый шумный вздох всё сказал за него.
Наташа продолжила:
— Я ждала тебя. Ты не вернулся. Потом я надеялась, что ты найдёшь меня в поместье отца. Потом решила, что ты давно дома. — Мужчина лежал неподвижно, уткнувшись лицом в подушку, не выказывая желания говорить. — Только пластическая хирургия способна на такие изменения внешности. Яробор, — позвала, не решаясь подойти ближе, — скажи, права ли я, что проход в… иномирье находится в подвале замка Бригахбурга?.. В каком году ты оказался? Как ты вернулся обратно? Тебя… там… убили?
Он развернулся и уставился в её глаза, удивляясь неожиданному сравнению, пришедшему в голову. Дева, стоящая перед ним внешне напоминала мать Христа, которую он видел на старых потрескавшихся образах: хрупкая, стройная, с большими добрыми, всё понимающими грустными глазами. Он смотрел на неё, как перед казнью смотрят на чудотворную икону.
— Вэлэри… — его голос звучал уверенно, без тени волнения. — Наташка… — Упрямо поправился он. — Я навсегда вычеркнул из жизни эти месяцы. Ничего не было. Когда вернулся, поклялся себе, что ни одна живая душа не узнает о том, где я был и что видел. А клятвы я не нарушаю.
Слова лились ровно и гладко. Перед ней уже не тот немногословный, играющий мышцами удалец, а совершенно другой человек. Глаза излучают ум и потустороннее тайное знание, которым делиться он не собирается ни с кем.
Наташа шла в свою комнату.
Наверное, ей не суждено узнать, есть ли выход из этого времени. Полное игнорирование её вопросов со стороны Яробора насторожило. Связал себя клятвой? Зачем? Что такое он мог увидеть, если даже нет желания поделиться впечатлениями? Не к инопланетянам же он попал?.. Приостановилась, поражённая догадкой. А почему нет? Он мог попасть и в трёхтысячные годы, где нарастить ухо — минутное дело, а по улицам, держась за руки, расхаживают люди и нелюди. Вот и она… Рванёт в замок Герарда, нырнёт в водичку и… опа!.. Здравствуй, новый мир! От незваных мыслей чертыхнулась:
— Этого ещё не хватало. — Машинально крестилась, прощупывая под тканью платья нательный крест. — Совсем нервы расшатались.
За последнюю неделю она окончательно переехала в таверну. Каждый вечер возвращаться в дом Хельги не имело смысла. Рано утром она снова была здесь. Да и чувствовала себя на островке своей законной жилплощади гораздо уютнее и спокойнее, нежели оставаясь гостьей — пусть и желанной, — в доме подруги. Фиона с Гензелем, как и Руди, последовали за хозяйкой. Как ни уговаривала девушка, ведунья отказалась от комфортабельной комнаты, заняв на чердаке одну из предназначенных для прислуги.
— Мне так привычнее, госпожа Вэлэри, — теребила она бахрому тяжёлой изумрудной шёлковой шали, подаренной Наташей и так идущей к её отливающим золотом волосам.
Понимала, чем это было продиктовано. Руди… Он делил соседнюю камору с Казимиром.
Гензель упорствовал долго.
— А Куно? — Его широко открытые глазёнки излучали недоумение. — Он вернётся, а меня нет.
— Его сразу же принесут сюда, — уверяла пфальцграфиня, беспомощно поглядывая на Фиону.
Недавно они обсуждали, куда мог пропасть кот.
— Да куда угодно, — пожимала плечами Рыбка. — Могли собаки порвать или попал под копыта лошади, под колесо телеги.
— Да, был бы жив, давно вернулся бы. — Горестно вздыхала в ответ Наташа. — Что делать будем? Принести ему нового котёнка? Или щенка?
Так и остался вопрос открытым, а Гензель продолжал ждать друга.
* * *
Пристроившись у приоткрытого окна одного из номеров второго этажа, Наташа, оставаясь в тени, изучала аристократов, возбуждённо переговаривающихся перед высоким широким крыльцом таверны. Она никого не знала, не считая Корбла, Элли и семью Хильдегард, прибывшую в полном составе. Показалось удивительным, что её муж Лотэйр принял приглашение и сейчас, прохаживаясь среди приглашённых, присоединялся с разговорами то к одной группе беседующих, то к другой. Его не чурались. Одилия, розовощёкая и взволнованная, от этого ставшая очень привлекательной, в новом модном платье с одолженной у мачехи большой золотой брошью на груди, под неусыпным вниманием компаньонки — тётушки Махтилдис, исподтишка засматривалась на молодых мужчин, явно выискивая среди них знакомых.
Наташа погладила ткань своего скромного тёмно-зелёного глухого платья, впрочем, из недешёвой ткани, коснулась узкого ворота. Мамина брошь с жемчугом подошла бы сюда идеально. Вздохнула: «К чему всё это? Не положено простой бедной девушке выряжаться в золото и жемчуга. Да и не для кого».
А Одилия тем временем оживилась, выпрямилась, расправила плечи и приподняла подбородок. Проследив за её застывшим взором, пфальцграфиня заметила входящих в открытую калитку Витолда с бабушкой, бережно им поддерживаемую им под руку. Стоящие охранники, вытянувшись в струнку, поприветствовали высокопоставленных гостей, задерживая, желающего проскочить за сопровождающими семью пфальцграфа людьми, неказистого человечка в одежде бюргера, требуя от него предъявить приглашение.
Наблюдая за этим, девушка ещё раз похвалила себя за идею с пригласительными.
Пфальцграфиня Ретинда фон Ашберг — высокая, величественная, как и её внук, благосклонно улыбаясь, принимала приветствия городской знати, спешащей засвидетельствовать своё почтение.
Что Одилия? Наташа вернулась к ней. Блондинка вытянула шею и, не спуская глаз с мужественной персоны вельможного пана, потянула тётю Мах… Матильду в его направлении.
— Вау! — Не удержалась от возгласа хозяйка таверны. Одилия не теряет надежды вновь завоевать сердце красавца? А что же он? Подалась вперёд, высматривая, на кого тот обратит внимание.
Усмехаясь, осторожно продолжала смотреть «бразильский» сериал с разгорающимися страстями. Вот так, оставаясь незамеченной, можно узнать многое из жизни вельмож — кто кому симпатизирует, кто кого ненавидит.
Витолд, проводив бабушку и усадив её на один из стульев, образующих ряд перед крыльцом и предназначенных для важных особ, поспешил вернуться к калитке. Уточнив что-то у охранников и благодарно кивнув, оставаясь позади приглашённых, пробежался взором по спинам знати, и начал повторный осмотр, более тщательно изучая женские фигуры.
Наташа хмыкнула. Его сиятельство вёл себя как обычный мужчина, попавший на светское мероприятие.
Направившись к посадкам высокого кустарника и попутно избавившись от навязчивого внимания немолодой расфуфыренной семейной пары, Витолд, заняв за ним боевую позицию, с высоты своего роста, повторно пройдясь по гостям и досадливо поведя головой, словно ему мешал тугой ворот, внимательно обследовал здание таверны, задерживая взор на окнах первого этажа.
Девушка, заметив, что его глаза, метнувшись на уровень второго этажа, приближаются к окну, за портьерой которого она стояла, спряталась за ней. Сделав небольшую щель между рамой и плотной тяжёлой тканью, продолжила наблюдение за «объектом». Исследовав окна второго этажа, вельможный пан, пригладив и без того безупречно причёсанные волосы, поменял дислокацию, выйдя из укрытия и неожиданно столкнувшись с Одилией, раскланялся с ней, поцеловав руку и, вероятно, сделав комплимент. Та потупила взор, промямлив что-то в ответ.
Когда пфальцграф скрылся за углом здания, Наташа раздражённо констатировала: «Пошёл изучать здание с тыла». То, что он появился здесь, да ещё с бабушкой, вызвало не только удивление, смешанное с приятным покалыванием в груди, но и опасение — нужно ли ждать подвоха с их стороны? Чем таверна заслужила такое внимание? Причём, в то его посещение любопытство уже было удовлетворено. Или нет? После второго и последнего визита в свой бывший дом, она никак не ожидала посещения сиятельной семьёй их скромного фуршета.
Зато Эрих, довольный оказанной честью «сливок общества», чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Его приподнятого настроения не портил распухший нос и растёкшаяся под глазами синева, стараниями Наташи припудренная тонкомолотой мукой и не так привлекающая внимание. Он, набегавшись среди гостей, пожав и перецеловав множество рук, стоя на крыльце в обществе герра Уца и городского судьи Христофера фон Шмидта, с особенным благоговением взирал на его жену и герцогиню фон Мидем, пфальцграфиню Ретинду фон Ашберг и других не менее знатных дам, сидящих в первом и единственном ряду. Мелькнуло одеяние вишнёвого цвета, и к ним присоединился всеми уважаемый епископ Эберхард.
Девушка, окинув собравшихся, вздохнула. Она рассчитывала на меньшее количество гостей. Спросив накануне у Эриха точную цифру приглашённых, толка не добилась. Отмахнулся:
— Дай Бог, чтобы половина из них пришла.
Похоже, он просчитался. Следует наведаться в кухню и дать указания по комплектации дополнительных подарков. Благо, что плетёных корзиночек и мешочков для чая заготовлено с запасом.
Внимание привлекло движение на соседнем участке. Через высокий забор сквозь густые заросли запущенного сада просматривалась группа всадников, въехавшая на территорию старинной усадьбы. Наташе докладывали месяц назад, что поместье, наконец-то, приобрело хозяина и тот, исследуя новые владения, наведался к ним. Интересовался у управляющего о цели переустройства соседствующего с ним дома и остался не удовлетворён услышанным.
— С соседями нужно дружить, — со знанием дела сказал Эрих, прописывая у очередного номера в списке приглашённых: «Сосед слева». — Кто бы ещё подсказал, как величают его сиятельство. Наш управляющий не соизволил запомнить имя графа.
Продолжала стоять у окна, вслушиваясь в приветственные слова хозяина таверны. Именно, единственного и настоящего Хозяина недвижимости и всего дела! Под одобрительные кивки и возгласы слушателей, Эрих вдохновенно рассказывал, с чем — ему одному! — пришлось столкнуться, открывая таверну подобного уровня. Наташа горько усмехнулась, перекраивая его слова на всё ещё привычный для неё манер — оказывается, трудоголик-хозяин преодолел массу трудностей и затратил немало сил при освоении нового вида элитной услуги для размещения и питания господ командировочных.
Ничуть не удивилась его неожиданному перевоплощению. Из недавнего дружеского общения с ней и Хельгой посредством согревающего душу «мы», вполне ожидаемо перешёл на выпячивание своего «я»: я решил, я нашёл, я воплотил… Куда исчезло его такое приятное и подкупающее «мы»? Пусть по понятным причинам огласка участия в деле женщин нежелательна. Но можно было хотя бы намекнуть, что ему помогли друзья — скромно пожелавшие остаться за кадром, — без которых не было бы ничего этого. Нет. Сколько она ни прислушивалась, но речь нотара только усилила её подозрения в нечистоплотности Эриха. Тот ещё типчик.
Наташа глянула на Хельгу, ожидая прочесть на её лице хотя бы каплю негодования на сей счёт. Ничего подобного! Она вела себя, словно не имела никакого отношения к данному мероприятию. Оно и понятно. Её новая семья не в курсе, что графиня является совладелицей таверны.
Корбл? Девушка метнула на него затуманенный слезами взор. Он стоял в первом ряду и задумчиво потирал подбородок. Вздохнула. Пусть всё против неё, но она ведь не сдастся и не позволит какому-то пройдохе отжать у неё часть бизнеса? Она обязательно что-нибудь придумает.
Смахнув слезу, обратила внимание на блеснувшую червонным золотом брошь Одилии. Графинька заметно приуныла. Ах, да, где же вельможный пан?
Витолд стоял с краю и, сложив руки на широкой груди, казалось, безучастно рассматривал прилегающий к крыльцу дворик, цепляясь глазами за яркие пятна первых весенних цветов на бордюрных клумбах, окаймлённых небольшими гладкими камешками различных пород.
— Ко всему прочему ещё и пфальцграф, — вздохнула Наташа. — Может выйти так, что предательство Эриха покажется цветочками по сравнению со «старым забытым делом» королевского палатина.
Вчера она до полуночи записывала рецепты в «Поваренную книгу», так условно назвав стопку исписанного пергамента. Всё, что могла вспомнить, заменяя «иномирные» ингредиенты подходящими в этом времени продуктами или вовсе их исключая. Каждый рецепт писала на отдельном листе, раскладывая на столе, давая подсохнуть чернилам. Когда глаза стали слезиться, бросила, решив, что на ближайшую неделю блюд для меню достаточно. Потом она будет пополнять «книгу». И только ровняя рыхлую кипу мягкого тонкого картона, обратила внимание, что записи вела на русском языке. Который был в крови. На котором всё ещё думала и шептала слова в моменты растерянности или гнева. «Так даже лучше, — решила она, махнув рукой, прижимая стопку тяжёлой курильницей в виде округлого домика. — Зато никто не прочтёт».
Девушка делала на кухне последние указания, когда Эрих, схватив её под руку и отведя в сторону, дыхнув в лицо запахом медовухи, взволнованно зашептал на ухо:
— Я не думал, что все они придут…
— Уже догадалась, — отвернулась пфальцграфиня, наблюдая, как Фиона, предварительно понюхав, ссыпает в большую миску перетёртые травы для чая, а Гензель, увешанный — как новогодняя ёлка игрушками — плетёными корзиночками, вынырнув из бокового прохода, направился к длинному столу с подносами, доверху наполненными сдобными булочками и печеньем.
— Тогда я пошёл.
Стащив по ходу движения с подноса первый попавшийся бутерброд и затолкав его в рот, Фрейт направился к выходу, столкнувшись там с управляющим.
Мужчина, кивнув Наташе в сторону выхода и подозрительно быстро опустив глаза, зычно проговорил:
— Хозяйка, вас зовут.
— Куда? — беспокойно отреагировала на его слова.
Недавняя драка между Яробором и Руди, о причине которой она ничего не хотела знать, впечатлила всех работников таверны. Вспомнив, что ей давно не попадался на глаза кузнец, встревожилась. Если эти задиры снова схлестнутся…
Сейчас русич находился в зоне отдыха за углом дома и растапливал мангал для приготовления люля-кебаба и шашлыков, всем своим видом показывая, что делает подобное не впервые. Под крытой беседкой, отделённой декоративной решёткой, увитой диким виноградом, вынесенная туда садовая мебель, расставленная вокруг летней печи, ждала отдыхающих.
— Герр Корбл просил вас выйти на крыльцо, — уточнил управляющий.
Девушка облегчённо выдохнула и, предположив, что торжественная часть закончилась, на ходу снимая передник, поспешила в холл.
И только выйдя на воздух, наполненный ароматным дымком прогорающего очага и попав в молчаливый обстрел сотни любопытных глаз, поняла, что здесь происходит что-то, касающееся и её. Напряжённый приглушённый шёпот собравшихся обдал её вспыхнувшее румянцем лицо. Мерзкая дрожь пробежалась вдоль позвоночника.
Гоблин, развернувшись и схватив её за руку, подтолкнул на полшага вперёд, продолжая говорить:
Яробор, не шевельнувшись, поморщился, вдыхая запах, исходящий от салфетки.
— Горло саднит, — прошептал хрипло, потирая шею с отпечатками пальцев кузнеца, поглядывая на кувшин.
Девушка, молча, подвинула вино. Достав из кармана маленькую баночку с «волшебной» мазью, перекатывала её на ладони, глядя, как он жадно пьёт, словно только что умирал от жажды, как двигается его сильный гладкий кадык на небритой шее, рассыпавшиеся длинные волнистые шелковистые волосы беспорядочно покрывают плечи, а глаза неотрывно следуют за стекляшкой на её ладони. Поставив её на крышку сундука, не спеша сняла со стены фонарь. Царящую тишину нарушил шелест платья и мягкий щелчок откидной крышки серебряной зажигалки. Фитиль свечи занялся ровным бездымным пламенем.
Раб не издал ни звука. Он не чувствовал вкуса крепкого вина, следя за действиями пфальцграфини. Его внимание снова приковала стеклянная ёмкость, появившаяся в её руках. Вернув кувшин на сундук, он смотрел, как она ловко крутанула крышку, бросив на ложе. Набрав на палец мази и устроившись между его разведёнными коленями, опершись локтями на грудь, приблизила своё лицо к его. Легко коснувшись заросшей щетиной щеки, повернула его голову в сторону светильника. Пальчик нежно заскользил по контуру распухших губ.
Он моргнул, сглотнув застрявший в горле ком, тихо выдохнул:
— Наташка… — Жёлто-зелёные глаза захмелевшего Яробора подёрнулись туманной поволокой. Рука легла на её талию, прижимая к себе, чувствуя, как острые локти девы впились в грудь, не позволяя приблизиться.
— Вэлэри. — Поправила жёстко, надавив на рану на его губе, от чего она болезненно дёрнулась. Выпитое на дегустации вино жаром разливалось по венам. Щёки пылали огнём. Стальной обруч захвата мужских рук не позволял отстраниться ни на сантиметр, медленно преодолевая её сопротивление. — Через несколько дней я избавлюсь от тебя. — Шепнула в его лицо, неодобрительно щурясь.
Русич, отпустив её, вздохнул:
— Я не смогу вернуть тебе долг.
— Когда-то ты спас мне жизнь. — На его порыв что-то возразить, подняла руку, останавливая. — Иногда мне казалось, что лучше было бы умереть. Ты ведь до сих пор считаешь меня самозванкой. — Собиралась с мыслями. Возможно, момент для исповеди выбран не совсем удачно, но что-то толкало её на это откровение. Наташка… Он сказал: «Наташка». Забытое звучание имени, с которым она выросла, воскресило воспоминания, со скоростью света проскочившие перед мысленным взором: детство, отрочество, юность… — Мне было четыре года, когда мой отец пфальцграф Манфред фон Россен отправил меня с матерью из Аугуста в Кёльн погостить к родне. Там мы попали в плен к нурманам. Во время шторма меня выбросило в море. Дальше помню себя в другом времени. Там я прожила двадцать один год и прошлым летом, наверное, погибла в аварии, очнувшись на берегу реки в этом столетии. Случайно вышла к обозу графини Юфрозины Атале Дригер, невесты сына графа фон Бригахбурга и с нею прибыла в его замок. Потом нашёлся мой отец. Ты знаешь… Яробор, ты тоже побывал в каком-то времени. И скорее всего, очутился там после погружения в воду в подвале графского замка…
Русич, внезапно отвернувшись от неё, опрокинулся на кровать, от чего та заскрипела, и, поджав ноги, отвернулся к окну. Тяжёлый шумный вздох всё сказал за него.
Наташа продолжила:
— Я ждала тебя. Ты не вернулся. Потом я надеялась, что ты найдёшь меня в поместье отца. Потом решила, что ты давно дома. — Мужчина лежал неподвижно, уткнувшись лицом в подушку, не выказывая желания говорить. — Только пластическая хирургия способна на такие изменения внешности. Яробор, — позвала, не решаясь подойти ближе, — скажи, права ли я, что проход в… иномирье находится в подвале замка Бригахбурга?.. В каком году ты оказался? Как ты вернулся обратно? Тебя… там… убили?
Он развернулся и уставился в её глаза, удивляясь неожиданному сравнению, пришедшему в голову. Дева, стоящая перед ним внешне напоминала мать Христа, которую он видел на старых потрескавшихся образах: хрупкая, стройная, с большими добрыми, всё понимающими грустными глазами. Он смотрел на неё, как перед казнью смотрят на чудотворную икону.
— Вэлэри… — его голос звучал уверенно, без тени волнения. — Наташка… — Упрямо поправился он. — Я навсегда вычеркнул из жизни эти месяцы. Ничего не было. Когда вернулся, поклялся себе, что ни одна живая душа не узнает о том, где я был и что видел. А клятвы я не нарушаю.
Слова лились ровно и гладко. Перед ней уже не тот немногословный, играющий мышцами удалец, а совершенно другой человек. Глаза излучают ум и потустороннее тайное знание, которым делиться он не собирается ни с кем.
Наташа шла в свою комнату.
Наверное, ей не суждено узнать, есть ли выход из этого времени. Полное игнорирование её вопросов со стороны Яробора насторожило. Связал себя клятвой? Зачем? Что такое он мог увидеть, если даже нет желания поделиться впечатлениями? Не к инопланетянам же он попал?.. Приостановилась, поражённая догадкой. А почему нет? Он мог попасть и в трёхтысячные годы, где нарастить ухо — минутное дело, а по улицам, держась за руки, расхаживают люди и нелюди. Вот и она… Рванёт в замок Герарда, нырнёт в водичку и… опа!.. Здравствуй, новый мир! От незваных мыслей чертыхнулась:
— Этого ещё не хватало. — Машинально крестилась, прощупывая под тканью платья нательный крест. — Совсем нервы расшатались.
За последнюю неделю она окончательно переехала в таверну. Каждый вечер возвращаться в дом Хельги не имело смысла. Рано утром она снова была здесь. Да и чувствовала себя на островке своей законной жилплощади гораздо уютнее и спокойнее, нежели оставаясь гостьей — пусть и желанной, — в доме подруги. Фиона с Гензелем, как и Руди, последовали за хозяйкой. Как ни уговаривала девушка, ведунья отказалась от комфортабельной комнаты, заняв на чердаке одну из предназначенных для прислуги.
— Мне так привычнее, госпожа Вэлэри, — теребила она бахрому тяжёлой изумрудной шёлковой шали, подаренной Наташей и так идущей к её отливающим золотом волосам.
Понимала, чем это было продиктовано. Руди… Он делил соседнюю камору с Казимиром.
Гензель упорствовал долго.
— А Куно? — Его широко открытые глазёнки излучали недоумение. — Он вернётся, а меня нет.
— Его сразу же принесут сюда, — уверяла пфальцграфиня, беспомощно поглядывая на Фиону.
Недавно они обсуждали, куда мог пропасть кот.
— Да куда угодно, — пожимала плечами Рыбка. — Могли собаки порвать или попал под копыта лошади, под колесо телеги.
— Да, был бы жив, давно вернулся бы. — Горестно вздыхала в ответ Наташа. — Что делать будем? Принести ему нового котёнка? Или щенка?
Так и остался вопрос открытым, а Гензель продолжал ждать друга.
* * *
Пристроившись у приоткрытого окна одного из номеров второго этажа, Наташа, оставаясь в тени, изучала аристократов, возбуждённо переговаривающихся перед высоким широким крыльцом таверны. Она никого не знала, не считая Корбла, Элли и семью Хильдегард, прибывшую в полном составе. Показалось удивительным, что её муж Лотэйр принял приглашение и сейчас, прохаживаясь среди приглашённых, присоединялся с разговорами то к одной группе беседующих, то к другой. Его не чурались. Одилия, розовощёкая и взволнованная, от этого ставшая очень привлекательной, в новом модном платье с одолженной у мачехи большой золотой брошью на груди, под неусыпным вниманием компаньонки — тётушки Махтилдис, исподтишка засматривалась на молодых мужчин, явно выискивая среди них знакомых.
Наташа погладила ткань своего скромного тёмно-зелёного глухого платья, впрочем, из недешёвой ткани, коснулась узкого ворота. Мамина брошь с жемчугом подошла бы сюда идеально. Вздохнула: «К чему всё это? Не положено простой бедной девушке выряжаться в золото и жемчуга. Да и не для кого».
А Одилия тем временем оживилась, выпрямилась, расправила плечи и приподняла подбородок. Проследив за её застывшим взором, пфальцграфиня заметила входящих в открытую калитку Витолда с бабушкой, бережно им поддерживаемую им под руку. Стоящие охранники, вытянувшись в струнку, поприветствовали высокопоставленных гостей, задерживая, желающего проскочить за сопровождающими семью пфальцграфа людьми, неказистого человечка в одежде бюргера, требуя от него предъявить приглашение.
Наблюдая за этим, девушка ещё раз похвалила себя за идею с пригласительными.
Пфальцграфиня Ретинда фон Ашберг — высокая, величественная, как и её внук, благосклонно улыбаясь, принимала приветствия городской знати, спешащей засвидетельствовать своё почтение.
Что Одилия? Наташа вернулась к ней. Блондинка вытянула шею и, не спуская глаз с мужественной персоны вельможного пана, потянула тётю Мах… Матильду в его направлении.
— Вау! — Не удержалась от возгласа хозяйка таверны. Одилия не теряет надежды вновь завоевать сердце красавца? А что же он? Подалась вперёд, высматривая, на кого тот обратит внимание.
Усмехаясь, осторожно продолжала смотреть «бразильский» сериал с разгорающимися страстями. Вот так, оставаясь незамеченной, можно узнать многое из жизни вельмож — кто кому симпатизирует, кто кого ненавидит.
Витолд, проводив бабушку и усадив её на один из стульев, образующих ряд перед крыльцом и предназначенных для важных особ, поспешил вернуться к калитке. Уточнив что-то у охранников и благодарно кивнув, оставаясь позади приглашённых, пробежался взором по спинам знати, и начал повторный осмотр, более тщательно изучая женские фигуры.
Наташа хмыкнула. Его сиятельство вёл себя как обычный мужчина, попавший на светское мероприятие.
Направившись к посадкам высокого кустарника и попутно избавившись от навязчивого внимания немолодой расфуфыренной семейной пары, Витолд, заняв за ним боевую позицию, с высоты своего роста, повторно пройдясь по гостям и досадливо поведя головой, словно ему мешал тугой ворот, внимательно обследовал здание таверны, задерживая взор на окнах первого этажа.
Девушка, заметив, что его глаза, метнувшись на уровень второго этажа, приближаются к окну, за портьерой которого она стояла, спряталась за ней. Сделав небольшую щель между рамой и плотной тяжёлой тканью, продолжила наблюдение за «объектом». Исследовав окна второго этажа, вельможный пан, пригладив и без того безупречно причёсанные волосы, поменял дислокацию, выйдя из укрытия и неожиданно столкнувшись с Одилией, раскланялся с ней, поцеловав руку и, вероятно, сделав комплимент. Та потупила взор, промямлив что-то в ответ.
Когда пфальцграф скрылся за углом здания, Наташа раздражённо констатировала: «Пошёл изучать здание с тыла». То, что он появился здесь, да ещё с бабушкой, вызвало не только удивление, смешанное с приятным покалыванием в груди, но и опасение — нужно ли ждать подвоха с их стороны? Чем таверна заслужила такое внимание? Причём, в то его посещение любопытство уже было удовлетворено. Или нет? После второго и последнего визита в свой бывший дом, она никак не ожидала посещения сиятельной семьёй их скромного фуршета.
Зато Эрих, довольный оказанной честью «сливок общества», чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Его приподнятого настроения не портил распухший нос и растёкшаяся под глазами синева, стараниями Наташи припудренная тонкомолотой мукой и не так привлекающая внимание. Он, набегавшись среди гостей, пожав и перецеловав множество рук, стоя на крыльце в обществе герра Уца и городского судьи Христофера фон Шмидта, с особенным благоговением взирал на его жену и герцогиню фон Мидем, пфальцграфиню Ретинду фон Ашберг и других не менее знатных дам, сидящих в первом и единственном ряду. Мелькнуло одеяние вишнёвого цвета, и к ним присоединился всеми уважаемый епископ Эберхард.
Девушка, окинув собравшихся, вздохнула. Она рассчитывала на меньшее количество гостей. Спросив накануне у Эриха точную цифру приглашённых, толка не добилась. Отмахнулся:
— Дай Бог, чтобы половина из них пришла.
Похоже, он просчитался. Следует наведаться в кухню и дать указания по комплектации дополнительных подарков. Благо, что плетёных корзиночек и мешочков для чая заготовлено с запасом.
Внимание привлекло движение на соседнем участке. Через высокий забор сквозь густые заросли запущенного сада просматривалась группа всадников, въехавшая на территорию старинной усадьбы. Наташе докладывали месяц назад, что поместье, наконец-то, приобрело хозяина и тот, исследуя новые владения, наведался к ним. Интересовался у управляющего о цели переустройства соседствующего с ним дома и остался не удовлетворён услышанным.
— С соседями нужно дружить, — со знанием дела сказал Эрих, прописывая у очередного номера в списке приглашённых: «Сосед слева». — Кто бы ещё подсказал, как величают его сиятельство. Наш управляющий не соизволил запомнить имя графа.
Продолжала стоять у окна, вслушиваясь в приветственные слова хозяина таверны. Именно, единственного и настоящего Хозяина недвижимости и всего дела! Под одобрительные кивки и возгласы слушателей, Эрих вдохновенно рассказывал, с чем — ему одному! — пришлось столкнуться, открывая таверну подобного уровня. Наташа горько усмехнулась, перекраивая его слова на всё ещё привычный для неё манер — оказывается, трудоголик-хозяин преодолел массу трудностей и затратил немало сил при освоении нового вида элитной услуги для размещения и питания господ командировочных.
Ничуть не удивилась его неожиданному перевоплощению. Из недавнего дружеского общения с ней и Хельгой посредством согревающего душу «мы», вполне ожидаемо перешёл на выпячивание своего «я»: я решил, я нашёл, я воплотил… Куда исчезло его такое приятное и подкупающее «мы»? Пусть по понятным причинам огласка участия в деле женщин нежелательна. Но можно было хотя бы намекнуть, что ему помогли друзья — скромно пожелавшие остаться за кадром, — без которых не было бы ничего этого. Нет. Сколько она ни прислушивалась, но речь нотара только усилила её подозрения в нечистоплотности Эриха. Тот ещё типчик.
Наташа глянула на Хельгу, ожидая прочесть на её лице хотя бы каплю негодования на сей счёт. Ничего подобного! Она вела себя, словно не имела никакого отношения к данному мероприятию. Оно и понятно. Её новая семья не в курсе, что графиня является совладелицей таверны.
Корбл? Девушка метнула на него затуманенный слезами взор. Он стоял в первом ряду и задумчиво потирал подбородок. Вздохнула. Пусть всё против неё, но она ведь не сдастся и не позволит какому-то пройдохе отжать у неё часть бизнеса? Она обязательно что-нибудь придумает.
Смахнув слезу, обратила внимание на блеснувшую червонным золотом брошь Одилии. Графинька заметно приуныла. Ах, да, где же вельможный пан?
Витолд стоял с краю и, сложив руки на широкой груди, казалось, безучастно рассматривал прилегающий к крыльцу дворик, цепляясь глазами за яркие пятна первых весенних цветов на бордюрных клумбах, окаймлённых небольшими гладкими камешками различных пород.
— Ко всему прочему ещё и пфальцграф, — вздохнула Наташа. — Может выйти так, что предательство Эриха покажется цветочками по сравнению со «старым забытым делом» королевского палатина.
Вчера она до полуночи записывала рецепты в «Поваренную книгу», так условно назвав стопку исписанного пергамента. Всё, что могла вспомнить, заменяя «иномирные» ингредиенты подходящими в этом времени продуктами или вовсе их исключая. Каждый рецепт писала на отдельном листе, раскладывая на столе, давая подсохнуть чернилам. Когда глаза стали слезиться, бросила, решив, что на ближайшую неделю блюд для меню достаточно. Потом она будет пополнять «книгу». И только ровняя рыхлую кипу мягкого тонкого картона, обратила внимание, что записи вела на русском языке. Который был в крови. На котором всё ещё думала и шептала слова в моменты растерянности или гнева. «Так даже лучше, — решила она, махнув рукой, прижимая стопку тяжёлой курильницей в виде округлого домика. — Зато никто не прочтёт».
Девушка делала на кухне последние указания, когда Эрих, схватив её под руку и отведя в сторону, дыхнув в лицо запахом медовухи, взволнованно зашептал на ухо:
— Я не думал, что все они придут…
— Уже догадалась, — отвернулась пфальцграфиня, наблюдая, как Фиона, предварительно понюхав, ссыпает в большую миску перетёртые травы для чая, а Гензель, увешанный — как новогодняя ёлка игрушками — плетёными корзиночками, вынырнув из бокового прохода, направился к длинному столу с подносами, доверху наполненными сдобными булочками и печеньем.
— Тогда я пошёл.
Стащив по ходу движения с подноса первый попавшийся бутерброд и затолкав его в рот, Фрейт направился к выходу, столкнувшись там с управляющим.
Мужчина, кивнув Наташе в сторону выхода и подозрительно быстро опустив глаза, зычно проговорил:
— Хозяйка, вас зовут.
— Куда? — беспокойно отреагировала на его слова.
Недавняя драка между Яробором и Руди, о причине которой она ничего не хотела знать, впечатлила всех работников таверны. Вспомнив, что ей давно не попадался на глаза кузнец, встревожилась. Если эти задиры снова схлестнутся…
Сейчас русич находился в зоне отдыха за углом дома и растапливал мангал для приготовления люля-кебаба и шашлыков, всем своим видом показывая, что делает подобное не впервые. Под крытой беседкой, отделённой декоративной решёткой, увитой диким виноградом, вынесенная туда садовая мебель, расставленная вокруг летней печи, ждала отдыхающих.
— Герр Корбл просил вас выйти на крыльцо, — уточнил управляющий.
Девушка облегчённо выдохнула и, предположив, что торжественная часть закончилась, на ходу снимая передник, поспешила в холл.
И только выйдя на воздух, наполненный ароматным дымком прогорающего очага и попав в молчаливый обстрел сотни любопытных глаз, поняла, что здесь происходит что-то, касающееся и её. Напряжённый приглушённый шёпот собравшихся обдал её вспыхнувшее румянцем лицо. Мерзкая дрожь пробежалась вдоль позвоночника.
Гоблин, развернувшись и схватив её за руку, подтолкнул на полшага вперёд, продолжая говорить: