— Я согласна, — с тревогой смотрела на него, сдерживая порыв вернуться в соседний покой.
— Превосходно, — улыбнулся он краем рта. — Ты не пожалеешь.
Перехватив из рук Наташи короб с одеянием, тряхнул его, взвешивая, и подхватив её под локоть, втащил в помещение, поспешно прикрыв створку.
В лёгком замешательстве она присела на стул у двери. Знать бы, о чём не пожалеет. Ноги дрожали. Неизвестность угнетала. Она не только потерялась для всех, но и потеряла что-то более важное и значимое, чем статус и связанные с ним блага. Мысленно металась в комнате за стеной, где на полу лежал связанный мужчина с покорной обречённостью в глазах. «Ничего, — вздохнула, отгоняя видение, — придут убирать номер — освободят». Она в это время будет уже далеко.
У ложа слышались приглушенные голоса господ и их верного слуги. По тому, как часто и ненавязчиво вставлял замечания прислужник и к нему прислушивались, стало понятно, что этот человек играет не последнюю роль в жизни семьи барона фон Фестера.
За опущенным пологом Вилда шептала слова молитвы. Повитуха ещё не вернулась.
Вот так просто пфальцграфиня стала свободной? Радости не ощутила. Свобода в данном случае ассоциировалась с понятием «ни с чем». Бомжиха! Ни дома, ни золота, ни любимого. Ничего! В кармане по паре медных, золотых да серебряных монет. Вернуться в поместье нельзя. Там её будут ждать в первую очередь. Чтобы пленить и… О дальнейшей участи думать было страшно.
Из задумчивости её вывел слабый голос баронессы:
— Эуген, эта женщина очень помогла мне при рождении наших сыновей. Пожалуйста, любимый…
Барон шагнул к Наташе. Из-за его спины показался Корбл, не спуская с неё немигающих пронзительных глаз. Сейчас он не казался таким отталкивающим, как прежде. И всё же его пристальное внимание настораживало.
— Она ничего не напутает и передаст Ребекке всё, что вы пожелаете, — уверенно вещал он, заглядывая в лицо хозяина.
— Мне бы хотелось обговорить условия сделки. — Поднялась девушка, сокрушённо вздыхая и зная, что согласится на любые условия. Но поторговаться — это святое.
В Хаденхайме, раз уж попадёт туда бесплатно — не знала, насколько велик городок, — она попробует найти работу, чтобы оплатить возвращение в Страсбург, а там свяжется с Руди и Фионой. Они помогут забрать золото из тайника. Что она предпримет дальше, загадывать не имело смысла. Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах.
Пока отец семейства, озадачившись вопросом замарашки, уставился на неё, из-за его плеча прошуршало:
— Я же говорил, не обидим.
— Понимаю, — кивнула пфальцграфиня, — но нельзя ли конкретнее узнать цену вашего «не обидим». Видите ли, я направляюсь в Алем. Хаденхайм совсем в другой стороне. — Она помнила, как Шамси показывал, где какой город находится.
— Тебя там ждут? — заинтересовался фон Фестер.
— Я рассчитываю найти в Алеме хорошую работу.
— Хорошую, говоришь? — не спускал глаз с её багрового лица.
Гоблин уставился в пол, где из-под платья Умертвия выглядывали носки новеньких сапожек.
Её же беспокоило, как он присматривался к ней. Да и барон сомневался в чём-то.
— Эуген, она мне нравится, — послышалось с ложа. — Её присутствие влияет на меня благотворно. — Баронесса зевнула. — Где повитуха? У меня тянет внизу живот. Куда она ушла?
— Успокойся, моя любовь, — мужчина кинулся к супруге, — она придёт. Пошла посмотреть, не нужна ли помощь. Внизу то ли подрались, то ли убили кого. — Обернулся к Наташе: — Ты грамотная?
Она замешкалась. Вот где Шамси! Там, где убийство. Но в таком случае он бы для неё оставил у двери охранника.
— Читаю не очень хорошо, но о чём идёт речь — пойму. — Так оно и было. Если бы не печальные обстоятельства, она бы уже освоила грамоту.
— Счёт знаешь?
— Да.
Он переглянулся с Корблом. Тот неуловимо повёл бровью и едва заметно кивнул.
— Как, говоришь, тебя зовут?
— Лэвари, — опередил её Гоблин, — как дальше? — Вывернулся к ней.
Девушка кашлянула, прикрыв рот ладонью, взяв паузу, быстро сообразив, что неожиданная путаница с её именем пойдёт только на пользу. Её будут разыскивать как пфальцграфиню Вэлэри фон Россен. Из-под опущенных ресниц следила за прислужником барона. Намеренно ли он перепутал её имя? Возможно, слух о пропавшей сиятельной особе достиг этой комнаты, и он обо всём догадался? Нужно ли остерегаться шантажа с его стороны? Выскользнув из одной ловушки она может угодить в очередную. По виду мужчины так ничего и не поняла. Усталое серое лицо с ярко выраженными носогубными складками, сгорбленный. И только глубоко посаженные строгие, без тени недовольства, глаза по-молодецки блестели из-под нависших бровей. Сколько ему лет? Сорок? Пятьдесят?
— Ольес, — ляпнула первое, что пришло в голову. — Лэвари Ольес, господин барон.
— Из Фландрии? — он с любопытством посмотрел на неё. — То-то слышу речь не здешняя. Что делаешь в Швабии?
— Я сирота. Жила в Штрассбурхе у дальней родственницы. Она умерла два месяца назад. Из съёмной каморы попросили уйти. Решила перебраться в Алем.
— Чем в Штрассбурхе занималась?
Допрос с пристрастием порядком надоел, но девушка понимала — без этого не обойтись. Как и не избежать лжи.
— У лекаря работала. Помогала по хозяйству.
— Я же сказала, что она мне нравится, — вмешалась совсем расслабившаяся и задремавшая Тэрэсия. — Эуген, найми её. Наши мальчики будут под присмотром.
Нянька? Для младенцев? Наташа пожала плечами. Не следовало говорить про лекаря. Лучше бы сказала, что помогала родственнице вязать вещи на продажу.
— Я не умею обращаться с детьми, госпожа баронесса.
— Она в Алем едет, — возразил барон.
— И не надо, — пропустила замечание супруга женщина. — Ты ведь у лекаря служила. Так много видела. Судя по твоей помощи, ты много знаешь полезного. Ах, как хорошо! Эуген, мне этот Берингар никогда не внушал доверия. Помнишь, когда тебя скрутило, он так ничем и не помог. Эти мерзкие пиявки… — Прикрыла рот ладонью, сморщившись: — Что в том Алеме… Думаешь, хорошую работу быстро найдёшь? Послужишь нам, а потом, если захочешь уйти, я тебе рекомендацию дам. У нас там много знакомых проживает.
— Я не лекарка, госпожа баронесса. Ничего не понимаю в… хворях.
— Ладно, потом разберёмся. — Махнул рукой фон Фестер. — Пока езжай в поместье. Корбл определит тебя в проезжий паланкин и расскажет, что и кому нужно передать.
Снова Корбл. Похоже, без него барон не может ступить шага. Пфальцграфиня вздохнула. Наверное, не следует слишком упрямиться. Пока её будут искать, она заляжет на дно в Хаденхайме. Заработает денег.
— Вы не определили размер вознаграждения, господин барон.
— Золотой, — ответил мужчина, отворачиваясь к супруге.
— Эуген, ты всё запомнил, о чём я просила тебя? Ничего не забыл?
— Да, моя любовь, всё для тебя и наших мальчиков.
Наташа отвернулась от приторно-сладких проявлений заботы и любви между её работодателями, натолкнувшись на цепкий взор серых глаз Гоблина. Личный слуга барона только внешне был непригляден. С головой у него всё было в порядке.
— Что нечёсаная до сих пор? — Он подозрительно всматривался в неё.
— Гребень вчера сломала. — Раздумывала, где купить новый?
— Возьми у Вилды, — кивнул в сторону опущенного полога, понижая голос до шёпота.
— Нет, — затрясла головой, будто ей собрались её отрезать, — это предмет личной гигиены.
Горбун почесал затылок, явно не понимая, что ей не понравилось в его предложении. Но уточнять не стал.
— Ладно, пошли вниз. Там есть лоток с дребеденью. Может, найдёшь чего. Расскажу, что кому передать. Правда, я с проезжими бюргерами договорился, но уже не нужно. Идём… Значит, ты не у корчмаря служишь?
Девушка отрицательно качнула головой. Дотошный герр Корбл — как ей показалось — вздохнул с облегчением, и подобие улыбки мелькнуло на его лице. Вопреки ожиданиям, он больше не стал её ни о чём спрашивать.
Опасливо оглядываясь по сторонам, высматривая знакомые лица стражников из отряда Шамси, Наташа не стала надолго задерживаться у стойки в зале. На вопрос Гоблина моложавый виночерпий, достав из-под прилавка деревянный ящичек с различной мелочью — начиная с кожаных шнурков разной длины, цвета и толщины, кошелей из плотной ткани и грубой кожи, медных колечек непонятного назначения, заканчивая детскими свистульками, — сразу же предложил на выбор несколько деревянных и костяных гребней. Девушка вертела их в руках, примериваясь к лохматому концу своей косы, не решаясь провести испытания, зная, что расчёсывание подобными предметами быта не принесёт удовольствия. Грубо обработанное дерево с заусеницами и сомнительного происхождения дурно пахнущая кость не привлекали никак. Неожиданно её спутник, отодвинув ящик в сторону, коротко сказал:
— Серебро покажи…
— Сколько? — не стала торговаться Наташа, выбрав простенькую прямоугольную расчёску с гладкими длинными зубьями.
— Я заплачу, — заглянул в её лицо провожатый. — Отдашь, как заработаешь.
— Спасибо, у меня есть, — достала золотой.
— Столько и будет, — не моргнул глазом пройдоха-виночерпий, накрывая ладонью монету.
— Хрюкало не треснет? — Гоблин водрузил неожиданно крупный кулак на столешницу и скосил на него глаза, красноречиво намекая на возможные последствия чрезмерной жадности.
Тот, шустро отсчитав сдачу, загремел кубками и плошками, делая вид очень занятого человека.
Герр Корбл Уц, довольно усмехнувшись, прихватив «чемодан» и подхватив под руку Умертвие, направил её к выходу.
— Спасибо, — покраснела девушка. Знает ли простолюдинка, сколько стоит такая расчёска? А пфальцграфиня?
Горбун заметно смутился. Видно нечасто ему приходилось слышать слова благодарности.
Позднее утро встретило погожим днём. Наташа зажмурилась от яркого солнечного света, вдыхая холодный воздух, насыщенный запахом дыма и конского навоза.
У конюшни толпились люди. Слышался тихий ропот и конское ржание. Из распахнутых ворот раздавались громкие мужские голоса.
Пфальцграфиня прислушалась. Шамси слышно не было. Натянув глубокий капюшон и склонив голову, молясь, чтобы не столкнуться ни с кем из знакомых, послушно шла рядом с мужчиной, который монотонно перечислял, что от неё требуется. Ничего сложного. Всё, связанное с рождением близнецов. На что особенно делался акцент — найти кормилицу, ибо двоих малышей баронессе будет прокормить не под силу. Лучше несколько разновозрастных кормилиц. Бывали случаи, когда младенцы отказывались брать чужую грудь.
Её вывели за ворота, где у обочины, готовый к отправке стоял запряжённый паланкин.
— Всё усвоила? Ребекке скажи, что хозяин велел поселить тебя у господских покоев. — Распахнул перед ней дверцу Корбл, заглядывая внутрь и кивая молодым людям в нём. — Твой короб. — Тряхнув его, задвинул под скамью, помогая девушке взобраться на подножку.
— С Богом. — Перекрестил чудо передвижения и исчез за воротами.
— Превосходно, — улыбнулся он краем рта. — Ты не пожалеешь.
Перехватив из рук Наташи короб с одеянием, тряхнул его, взвешивая, и подхватив её под локоть, втащил в помещение, поспешно прикрыв створку.
В лёгком замешательстве она присела на стул у двери. Знать бы, о чём не пожалеет. Ноги дрожали. Неизвестность угнетала. Она не только потерялась для всех, но и потеряла что-то более важное и значимое, чем статус и связанные с ним блага. Мысленно металась в комнате за стеной, где на полу лежал связанный мужчина с покорной обречённостью в глазах. «Ничего, — вздохнула, отгоняя видение, — придут убирать номер — освободят». Она в это время будет уже далеко.
У ложа слышались приглушенные голоса господ и их верного слуги. По тому, как часто и ненавязчиво вставлял замечания прислужник и к нему прислушивались, стало понятно, что этот человек играет не последнюю роль в жизни семьи барона фон Фестера.
За опущенным пологом Вилда шептала слова молитвы. Повитуха ещё не вернулась.
Вот так просто пфальцграфиня стала свободной? Радости не ощутила. Свобода в данном случае ассоциировалась с понятием «ни с чем». Бомжиха! Ни дома, ни золота, ни любимого. Ничего! В кармане по паре медных, золотых да серебряных монет. Вернуться в поместье нельзя. Там её будут ждать в первую очередь. Чтобы пленить и… О дальнейшей участи думать было страшно.
Из задумчивости её вывел слабый голос баронессы:
— Эуген, эта женщина очень помогла мне при рождении наших сыновей. Пожалуйста, любимый…
Барон шагнул к Наташе. Из-за его спины показался Корбл, не спуская с неё немигающих пронзительных глаз. Сейчас он не казался таким отталкивающим, как прежде. И всё же его пристальное внимание настораживало.
— Она ничего не напутает и передаст Ребекке всё, что вы пожелаете, — уверенно вещал он, заглядывая в лицо хозяина.
— Мне бы хотелось обговорить условия сделки. — Поднялась девушка, сокрушённо вздыхая и зная, что согласится на любые условия. Но поторговаться — это святое.
В Хаденхайме, раз уж попадёт туда бесплатно — не знала, насколько велик городок, — она попробует найти работу, чтобы оплатить возвращение в Страсбург, а там свяжется с Руди и Фионой. Они помогут забрать золото из тайника. Что она предпримет дальше, загадывать не имело смысла. Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах.
Пока отец семейства, озадачившись вопросом замарашки, уставился на неё, из-за его плеча прошуршало:
— Я же говорил, не обидим.
— Понимаю, — кивнула пфальцграфиня, — но нельзя ли конкретнее узнать цену вашего «не обидим». Видите ли, я направляюсь в Алем. Хаденхайм совсем в другой стороне. — Она помнила, как Шамси показывал, где какой город находится.
— Тебя там ждут? — заинтересовался фон Фестер.
— Я рассчитываю найти в Алеме хорошую работу.
— Хорошую, говоришь? — не спускал глаз с её багрового лица.
Гоблин уставился в пол, где из-под платья Умертвия выглядывали носки новеньких сапожек.
Её же беспокоило, как он присматривался к ней. Да и барон сомневался в чём-то.
— Эуген, она мне нравится, — послышалось с ложа. — Её присутствие влияет на меня благотворно. — Баронесса зевнула. — Где повитуха? У меня тянет внизу живот. Куда она ушла?
— Успокойся, моя любовь, — мужчина кинулся к супруге, — она придёт. Пошла посмотреть, не нужна ли помощь. Внизу то ли подрались, то ли убили кого. — Обернулся к Наташе: — Ты грамотная?
Она замешкалась. Вот где Шамси! Там, где убийство. Но в таком случае он бы для неё оставил у двери охранника.
— Читаю не очень хорошо, но о чём идёт речь — пойму. — Так оно и было. Если бы не печальные обстоятельства, она бы уже освоила грамоту.
— Счёт знаешь?
— Да.
Он переглянулся с Корблом. Тот неуловимо повёл бровью и едва заметно кивнул.
— Как, говоришь, тебя зовут?
— Лэвари, — опередил её Гоблин, — как дальше? — Вывернулся к ней.
Девушка кашлянула, прикрыв рот ладонью, взяв паузу, быстро сообразив, что неожиданная путаница с её именем пойдёт только на пользу. Её будут разыскивать как пфальцграфиню Вэлэри фон Россен. Из-под опущенных ресниц следила за прислужником барона. Намеренно ли он перепутал её имя? Возможно, слух о пропавшей сиятельной особе достиг этой комнаты, и он обо всём догадался? Нужно ли остерегаться шантажа с его стороны? Выскользнув из одной ловушки она может угодить в очередную. По виду мужчины так ничего и не поняла. Усталое серое лицо с ярко выраженными носогубными складками, сгорбленный. И только глубоко посаженные строгие, без тени недовольства, глаза по-молодецки блестели из-под нависших бровей. Сколько ему лет? Сорок? Пятьдесят?
— Ольес, — ляпнула первое, что пришло в голову. — Лэвари Ольес, господин барон.
— Из Фландрии? — он с любопытством посмотрел на неё. — То-то слышу речь не здешняя. Что делаешь в Швабии?
— Я сирота. Жила в Штрассбурхе у дальней родственницы. Она умерла два месяца назад. Из съёмной каморы попросили уйти. Решила перебраться в Алем.
— Чем в Штрассбурхе занималась?
Допрос с пристрастием порядком надоел, но девушка понимала — без этого не обойтись. Как и не избежать лжи.
— У лекаря работала. Помогала по хозяйству.
— Я же сказала, что она мне нравится, — вмешалась совсем расслабившаяся и задремавшая Тэрэсия. — Эуген, найми её. Наши мальчики будут под присмотром.
Нянька? Для младенцев? Наташа пожала плечами. Не следовало говорить про лекаря. Лучше бы сказала, что помогала родственнице вязать вещи на продажу.
— Я не умею обращаться с детьми, госпожа баронесса.
— Она в Алем едет, — возразил барон.
— И не надо, — пропустила замечание супруга женщина. — Ты ведь у лекаря служила. Так много видела. Судя по твоей помощи, ты много знаешь полезного. Ах, как хорошо! Эуген, мне этот Берингар никогда не внушал доверия. Помнишь, когда тебя скрутило, он так ничем и не помог. Эти мерзкие пиявки… — Прикрыла рот ладонью, сморщившись: — Что в том Алеме… Думаешь, хорошую работу быстро найдёшь? Послужишь нам, а потом, если захочешь уйти, я тебе рекомендацию дам. У нас там много знакомых проживает.
— Я не лекарка, госпожа баронесса. Ничего не понимаю в… хворях.
— Ладно, потом разберёмся. — Махнул рукой фон Фестер. — Пока езжай в поместье. Корбл определит тебя в проезжий паланкин и расскажет, что и кому нужно передать.
Снова Корбл. Похоже, без него барон не может ступить шага. Пфальцграфиня вздохнула. Наверное, не следует слишком упрямиться. Пока её будут искать, она заляжет на дно в Хаденхайме. Заработает денег.
— Вы не определили размер вознаграждения, господин барон.
— Золотой, — ответил мужчина, отворачиваясь к супруге.
— Эуген, ты всё запомнил, о чём я просила тебя? Ничего не забыл?
— Да, моя любовь, всё для тебя и наших мальчиков.
Наташа отвернулась от приторно-сладких проявлений заботы и любви между её работодателями, натолкнувшись на цепкий взор серых глаз Гоблина. Личный слуга барона только внешне был непригляден. С головой у него всё было в порядке.
— Что нечёсаная до сих пор? — Он подозрительно всматривался в неё.
— Гребень вчера сломала. — Раздумывала, где купить новый?
— Возьми у Вилды, — кивнул в сторону опущенного полога, понижая голос до шёпота.
— Нет, — затрясла головой, будто ей собрались её отрезать, — это предмет личной гигиены.
Горбун почесал затылок, явно не понимая, что ей не понравилось в его предложении. Но уточнять не стал.
— Ладно, пошли вниз. Там есть лоток с дребеденью. Может, найдёшь чего. Расскажу, что кому передать. Правда, я с проезжими бюргерами договорился, но уже не нужно. Идём… Значит, ты не у корчмаря служишь?
Девушка отрицательно качнула головой. Дотошный герр Корбл — как ей показалось — вздохнул с облегчением, и подобие улыбки мелькнуло на его лице. Вопреки ожиданиям, он больше не стал её ни о чём спрашивать.
Опасливо оглядываясь по сторонам, высматривая знакомые лица стражников из отряда Шамси, Наташа не стала надолго задерживаться у стойки в зале. На вопрос Гоблина моложавый виночерпий, достав из-под прилавка деревянный ящичек с различной мелочью — начиная с кожаных шнурков разной длины, цвета и толщины, кошелей из плотной ткани и грубой кожи, медных колечек непонятного назначения, заканчивая детскими свистульками, — сразу же предложил на выбор несколько деревянных и костяных гребней. Девушка вертела их в руках, примериваясь к лохматому концу своей косы, не решаясь провести испытания, зная, что расчёсывание подобными предметами быта не принесёт удовольствия. Грубо обработанное дерево с заусеницами и сомнительного происхождения дурно пахнущая кость не привлекали никак. Неожиданно её спутник, отодвинув ящик в сторону, коротко сказал:
— Серебро покажи…
— Сколько? — не стала торговаться Наташа, выбрав простенькую прямоугольную расчёску с гладкими длинными зубьями.
— Я заплачу, — заглянул в её лицо провожатый. — Отдашь, как заработаешь.
— Спасибо, у меня есть, — достала золотой.
— Столько и будет, — не моргнул глазом пройдоха-виночерпий, накрывая ладонью монету.
— Хрюкало не треснет? — Гоблин водрузил неожиданно крупный кулак на столешницу и скосил на него глаза, красноречиво намекая на возможные последствия чрезмерной жадности.
Тот, шустро отсчитав сдачу, загремел кубками и плошками, делая вид очень занятого человека.
Герр Корбл Уц, довольно усмехнувшись, прихватив «чемодан» и подхватив под руку Умертвие, направил её к выходу.
— Спасибо, — покраснела девушка. Знает ли простолюдинка, сколько стоит такая расчёска? А пфальцграфиня?
Горбун заметно смутился. Видно нечасто ему приходилось слышать слова благодарности.
Позднее утро встретило погожим днём. Наташа зажмурилась от яркого солнечного света, вдыхая холодный воздух, насыщенный запахом дыма и конского навоза.
У конюшни толпились люди. Слышался тихий ропот и конское ржание. Из распахнутых ворот раздавались громкие мужские голоса.
Пфальцграфиня прислушалась. Шамси слышно не было. Натянув глубокий капюшон и склонив голову, молясь, чтобы не столкнуться ни с кем из знакомых, послушно шла рядом с мужчиной, который монотонно перечислял, что от неё требуется. Ничего сложного. Всё, связанное с рождением близнецов. На что особенно делался акцент — найти кормилицу, ибо двоих малышей баронессе будет прокормить не под силу. Лучше несколько разновозрастных кормилиц. Бывали случаи, когда младенцы отказывались брать чужую грудь.
Её вывели за ворота, где у обочины, готовый к отправке стоял запряжённый паланкин.
— Всё усвоила? Ребекке скажи, что хозяин велел поселить тебя у господских покоев. — Распахнул перед ней дверцу Корбл, заглядывая внутрь и кивая молодым людям в нём. — Твой короб. — Тряхнув его, задвинул под скамью, помогая девушке взобраться на подножку.
— С Богом. — Перекрестил чудо передвижения и исчез за воротами.