— Ложь. — Злость охватила мгновенно, опутывая сознание. Её предали, растоптали, устроили под носом постельные игрища, а она ещё сомневается?

Ну, развяжет она изменника и что? Ничего на ум не приходило, кроме того, что он, скорее всего, скажет ей спасибо и уйдёт. А она уже привычно останется один на один со своими проблемами. Если раньше она находилась под кровом своего поместья и могла рассчитывать на защиту нанятых стражников, то теперь…

Наташа не спеша поднялась, отбросила кинжал, слыша, как звякнуло лезвие о черепки разбитого кувшина. Не оглядываясь на мычащего и задёргавшегося сиятельного, подхватила короб и, поставив на кровать, собрала одежду и обувь с пола. Машинально, как робот, аккуратно сворачивала и складывала в «чемодан».

Мысли витали у каминной решётки. Там, где мужчина её мечты ждал от неё помощи.

Отёрла баночку из-под горчицы, наполненную лечебной мазью, кладя сверху. Недовязанная пелерина, индийское платье, чудесное мыльце, банка с кофе. Кофе… Вспомнила, что почти ничего не ела. И не хочется. Может быть, потом поест? Поднос, уставленный яствами, возвышался на прикроватном столике. Собрав в глубокую миску немного еды и прикрыв её салфеткой, сунула в короб.

Прислушивалась к звукам в коридоре, поджидая, что сейчас войдёт Шамси и скомандует отправляться в дорогу. Замерла от пронзившей мысли: «Никто сюда не вернётся!» Сумочки-то нет. Гехаймрат покинул «отель». Она? Её бросили. Лемма получил весть о смерти сына и срочно отбыл? Нет, не мог он так поступить с ней, прихватизировав мешочек с золотом и оставив её без денег. Пфальцграфиня хмыкнула: «Всё, нажитое непосильным трудом…» Ирония судьбы. Всё, что связывало её с прошлым — пропало. Конечно, забрал любитель заморских вещичек.

Нет, не всё пропало. Коснулась цепочки с крестиком. В кармане звенели монеты. Фонарик тёрся о зажигалку…

Хоть особого доверия к супершпиону не было, но он за время пути показал себя с лучшей стороны. В любом случае он должен был объясниться, выделить охрану и доставить её обратно в поместье. Она одна из них — пусть и обедневшая — и это нельзя сбрасывать со счёта. Пазл не складывался. Что-то тревожило и настораживало. Спросить эту сволочь, притаившуюся у камина? Он-то знает, что здесь произошло. Обернулась к нему. Тряхнула головой: «Нет, солжёт и глазом не моргнёт». Умеет красиво говорить и быть убедительным. Запутает её, как путал раньше, используя в своих целях. Не выдержав его взгляда побитой собаки, отвернулась. Сердце сжалось от тоски. Умеет же, гад, давить на жалость.

Мысли побежали дальше. А если её потеряли? Решили, что она сбежала? И это её искали, устроив обыск в таверне. Ингваз заходил в соседний покой в поисках беглянки и не узнал её.

Чудеса! Может быть Шамси решил, что она сбежала в своё время? Она свободна? Мелькнувшее чувство радости померкло. Не верилось. Как же… А сумочка? Она бы никогда не оставила её в этом времени. В ней документы, ключ от квартиры. Но разве мужчина поймёт такое?

Было что-то странное в том, что охранник тайного советника, никак не производящий впечатления растяпы и болвана, её не признал. Жаль, нет зеркала. Хотелось хоть одним глазком взглянуть на своё отражение.

Что она имеет? Призрачную свободу? Её будут искать. Абассинец не простит побега. Речь идёт о жизни его сына, если он ещё жив. Он не пожалеет её, как не жалел других, выслеживая и отправляя на эшафот. Палач.

Руди сказал верно. Она должна сделать так, чтобы её не искали. Вот и подходящий случай. Случай ли? Вспомнились слова Рухи: «Всё идёт по намеченному пути Божьему и нужно довериться его воле… Пока ты не отдашь свою жизнь в руки Господа и не пройдёшь все намеченные им вехи, будешь подвергаться испытаниям».

Избегала смотреть в сторону камина, одёргивая себя, уговаривая. Он не стоит твоих слёз и бессонных ночей, проведённых в раздумьях о нём. Он не достоин тебя. Он лжец. И тогда, когда объявился в поместье с цветами, лгал. Увидел живой и сработал охотничий инстинкт — догнать ускользающую дичь. Он добился своего. Дичь угодила в расставленные сети.

Одежда собрана. Переобувшись в сапожки, вывернула накидку серой стороной наружу. Теперь она станет одной из всех: безликой унылой массой. Направившись к двери и услышав за спиной сдавленный стон, обернулась.

Бригахбург… Он не спускал с неё настороженного, дико вращающегося взора. Как поступить с ним?.. Никак. Поставив чемодан, подошла к нему, присев рядом. Протянула руку к его лицу. Видя, что он закрыл глаза, отдёрнула.

— Я хотела любить и быть любимой. Хотела, чтобы ты был рядом, когда вокруг беспросветная темень, чтобы крепко обнимал меня. — Глаза наполнились слезами. Не выдержала, притронувшись кончиками пальцев к заросшей щетиной щеке.

Почувствовала, как он напрягся. От вида увлажнившегося прямого молящего взора, неверяще приподняла бровь, продолжая:

— Хотела слышать стук твоего сердца под своими ладонями. Чтобы ты успокаивал, когда мне страшно, чтобы оберегал и защищал. Хотела родить тебе детей. Хотела, чтобы ты, доверившись мне, пошёл к открывшейся двери в неизвестность и, не раздумывая, шагнул в бездну следом за мной. Я думала — вместе мы преодолеем всё… Но для этого нужна взаимная любовь и доверие. Ты сделал свой выбор. Больше мне нечего здесь делать.

Шагнув к двери и уже взявшись за ручку короба, стремительно вернулась.

Размахнувшись, ударила его по лицу. Удар пришёлся по виску, щеке, мазнул по верхней губе.

— Вы знаете, за что, — судорожно вздохнула, пряча руку в карман. Нащупала зажигалку и, сжав её, постаралась взять себя в руки. — Вы лжёте, предаёте, убиваете. Я становлюсь похожей на вас. Я научилась изворачиваться и лгать. Любить и ненавидеть. Спасибо за науку, господин граф. Человек должен познать всё, совершать ошибки ради того, чтобы знать, почему их не следует совершать. Уже и не помню, кто это сказал. Передайте Лемме, чтобы не искал меня. Я возвращаюсь в своё время. Да, открылся проход. Я вернулась за своими вещами, но, оказалось, что потеряла их…

Отошла к двери и, уже взявшись за ручку, снова вернулась. Достав из кармана монеты, выбрала три и бросила к ногам мужчины:

— Теперь я вам ничего не должна.

Истошный скрип двери прошёлся огнём по обнажённым натянутым нервам.



Герард закрыл глаза. Обмякшее тело казалось раздутым и бесформенным. Он не ощущал покалывания в посиневших пальцах рук. Качнувшись в сторону, забился в приступе отчаяния, завыл, как дикий зверь, потерявший своё дитя. Проклятый Шамси! Лучше бы араб проткнул его насквозь своим кривым кинжалом.

Женщина, которая стала смыслом его жизни уходит…

Тяжело надрывно дышал, сознавая, как был прав тайный советник, сказав, что она не станет его слушать. Не просто не слушать! Она лишила его этой возможности, не ударив пальца о палец, чтобы освободить. Ушла, не позволив ему объясниться с ней.

А он всё понял. Не сразу, но понял. Выбрав роль корыстной твари, Птаха была слишком убедительна.

Сначала всё походило на балаган с участием доверенного лица его величества и Таши. Если в роли, выбранной арабом, сомневаться не приходилось, то пфальцграфиня в роли подозреваемой выглядела странно. К моменту его появления они продолжали начавшийся ранее разговор. Беседа велась на повышенных тонах, и Герард дивился тому, как смеет его Леди вести себя столь дерзко с тайным советником.

На смену непониманию пришло осознание, что его женщина совсем не та, за кого себя выдавала. Это возмутило. Не просто возмутило. Разозлило. А когда она выставила его идиотом, то и вовсе оскорбило. Он готов был её убить: за унижение, за небрежение, за ложь. И плевать было, что она иномирянка или кто-то там ещё.

То, что она помогла сбежать рабу, он подозревал и раньше. Только она была заинтересована в его свободе. Успокоившись и всё взвесив, он пришёл к неутешительному выводу: Таша принесла себя в жертву. Ради него, его семьи. Зачем? Она посмела лишить его — мужчину! — права решать как ему поступить, не оставив ему выбора. Это казалось настолько чудовищным, что он сомневался до последнего в её искренности.

Довершив в Алеме все дела, связанные с дарением его величеству рудника, он потратил часть дня на розыск поместья гехаймрата и убедился, что тот ещё не вернулся. С нарастающим беспокойством отбыл по предполагаемому пути его следования в город. Удача улыбнулась уже скоро. На первом же постоялом дворе он столкнулся с теми, встречи с кем так жаждал.

Когда увидел её и дознавателя в коридоре таверны, он всё ещё не верил ей. То, как она отшатнулась от него, её страх, так хорошо осязаемый им, её мятущийся взор, поведение араба, выдали, что всё гораздо запутаннее и сложнее. Добровольно пустившаяся в подобное путешествие женщина так себя не ведёт. Куда исчезла та низкая дрянь, которая опозорила его мужскую честь в глазах гехаймрата? Где её решимость и уверенность? Она даже не сообразила спрятаться за спину покровителя, а убежала в камору. От всех. Показав свою растерянность, беззащитность… Она всегда убегала в подобных случаях, когда боялась выдать себя взглядом или жестом. А он осёл. Он струсил, не потребовав встречи с ней тотчас. Он решил, что между ней и эксиленцем всё договорено и слажено.

Не желая стать свидетелем их пребывания в одном покое, он уехал в соседнюю корчму, чтобы утром отбыть в свой замок. Да, он напился. До беспамятства. И только утром, прозрев и поняв, что недоговоренность между ними будет ему мешать жить дальше, вернулся. Как оказалось — опоздал. Таша пропала. Он не поверил словам Шамси, что она ушла в свой мир. Она умела быть невидимой, умела прятаться.

Тогда он твёрдо решил, что найдёт её, достанет из-под земли. Где бы она ни была и кем, она только его! Всегда ею была. Тогда, когда её вытащили из-под тела бандита. Тогда, когда отбивалась от него, приняв решение пойти в подвал, а не лечь на его ложе. Тогда, когда ждала его из похода, когда помогла ему раскрыть заговор, спасая от смерти сына и его самого. Она была только его даже тогда, когда он счёл её погибшей и не смог смириться с потерей. Она — его женщина. Его жена перед совестью и Богом.


И вот сейчас она была здесь, а он ничего не смог сделать.

Когда скрипнула входная дверь, и он услышал такой родной голос, кровь ударила в голову.

Таша… Его Птаха. Живая… Ей удалось ускользнуть из-под опеки тайного советника.

Он не видел её лица и всё же узнал: своим замершим сердцем, рванувшейся к ней душой.

Присмотрелся. Хворь на её лике распознал сразу. Помнил, как мать отдала не один месяц труда, чтобы после завершения строительства замка избавиться от докучливых насекомых. Кровососы способны надолго лишить покоя и радости всех обладателей недвижимости, будь то хоромы вельможи или хижина бедняка.

Он слышал её шаги. Радовался её присутствию. Терпеливо ждал, следил за её действиями, с тоской смотрел на неё, не обращая внимания на путы. Злился на себя за свою беспомощность. Не араб, а он лежит связанный. Гехаймрат оказался хитрее и проворнее.

Нетерпеливо задвигался, подался к ней, повёл плечами с впившейся в них верёвкой, пытаясь освободиться.

Его кинжал в её руках. Медленно тянущееся время. Её раздумье.

Он видел, как она поднялась. Не глядя на него, собирала вещи.

Он понял всё.

Беззвучно взвыв, сжал до боли челюсти. Как всё нелепо и глупо!

Она вернулась и он, перестав дышать, молил об одном: «Развяжи или хотя бы ослабь тугой узел пут, дай сказать!»

Ждал её слов.

Ждал прикосновения. Так жаждет иссохшая земля живительной влаги капель дождя. Но услышал её глухой бесцветный голос:

— Я хотела любить и быть любимой…

Её близость, её нежное прикосновение к его лику… Жадно пожирал её слезящимися глазами.

Нет! — кричали и молили они, не в силах смотреть на неё.

Его Леди уходила. Навсегда. Налившиеся тяжестью веки опустились. Сердце замерло.

Лёгкий ветерок качнул воздух у обескровленного лица.

Грубая пощёчина отбросила голову в сторону. Он не открыл глаза.

— Вы знаете, за что, — услышал рядом её прерывистое обжигающее дыхание.

Лицо горело. По подбородку стекала струйка крови. Он не чувствовал боли. Сквозь нарастающий гул в ушах услышал звон падающих монет.

— Теперь я вам ничего не должна.

Не должна…

Теперь должен он.

Должен забыть аромат её кожи, волос, её голос, её смех, тепло податливого тела.

Забыть, как она принимала его в себя. Как стонала под ним. Как ласкала, счастливо заглядывая в его глаза.

Таша, не делай этого! — холодела обречённая на муки душа.

Не уходи… — разрывалось на части скованное путами пульсирующее болью тело.

Вернись! — обливалось кровью истерзанное сердце.

Я люблю тебя… — шептали онемевшие губы.





Глава 12




Закрыв створку двери, пфальцграфиня оглянулась по сторонам, прислушалась. Белёсый смог, пропитанный запахом пригоревшей еды, наполнил полутёмный коридор. Снизу нёсся гул голосов. Завязанная вокруг круглой ручки узкая лента полотна цвета бордо очень походила на своеобразную табличку «Не беспокоить» на дверной ручке гостиничного номера в современном мире.

Постучав и приоткрыв дверь в камору барона фон Фестера, уперлась в вопросительный взор Гоблина. Кивнула ему, чтобы вышел.