Рейнхард потупил взгляд и смахнул что-то со щеки.
– Я несчастный человек.
Никлас ждал какого-то признания.
– Если только так я смогу вернуть тебе разум… – тонкие пальцы впились в подлокотник. – Я ошибся, Никлас, в этом нет никаких сомнений. Но я всегда все делал только из любви к Карианне.
Никлас сглотнул.
– Я покажу тебе письма. И покончим с этим.
* * *
Никлас пропустил Рейнхарда вперед на узкой лесенке, ведущей в мансарду, и не сводил с него глаз. Тесть переставлял ноги с таким трудом, как будто на щиколотках у него были кандалы. Перед каждой ступенькой он останавливался. Если старик притворялся, то актер из него получился отменный. Но Никлас не позволял себе усомниться. Рейнхард полжизни потратил на то, чтобы манипулировать обстоятельствами, так что в этом равных ему не было.
В мансарде пахло не так, как обычно пахнет на чердаках – затхлостью и пылью. Что-то подсказывало Никласу, что старик все еще живет так, как будто здесь, в детской, до сих пор играет его дочь. Карианне уже показывала мужу свою комнату. Все здесь осталось таким, как он помнил, даже на кровати лежало то же самое покрывало. И все-таки пахло чистотой и свежестью. Никлас представил себе, как старик вытирает пыль, стирает белье и живет надеждой на то, что дочь когда-нибудь вернется. Рейнхард остановился у двери, он покраснел и тяжело дышал. Вид у него был болезненный.
– Я скажу еще раз, – сказал он. – Я несчастный человек. Ты увидишь эти письма только потому, что я хочу покончить с твоими подозрениями. Ты найдешь только то, о чем я тебе рассказал. Я прочел лишь пару-тройку из них. Вот и все.
– Где они?
Рейнхард строго взглянул на него.
– Делай, что нужно. Не могу себе представить, что кто-то роется…
– Я ее муж. Мне не нужно рыться.
С опаской взглянув на Никласа, Рейнхард открыл одну из дверей шкафа.
– Коробка стоит на самом верху, задвинута в глубину. Ты уж сам туда залезь, – Рейнхард пододвинул к шкафу табурет. Когда он понял, что Никлас сомневается, он отступил на пару шагов. Никлас забрался на табурет и сразу увидел старую коробку из-под маргарина. Она была меньше, чем он думал.
– Хочешь побыть один?
Никлас покачал головой и положил коробку на кровать. Потом пододвинул стул для своего тестя, тот слабел на глазах. Живот опять сводило, но уже не так сильно. Никлас обошел вокруг кровати и сел так, чтобы коробка оказалась между ним и стариком. Письма лежали плотной стопкой, связанные небольшими пачками.
– Карианне говорила, что один из ребят был особенным, мягко говоря, он проявлял повышенный интерес, – если тот, кто сидел перед ним, действительно писал эти письма сам, он должен был отреагировать.
– Это розовые письма. В самом низу.
Розовые. О чем-то это говорит. Письма лежали внизу в углу коробки.
– Так много?
– Они долго переписывались.
Никлас удивился.
– Я думал, она ответила всего на пару писем?
– Конечно, нет. Она отвечала на все, пока не почувствовала, что они ей неприятны.
Карианне говорила совсем другое.
– Ты уверен?
– Вполне. Она часто отправляла ответ в тот же день. Не забывай, именно я их получал и отправлял.
А может быть, и писал тоже?
Никлас взял первую пачку, быстро пролистал конверты.
Карианне Сунд.
Мимолетное ощущение, что он что-то упустил, пронзило Никласа, и он открыл первое попавшееся письмо. Личность убийцы проступала перед его глазами, но он никак не мог понять, кто это. Никлас пробежал глазами письмо, не останавливаясь на содержании, смотрел только на почерк, на то, как было оформлено письмо: первые буквы каждого предложения были выведены тщательно, красиво, а потом почерк становился отрывистым. В конце письма стояло: твой поклонник. Никлас узнал этот почерк.
Он опустил письмо, потрясенный своей догадкой.
– Что случилось, Никлас?
Живот снова скрутило, и это было еще одним доказательством.
– Черносмородиновый сок, Рейнхард. Ты пьешь его каждый день?
– А сок-то тут при чем?
– Ответь!
– Ничего более полезного не придумаешь!
– И ты недавно опрокинул бутылку, да?
– Мне пришлось открыть новую.
Никлас считал, что улучшение здоровья Рейнхарда связано с тем, что Карианне осталась в Бергланде. А ведь причина в том, что он просто вылил яд, который поглощал в огромных количествах.
– Бутылка. У тебя осталась бутылка?
– Что происходит, Никлас?
– Бутылка, которую ты уронил?!
– Она в мусорном ведре.
– Найди ее и спрячь. И не пей больше черносмородиновый сок, пока я тебе не скажу.
– Господи боже мой!
Никлас уже вышел из спальни.
– Запри дверь, Рейнхард.
Он сбежал по лестнице, почти не касаясь ступенек. Ощущение, что догадался он слишком поздно, стремительно усиливалось.
* * *
Никлас пытался на бегу набрать номер телефона жены, но ошибся, и ему пришлось начать заново. Садясь в машину, он услышал гудки, и у него появилась слабая надежда, что Карианне сейчас ответит. Но электронный женский голос сообщил, что абонент отключен или находится вне зоны действия сети. Никлас не поверил, убедил себя, что это просто случайность, что если он позвонит еще раз, а потом еще раз, то все-таки сможет дозвониться. Он рывком тронулся с места, вновь набрал номер и, зажав телефон между ухом и плечом, утопил педаль газа в пол. Дорога перед ним сузилась, машину бросало из стороны в сторону, как на льду, но он успел услышать то же сообщение до того, как машину занесло, и ему пришлось схватиться за руль обеими руками. Мозг подавал отчаянные команды снизить скорость, Никлас взял себя в руки и решил потерпеть до трассы. Фонари вспыхивали перед ним, как огромные сигнальные ракеты, казалось, они сейчас упадут прямо на машину. Никлас вцепился в руль. Карианне сама заварила эту кашу. Она отвечала на письма поклонника, по детской наивности поддалась на искушение обожанием, и, сама не понимая, помогла этой увлеченности перерасти в нечто большее – что-то, что напугало ее и заставило прекратить эти отношения. Но не получилось. Они не закончились.
Никлас ясно осознавал всю гигантскую игру, которая крутилась вокруг Карианне, и тогда, и сейчас. Его Кариан-не, такая жизнерадостная, мягкая и чувствительная. Лишь через несколько месяцев после их знакомства она решилась рассказать ему о своей болезни, сначала очень осторожно, отстраненно, чтобы он не сразу понял, насколько это серьезно. Потом она открыла ему все, рассказала, что была при смерти, а потом все вдруг встало на свои места, как будто счастливая звезда вела ее по жизни. А этой звездой был не кто иной, как тот самый мальчик, с которым она отказалась продолжать переписку.
Никлас проскочил съезд к дому, и ему пришлось сдавать задним ходом. Он заметил машину жены, но все равно вдавил педаль газа в пол. Никлас выскочил из машины еще до того, как она остановилась, рванул дверь и заорал:
– Карианне!
Лишь эхо пустого дома ответило ему. Никлас метался по комнатам, все они казались еще более голыми и пустынными, чем обычно. Он снова набрал ее номер и заметил, что на экране появился значок входящего сообщения. Он совсем забыл включить звук. Дрожащими пальцами Никлас нажал кнопку и открыл сообщение.
От него: «Позвони».
Вот и все. Никлас отыскал номер в списке контактов и нажал «Позвонить». Сердце бешено колотилось в груди, он все еще пытался отдышаться, на другом конце провода ответил знакомый голос.
– Где Карианне?
Собеседник помолчал, наслаждаясь своей властью:
– У меня, конечно.
– Я хочу с ней поговорить.
Снова тишина.
– Поговоришь с ней тогда, когда я разрешу. И если я разрешу.
– Она больна, серьезно больна.
– Знаю.
Конечно, он знал.
– Все кончено. Тебе не выбраться.
– Я несчастный человек.
Никлас ждал какого-то признания.
– Если только так я смогу вернуть тебе разум… – тонкие пальцы впились в подлокотник. – Я ошибся, Никлас, в этом нет никаких сомнений. Но я всегда все делал только из любви к Карианне.
Никлас сглотнул.
– Я покажу тебе письма. И покончим с этим.
* * *
Никлас пропустил Рейнхарда вперед на узкой лесенке, ведущей в мансарду, и не сводил с него глаз. Тесть переставлял ноги с таким трудом, как будто на щиколотках у него были кандалы. Перед каждой ступенькой он останавливался. Если старик притворялся, то актер из него получился отменный. Но Никлас не позволял себе усомниться. Рейнхард полжизни потратил на то, чтобы манипулировать обстоятельствами, так что в этом равных ему не было.
В мансарде пахло не так, как обычно пахнет на чердаках – затхлостью и пылью. Что-то подсказывало Никласу, что старик все еще живет так, как будто здесь, в детской, до сих пор играет его дочь. Карианне уже показывала мужу свою комнату. Все здесь осталось таким, как он помнил, даже на кровати лежало то же самое покрывало. И все-таки пахло чистотой и свежестью. Никлас представил себе, как старик вытирает пыль, стирает белье и живет надеждой на то, что дочь когда-нибудь вернется. Рейнхард остановился у двери, он покраснел и тяжело дышал. Вид у него был болезненный.
– Я скажу еще раз, – сказал он. – Я несчастный человек. Ты увидишь эти письма только потому, что я хочу покончить с твоими подозрениями. Ты найдешь только то, о чем я тебе рассказал. Я прочел лишь пару-тройку из них. Вот и все.
– Где они?
Рейнхард строго взглянул на него.
– Делай, что нужно. Не могу себе представить, что кто-то роется…
– Я ее муж. Мне не нужно рыться.
С опаской взглянув на Никласа, Рейнхард открыл одну из дверей шкафа.
– Коробка стоит на самом верху, задвинута в глубину. Ты уж сам туда залезь, – Рейнхард пододвинул к шкафу табурет. Когда он понял, что Никлас сомневается, он отступил на пару шагов. Никлас забрался на табурет и сразу увидел старую коробку из-под маргарина. Она была меньше, чем он думал.
– Хочешь побыть один?
Никлас покачал головой и положил коробку на кровать. Потом пододвинул стул для своего тестя, тот слабел на глазах. Живот опять сводило, но уже не так сильно. Никлас обошел вокруг кровати и сел так, чтобы коробка оказалась между ним и стариком. Письма лежали плотной стопкой, связанные небольшими пачками.
– Карианне говорила, что один из ребят был особенным, мягко говоря, он проявлял повышенный интерес, – если тот, кто сидел перед ним, действительно писал эти письма сам, он должен был отреагировать.
– Это розовые письма. В самом низу.
Розовые. О чем-то это говорит. Письма лежали внизу в углу коробки.
– Так много?
– Они долго переписывались.
Никлас удивился.
– Я думал, она ответила всего на пару писем?
– Конечно, нет. Она отвечала на все, пока не почувствовала, что они ей неприятны.
Карианне говорила совсем другое.
– Ты уверен?
– Вполне. Она часто отправляла ответ в тот же день. Не забывай, именно я их получал и отправлял.
А может быть, и писал тоже?
Никлас взял первую пачку, быстро пролистал конверты.
Карианне Сунд.
Мимолетное ощущение, что он что-то упустил, пронзило Никласа, и он открыл первое попавшееся письмо. Личность убийцы проступала перед его глазами, но он никак не мог понять, кто это. Никлас пробежал глазами письмо, не останавливаясь на содержании, смотрел только на почерк, на то, как было оформлено письмо: первые буквы каждого предложения были выведены тщательно, красиво, а потом почерк становился отрывистым. В конце письма стояло: твой поклонник. Никлас узнал этот почерк.
Он опустил письмо, потрясенный своей догадкой.
– Что случилось, Никлас?
Живот снова скрутило, и это было еще одним доказательством.
– Черносмородиновый сок, Рейнхард. Ты пьешь его каждый день?
– А сок-то тут при чем?
– Ответь!
– Ничего более полезного не придумаешь!
– И ты недавно опрокинул бутылку, да?
– Мне пришлось открыть новую.
Никлас считал, что улучшение здоровья Рейнхарда связано с тем, что Карианне осталась в Бергланде. А ведь причина в том, что он просто вылил яд, который поглощал в огромных количествах.
– Бутылка. У тебя осталась бутылка?
– Что происходит, Никлас?
– Бутылка, которую ты уронил?!
– Она в мусорном ведре.
– Найди ее и спрячь. И не пей больше черносмородиновый сок, пока я тебе не скажу.
– Господи боже мой!
Никлас уже вышел из спальни.
– Запри дверь, Рейнхард.
Он сбежал по лестнице, почти не касаясь ступенек. Ощущение, что догадался он слишком поздно, стремительно усиливалось.
* * *
Никлас пытался на бегу набрать номер телефона жены, но ошибся, и ему пришлось начать заново. Садясь в машину, он услышал гудки, и у него появилась слабая надежда, что Карианне сейчас ответит. Но электронный женский голос сообщил, что абонент отключен или находится вне зоны действия сети. Никлас не поверил, убедил себя, что это просто случайность, что если он позвонит еще раз, а потом еще раз, то все-таки сможет дозвониться. Он рывком тронулся с места, вновь набрал номер и, зажав телефон между ухом и плечом, утопил педаль газа в пол. Дорога перед ним сузилась, машину бросало из стороны в сторону, как на льду, но он успел услышать то же сообщение до того, как машину занесло, и ему пришлось схватиться за руль обеими руками. Мозг подавал отчаянные команды снизить скорость, Никлас взял себя в руки и решил потерпеть до трассы. Фонари вспыхивали перед ним, как огромные сигнальные ракеты, казалось, они сейчас упадут прямо на машину. Никлас вцепился в руль. Карианне сама заварила эту кашу. Она отвечала на письма поклонника, по детской наивности поддалась на искушение обожанием, и, сама не понимая, помогла этой увлеченности перерасти в нечто большее – что-то, что напугало ее и заставило прекратить эти отношения. Но не получилось. Они не закончились.
Никлас ясно осознавал всю гигантскую игру, которая крутилась вокруг Карианне, и тогда, и сейчас. Его Кариан-не, такая жизнерадостная, мягкая и чувствительная. Лишь через несколько месяцев после их знакомства она решилась рассказать ему о своей болезни, сначала очень осторожно, отстраненно, чтобы он не сразу понял, насколько это серьезно. Потом она открыла ему все, рассказала, что была при смерти, а потом все вдруг встало на свои места, как будто счастливая звезда вела ее по жизни. А этой звездой был не кто иной, как тот самый мальчик, с которым она отказалась продолжать переписку.
Никлас проскочил съезд к дому, и ему пришлось сдавать задним ходом. Он заметил машину жены, но все равно вдавил педаль газа в пол. Никлас выскочил из машины еще до того, как она остановилась, рванул дверь и заорал:
– Карианне!
Лишь эхо пустого дома ответило ему. Никлас метался по комнатам, все они казались еще более голыми и пустынными, чем обычно. Он снова набрал ее номер и заметил, что на экране появился значок входящего сообщения. Он совсем забыл включить звук. Дрожащими пальцами Никлас нажал кнопку и открыл сообщение.
От него: «Позвони».
Вот и все. Никлас отыскал номер в списке контактов и нажал «Позвонить». Сердце бешено колотилось в груди, он все еще пытался отдышаться, на другом конце провода ответил знакомый голос.
– Где Карианне?
Собеседник помолчал, наслаждаясь своей властью:
– У меня, конечно.
– Я хочу с ней поговорить.
Снова тишина.
– Поговоришь с ней тогда, когда я разрешу. И если я разрешу.
– Она больна, серьезно больна.
– Знаю.
Конечно, он знал.
– Все кончено. Тебе не выбраться.