— Когда хозяин схоронил первую жену — двенадцать лет назад, — здесь появилась госпожа Тэрэсия, тогда ещё совсем молоденькая. Следом за ней приехал герр Корбл, что поначалу вызвало много толков. Никто даже не догадался, кем он приходился нашей хозяйке. Вот, как думаете, Лэвари, кем? — Она в ожидании уставилась на Наташу.
— Кем? — пожала она плечами, вспомнив приезд графини ди Терзи в замок Бригах. — Ну, не духовник же. — Рассмеялась промелькнувшему перед глазами образу Гоблина в рясе.
— Господь с вами, — перекрестилась экономка, расширив бледно-голубые глаза. — Не старайтесь, не угадаете. Он незаконнорожденный старший сын отца хозяйки. Вот. — Смотрела на гостью, довольная произведённым эффектом.
— Бастард? — Брови девушки поползли вверх. — Госпожа баронесса такая симпатичная, а он… — кашлянула, задерживая вырывающееся нелестное определение, — нестандартный. Особенный.
— Как вы сказали? — наклонила голову женщина. Догадавшись, что та имела в виду, вздёрнула подбородок. — Что с того, что он не красавец? — Смущённо опустила глаза, придержав взметнувшуюся от порыва ветра полу накидки. — Здесь поначалу все к нему отнеслись с опаской. Но его миролюбивый нрав, доброта и справедливое отношение ко всем без исключения быстро перевесили все его изъяны. Теперь мы их вовсе не замечаем.
— Понимаю, — Наташа вспомнила, как он усмирил жадность виночерпия в таверне. — Глаз замылился.
— Его появление здесь стало для всех спасением. К тому времени хозяйство господина барона начало приходить в упадок. Благодаря стараниям герра Уца благосостояние вновь поднялось и теперь хозяйство процветает. А как он любит хозяйку. Души не чаял в её мальчиках.
— Мальчиках? У них есть ещё дети?
— Ах, — Ребекка прикрыла рот рукой, — как я болтлива. — Вздохнула виновато. — Это всё вино. Здесь не принято упоминать об этом. — Горестно поджала губы. — Но раз вы будете работать в поместье, вам нужно знать, чтобы ненароком не заговорить об этом с хозяевами. — Вздохнула смиренно. — Два года прошло с тех пор, как мальчики погибли страшной смертью. То лето было жаркое… Надо сказать, что они были примерными… — Стало заметно, что воспоминания ей неприятны и даются с трудом. — Но вот же случилось так, что пошли на реку.
— Утонули? — не выдержала девушка, внутренне сжавшись.
— Нет, так бы удалось спасти хоть одного. Осыпался берег, где они играли. Пока нянька сама выкопалась, да позвала на помощь. Пока откопали… — Она махнула рукой.
— А сколько им было?
— Старшему — десять годков, младшенькому — семь. А какие ласковые были… — Экономка смахнула выступившие слёзы. — Старший обучался военному ремеслу. Вот всё горело в его руках. За что не возьмётся, всё давалось. А уж как его все любили…
— Жалко, — вздохнула Наташа. — Это счастье, что госпожа баронесса родила снова. Рождение сыновей отвлечёт её от боли утраты. И господин барон вдохновится.
— Да, горе сблизило наших господ. Они и так жили в уважении и любви, а после и вовсе не могли друг без друга. Господин барон, он ведь слабый хозяин и после трагедии вовсе опустил руки. Благодаря стараниям Корбла, дела пошли в гору. Он взвалил на себя всё. У него будто нюх на выгодные сделки. Хозяйственный, — гордо произнесла, подняв вверх указательный палец. — И всюду норовит всё сам да сам. Если б не нога…
— А что у него с ногой? — осторожно поинтересовалась пфальцграфиня.
— Да кто ж его знает? То нормально, а то ступить на неё не может. Будто шип в подошве. Да, вы же лекарка, Лэвари. Может, поможете ему? У нас есть лекарь в Хаденхайме. Господин Берингар. Так после его пиявок только ненадолго легчает.
— Я не лекарь, Ребекка. Уже говорила об этом. Даже не знаю, чем смогу помочь.
— Вы же говорили, что хозяйке разродиться помогли. Несведущий человек разве сможет такое? Это же боли какие, а вы справились. А тут — всего-то нога. Вон, ваше лицо супротив вчерашнего вида, каким стало. Знаете, что да как надо делать.
Да, девушка, как проснулась, ощутила под пальцами спавшую за ночь отёчность и заметное разглаживание кожи. Зуд исчез. Действие целебной мази и здесь не подвело.
— Приедет герр Корбл, посмотрим его ногу, что за шип он в подошву вогнал. Может, отложение солей? У нашей соседки такое было. Или перелом старый болит.
— Вот-вот, нужно помочь. Герр Уц умеет благодарить. А соль… — Она задумалась. — Нет, не спрашивал у меня. Я бы дала.
— Вы говорите о нём с такой нежностью, — улыбнулась Наташа, — что…
— Да что вы, в самом деле, — перебила женщина, зардевшись. — О нём все… Здесь все так говорят. — Смущённо опустив глаза, отвернулась, словно не понимая, что имеет в виду приезжая. Зевнула, перекрестив открытый рот, кутаясь в накидку. — Идёмте, а то загулялись с вами. Мне пора глянуть, кого привели в кормилицы. — Поспешила сменить тему. — Наших маленьких надо беречь. Это ж надо, сразу двойников хозяйка принесла. Одноликих!
— Какая разница — близнецы одного лика или нет, лишь бы здоровенькие были. — Пфальцграфиня с готовностью последовала за ней.
— Не скажите. Если на лик разные — не к добру. Наказание господне. Два лика, значит, от двух разных мужчин зачатие. Одноликие — носители божественной силы. Дар небес. Род будет процветать и множиться.
Наташа приоткрыла рот, желая возразить. Но вовремя спохватилась. Какие могут быть споры с уверенными в своей правоте невежественными людьми? Надо радоваться, что баронессе крупно повезло родить близнецов. Роди она двуликих… Девушку передёрнуло. О последствиях, свидетелем которых она могла стать, думать не хотелось.
Всё произошло именно так, как она и предполагала. С лёгкой руки экономки, оброненное слово «Лекарка», подхваченное конопатой служанкой, стелившей постель, возымело своё магическое действие.
Уже вечером, ужиная в кухне, Наташа ловила на себе вопросительные взоры. Стоило отвернуться, слышала лёгкий шёпот за спиной. Кто-то рассматривал её в упор, не стесняясь, кто-то робко опускал глаза, избегая прямого взгляда. Дети работниц: три девочки, от пяти до восьми лет, и шестилетний мальчик, с любопытством присматриваясь к ней, обходили стороной.
Но не это тревожило пфальцграфиню. Она опасалась, что клеймо «Лекарка» прикипит намертво. Так же знала, что при своих скудных знаниях медицины, всё равно попытается оказать помощь нуждающемуся, и когда к ней после трапезы подсела женщина и тихо заговорила, просительно заглядывая в глаза, она знала, что сделает всё возможное, чтобы ей помочь.
— Фрейлейн Лэвари, посмотрите. — Положила перед собой бледные, с опухшими покрасневшими костяшками пальцев, руки. — Бывает так, что кажется, их вовсе нет. По утрам не могу сжать. Всё вываливается. Кому нужна безрукая работница?
— Покалывает в пальцах? — Наташа ощупывала узловатые суставы. На кивок подсобницы, вздохнула. Остеохондроз. — Наклоните голову в сторону… Теперь в другую. Слышите хруст в шее?.. Больно?
Женщина расширила глаза, хватаясь за голову:
— Да.
Их обступили со всех сторон. Расходиться никто не спешил. Послышалось:
— Я тоже рук по утрам не чую.
— Ведунья… — шептались за спиной. — Глянь на её очи. Ты видела у кого-нибудь такие?
— А волосы. Ребекка сказала, что она…
Наташа повернулась в сторону говоривших. Поднялась:
— Прошу внимания. — Похлопала ладонью по столу, призывая всех замолчать. — Хочу внести ясность. Я не лекарка. Не отрицаю, что могу обработать рану, как и любая из вас. Именно обработать. Не закрутить грязной тряпкой, а обеззаразить порез и наложить повязку.
Притихшие работницы недоверчиво уставились на неё. Косились, шептались, прикрывая рты:
— Вот так… Скрытная какая…
— Ну-у… Ребекка врать не станет…
Девушка покачала головой.
— Хорошо, всем желающим покажу, как это делается. Вам же, — обратилась к подсобнице со скрюченными пальцами, — покажу, как растирать руки и шею.
— Шею? — растерянно переспросила она.
— И шею тоже. Так же плечи. Руки откуда растут? Эта болезнь не лечится, но облегчить боль можно. Все желающие могут посмотреть и повторить. Кто хочет выступить в роли подопытного кролика? — пфальцграфиня обвела замерших женщин выразительным взглядом, ставя табурет у очага.
Завороженные стремительными движениями гостьи, забыв о предстоящих делах, они обступили её:
— Кролики у нас за конюшней, у стогов с сеном.
Зашептались между собой:
— Вон как…
— На кролях показывать будет…
На звук хлопнувшей боковой двери, примолкнув, дружно обернулись. Каспар, скинув капюшон, отряхивал промокшую накидку:
— Продрог совсем. Эля нальёте? — Провёл широкой ладонью по отсыревшим длинным седым волосам, отбрасывая их назад. Натолкнувшись на пристальное внимание пары десятков глаз, прищурился: — Чё притихли? Не нальёте?
— Он будет кроликом! — указала на него Наташа. — Желаете поучаствовать в нашем шоу?
— Каспар кроликом? — всплеснула руками Ребекка.
— Он будет кроликом, — ткнула в него пальцем стряпуха — пухленькая подвижная Ханна.
Поведя носом, мужчина насторожился:
— Как?
— Поди сюда, Каспар, — склонив голову набок и указывая на табурет, ласково подзывала его курносая кареглазая кухарка.
Мужчина, ничего не сказав, поспешно крутнулся на пятке, резво захлопнув за собой дверь, предпочтя вернуться в непогоду.
Махнув рукой и не откладывая в долгий ящик, пфальцграфиня начала:
— Хорошо, покажу на себе. Так даже лучше. Повторяйте за мной, — массировала свои пальчики, поглаживала, разминала, сжимала-разжимала ладони, потряхивала ими… Импровизировала, вспоминая чувство умиротворения и покоя от умелых действий рук темнокожего Бонда. Растирала шею. Перешла на плечи, закончив осторожным медленным вращением головы. После неожиданного прилива сил решила, что ей самой такая терапия не повредит. — Делайте по утрам и в течение дня, когда есть свободное время. Можете помогать друг другу. И ещё…
Испросив у Ребекки оливковое масло и пчелиный воск, на её вопрос:
— Сколько нужно?
Ответила:
— Сколько не жалко, — у всех на глазах приготовила мазь, ощущая себя факиром.
Водрузив котелок на стол на деревянную подставку, громко произнесла:
— Посмотрите, здесь лечебная мазь. Когда остынет, каждая из вас может взять для собственных нужд. Смазывайте порезы, ранки, потёртости. Но только после того, как очистите и промоете рану от грязи. Желательно крепким вином.
— А заговаривать когда будете? Когда остынет?
— Уже заговорила, — раздался шёпот. — Взора хватило. Такими-то глазищами.
Пфальцграфиня одарила высказавшуюся улыбкой:
— Ещё раз повторяю, я — не лекарка. И не ведунья. Такая, как все вы. Каждая из вас может повторить подобное и проверить на себе.
— Да уж, не ведунья, — прошёлся приглушенный недоверчивый ропот, — зря что ли Каспар убёг?
— Чует, чёрт старый…
— Кем? — пожала она плечами, вспомнив приезд графини ди Терзи в замок Бригах. — Ну, не духовник же. — Рассмеялась промелькнувшему перед глазами образу Гоблина в рясе.
— Господь с вами, — перекрестилась экономка, расширив бледно-голубые глаза. — Не старайтесь, не угадаете. Он незаконнорожденный старший сын отца хозяйки. Вот. — Смотрела на гостью, довольная произведённым эффектом.
— Бастард? — Брови девушки поползли вверх. — Госпожа баронесса такая симпатичная, а он… — кашлянула, задерживая вырывающееся нелестное определение, — нестандартный. Особенный.
— Как вы сказали? — наклонила голову женщина. Догадавшись, что та имела в виду, вздёрнула подбородок. — Что с того, что он не красавец? — Смущённо опустила глаза, придержав взметнувшуюся от порыва ветра полу накидки. — Здесь поначалу все к нему отнеслись с опаской. Но его миролюбивый нрав, доброта и справедливое отношение ко всем без исключения быстро перевесили все его изъяны. Теперь мы их вовсе не замечаем.
— Понимаю, — Наташа вспомнила, как он усмирил жадность виночерпия в таверне. — Глаз замылился.
— Его появление здесь стало для всех спасением. К тому времени хозяйство господина барона начало приходить в упадок. Благодаря стараниям герра Уца благосостояние вновь поднялось и теперь хозяйство процветает. А как он любит хозяйку. Души не чаял в её мальчиках.
— Мальчиках? У них есть ещё дети?
— Ах, — Ребекка прикрыла рот рукой, — как я болтлива. — Вздохнула виновато. — Это всё вино. Здесь не принято упоминать об этом. — Горестно поджала губы. — Но раз вы будете работать в поместье, вам нужно знать, чтобы ненароком не заговорить об этом с хозяевами. — Вздохнула смиренно. — Два года прошло с тех пор, как мальчики погибли страшной смертью. То лето было жаркое… Надо сказать, что они были примерными… — Стало заметно, что воспоминания ей неприятны и даются с трудом. — Но вот же случилось так, что пошли на реку.
— Утонули? — не выдержала девушка, внутренне сжавшись.
— Нет, так бы удалось спасти хоть одного. Осыпался берег, где они играли. Пока нянька сама выкопалась, да позвала на помощь. Пока откопали… — Она махнула рукой.
— А сколько им было?
— Старшему — десять годков, младшенькому — семь. А какие ласковые были… — Экономка смахнула выступившие слёзы. — Старший обучался военному ремеслу. Вот всё горело в его руках. За что не возьмётся, всё давалось. А уж как его все любили…
— Жалко, — вздохнула Наташа. — Это счастье, что госпожа баронесса родила снова. Рождение сыновей отвлечёт её от боли утраты. И господин барон вдохновится.
— Да, горе сблизило наших господ. Они и так жили в уважении и любви, а после и вовсе не могли друг без друга. Господин барон, он ведь слабый хозяин и после трагедии вовсе опустил руки. Благодаря стараниям Корбла, дела пошли в гору. Он взвалил на себя всё. У него будто нюх на выгодные сделки. Хозяйственный, — гордо произнесла, подняв вверх указательный палец. — И всюду норовит всё сам да сам. Если б не нога…
— А что у него с ногой? — осторожно поинтересовалась пфальцграфиня.
— Да кто ж его знает? То нормально, а то ступить на неё не может. Будто шип в подошве. Да, вы же лекарка, Лэвари. Может, поможете ему? У нас есть лекарь в Хаденхайме. Господин Берингар. Так после его пиявок только ненадолго легчает.
— Я не лекарь, Ребекка. Уже говорила об этом. Даже не знаю, чем смогу помочь.
— Вы же говорили, что хозяйке разродиться помогли. Несведущий человек разве сможет такое? Это же боли какие, а вы справились. А тут — всего-то нога. Вон, ваше лицо супротив вчерашнего вида, каким стало. Знаете, что да как надо делать.
Да, девушка, как проснулась, ощутила под пальцами спавшую за ночь отёчность и заметное разглаживание кожи. Зуд исчез. Действие целебной мази и здесь не подвело.
— Приедет герр Корбл, посмотрим его ногу, что за шип он в подошву вогнал. Может, отложение солей? У нашей соседки такое было. Или перелом старый болит.
— Вот-вот, нужно помочь. Герр Уц умеет благодарить. А соль… — Она задумалась. — Нет, не спрашивал у меня. Я бы дала.
— Вы говорите о нём с такой нежностью, — улыбнулась Наташа, — что…
— Да что вы, в самом деле, — перебила женщина, зардевшись. — О нём все… Здесь все так говорят. — Смущённо опустив глаза, отвернулась, словно не понимая, что имеет в виду приезжая. Зевнула, перекрестив открытый рот, кутаясь в накидку. — Идёмте, а то загулялись с вами. Мне пора глянуть, кого привели в кормилицы. — Поспешила сменить тему. — Наших маленьких надо беречь. Это ж надо, сразу двойников хозяйка принесла. Одноликих!
— Какая разница — близнецы одного лика или нет, лишь бы здоровенькие были. — Пфальцграфиня с готовностью последовала за ней.
— Не скажите. Если на лик разные — не к добру. Наказание господне. Два лика, значит, от двух разных мужчин зачатие. Одноликие — носители божественной силы. Дар небес. Род будет процветать и множиться.
Наташа приоткрыла рот, желая возразить. Но вовремя спохватилась. Какие могут быть споры с уверенными в своей правоте невежественными людьми? Надо радоваться, что баронессе крупно повезло родить близнецов. Роди она двуликих… Девушку передёрнуло. О последствиях, свидетелем которых она могла стать, думать не хотелось.
Всё произошло именно так, как она и предполагала. С лёгкой руки экономки, оброненное слово «Лекарка», подхваченное конопатой служанкой, стелившей постель, возымело своё магическое действие.
Уже вечером, ужиная в кухне, Наташа ловила на себе вопросительные взоры. Стоило отвернуться, слышала лёгкий шёпот за спиной. Кто-то рассматривал её в упор, не стесняясь, кто-то робко опускал глаза, избегая прямого взгляда. Дети работниц: три девочки, от пяти до восьми лет, и шестилетний мальчик, с любопытством присматриваясь к ней, обходили стороной.
Но не это тревожило пфальцграфиню. Она опасалась, что клеймо «Лекарка» прикипит намертво. Так же знала, что при своих скудных знаниях медицины, всё равно попытается оказать помощь нуждающемуся, и когда к ней после трапезы подсела женщина и тихо заговорила, просительно заглядывая в глаза, она знала, что сделает всё возможное, чтобы ей помочь.
— Фрейлейн Лэвари, посмотрите. — Положила перед собой бледные, с опухшими покрасневшими костяшками пальцев, руки. — Бывает так, что кажется, их вовсе нет. По утрам не могу сжать. Всё вываливается. Кому нужна безрукая работница?
— Покалывает в пальцах? — Наташа ощупывала узловатые суставы. На кивок подсобницы, вздохнула. Остеохондроз. — Наклоните голову в сторону… Теперь в другую. Слышите хруст в шее?.. Больно?
Женщина расширила глаза, хватаясь за голову:
— Да.
Их обступили со всех сторон. Расходиться никто не спешил. Послышалось:
— Я тоже рук по утрам не чую.
— Ведунья… — шептались за спиной. — Глянь на её очи. Ты видела у кого-нибудь такие?
— А волосы. Ребекка сказала, что она…
Наташа повернулась в сторону говоривших. Поднялась:
— Прошу внимания. — Похлопала ладонью по столу, призывая всех замолчать. — Хочу внести ясность. Я не лекарка. Не отрицаю, что могу обработать рану, как и любая из вас. Именно обработать. Не закрутить грязной тряпкой, а обеззаразить порез и наложить повязку.
Притихшие работницы недоверчиво уставились на неё. Косились, шептались, прикрывая рты:
— Вот так… Скрытная какая…
— Ну-у… Ребекка врать не станет…
Девушка покачала головой.
— Хорошо, всем желающим покажу, как это делается. Вам же, — обратилась к подсобнице со скрюченными пальцами, — покажу, как растирать руки и шею.
— Шею? — растерянно переспросила она.
— И шею тоже. Так же плечи. Руки откуда растут? Эта болезнь не лечится, но облегчить боль можно. Все желающие могут посмотреть и повторить. Кто хочет выступить в роли подопытного кролика? — пфальцграфиня обвела замерших женщин выразительным взглядом, ставя табурет у очага.
Завороженные стремительными движениями гостьи, забыв о предстоящих делах, они обступили её:
— Кролики у нас за конюшней, у стогов с сеном.
Зашептались между собой:
— Вон как…
— На кролях показывать будет…
На звук хлопнувшей боковой двери, примолкнув, дружно обернулись. Каспар, скинув капюшон, отряхивал промокшую накидку:
— Продрог совсем. Эля нальёте? — Провёл широкой ладонью по отсыревшим длинным седым волосам, отбрасывая их назад. Натолкнувшись на пристальное внимание пары десятков глаз, прищурился: — Чё притихли? Не нальёте?
— Он будет кроликом! — указала на него Наташа. — Желаете поучаствовать в нашем шоу?
— Каспар кроликом? — всплеснула руками Ребекка.
— Он будет кроликом, — ткнула в него пальцем стряпуха — пухленькая подвижная Ханна.
Поведя носом, мужчина насторожился:
— Как?
— Поди сюда, Каспар, — склонив голову набок и указывая на табурет, ласково подзывала его курносая кареглазая кухарка.
Мужчина, ничего не сказав, поспешно крутнулся на пятке, резво захлопнув за собой дверь, предпочтя вернуться в непогоду.
Махнув рукой и не откладывая в долгий ящик, пфальцграфиня начала:
— Хорошо, покажу на себе. Так даже лучше. Повторяйте за мной, — массировала свои пальчики, поглаживала, разминала, сжимала-разжимала ладони, потряхивала ими… Импровизировала, вспоминая чувство умиротворения и покоя от умелых действий рук темнокожего Бонда. Растирала шею. Перешла на плечи, закончив осторожным медленным вращением головы. После неожиданного прилива сил решила, что ей самой такая терапия не повредит. — Делайте по утрам и в течение дня, когда есть свободное время. Можете помогать друг другу. И ещё…
Испросив у Ребекки оливковое масло и пчелиный воск, на её вопрос:
— Сколько нужно?
Ответила:
— Сколько не жалко, — у всех на глазах приготовила мазь, ощущая себя факиром.
Водрузив котелок на стол на деревянную подставку, громко произнесла:
— Посмотрите, здесь лечебная мазь. Когда остынет, каждая из вас может взять для собственных нужд. Смазывайте порезы, ранки, потёртости. Но только после того, как очистите и промоете рану от грязи. Желательно крепким вином.
— А заговаривать когда будете? Когда остынет?
— Уже заговорила, — раздался шёпот. — Взора хватило. Такими-то глазищами.
Пфальцграфиня одарила высказавшуюся улыбкой:
— Ещё раз повторяю, я — не лекарка. И не ведунья. Такая, как все вы. Каждая из вас может повторить подобное и проверить на себе.
— Да уж, не ведунья, — прошёлся приглушенный недоверчивый ропот, — зря что ли Каспар убёг?
— Чует, чёрт старый…