— Даниэль, и кто же мне поручил найти тебе замену на тот случай, если уедешь или, когда надоем? Может, вдвоем нам удастся вспомнить?
— И как прошли поиски, удачно?
— Даже не сомневайся!
Меня ревновали множество раз, иногда доходило и до скандалов. Я всегда считал себя выше, но сейчас в полной мере осознал — каково оно, чувство ревности.
— Ой, кто-то из нас насупился!
Пришлось солгать.
— Голова разболелась.
— Сейчас я тебе помогу.
И Аннета, придвинувшись вплотную, запустила пальцы в мои волосы, что практически сразу же перешло в долгий поцелуй.
— Даниэль, пожалуйста, не уезжай как можно дольше! — когда он закончился, сказала Аннета. — И знай, если ты действительно оставишь мне деньги, мы не увидимся уже никогда.
Дальше она замолкла в моих объятиях, и мы ехали молча. Я размышлял о том, что мне категорически нельзя к ней привязываться, а еще лучше будет расстаться. Чтобы не повторилась ситуация с Клариссой. Не ударят ли по мне снова, на этот раз — по самому дорогому?
— О чем задумался, Даниэль?
— Ты, наверное, голодна? Поехали на набережную? Что-нибудь съедим, а заодно полюбуемся морем.
Ужина мы не дождались. Одной из причин покинуть дом, помимо других, была и тревога, что Аннету введет в затруднение множество приборов на столе.
— Поехали.
Время стояло далеко за полночь, но набережная — часть любого приморского города, где жизнь всегда кипит, и затихает лишь к утру, да и то ненадолго. Для нас нашлось местечко, где блюда были вкусны, вино замечательным, а главное, нам никто не мешал. Затем мы смотрели на морскую даль. Спокойное море казалось сонным, и даже волны накатывались на берег лениво.
И в то же время оно предупреждало: «Да, я сплю, но не вздумайте меня будить! Ибо тогда я разгневаюсь, и мало не покажется никому, не успели еще убедиться?!»
— Я не слишком-то люблю море, — призналась Аннета.
— Почему?
— Сначала оно забрало отца, я и не помню его почти. Затем откуда-то издалека привело корабль, он привез с собой заразу, и тогда не стало мамы.
— И где ты сейчас живешь?
— С тетушкой. Она — хорошая женщина. У нее четверо своих детей, но она относится ко мне как будто я ее дочь. А еще она мечтает удачно выдать меня замуж. За достойного человека.
Сына лавочника, например. Но только не за моряка.
— И почему же?
— Море забрало мужа и у нее, и потому она не хочет, чтобы то же случилось со мной. А как она заботится о моей нравственности! Не представляю даже, что ей сказать, когда вернусь домой.
— А сама ты о ней заботишься?
— Еще чего! — сказала она с вызовом. Затем, покосившись на меня, вернее, на мое лицо, которое, я чувствовал, закаменело, добавила. — Прости. Больше так не буду, честно-честно! Даниэль, а почему ты никогда не улыбаешься? Как на афише? На ней у тебя такая обаятельная улыбка!
Благодаря таланту художника.
— Зачастую и рад бы, все дело в нем, — пришлось постучать пальцем по шраму на щеке.
Самое паскудное заключалось в том, меня предупредили, что со временем может начаться нечто вроде нервных тиков, когда лицо будет сводить в той самой гримасе, которая заменяет улыбку сейчас. «Но целоваться он мне нисколько не мешает» — подумал я, привлекая к себе Аннету.
— Ну так что, Даниэль, я прошла все проверки, чтобы стать твоей содержанкой? — сказала она, едва я смог оторваться от ее губ. — Или осталась самая главная — какова я в постели? Боюсь, на этот раз ты разочаруешься.
— Прости.
Наверное, все дело в том, что старательно я искал причину не пустить Аннету в свое сердце. Возможно, для ее блага, возможно, для собственного, а может быть, для блага нас обоих. И не нашел.
За окном моросил дождь, и он мог затянуться надолго. «Если Аннета наденет плащ, накинет капюшон, и скромно потупит глазки, то, проходя через фойе, вряд ли кто-нибудь сможет разглядеть и запомнить, — размышлял я. — Так будет для нее лучше. Пусть «Домашний уют» — респектабельное заведение, где старательно пытаются сберечь даже самые маленькие тайны постояльцев, его придется поменять, причем сегодня же».
Решение снять дом, где содержится все необходимое для человека вроде меня, который привык путешествовать, имея только то, без чего в дороге не обойтись, пришло ко мне еще ночью. Неплохо было бы также, чтобы он располагался как можно ближе к арене, хотя и необязательно. Главное, чтобы в нем присутствовал хотя бы относительный покой. «Домашний уют», несмотря на его название — место, где бедному Даниэлю сарр Клименсе его не жди. Особенно в связи с тем, что изображением его улыбающейся физиономии обклеена половина города, и уж центр — точно.
Непременно, внизу ждет целая куча газетчиков. И если самому мне избавиться от них удастся довольно легко, кому-то из них обязательно придет в голову проследить за дамой, с которой он спустился, а затем и проследить, чтобы выяснить — кто же она? Еще неплохо было бы обзавестись, наконец, слугой: все эти бытовые мелочи излишне напрягают. Но тут уж как повезет — слишком ответственный шаг, и с ним на площадь не выйдешь: «Есть желающие?»
А самое главное — решиться. Решиться, пожалуй, на самый важный поступок во всей своей, искренне надеюсь, только пока еще недлинной жизни. Никогда бы не подумал, что для некоторых ее аспектов у сарр Клименсе не хватит мужества.
— Как спалось?
Из спальни Аннета вышла в моем халате. Тот был для нее велик, подол волочился по полу, а рукава пришлось подворачивать. Роскошные, из дорогой ткани халаты — моя слабость. И потому первой покупкой в Клаундстоне, когда пропал багаж, стал именно он.
— Спасибо, Даниэль, хорошо. И если бы не один даже во сне беспокойный человек, так и вообще замечательно.
Несмотря на сказанные слова, она улыбалась. Собственно, да, есть за мной грешок, многие дамы жаловались. Казалось бы, крепко сплю, но руки живут отдельной от меня жизнью, то и дело путешествуя по телу той, которая и разделяет ложе. Ну не привязывать же мне их на ночь?!
— Надеюсь, ты привыкнешь.
— Я уже привыкла, — не знаю, что там насчет золотистых искорок в глазах, но ее улыбка — непременно дар самого Пятиликого, тут не может быть никаких сомнений.
— Сейчас принесут завтрак.
— Хорошо. А что, утренние поцелуи в благородном семействе сарр Клименсе не приняты? Жаль!
— Приняты еще как! — чтобы не откладывая, подтвердить слова делом.
— Так, Даниэль, и для кого они предназначены? — Аннета обратила внимание на стопку золотых монет на столе. — Уж не для меня ли?
— Все по-честному, как договаривались.
— Даниэль, — мягко сказала Аннета, подходя к окну, за которым по-прежнему шел дождь, — ну и как ты себе все это представляешь? Я вернусь домой к полудню, и на вопрос тетушки — где ты была? Честно отвечу: провела ночь с мужчиной. И только посмотри, что он мне за это дал! Тетушка наверняка сошла с ума — что со мной, жива ли еще?! И успела оббегать где только можно, задавая один-единственный вопрос — вы мою Аннету не видели? И тогда появляюсь я, вероятно, ты отвезешь меня на карете? сжимая в кулаке кучу монет. Думаешь, только для вас, благородных, так важна репутация? Представляю, что теперь будут говорить мне вслед, а кое-кто и в лицо, и кем считать! Но я пошла на все это, отлично зная последствия! И вдруг деньги.
— Но ты сама говорила…
— Что я говорила? Что ты — лучшее, что было в моей жизни? И наверняка останется лучшим, чтобы дальше со мной не произошло. Неужели, чтобы понять, нужно услышать?! Знаешь, после моих родителей остался дом. Скромный дом, и в танцевальной зале наместника Клаундстона их с десяток поместится. В нем сейчас живут чужие люди, и они платят за него. Да, мы живем скромно. И все-таки денег достаточно для того чтобы иметь понятие о гордости.
«Что не мешает тебе продавать якобы обереги тем, кто верит, будто они действительно могут существовать», — подумал я, и повторил вслух:
— Что не мешает тебе продавать якобы обереги тем, кто верит, будто они действительно могут существовать.
— Там все было не так. Мы стояли с Валитой и разговаривали, когда мимо прошел ты. Я не знаю, что со мной произошло, но как будто в спину толкнуло — возьми у нее лоток, и предложи что-нибудь этому господину. До сих пор не могу понять, какая сила заставила.
Возможно, у меня есть ответ на этот вопрос.
— Я толком даже не знаю, что там и для чего помогает. Порой указывала наугад, и придумывала сама. Валита так радовалась серебру! Она порой за неделю столько не зарабатывает.
Не люблю женских слез, но Аннета и не плакала, продолжая стоять возле окна вполоборота ко мне, и неотрывно в него глядя.
— Даниэль, давай условимся так. Мы пробудем вместе все то время, что ты проведешь в Клаундстоне, а затем расстанемся, когда тебе придет пора уезжать. И никогда не вспомним друг о друге ни одним плохим словом.
— Значит так, девочка моя. Сейчас я отвезу тебя домой, и не забудь на прощание поцеловать. Правда, отвезу не сразу, наверняка некоторое время нам придется покружить по городу, возможно, частью даже пешком. Но как бы там ни было, деньги ты возьмешь в любом случае. Затем я найду дом, где не будет никого кроме нас двоих. Не знаю, сколько времени нам с тобой придется в нем провести, но хочу, чтобы он был уютным, и потому они тебе понадобятся. Я приеду за тобой ближе к вечеру. И обязательно предупреди тетушку, что теперь видеть Аннету она будет очень редко. Иначе ее замучает совесть, что она безжалостно отбирает то время, которое должно принадлежать мне.
Так или иначе мне придется потратить его часть, чтобы подготовиться к турниру.
— Договорились? Вернее, прими все как данность, ибо ничего из сказанного менять не собираюсь.
— Как вам будет угодно, Даниэль сарр Клименсе, — сказала Аннета, придав лицу подобающий вид, и не забыв сделать книксен. — Остается только надеться, что ваша по отношению ко мне официальность не навсегда.
Душа, что называется, пела, поскольку найти подходящий дом, несмотря на количество прибывшего в Клаундстон поглазеть на турнир народа, оказалось на удивление легко. Долго не думая, я обратился к своим импресарио — Флавису и Савинору, они подсказали хорошего маклера, а тот удачно был дома. Объяснив ему что хочу, он на мгновение задумавшись, кивнул.
— Есть такое, господин сарр Клименсе. Правда, сроком всего на две недели, затем дом выставляется на продажу. Кстати, если он вам понравится, и вы надумаете его приобрести, думаю, о цене мы сговоримся.
— Вряд ли настолько здесь задержусь, — сказал я, одновременно оставляя автограф на листе покрытой по краям вензелями бумаги, несомненно используемой им при заключении наиболее важных сделок. Который он начал просить, едва только к нему вошел, не дав даже открыть рта.
Скромный в размерах, во всем остальном дом оказался действительно хорош. Неплохо меблирован, а его второй этаж практически полностью занимала спальня. И замечательное патио с теневой стороны дома. Настолько увитое виноградом, что, отдыхая в нем, посторонних глаз можно не опасаться.
Выехал я заранее, так хотелось поскорее увидеть Аннету. Она непременно заметит карету, которая застыла недалеко от ее дома, затем признает меня, и наверняка не заставит себя долго ждать. Прождав полчаса, я понял — мой замысел в жизнь не воплотился, и тогда решил действовать сам. Придумав себе в оправдание следующее — ее тетушка категорически не желает выпускать Аннету из дома, что вполне могло произойти. Дверь практически открылась сразу же, правда и стук в нее был настойчивым и громким.
Женщина средних лет, которая показалась в проеме, наверняка была ее тетушкой. Выглядела она строго, а смотрела довольно зло. Но тем не менее, ее голос звучал достаточно учтиво.
— Что угодно господину? — спросила она, скользнув по мне взглядом, и задержавшись на шпаге.
— Увидеть Аннету, прежде всего.
— Это невозможно, ее нет.
Настрой у меня был таким, что ворвался бы в дом и без позволения, и все-таки я сказал.
— И как прошли поиски, удачно?
— Даже не сомневайся!
Меня ревновали множество раз, иногда доходило и до скандалов. Я всегда считал себя выше, но сейчас в полной мере осознал — каково оно, чувство ревности.
— Ой, кто-то из нас насупился!
Пришлось солгать.
— Голова разболелась.
— Сейчас я тебе помогу.
И Аннета, придвинувшись вплотную, запустила пальцы в мои волосы, что практически сразу же перешло в долгий поцелуй.
— Даниэль, пожалуйста, не уезжай как можно дольше! — когда он закончился, сказала Аннета. — И знай, если ты действительно оставишь мне деньги, мы не увидимся уже никогда.
Дальше она замолкла в моих объятиях, и мы ехали молча. Я размышлял о том, что мне категорически нельзя к ней привязываться, а еще лучше будет расстаться. Чтобы не повторилась ситуация с Клариссой. Не ударят ли по мне снова, на этот раз — по самому дорогому?
— О чем задумался, Даниэль?
— Ты, наверное, голодна? Поехали на набережную? Что-нибудь съедим, а заодно полюбуемся морем.
Ужина мы не дождались. Одной из причин покинуть дом, помимо других, была и тревога, что Аннету введет в затруднение множество приборов на столе.
— Поехали.
Время стояло далеко за полночь, но набережная — часть любого приморского города, где жизнь всегда кипит, и затихает лишь к утру, да и то ненадолго. Для нас нашлось местечко, где блюда были вкусны, вино замечательным, а главное, нам никто не мешал. Затем мы смотрели на морскую даль. Спокойное море казалось сонным, и даже волны накатывались на берег лениво.
И в то же время оно предупреждало: «Да, я сплю, но не вздумайте меня будить! Ибо тогда я разгневаюсь, и мало не покажется никому, не успели еще убедиться?!»
— Я не слишком-то люблю море, — призналась Аннета.
— Почему?
— Сначала оно забрало отца, я и не помню его почти. Затем откуда-то издалека привело корабль, он привез с собой заразу, и тогда не стало мамы.
— И где ты сейчас живешь?
— С тетушкой. Она — хорошая женщина. У нее четверо своих детей, но она относится ко мне как будто я ее дочь. А еще она мечтает удачно выдать меня замуж. За достойного человека.
Сына лавочника, например. Но только не за моряка.
— И почему же?
— Море забрало мужа и у нее, и потому она не хочет, чтобы то же случилось со мной. А как она заботится о моей нравственности! Не представляю даже, что ей сказать, когда вернусь домой.
— А сама ты о ней заботишься?
— Еще чего! — сказала она с вызовом. Затем, покосившись на меня, вернее, на мое лицо, которое, я чувствовал, закаменело, добавила. — Прости. Больше так не буду, честно-честно! Даниэль, а почему ты никогда не улыбаешься? Как на афише? На ней у тебя такая обаятельная улыбка!
Благодаря таланту художника.
— Зачастую и рад бы, все дело в нем, — пришлось постучать пальцем по шраму на щеке.
Самое паскудное заключалось в том, меня предупредили, что со временем может начаться нечто вроде нервных тиков, когда лицо будет сводить в той самой гримасе, которая заменяет улыбку сейчас. «Но целоваться он мне нисколько не мешает» — подумал я, привлекая к себе Аннету.
— Ну так что, Даниэль, я прошла все проверки, чтобы стать твоей содержанкой? — сказала она, едва я смог оторваться от ее губ. — Или осталась самая главная — какова я в постели? Боюсь, на этот раз ты разочаруешься.
— Прости.
Наверное, все дело в том, что старательно я искал причину не пустить Аннету в свое сердце. Возможно, для ее блага, возможно, для собственного, а может быть, для блага нас обоих. И не нашел.
За окном моросил дождь, и он мог затянуться надолго. «Если Аннета наденет плащ, накинет капюшон, и скромно потупит глазки, то, проходя через фойе, вряд ли кто-нибудь сможет разглядеть и запомнить, — размышлял я. — Так будет для нее лучше. Пусть «Домашний уют» — респектабельное заведение, где старательно пытаются сберечь даже самые маленькие тайны постояльцев, его придется поменять, причем сегодня же».
Решение снять дом, где содержится все необходимое для человека вроде меня, который привык путешествовать, имея только то, без чего в дороге не обойтись, пришло ко мне еще ночью. Неплохо было бы также, чтобы он располагался как можно ближе к арене, хотя и необязательно. Главное, чтобы в нем присутствовал хотя бы относительный покой. «Домашний уют», несмотря на его название — место, где бедному Даниэлю сарр Клименсе его не жди. Особенно в связи с тем, что изображением его улыбающейся физиономии обклеена половина города, и уж центр — точно.
Непременно, внизу ждет целая куча газетчиков. И если самому мне избавиться от них удастся довольно легко, кому-то из них обязательно придет в голову проследить за дамой, с которой он спустился, а затем и проследить, чтобы выяснить — кто же она? Еще неплохо было бы обзавестись, наконец, слугой: все эти бытовые мелочи излишне напрягают. Но тут уж как повезет — слишком ответственный шаг, и с ним на площадь не выйдешь: «Есть желающие?»
А самое главное — решиться. Решиться, пожалуй, на самый важный поступок во всей своей, искренне надеюсь, только пока еще недлинной жизни. Никогда бы не подумал, что для некоторых ее аспектов у сарр Клименсе не хватит мужества.
— Как спалось?
Из спальни Аннета вышла в моем халате. Тот был для нее велик, подол волочился по полу, а рукава пришлось подворачивать. Роскошные, из дорогой ткани халаты — моя слабость. И потому первой покупкой в Клаундстоне, когда пропал багаж, стал именно он.
— Спасибо, Даниэль, хорошо. И если бы не один даже во сне беспокойный человек, так и вообще замечательно.
Несмотря на сказанные слова, она улыбалась. Собственно, да, есть за мной грешок, многие дамы жаловались. Казалось бы, крепко сплю, но руки живут отдельной от меня жизнью, то и дело путешествуя по телу той, которая и разделяет ложе. Ну не привязывать же мне их на ночь?!
— Надеюсь, ты привыкнешь.
— Я уже привыкла, — не знаю, что там насчет золотистых искорок в глазах, но ее улыбка — непременно дар самого Пятиликого, тут не может быть никаких сомнений.
— Сейчас принесут завтрак.
— Хорошо. А что, утренние поцелуи в благородном семействе сарр Клименсе не приняты? Жаль!
— Приняты еще как! — чтобы не откладывая, подтвердить слова делом.
— Так, Даниэль, и для кого они предназначены? — Аннета обратила внимание на стопку золотых монет на столе. — Уж не для меня ли?
— Все по-честному, как договаривались.
— Даниэль, — мягко сказала Аннета, подходя к окну, за которым по-прежнему шел дождь, — ну и как ты себе все это представляешь? Я вернусь домой к полудню, и на вопрос тетушки — где ты была? Честно отвечу: провела ночь с мужчиной. И только посмотри, что он мне за это дал! Тетушка наверняка сошла с ума — что со мной, жива ли еще?! И успела оббегать где только можно, задавая один-единственный вопрос — вы мою Аннету не видели? И тогда появляюсь я, вероятно, ты отвезешь меня на карете? сжимая в кулаке кучу монет. Думаешь, только для вас, благородных, так важна репутация? Представляю, что теперь будут говорить мне вслед, а кое-кто и в лицо, и кем считать! Но я пошла на все это, отлично зная последствия! И вдруг деньги.
— Но ты сама говорила…
— Что я говорила? Что ты — лучшее, что было в моей жизни? И наверняка останется лучшим, чтобы дальше со мной не произошло. Неужели, чтобы понять, нужно услышать?! Знаешь, после моих родителей остался дом. Скромный дом, и в танцевальной зале наместника Клаундстона их с десяток поместится. В нем сейчас живут чужие люди, и они платят за него. Да, мы живем скромно. И все-таки денег достаточно для того чтобы иметь понятие о гордости.
«Что не мешает тебе продавать якобы обереги тем, кто верит, будто они действительно могут существовать», — подумал я, и повторил вслух:
— Что не мешает тебе продавать якобы обереги тем, кто верит, будто они действительно могут существовать.
— Там все было не так. Мы стояли с Валитой и разговаривали, когда мимо прошел ты. Я не знаю, что со мной произошло, но как будто в спину толкнуло — возьми у нее лоток, и предложи что-нибудь этому господину. До сих пор не могу понять, какая сила заставила.
Возможно, у меня есть ответ на этот вопрос.
— Я толком даже не знаю, что там и для чего помогает. Порой указывала наугад, и придумывала сама. Валита так радовалась серебру! Она порой за неделю столько не зарабатывает.
Не люблю женских слез, но Аннета и не плакала, продолжая стоять возле окна вполоборота ко мне, и неотрывно в него глядя.
— Даниэль, давай условимся так. Мы пробудем вместе все то время, что ты проведешь в Клаундстоне, а затем расстанемся, когда тебе придет пора уезжать. И никогда не вспомним друг о друге ни одним плохим словом.
— Значит так, девочка моя. Сейчас я отвезу тебя домой, и не забудь на прощание поцеловать. Правда, отвезу не сразу, наверняка некоторое время нам придется покружить по городу, возможно, частью даже пешком. Но как бы там ни было, деньги ты возьмешь в любом случае. Затем я найду дом, где не будет никого кроме нас двоих. Не знаю, сколько времени нам с тобой придется в нем провести, но хочу, чтобы он был уютным, и потому они тебе понадобятся. Я приеду за тобой ближе к вечеру. И обязательно предупреди тетушку, что теперь видеть Аннету она будет очень редко. Иначе ее замучает совесть, что она безжалостно отбирает то время, которое должно принадлежать мне.
Так или иначе мне придется потратить его часть, чтобы подготовиться к турниру.
— Договорились? Вернее, прими все как данность, ибо ничего из сказанного менять не собираюсь.
— Как вам будет угодно, Даниэль сарр Клименсе, — сказала Аннета, придав лицу подобающий вид, и не забыв сделать книксен. — Остается только надеться, что ваша по отношению ко мне официальность не навсегда.
Душа, что называется, пела, поскольку найти подходящий дом, несмотря на количество прибывшего в Клаундстон поглазеть на турнир народа, оказалось на удивление легко. Долго не думая, я обратился к своим импресарио — Флавису и Савинору, они подсказали хорошего маклера, а тот удачно был дома. Объяснив ему что хочу, он на мгновение задумавшись, кивнул.
— Есть такое, господин сарр Клименсе. Правда, сроком всего на две недели, затем дом выставляется на продажу. Кстати, если он вам понравится, и вы надумаете его приобрести, думаю, о цене мы сговоримся.
— Вряд ли настолько здесь задержусь, — сказал я, одновременно оставляя автограф на листе покрытой по краям вензелями бумаги, несомненно используемой им при заключении наиболее важных сделок. Который он начал просить, едва только к нему вошел, не дав даже открыть рта.
Скромный в размерах, во всем остальном дом оказался действительно хорош. Неплохо меблирован, а его второй этаж практически полностью занимала спальня. И замечательное патио с теневой стороны дома. Настолько увитое виноградом, что, отдыхая в нем, посторонних глаз можно не опасаться.
Выехал я заранее, так хотелось поскорее увидеть Аннету. Она непременно заметит карету, которая застыла недалеко от ее дома, затем признает меня, и наверняка не заставит себя долго ждать. Прождав полчаса, я понял — мой замысел в жизнь не воплотился, и тогда решил действовать сам. Придумав себе в оправдание следующее — ее тетушка категорически не желает выпускать Аннету из дома, что вполне могло произойти. Дверь практически открылась сразу же, правда и стук в нее был настойчивым и громким.
Женщина средних лет, которая показалась в проеме, наверняка была ее тетушкой. Выглядела она строго, а смотрела довольно зло. Но тем не менее, ее голос звучал достаточно учтиво.
— Что угодно господину? — спросила она, скользнув по мне взглядом, и задержавшись на шпаге.
— Увидеть Аннету, прежде всего.
— Это невозможно, ее нет.
Настрой у меня был таким, что ворвался бы в дом и без позволения, и все-таки я сказал.