— Жаль, — графиня качнула головой. — Очень жаль…
— Он изменник.
— Граф? Изменник? Когда я видела его в последний раз, он был очень взволнован и полон решимости догнать вас и всё прояснить.
— Он догнал…
Наташа, вздохнув, решила, что пора рассказать и эту часть истории вплоть до происшествия в таверне…
— Почему вы оставили графа фон Бригахбурга связанным? Почему не выслушали? — укоризненно качала головой Хельга.
— Что сделано, то сделано, — выдохнула пфальцграфиня. — Теперь я вижу, что совершила ошибку и мне от этого не по себе. Тогда у меня даже не возникло желания развязать его. Представьте, вы находите пленённым мужчину, с которым у вас были отношения, и он можно сказать на ваших глазах прелюбодействовал! — Снова вспыхнуло негодование. Девушка чувствовала, что заводится. — Он кем-то за что-то связан и с кляпом во рту! Может, его связал муж той… С кем он… Ну и пусть лежит дальше. Заслужил! К тому же я всё равно послала мальчишку развязать его.
— Странно всё это, — графиня устало провела ладонью по лицу. — Он граф. Кто его посмел связать и оставить в таком состоянии? И этот Шамси Лемма…
— Ай! Не хочу больше о нём ничего слышать! — вспылила Наташа — Бабник!
— Как вы сказали?
— Ну, это тот, кто любит всех женщин подряд.
— Нет, Бригахбург не такой. Вам нужно встретиться и поговорить.
— Не буду я с ним встречаться! — Возмущение зашкалило. — Что-то сам он не торопится объясниться со мной, не ищет меня.
— Конечно, это же не вы бросили его в беде, сменили имя и уехали в неизвестном направлении.
Пфальцграфиня задумалась. Хельге удалось заронить зерно сомнения в её душу.
* * *
Корбл стоял у окна, заложив руки за спину. Повисшую тишину нарушал дувший за окном зимний ветер, поскрипывая неплотно пригнанными ставнями. Единственный звук, сопровождавший его мысли. Присутствующие женщины — пфальцграфиня и её подруга — серыми мышками сидели у стола, не смея шелохнуться.
Да, Умертвие ему проболталась, что «тот человек» данной ему властью может казнить или помиловать любого, и мужчина, не зная его имени, интуитивно боялся. Не за себя. За тех, кого любил. За свою семью, ставшую ему опорой в этой жизни, его светом и его смыслом. Но он так и не понял, от кого скрывается Вэлэри, до сих пор оставаясь нанятой им компаньонкой для Тэрэсии. Пусть и пфальцграфиня. Мало их, разорившихся, лишившихся родных и крова, ищут работу и приюта в чужих семьях? Выживают, как могут. Взяв её по прихоти баронессы, он не нарушил закона.
Герр Уц, успокоившись и поразмыслив, пришёл к выводу: что говорит женщина и о чём не договаривает, может оказаться обычной любовной интрижкой, закончившейся побегом содержанки от надоевшего любовника. Стоит ли придавать большое значение её болтовне? Забот и без этого хватает.
— Как тебе удалось сбежать? — обернулся он к столу, уставившись на Наташу.
— Вообще-то, я не сбегала, — выпрямилась она. — Так вышло. Попросила стражника принести воды, а сама пошла в нужник. На обратном пути вы меня затолкнули к себе. Ну, я и подключилась к родам.
— Я принял тебя за прислугу. — Заметил, как Умертвие качнулась на стуле и коротко вздохнула. Видела бы она себя со стороны в тот день. — Хочешь вернуться в своё поместье? Я бы поостерёгся. Нужно выждать. Пусть пройдёт время. Оно научит, что делать.
Пфальцграфиня тряхнула головой, словно решившись произнести вслух то, о чём думала не раз:
— Знаю. Именно там меня будут искать в первую очередь. Мне не простят бегство. Хотя непонятно, почему я ощущаю себя преступницей и беглянкой? Это меня бросили, забрав часть моих вещей и золото. Меня не охраняли, как до этого. Герр Корбл, вы же помните, у соседней двери всё время стоял охранник. А потом — раз! — и пропал. Я стала никому не нужна. Осталась с копейками в кошеле. Именно поэтому и нанялась к вам на работу, чтобы заработать на обратную дорогу и вернуться домой, считая себя свободной. Но, как оказалось, меня искали. Ничего не понимаю.
— Пфальцграфиня на работу… — задумчиво произнёс он. — За поместьем большой долг?
— Да, — опустила глаза Наташа, — большой.
Перед отъездом она рассчиталась с самыми агрессивными и требовательными поставщиками. Чтобы не докучали герру Штольцу.
— Надо признать, у тебя хорошо получилось… работать. Не каждая сиятельная особа пойдёт на такое. Иной женщине легче согласиться… — не договорил, шагнув к ней. — Тебя оставили… Там, в таверне. Ничего, что я на «ты»? Не могу сосредоточиться…
— Ничего, — кивнула она.
— Тебя оставили на время, потому что были уверены, что ты никуда не денешься. Именно без денег и тех вещей, которых ты не досчиталась. Видимо, важных для тебя. Кто ж знал, что ты… — Снова замолчал. Ускользала какая-то важная мысль, путая ход рассуждений.
— Денешься, — подсказала Хельга.
— Да, денешься… Останешься здесь, у нас. — Подвёл черту Корбл. — Будешь служить дальше. Прятаться не будем. Найдут — так тому и быть. Бегать — не дело.
— Нет, она поедет со мной в Аугуст. — Голос графини прозвучал неожиданно громко и уверенно. — Побыла у вас компаньонкой, хватит. Я ей не позволю работать. Я перед ней в неоплатном долгу. А эти… Пусть попробуют найти. Вы ведь не направите ищеек по нашему следу, герр Уц? — С беспокойством заглянула в его лицо.
Нет, он не направит. Жизнь научила его поступать по совести. Чтобы потом не стыдиться своих поступков, не винить себя и не жалеть о случившемся.
— Что я могу сказать, если женщина получила более выгодное предложение и решила покинуть прежнее место? Куда отбыла? Возможно, домой во Фландрию. Господин барон знает, что она родом оттуда. Тэрэсия тоже. Все знают…
Все и знали.
Второй торт, больше и с цветочным рисунком — заметно кривым, поскольку его рисовала Элли — удивлял работников поместья, празднующих Йоль в кухне. Все дела были заброшены.
Начиная с того момента, как компаньонка баронессы повязала передник и стала у стола, потребовав муку, яйца, масло и другие продукты, а рядом с ней пристроилась Стрекоза, женщины только и делали, что неотрывно следили за ними. Поставив в печь выпекаться коржи, Лэвари, поручив Уши толочь в ступе леденец, поставила двух подсобниц с мутовкой у глубокой миски и вежливо выговорила:
— Будете мешать яйца с леденцовой пудрой, — кивнула на Конопатую. — Сейчас приготовим водяную баню. — В абсолютной тишине с помощью непривычно молчаливой Ханны, пристроила миску над котлом с горячей водой… — Хватит мешать. Теперь это ставим на стол. Взбивать будете по очереди. — На недоумённый взор работниц, пояснила: — Нужно непрерывно работать мутовкой… Да, вот так. Я скажу, когда хватит.
Вечно голодный Томас, позабыв о куске свежей рыбы на своей дощечке, усевшись на скамью, дёргая усами и поводя носом, с интересом наблюдал за быстро двигающейся лопаточкой в руках фрейлейн Лэвари.
И начались чудеса… Когда в миске появилось плотное пышное облако крема «Гляссе» — как назвала вкуснятину пфальцграфиня, дав всем присутствующим попробовать, — подоспели коржи, в последствии пропитанные вишнёвым сиропом, и из-под рук женщины появилось чудо под названием «Торт». Элли, жуя орешки, всплеснув руками, раскатала кулёк из дорогущего листа бумаги с остатками кофейного крема:
— Хочу такое каждый день! — Хоть участие в процессе украшения торта совсем обессилило девушку, она была полна энтузиазма.
— Нельзя, — улыбнулась Наташа. — Этот десерт хорош тем, что он готовится только в торжественных случаях и поэтому так желанен. Это мой подарок всем вам на Йоль. Назовём торт — «Праздничный». — Отставила большой поднос в сторону: — Это вам, — глянула на работниц, — а это вам, — подвинула меньший Стрекозе.
По кухне прокатился восторженный рокот.
Полыхающее жаром полено, подобное горящему в господской зале, освещало довольные хмельные лица челяди. Наполовину съеденный Йольский запечённый ароматный окорок, жареные на вертеле цыплячьи тушки, отварные яйца, холодные куски плотной пшеничной каши, квашеная капуста и кислые огурцы, тушёная фасоль с домашней колбасой, сыры, печёные медовые яблоки, сладкие пироги… Стол ломился от яств и кувшинов с вином и элем. Всеми любимые и уважаемые хозяева поместья не скупились на угощение и поминались только добрым словом.
— Эй, Каспар, ну-ка подлей вина, — Ханна заглядывала в пустой кубок. — Хватит глазеть на иноземный пирог.
— А чего не посмотреть? — довольно отозвался тот, дотянувшись до кувшина. Сунув в него нос, почесал голову. — Надо бы долить. Это вы, бабы, до сладостей охочи. Что по мне, так лучше кубка доброго эля ничего нет.
— Ага, а тебе бы только нос захмелить, — поддакнула конопатая Уши. — Смотри, когда-нибудь без нюхалки останешься. Небось, забыл, как на прошлый Йоль чуть не отморозил его? Запамятовал, как в сугробе заснул спьяну?
— Да не спал я! — встрепенулся Каспар, дёрнув взъерошенной бородой. — Просто прилёг отдохнуть.
— Ага, звёзды посчитать, — не унималась Конопатая. — Казначей!
— И не пьян я был, а так, — смущённо буркнул старик, отводя глаза от хихикающих женщин, — вам, бабам, лишь бы понасмехаться. Может, это немочь у меня такая…
— Какая такая? — прыснула повариха.
— Редкая, — серьёзно произнёс мужчина. — Стоит чуток выпить, как не могу остановиться. Затягивает, проклятая. Раньше эта моя болезнь на баб распространялась, а сейчас на вино перетекла. Лечить надо. — И полушёпотом добавил: — Может, наша лекарка-пфальца поможет?
— Сковородка тебе поможет, — показала кулак Ханна.
— Иэх… — укоризненно качнул головой Каспар. — И ты туда же. Лучше возьми нож да дай отведать старому служке кусочек заморского пирога-тота, приготовленного знатными белыми ручками. Когда ещё доведётся? Если он так же хорош, как она…
— О, старого мухомора на сладкое потянуло?! — Подхватилась стряпуха. — Что, пришлая понравилась? Думаешь, приедет твой сын и ты его и её…
Старик молча махнул рукой, направляясь к бочке с вином, у которой собрались мужики. Знал, начинаются откровенные бабские разговоры, которых он терпеть не мог.
— Давно бы так, — хлопали его по спине мужчины, наполняя кубки. — Этих баб слушать — ночь не спать да беложилье мотать.
— Вон, они уже компаньонку хозяйскую обмывают…
— …А что? — вмешалась подсобница. — Неважно, что бедная, такая как мы… Зато из господ.
— Как мы? Вы что, бабы, нам до неё не дотянуться. Видали, что она умеет. То-от, — произнесла с благоговением.
— Трот, гусыня ты глупая, — хихикнули рядом. — Трот «Глюси».
— Нет, «Глюсь» было вот это, — Уши ткнула пальцем в крем. — А трот назвался «Праздничным», значит, Йольским.
— Разве не «Дрисет»? — робко отозвалась, сидящая рядом с мамкой кареглазая девчушка.
— Нет, дочка, «Дрисет» — это то, что часто нельзя, — погладила малышку по голове.
— Ханна, и ты уступишь Витора пришлой?
— Он и не глянет на тебя больше.
— Надо тебе его «Глюсёй» накормить, — смеялись женщины, толкая в бока раскрасневшуюся Ханну, сердито поглядывающую на них.
— А вот накормлю я вас завтра прокисшим супом! — не выдержала она. — Тогда посмотрим.
— Ничего вы не понимаете. Я слышала, как хозяйка говорила, что её компаньонка пьёт по утрам пахучее чёрное горячее варево. Что за варево? Чё-ёрное-е…
— А эта, что с ней прикатила, не отходит от неё да всё лащится. С чего бы?
— Он изменник.
— Граф? Изменник? Когда я видела его в последний раз, он был очень взволнован и полон решимости догнать вас и всё прояснить.
— Он догнал…
Наташа, вздохнув, решила, что пора рассказать и эту часть истории вплоть до происшествия в таверне…
— Почему вы оставили графа фон Бригахбурга связанным? Почему не выслушали? — укоризненно качала головой Хельга.
— Что сделано, то сделано, — выдохнула пфальцграфиня. — Теперь я вижу, что совершила ошибку и мне от этого не по себе. Тогда у меня даже не возникло желания развязать его. Представьте, вы находите пленённым мужчину, с которым у вас были отношения, и он можно сказать на ваших глазах прелюбодействовал! — Снова вспыхнуло негодование. Девушка чувствовала, что заводится. — Он кем-то за что-то связан и с кляпом во рту! Может, его связал муж той… С кем он… Ну и пусть лежит дальше. Заслужил! К тому же я всё равно послала мальчишку развязать его.
— Странно всё это, — графиня устало провела ладонью по лицу. — Он граф. Кто его посмел связать и оставить в таком состоянии? И этот Шамси Лемма…
— Ай! Не хочу больше о нём ничего слышать! — вспылила Наташа — Бабник!
— Как вы сказали?
— Ну, это тот, кто любит всех женщин подряд.
— Нет, Бригахбург не такой. Вам нужно встретиться и поговорить.
— Не буду я с ним встречаться! — Возмущение зашкалило. — Что-то сам он не торопится объясниться со мной, не ищет меня.
— Конечно, это же не вы бросили его в беде, сменили имя и уехали в неизвестном направлении.
Пфальцграфиня задумалась. Хельге удалось заронить зерно сомнения в её душу.
* * *
Корбл стоял у окна, заложив руки за спину. Повисшую тишину нарушал дувший за окном зимний ветер, поскрипывая неплотно пригнанными ставнями. Единственный звук, сопровождавший его мысли. Присутствующие женщины — пфальцграфиня и её подруга — серыми мышками сидели у стола, не смея шелохнуться.
Да, Умертвие ему проболталась, что «тот человек» данной ему властью может казнить или помиловать любого, и мужчина, не зная его имени, интуитивно боялся. Не за себя. За тех, кого любил. За свою семью, ставшую ему опорой в этой жизни, его светом и его смыслом. Но он так и не понял, от кого скрывается Вэлэри, до сих пор оставаясь нанятой им компаньонкой для Тэрэсии. Пусть и пфальцграфиня. Мало их, разорившихся, лишившихся родных и крова, ищут работу и приюта в чужих семьях? Выживают, как могут. Взяв её по прихоти баронессы, он не нарушил закона.
Герр Уц, успокоившись и поразмыслив, пришёл к выводу: что говорит женщина и о чём не договаривает, может оказаться обычной любовной интрижкой, закончившейся побегом содержанки от надоевшего любовника. Стоит ли придавать большое значение её болтовне? Забот и без этого хватает.
— Как тебе удалось сбежать? — обернулся он к столу, уставившись на Наташу.
— Вообще-то, я не сбегала, — выпрямилась она. — Так вышло. Попросила стражника принести воды, а сама пошла в нужник. На обратном пути вы меня затолкнули к себе. Ну, я и подключилась к родам.
— Я принял тебя за прислугу. — Заметил, как Умертвие качнулась на стуле и коротко вздохнула. Видела бы она себя со стороны в тот день. — Хочешь вернуться в своё поместье? Я бы поостерёгся. Нужно выждать. Пусть пройдёт время. Оно научит, что делать.
Пфальцграфиня тряхнула головой, словно решившись произнести вслух то, о чём думала не раз:
— Знаю. Именно там меня будут искать в первую очередь. Мне не простят бегство. Хотя непонятно, почему я ощущаю себя преступницей и беглянкой? Это меня бросили, забрав часть моих вещей и золото. Меня не охраняли, как до этого. Герр Корбл, вы же помните, у соседней двери всё время стоял охранник. А потом — раз! — и пропал. Я стала никому не нужна. Осталась с копейками в кошеле. Именно поэтому и нанялась к вам на работу, чтобы заработать на обратную дорогу и вернуться домой, считая себя свободной. Но, как оказалось, меня искали. Ничего не понимаю.
— Пфальцграфиня на работу… — задумчиво произнёс он. — За поместьем большой долг?
— Да, — опустила глаза Наташа, — большой.
Перед отъездом она рассчиталась с самыми агрессивными и требовательными поставщиками. Чтобы не докучали герру Штольцу.
— Надо признать, у тебя хорошо получилось… работать. Не каждая сиятельная особа пойдёт на такое. Иной женщине легче согласиться… — не договорил, шагнув к ней. — Тебя оставили… Там, в таверне. Ничего, что я на «ты»? Не могу сосредоточиться…
— Ничего, — кивнула она.
— Тебя оставили на время, потому что были уверены, что ты никуда не денешься. Именно без денег и тех вещей, которых ты не досчиталась. Видимо, важных для тебя. Кто ж знал, что ты… — Снова замолчал. Ускользала какая-то важная мысль, путая ход рассуждений.
— Денешься, — подсказала Хельга.
— Да, денешься… Останешься здесь, у нас. — Подвёл черту Корбл. — Будешь служить дальше. Прятаться не будем. Найдут — так тому и быть. Бегать — не дело.
— Нет, она поедет со мной в Аугуст. — Голос графини прозвучал неожиданно громко и уверенно. — Побыла у вас компаньонкой, хватит. Я ей не позволю работать. Я перед ней в неоплатном долгу. А эти… Пусть попробуют найти. Вы ведь не направите ищеек по нашему следу, герр Уц? — С беспокойством заглянула в его лицо.
Нет, он не направит. Жизнь научила его поступать по совести. Чтобы потом не стыдиться своих поступков, не винить себя и не жалеть о случившемся.
— Что я могу сказать, если женщина получила более выгодное предложение и решила покинуть прежнее место? Куда отбыла? Возможно, домой во Фландрию. Господин барон знает, что она родом оттуда. Тэрэсия тоже. Все знают…
Все и знали.
Второй торт, больше и с цветочным рисунком — заметно кривым, поскольку его рисовала Элли — удивлял работников поместья, празднующих Йоль в кухне. Все дела были заброшены.
Начиная с того момента, как компаньонка баронессы повязала передник и стала у стола, потребовав муку, яйца, масло и другие продукты, а рядом с ней пристроилась Стрекоза, женщины только и делали, что неотрывно следили за ними. Поставив в печь выпекаться коржи, Лэвари, поручив Уши толочь в ступе леденец, поставила двух подсобниц с мутовкой у глубокой миски и вежливо выговорила:
— Будете мешать яйца с леденцовой пудрой, — кивнула на Конопатую. — Сейчас приготовим водяную баню. — В абсолютной тишине с помощью непривычно молчаливой Ханны, пристроила миску над котлом с горячей водой… — Хватит мешать. Теперь это ставим на стол. Взбивать будете по очереди. — На недоумённый взор работниц, пояснила: — Нужно непрерывно работать мутовкой… Да, вот так. Я скажу, когда хватит.
Вечно голодный Томас, позабыв о куске свежей рыбы на своей дощечке, усевшись на скамью, дёргая усами и поводя носом, с интересом наблюдал за быстро двигающейся лопаточкой в руках фрейлейн Лэвари.
И начались чудеса… Когда в миске появилось плотное пышное облако крема «Гляссе» — как назвала вкуснятину пфальцграфиня, дав всем присутствующим попробовать, — подоспели коржи, в последствии пропитанные вишнёвым сиропом, и из-под рук женщины появилось чудо под названием «Торт». Элли, жуя орешки, всплеснув руками, раскатала кулёк из дорогущего листа бумаги с остатками кофейного крема:
— Хочу такое каждый день! — Хоть участие в процессе украшения торта совсем обессилило девушку, она была полна энтузиазма.
— Нельзя, — улыбнулась Наташа. — Этот десерт хорош тем, что он готовится только в торжественных случаях и поэтому так желанен. Это мой подарок всем вам на Йоль. Назовём торт — «Праздничный». — Отставила большой поднос в сторону: — Это вам, — глянула на работниц, — а это вам, — подвинула меньший Стрекозе.
По кухне прокатился восторженный рокот.
Полыхающее жаром полено, подобное горящему в господской зале, освещало довольные хмельные лица челяди. Наполовину съеденный Йольский запечённый ароматный окорок, жареные на вертеле цыплячьи тушки, отварные яйца, холодные куски плотной пшеничной каши, квашеная капуста и кислые огурцы, тушёная фасоль с домашней колбасой, сыры, печёные медовые яблоки, сладкие пироги… Стол ломился от яств и кувшинов с вином и элем. Всеми любимые и уважаемые хозяева поместья не скупились на угощение и поминались только добрым словом.
— Эй, Каспар, ну-ка подлей вина, — Ханна заглядывала в пустой кубок. — Хватит глазеть на иноземный пирог.
— А чего не посмотреть? — довольно отозвался тот, дотянувшись до кувшина. Сунув в него нос, почесал голову. — Надо бы долить. Это вы, бабы, до сладостей охочи. Что по мне, так лучше кубка доброго эля ничего нет.
— Ага, а тебе бы только нос захмелить, — поддакнула конопатая Уши. — Смотри, когда-нибудь без нюхалки останешься. Небось, забыл, как на прошлый Йоль чуть не отморозил его? Запамятовал, как в сугробе заснул спьяну?
— Да не спал я! — встрепенулся Каспар, дёрнув взъерошенной бородой. — Просто прилёг отдохнуть.
— Ага, звёзды посчитать, — не унималась Конопатая. — Казначей!
— И не пьян я был, а так, — смущённо буркнул старик, отводя глаза от хихикающих женщин, — вам, бабам, лишь бы понасмехаться. Может, это немочь у меня такая…
— Какая такая? — прыснула повариха.
— Редкая, — серьёзно произнёс мужчина. — Стоит чуток выпить, как не могу остановиться. Затягивает, проклятая. Раньше эта моя болезнь на баб распространялась, а сейчас на вино перетекла. Лечить надо. — И полушёпотом добавил: — Может, наша лекарка-пфальца поможет?
— Сковородка тебе поможет, — показала кулак Ханна.
— Иэх… — укоризненно качнул головой Каспар. — И ты туда же. Лучше возьми нож да дай отведать старому служке кусочек заморского пирога-тота, приготовленного знатными белыми ручками. Когда ещё доведётся? Если он так же хорош, как она…
— О, старого мухомора на сладкое потянуло?! — Подхватилась стряпуха. — Что, пришлая понравилась? Думаешь, приедет твой сын и ты его и её…
Старик молча махнул рукой, направляясь к бочке с вином, у которой собрались мужики. Знал, начинаются откровенные бабские разговоры, которых он терпеть не мог.
— Давно бы так, — хлопали его по спине мужчины, наполняя кубки. — Этих баб слушать — ночь не спать да беложилье мотать.
— Вон, они уже компаньонку хозяйскую обмывают…
— …А что? — вмешалась подсобница. — Неважно, что бедная, такая как мы… Зато из господ.
— Как мы? Вы что, бабы, нам до неё не дотянуться. Видали, что она умеет. То-от, — произнесла с благоговением.
— Трот, гусыня ты глупая, — хихикнули рядом. — Трот «Глюси».
— Нет, «Глюсь» было вот это, — Уши ткнула пальцем в крем. — А трот назвался «Праздничным», значит, Йольским.
— Разве не «Дрисет»? — робко отозвалась, сидящая рядом с мамкой кареглазая девчушка.
— Нет, дочка, «Дрисет» — это то, что часто нельзя, — погладила малышку по голове.
— Ханна, и ты уступишь Витора пришлой?
— Он и не глянет на тебя больше.
— Надо тебе его «Глюсёй» накормить, — смеялись женщины, толкая в бока раскрасневшуюся Ханну, сердито поглядывающую на них.
— А вот накормлю я вас завтра прокисшим супом! — не выдержала она. — Тогда посмотрим.
— Ничего вы не понимаете. Я слышала, как хозяйка говорила, что её компаньонка пьёт по утрам пахучее чёрное горячее варево. Что за варево? Чё-ёрное-е…
— А эта, что с ней прикатила, не отходит от неё да всё лащится. С чего бы?