— Не лабрадор, а помесь овчарки с борзой, — поправила королева. — Тогда собрали триста с лишним тысяч фунтов. Хватило на семьдесят восемь “Тайфунов”.
— Вы о воздушных потоках, мэм? — бригадир озадаченно нахмурился.
— О воздушных судах. Это истребители, которые помогли нам выиграть войну.
— Мой дед участвовал в Дюнкеркской операции, — доверительно признался бригадир, раз уж речь зашла о войне.
— Надо же, как интересно. Он вернулся с войны?
— Да, мэм. Потом играл за “Шеффилд уэнсдей”[36]. Его не стало пять лет назад. Всегда был здоров как бык, лишь перед смертью сдал.
— Какой молодец. — Вряд ли он был намного старше меня, подумала королева. Наше поколение умеет цепляться за жизнь.
Вернувшись в замок, она порадовалась, что выбралась подышать. Теперь же ей предстояло вникнуть в массу самых разных дел. Снова съедется вся семья, вдобавок прибудет король Бахрейна со свитой. Нужно решить вопрос с постельным бельем для комнаты 225, лучших апартаментов для особых гостей. Экономка заметила, что выбранное белье поизносилось. Разумеется, стелить его теперь нельзя, но, быть может, заказать новое, тоже с вышивкой по моде 1900-х годов? Тогда чем его заменить, пока белье не будет готово? И не расстроится ли чета Линли, если им отведут другие покои, поскольку в тех, в которых они обычно останавливаются, разместят еще кого-то? А потом пришла пора наведаться к ответственному за содержание и ремонт часовни Святого Георгия (он жил там же, неподалеку) и принять судьбоносное решение о цвете иллюминации.
Едва она покончила с делами, как пришло сообщение от тренера Барбере Шопа: конь растянул мышцу, и нельзя было поручиться на сто процентов, что он примет участие в шоу. Ужасно жаль, если его не будет. Он вполне мог бы выиграть скачки и, вне всякого сомнения, достоин победы, вдобавок она не видела его несколько месяцев и с нетерпением ждала, когда тренер привезет его из Эссекса. Так что, когда в Парадном коридоре к королеве подошел хмурый сэр Саймон, она сказала:
— Никаких плохих новостей. С меня на сегодня хватит.
Однако Саймон в ответ не скривил губы в сардонической улыбке, а помрачнел еще сильнее.
— Могло быть хуже, Ваше величество.
Не самое обнадеживающее начало.
— Ладно. Говорите.
Они вошли в Дубовую столовую, окна которой смотрели во внутренний двор, королева села, и сэр Саймон сообщил, что Сэнди Робертсон, ее любимый слуга, наглотался парацетамола и сейчас лежит в больнице Святого Томаса; его обнаружила дочь в их квартире в Пимлико.
— Благодарю, Саймон.
Королева убита горем, подумал сэр Саймон. Она в растерянности, не знает, что делать. Он попятился прочь из столовой, чтобы дать ей время вытереть слезу, если будет необходимость.
Оставшись одна, королева вздохнула.
— Ублюдок, — пробормотала она, имея в виду вовсе не беднягу Сэнди.
Время шло, а расследование не продвигалось. На кухнях, в прачечных и в кабинете распорядителя двора у всех сдавали нервы, то и дело вспыхивали ссоры из-за избытка кофе и нехватки сна. Кондитер разливал по формам уже третью партию шоколада для нового вида трюфелей, которые через две недели будут подавать на одном из больших приемов. Он уже два дня бился над ганашем для глазури, но пока безуспешно. А ведь через считаные часы ему придется собирать все формы и прочее оборудование, чтобы везти обратно в Букингемский дворец. Слуги взяли только самое необходимое, те инструменты, с которыми работают каждый день, но все равно получилось немало. Затем настанет пора подготовки к приему на открытом воздухе, потом нужно будет вернуться в Виндзор и всего за три дня подготовиться к конному шоу.
Помощница дворецкого, некогда столь проницательно рассуждавшая о том, правильно ли полиция расследует сексуальные игрища мистера Бродского, теперь задавалась вопросом, свое ли место занимает. Она долгие годы мечтала служить королеве. Прошла сложнейшее обучение, и когда на финальном собеседовании услышала “вы приняты”, не помнила себя от счастья. Но последние несколько дней она ложилась спать во втором часу ночи. Одна рабочая смена перетекала в другую. Сегодня утром на нее наорал принц Эндрю за то, что она случайно загородила ему проход, когда тащила два тяжелых стула. Она не в обиде — знать бы только, ради чего терпеть. Если таких преданных слуг, как милейший Сэнди Робертсон, ни с того ни с сего отправляют домой, всем остальным запрещают с ним общаться, а потом бедняга и вовсе оказывается в больнице. Вот до чего дошло? Вот чего следует ждать? В интернете сотрудникам с ее навыками и опытом предлагают вакансии с шестизначными окладами в роскошных особняках в теплых странах. Надо будет вечером посмотреть еще раз.
В кабинете в Нормандской башне, окна которого выходили на его личный сад, разбитый на месте старого рва, сэр Питер Венн просматривал график встреч на следующую неделю, готовясь в отсутствие королевы исполнять обязанности номинального главы замка. Он чувствовал, что на кухнях и в коридорах царит волнение. Обычно после большого мероприятия наступал покой, но сейчас сэр Питер ежеминутно помнил, что в Круглой башне работают полицейские и расследование еще не закончено. А вчера ни с того ни с сего ему позвонил журналист и принялся задавать неудобные вопросы о русском и о том, почему не обнародовали результаты вскрытия. Досужее любопытство рано или поздно сменится кое-чем посерьезнее, кто-нибудь обязательно докопается до правды. И тогда пиши пропало.
Старшая экономка отчиталась о новых планах по размещению гостей на время конного шоу. Жена сэра Питера, обычно служившая образцом невозмутимости, встревожилась не на шутку. Ей случалось принимать послов, фельдмаршалов, герцогинь и даже двух космонавтов, но как произвести впечатление на Энта с Деком[37] и Кайли Миноуг?
Рози чувствовала, что атмосфера сгущается, точно летом перед грозой. Она старалась сохранять самообладание, но видела, что домочадцы трудятся, не жалея сил, и понимала, что объединяет их нечто хрупкое, неуловимое. То самое, из-за чего она не стала терзаться угрызениями совести, когда кузине Фран пришлось назначить свадьбу на время отпуска Рози. То, из-за чего она была готова работать в выходные, ютилась в комнатушке с вечно сырой внешней стеною, смирилась с тем, что впредь не сможет праздновать с родными ни дни рождения, ни Рождество.
Можно было назвать это долгом, доверием, симпатией, но эти чувства должны быть взаимными. Поэтому случившееся с Сэнди Робертсоном пошатнуло основы замкового мирка. И что дальше? Как быть всем этим людям, которые кладут жизнь — причем охотно — на то, чтобы удовлетворить потребности одного-единственного человека? Что делать, если доверие исчезнет, если симпатия обернется злобой? Такого потрясения система не выдержит.
Рози сделала то же, что и всегда, когда чувствовала, что у нее сдают нервы: переоделась и отправилась на пробежку. Наматывая мили по Большому парку, она размышляла над тем, что удалось узнать. Несомненно, полиции следует сосредоточиться на смерти Рейчел Стайлз. Та пила, принимала наркотики, и в комнате Бродского обнаружили образец ее ДНК. Быть может, она убила его и покончила с собой? Но как тогда быть с гибелью другой девушки, Аниты Муди? Стайлз и ее убила?
За сорок минут быстрого бега Рози так и не разгадала загадку, но ей стало гораздо лучше.
— Я смотрю, вы повеселели, — заметил сэр Саймон, когда Рози вернулась в кабинет. — Получили добрые вести о матушке?
В ответ Рози беззастенчиво сочинила историю чудесного исцеления. Всплеск эндорфинов после пробежки помог ей продержаться до вечера.
Неделя приближалась к концу. В субботу днем Билли Маклахлен сидел за рулем четырехлетней “хонды сивик” и в который раз удивлялся, как же, черт побери, далеко этот Саффолк… отовсюду. Там, конечно, красиво, но пока доедешь — с ума сойдешь.
Радиостанция классической музыки, которую он обычно слушал в дороге, здесь уже не ловила, и в наступившей тишине он размышлял о вчерашнем разговоре с девушкой в Эджвере. Она преподавала музыку в элитарной школе для девочек на севере Лондона и руководила секцией нетбола. Он поймал ее между репетицией хора и разминкой у десятиклассниц из команды второго дивизиона: они взяли в учительской кофе в керамических кружках с толстыми стенками и устроились на заднем ряду в пустом классе.
Эскорт.
Девушка совершенно точно произнесла слово “эскорт”. Где-то через полчаса, когда кофе остыл, а разговор потеплел. Билли потом обязательно прослушает запись в телефоне, но он и так не сомневался в своей памяти. Вроде бы она сказала следующее: “Я знала, что у нее дела идут хорошо, она любила модную одежду, как-то я увидела ее в шикарном пальто и уже потом поняла, что оно из последней коллекции «Гуччи». У нее была сумочка от Ани Хиндмарч, я о такой давно мечтала, спросила ее, ты с рук брала, она сказала, нет, новая. Еще у нее была сумка «Малберри», она с ней все время ходила, тоже новая. Не подумайте чего, но пару раз я даже предположила… нет, не стоит об этом”.
— Говорите.
— Ну ладно… не подумайте, что я сплетница, но я решила, что она стала эскортницей. Да, знаю, глупо. Анита была не из таких. Вообще о своих мужчинах она особо не рассказывала. Но у нее была куча модных шмоток, а ведь певица она не лучшая. Хорошая, но… наверное, просто везучая.
Может, и везучая. Несомненно, талантливая. Анита училась с этой девушкой в университете: у нее был диплом по вокалу. Маклахлен выстраивал образ Аниты по разговорам с ее давними друзьями. Одним представлялся бывшим учителем, которого ее смерть задела за живое, и он решил разузнать, чем она жила после школы. Другим — репортером, который пишет статью о самоубийцах. Не исключено, что полиция решит отработать эту версию, и им совершенно незачем знать, кто их опередил. Через пару часов, когда он наконец доберется до Вудбриджа, назовется старым другом семьи, который собирает воспоминания об Аните, чтобы передать ее родителям в Гонконг.
Насколько ему удалось выяснить, Анита была невероятно целеустремленной. После частной школы-пансиона в Гемпшире поступила в лондонскую Школу востоковедения и африканистики — изучала музыкальные традиции народов Африки, Азии и Ближнего Востока. Затем получила диплом в Королевском колледже музыки, где заработала репутацию хорошей, если не блестящей, вокалистки.
На последнем курсе Школы востоковедения друзья стали замечать, что Анита явно разбогатела. Нет, она по-прежнему снимала квартирку в убогом районе, как и они сами, но чаще ездила отдыхать, лучше одевалась, купила машину, ярко-розовый “фиат 500”: все это подтверждали гламурные фоточки в инстаграме.
Все, кроме подруги-учительницы, считали, что Анита зарабатывает бешеные деньги на круизах и частных заграничных вечеринках. На некоторых снимках из жарких стран Анита позировала в шикарных отелях — с фонтанами во внутреннем дворе, с “макларенами” под пальмами у входа. В свете роскошных люстр Анита в бальном платье выглядела на удивление естественно. Потом она взяла в ипотеку симпатичную квартирку в Гринвиче, окнами на реку, неподалеку от О2[38].
Какая девушка в двадцать с небольшим может купить квартиру в Лондоне? Часть друзей решила, будто деньги ей дали родители, но те, кто близко знал Аниту, уверяли, что родители ее живут скромно — да, у них действительно своя языковая школа в Гонконге, но на обучение дочери в частной школе они наскребали с трудом.
Итак… Кто же оплатил Аните квартиру, кто покупал ей дизайнерские сумки? Может, у нее был спонсор? Школьная подруга Аниты сказала, что та продолжала тесно общаться с преподавателем, который вел у нее уроки музыки в старших классах. Может, ей нравились мужчины в возрасте? Этот учитель уже вышел на пенсию и поселился в Саффолке; он согласился встретиться с Билли. Маклахлен перебирал в уме возможные варианты. Не исключено, что мистер де Векей любил ее… по-отечески. А может, не видел Аниту лет десять и ничем ему не поможет.
Но по телефону Маклахлену так не показалось. В дрожащем голосе учителя сквозили неуверенность и испуг. Ему явно будет о чем рассказать.
Маклахлен ехал через Эссекс по магистрали А12 в сторону побережья, гадая, что именно услышит.
Глава 23
После чая королева отправилась в личную часовню. После пожара 1992 года на месте старой сделали Светлое фойе, в котором встречали гостей. Именно в часовне начался пожар, и здесь слова молитвы не шли ей на ум.
Она понимала, что время это исправит. Время лечит практически любые раны. И все-таки не жалела о принятом решении.
В новой часовне — перестроенном коридоре — был величественный псевдоготический потолок из дуба, выкрашенный в небесно-голубой цвет. Над проектом часовни работала вся семья: их личный вклад в сооружение дворца. Чарльз заседал в архитектурной комиссии, Дэвид Линли спроектировал алтарь (скромный и простой, как она любит), а Филип с мастером придумали витраж, мимо которого она сейчас прошла.
Витраж получился шедевром, с ним была связана масса воспоминаний. Вверху над мирными серо-зелеными парковыми просторами парила Троица. Бог с любовью взирал на них с высоты, окружая весь королевский двор своей заботой. На триптихе внизу был изображен день пожара. Посередине святой Георгий попирал красноглазого дракона, слева смельчак спасал из пламени портрет, справа боролись с огнем пожарные, за которыми точно факел пылала башня Брансуик. Филип предлагал вместо пожарных изобразить на витраже феникса, восстающего из пепла; ей понравилось предложение, но окончательный вариант получился лучше. Замок восстанавливался не сам собою: это сделала дружная команда великолепных специалистов — после того как пожарные обуздали стихию.
Все они для нее были близкими людьми, и она числила себя их должницей (да и кто бы на ее месте думал иначе?). И хотя девяносто второй остался в ее памяти как annus horribtlis[39], она каждый раз с благодарностью вспоминала о том, что было дальше. “Не бойся, ибо Я с тобою”[40]. “Я твой щит”[41]. В детстве ей говорили, что человек усердный рано или поздно одержит победу. Во время войны она защищала Виндзор. Порой победы приходится подождать, но она все равно настанет.
Она уселась на привычное место — в малиновое кресло у алтаря. Вернувшись мыслями к настоящему, помолилась за русского, за девушку из Сити, за певицу, чья роль в случившемся еще до конца не ясна. Королева молилась за свою семью, ближний и дальний круг, благодарила Бога за потомков, которые так славно вступили в жизнь. Еще бы Гарри встретил хорошую девушку, вот было бы замечательно. Она молилась, чтобы Господь помог ей постичь происходящее и дал силы с помощью уже известных фактов пролить свет в сгустившейся тьме, пока та не востребовала новые юные жизни.
Ее так и подмывало попросить ниспослать ей озарение, кто победит завтра на скачках в Уинкэнтоне, в заезде в четверть четвертого, но Господь глух к молитвам о тотализаторе. Для выигрыша на скачках нужны удача и трезвый расчет, основанный на многолетнем опыте, — впрочем, как и в жизни.
Примерно в это же время возвращавшийся из Восточной Англии Маклахлен, выезжая с А13 на Северную кольцевую, заметил следующий через три машины от него “БМВ М6 купе”. По дороге в Саффолк он видел точно такой же. Он запомнил его, поскольку и сам не отказался бы (конечно, если бы ему удвоили пенсию) от такой машины — шикарной, быстрой. А поскольку он в принципе отличался наблюдательностью, то заметил и дипломатические номера. Он мягко притормозил, перестроился в левый ряд. Несколько мгновений спустя мимо промчался “М6”. Те же номера, что утром. Водитель даже повернул голову и посмотрел на него.
Вот придурок, подумал Билли. Раз уж взялся шпионить, так хоть выбери менее приметную тачку.
Однако сердце у него все равно заколотилось, он поддал газу.
Теперь он то и дело поглядывал на дорогу и минут через двадцать вычислил белый “приус”. Постарше, с обычными номерами: таких в “Убере” тысячи. Но этот увязался за ним сразу за Тауэрским мостом и с тех пор держался машинах в шести позади. “Приус” то появлялся, то исчезал, но ни разу не упустил его из виду дольше, чем на пару минут. Может, и совпадение, но в Чизвике, неподалеку от дома, Маклахлен решил свернуть с А4, добавив полчаса к дороге: теперь ему предстояло поплутать по Баттерси, пересечь Темзу по мосту Челси с севера на юг, а затем по мосту Патни с юга на север — ни один навигатор, даже самый глючный, не построил бы такой маршрут. За ним явно следили и отстали только тогда, когда поняли, куда он едет. Разумно использовать две машины для слежки. Но глупо так неумело ими распоряжаться.
Домой он добрался позже, чем рассчитывал, и слишком поздно, чтобы звонить в Виндзор. Он позвонил бы помощнице личного секретаря Ее величества, но рассудил, что в выходные можно напрямую связаться с королевой, если правильно выбрать время. В восьмом часу, между ужином и коктейлем, она обычно брала трубку. Раньше его поражало, как быстро она отвечает на звонок, если есть возможность разговаривать без посторонних. Сейчас же он принял это как очередной факт, за который журналисты из бульварных газет отдали бы что угодно, не пощадили бы и родную бабку, но им этого никогда не узнать. Придется подождать до завтра, ну да терпения ему не занимать.
Королева собиралась переодеваться к воскресному ужину, когда ее камеристка принесла телефон: не смартфон, а обычный старый аппарат — трубка, база.
— Вам звонят, мэм. Мистер Маклахлен.
— Спасибо.
Камеристка ушла. Королева взглянула на себя в зеркало туалетного столика (лицо уставшее, чуть отекшее) и взяла трубку.
— Билли, как хорошо, что вы позвонили.
— К вашим услугам, Ваше величество. Мне кажется, я выяснил то, что вы хотели узнать. Эта Муди не покончила с собой — если мои источники не врут. Еще вы спрашивали, говорила ли она по-китайски: да, говорила. В школе учила мандаринское наречие, дома, в Гонконге, общалась с родителями на кантонском. Я на всякий случай уточнил, знала ли она русский, но вроде не знала. Вообще же она, можно сказать, вела интересную жизнь. Но что-то тут не так.
— Расскажите мне все, что знаете. У меня есть минут семь.
— Этого более чем достаточно.
И он рассказал обо всем, что удалось выяснить из аккаунта Аниты Муди в инстаграме и разговоров с ее друзьями.
— Вчера я навестил ее старого учителя, — добавил Маклахлен. — За пару дней до смерти она приезжала к нему в расстроенных чувствах. Он подумал, что она переживает из-за любовных дел, приписал уныние ее творческой натуре, и так далее, и тому подобное, но признается, что никогда еще не видел ее в таком состоянии. То есть ей было совсем плохо, понимаете, о чем я? Не просто взгрустнулось и захотелось поплакать: по его словам, она была сама не своя. Сидела у него на лужайке, раскачивалась взад-вперед и что-то неразборчиво бормотала. В общем, совершенно потеряла голову. Пала духом.
— Тогда почему вы думаете, что это не самоубийство? — спросила королева. Все друзья Аниты считали, что она покончила с собой, — хотя, разумеется, известие их огорошило.
— Вывод логичный, — согласился Маклахлен, — но когда мистер де Векей разговорился, он постепенно изменил мнение о том, какая она приехала — я имею в виду, о ее настроении. Она твердила, что ей конец. Он никак не мог ее успокоить, не мог утешить. И отметил, что теперь склоняется к мысли: Аните было не плохо, а страшно. Она до чертиков боялась чего-то.
— Вы о воздушных потоках, мэм? — бригадир озадаченно нахмурился.
— О воздушных судах. Это истребители, которые помогли нам выиграть войну.
— Мой дед участвовал в Дюнкеркской операции, — доверительно признался бригадир, раз уж речь зашла о войне.
— Надо же, как интересно. Он вернулся с войны?
— Да, мэм. Потом играл за “Шеффилд уэнсдей”[36]. Его не стало пять лет назад. Всегда был здоров как бык, лишь перед смертью сдал.
— Какой молодец. — Вряд ли он был намного старше меня, подумала королева. Наше поколение умеет цепляться за жизнь.
Вернувшись в замок, она порадовалась, что выбралась подышать. Теперь же ей предстояло вникнуть в массу самых разных дел. Снова съедется вся семья, вдобавок прибудет король Бахрейна со свитой. Нужно решить вопрос с постельным бельем для комнаты 225, лучших апартаментов для особых гостей. Экономка заметила, что выбранное белье поизносилось. Разумеется, стелить его теперь нельзя, но, быть может, заказать новое, тоже с вышивкой по моде 1900-х годов? Тогда чем его заменить, пока белье не будет готово? И не расстроится ли чета Линли, если им отведут другие покои, поскольку в тех, в которых они обычно останавливаются, разместят еще кого-то? А потом пришла пора наведаться к ответственному за содержание и ремонт часовни Святого Георгия (он жил там же, неподалеку) и принять судьбоносное решение о цвете иллюминации.
Едва она покончила с делами, как пришло сообщение от тренера Барбере Шопа: конь растянул мышцу, и нельзя было поручиться на сто процентов, что он примет участие в шоу. Ужасно жаль, если его не будет. Он вполне мог бы выиграть скачки и, вне всякого сомнения, достоин победы, вдобавок она не видела его несколько месяцев и с нетерпением ждала, когда тренер привезет его из Эссекса. Так что, когда в Парадном коридоре к королеве подошел хмурый сэр Саймон, она сказала:
— Никаких плохих новостей. С меня на сегодня хватит.
Однако Саймон в ответ не скривил губы в сардонической улыбке, а помрачнел еще сильнее.
— Могло быть хуже, Ваше величество.
Не самое обнадеживающее начало.
— Ладно. Говорите.
Они вошли в Дубовую столовую, окна которой смотрели во внутренний двор, королева села, и сэр Саймон сообщил, что Сэнди Робертсон, ее любимый слуга, наглотался парацетамола и сейчас лежит в больнице Святого Томаса; его обнаружила дочь в их квартире в Пимлико.
— Благодарю, Саймон.
Королева убита горем, подумал сэр Саймон. Она в растерянности, не знает, что делать. Он попятился прочь из столовой, чтобы дать ей время вытереть слезу, если будет необходимость.
Оставшись одна, королева вздохнула.
— Ублюдок, — пробормотала она, имея в виду вовсе не беднягу Сэнди.
Время шло, а расследование не продвигалось. На кухнях, в прачечных и в кабинете распорядителя двора у всех сдавали нервы, то и дело вспыхивали ссоры из-за избытка кофе и нехватки сна. Кондитер разливал по формам уже третью партию шоколада для нового вида трюфелей, которые через две недели будут подавать на одном из больших приемов. Он уже два дня бился над ганашем для глазури, но пока безуспешно. А ведь через считаные часы ему придется собирать все формы и прочее оборудование, чтобы везти обратно в Букингемский дворец. Слуги взяли только самое необходимое, те инструменты, с которыми работают каждый день, но все равно получилось немало. Затем настанет пора подготовки к приему на открытом воздухе, потом нужно будет вернуться в Виндзор и всего за три дня подготовиться к конному шоу.
Помощница дворецкого, некогда столь проницательно рассуждавшая о том, правильно ли полиция расследует сексуальные игрища мистера Бродского, теперь задавалась вопросом, свое ли место занимает. Она долгие годы мечтала служить королеве. Прошла сложнейшее обучение, и когда на финальном собеседовании услышала “вы приняты”, не помнила себя от счастья. Но последние несколько дней она ложилась спать во втором часу ночи. Одна рабочая смена перетекала в другую. Сегодня утром на нее наорал принц Эндрю за то, что она случайно загородила ему проход, когда тащила два тяжелых стула. Она не в обиде — знать бы только, ради чего терпеть. Если таких преданных слуг, как милейший Сэнди Робертсон, ни с того ни с сего отправляют домой, всем остальным запрещают с ним общаться, а потом бедняга и вовсе оказывается в больнице. Вот до чего дошло? Вот чего следует ждать? В интернете сотрудникам с ее навыками и опытом предлагают вакансии с шестизначными окладами в роскошных особняках в теплых странах. Надо будет вечером посмотреть еще раз.
В кабинете в Нормандской башне, окна которого выходили на его личный сад, разбитый на месте старого рва, сэр Питер Венн просматривал график встреч на следующую неделю, готовясь в отсутствие королевы исполнять обязанности номинального главы замка. Он чувствовал, что на кухнях и в коридорах царит волнение. Обычно после большого мероприятия наступал покой, но сейчас сэр Питер ежеминутно помнил, что в Круглой башне работают полицейские и расследование еще не закончено. А вчера ни с того ни с сего ему позвонил журналист и принялся задавать неудобные вопросы о русском и о том, почему не обнародовали результаты вскрытия. Досужее любопытство рано или поздно сменится кое-чем посерьезнее, кто-нибудь обязательно докопается до правды. И тогда пиши пропало.
Старшая экономка отчиталась о новых планах по размещению гостей на время конного шоу. Жена сэра Питера, обычно служившая образцом невозмутимости, встревожилась не на шутку. Ей случалось принимать послов, фельдмаршалов, герцогинь и даже двух космонавтов, но как произвести впечатление на Энта с Деком[37] и Кайли Миноуг?
Рози чувствовала, что атмосфера сгущается, точно летом перед грозой. Она старалась сохранять самообладание, но видела, что домочадцы трудятся, не жалея сил, и понимала, что объединяет их нечто хрупкое, неуловимое. То самое, из-за чего она не стала терзаться угрызениями совести, когда кузине Фран пришлось назначить свадьбу на время отпуска Рози. То, из-за чего она была готова работать в выходные, ютилась в комнатушке с вечно сырой внешней стеною, смирилась с тем, что впредь не сможет праздновать с родными ни дни рождения, ни Рождество.
Можно было назвать это долгом, доверием, симпатией, но эти чувства должны быть взаимными. Поэтому случившееся с Сэнди Робертсоном пошатнуло основы замкового мирка. И что дальше? Как быть всем этим людям, которые кладут жизнь — причем охотно — на то, чтобы удовлетворить потребности одного-единственного человека? Что делать, если доверие исчезнет, если симпатия обернется злобой? Такого потрясения система не выдержит.
Рози сделала то же, что и всегда, когда чувствовала, что у нее сдают нервы: переоделась и отправилась на пробежку. Наматывая мили по Большому парку, она размышляла над тем, что удалось узнать. Несомненно, полиции следует сосредоточиться на смерти Рейчел Стайлз. Та пила, принимала наркотики, и в комнате Бродского обнаружили образец ее ДНК. Быть может, она убила его и покончила с собой? Но как тогда быть с гибелью другой девушки, Аниты Муди? Стайлз и ее убила?
За сорок минут быстрого бега Рози так и не разгадала загадку, но ей стало гораздо лучше.
— Я смотрю, вы повеселели, — заметил сэр Саймон, когда Рози вернулась в кабинет. — Получили добрые вести о матушке?
В ответ Рози беззастенчиво сочинила историю чудесного исцеления. Всплеск эндорфинов после пробежки помог ей продержаться до вечера.
Неделя приближалась к концу. В субботу днем Билли Маклахлен сидел за рулем четырехлетней “хонды сивик” и в который раз удивлялся, как же, черт побери, далеко этот Саффолк… отовсюду. Там, конечно, красиво, но пока доедешь — с ума сойдешь.
Радиостанция классической музыки, которую он обычно слушал в дороге, здесь уже не ловила, и в наступившей тишине он размышлял о вчерашнем разговоре с девушкой в Эджвере. Она преподавала музыку в элитарной школе для девочек на севере Лондона и руководила секцией нетбола. Он поймал ее между репетицией хора и разминкой у десятиклассниц из команды второго дивизиона: они взяли в учительской кофе в керамических кружках с толстыми стенками и устроились на заднем ряду в пустом классе.
Эскорт.
Девушка совершенно точно произнесла слово “эскорт”. Где-то через полчаса, когда кофе остыл, а разговор потеплел. Билли потом обязательно прослушает запись в телефоне, но он и так не сомневался в своей памяти. Вроде бы она сказала следующее: “Я знала, что у нее дела идут хорошо, она любила модную одежду, как-то я увидела ее в шикарном пальто и уже потом поняла, что оно из последней коллекции «Гуччи». У нее была сумочка от Ани Хиндмарч, я о такой давно мечтала, спросила ее, ты с рук брала, она сказала, нет, новая. Еще у нее была сумка «Малберри», она с ней все время ходила, тоже новая. Не подумайте чего, но пару раз я даже предположила… нет, не стоит об этом”.
— Говорите.
— Ну ладно… не подумайте, что я сплетница, но я решила, что она стала эскортницей. Да, знаю, глупо. Анита была не из таких. Вообще о своих мужчинах она особо не рассказывала. Но у нее была куча модных шмоток, а ведь певица она не лучшая. Хорошая, но… наверное, просто везучая.
Может, и везучая. Несомненно, талантливая. Анита училась с этой девушкой в университете: у нее был диплом по вокалу. Маклахлен выстраивал образ Аниты по разговорам с ее давними друзьями. Одним представлялся бывшим учителем, которого ее смерть задела за живое, и он решил разузнать, чем она жила после школы. Другим — репортером, который пишет статью о самоубийцах. Не исключено, что полиция решит отработать эту версию, и им совершенно незачем знать, кто их опередил. Через пару часов, когда он наконец доберется до Вудбриджа, назовется старым другом семьи, который собирает воспоминания об Аните, чтобы передать ее родителям в Гонконг.
Насколько ему удалось выяснить, Анита была невероятно целеустремленной. После частной школы-пансиона в Гемпшире поступила в лондонскую Школу востоковедения и африканистики — изучала музыкальные традиции народов Африки, Азии и Ближнего Востока. Затем получила диплом в Королевском колледже музыки, где заработала репутацию хорошей, если не блестящей, вокалистки.
На последнем курсе Школы востоковедения друзья стали замечать, что Анита явно разбогатела. Нет, она по-прежнему снимала квартирку в убогом районе, как и они сами, но чаще ездила отдыхать, лучше одевалась, купила машину, ярко-розовый “фиат 500”: все это подтверждали гламурные фоточки в инстаграме.
Все, кроме подруги-учительницы, считали, что Анита зарабатывает бешеные деньги на круизах и частных заграничных вечеринках. На некоторых снимках из жарких стран Анита позировала в шикарных отелях — с фонтанами во внутреннем дворе, с “макларенами” под пальмами у входа. В свете роскошных люстр Анита в бальном платье выглядела на удивление естественно. Потом она взяла в ипотеку симпатичную квартирку в Гринвиче, окнами на реку, неподалеку от О2[38].
Какая девушка в двадцать с небольшим может купить квартиру в Лондоне? Часть друзей решила, будто деньги ей дали родители, но те, кто близко знал Аниту, уверяли, что родители ее живут скромно — да, у них действительно своя языковая школа в Гонконге, но на обучение дочери в частной школе они наскребали с трудом.
Итак… Кто же оплатил Аните квартиру, кто покупал ей дизайнерские сумки? Может, у нее был спонсор? Школьная подруга Аниты сказала, что та продолжала тесно общаться с преподавателем, который вел у нее уроки музыки в старших классах. Может, ей нравились мужчины в возрасте? Этот учитель уже вышел на пенсию и поселился в Саффолке; он согласился встретиться с Билли. Маклахлен перебирал в уме возможные варианты. Не исключено, что мистер де Векей любил ее… по-отечески. А может, не видел Аниту лет десять и ничем ему не поможет.
Но по телефону Маклахлену так не показалось. В дрожащем голосе учителя сквозили неуверенность и испуг. Ему явно будет о чем рассказать.
Маклахлен ехал через Эссекс по магистрали А12 в сторону побережья, гадая, что именно услышит.
Глава 23
После чая королева отправилась в личную часовню. После пожара 1992 года на месте старой сделали Светлое фойе, в котором встречали гостей. Именно в часовне начался пожар, и здесь слова молитвы не шли ей на ум.
Она понимала, что время это исправит. Время лечит практически любые раны. И все-таки не жалела о принятом решении.
В новой часовне — перестроенном коридоре — был величественный псевдоготический потолок из дуба, выкрашенный в небесно-голубой цвет. Над проектом часовни работала вся семья: их личный вклад в сооружение дворца. Чарльз заседал в архитектурной комиссии, Дэвид Линли спроектировал алтарь (скромный и простой, как она любит), а Филип с мастером придумали витраж, мимо которого она сейчас прошла.
Витраж получился шедевром, с ним была связана масса воспоминаний. Вверху над мирными серо-зелеными парковыми просторами парила Троица. Бог с любовью взирал на них с высоты, окружая весь королевский двор своей заботой. На триптихе внизу был изображен день пожара. Посередине святой Георгий попирал красноглазого дракона, слева смельчак спасал из пламени портрет, справа боролись с огнем пожарные, за которыми точно факел пылала башня Брансуик. Филип предлагал вместо пожарных изобразить на витраже феникса, восстающего из пепла; ей понравилось предложение, но окончательный вариант получился лучше. Замок восстанавливался не сам собою: это сделала дружная команда великолепных специалистов — после того как пожарные обуздали стихию.
Все они для нее были близкими людьми, и она числила себя их должницей (да и кто бы на ее месте думал иначе?). И хотя девяносто второй остался в ее памяти как annus horribtlis[39], она каждый раз с благодарностью вспоминала о том, что было дальше. “Не бойся, ибо Я с тобою”[40]. “Я твой щит”[41]. В детстве ей говорили, что человек усердный рано или поздно одержит победу. Во время войны она защищала Виндзор. Порой победы приходится подождать, но она все равно настанет.
Она уселась на привычное место — в малиновое кресло у алтаря. Вернувшись мыслями к настоящему, помолилась за русского, за девушку из Сити, за певицу, чья роль в случившемся еще до конца не ясна. Королева молилась за свою семью, ближний и дальний круг, благодарила Бога за потомков, которые так славно вступили в жизнь. Еще бы Гарри встретил хорошую девушку, вот было бы замечательно. Она молилась, чтобы Господь помог ей постичь происходящее и дал силы с помощью уже известных фактов пролить свет в сгустившейся тьме, пока та не востребовала новые юные жизни.
Ее так и подмывало попросить ниспослать ей озарение, кто победит завтра на скачках в Уинкэнтоне, в заезде в четверть четвертого, но Господь глух к молитвам о тотализаторе. Для выигрыша на скачках нужны удача и трезвый расчет, основанный на многолетнем опыте, — впрочем, как и в жизни.
Примерно в это же время возвращавшийся из Восточной Англии Маклахлен, выезжая с А13 на Северную кольцевую, заметил следующий через три машины от него “БМВ М6 купе”. По дороге в Саффолк он видел точно такой же. Он запомнил его, поскольку и сам не отказался бы (конечно, если бы ему удвоили пенсию) от такой машины — шикарной, быстрой. А поскольку он в принципе отличался наблюдательностью, то заметил и дипломатические номера. Он мягко притормозил, перестроился в левый ряд. Несколько мгновений спустя мимо промчался “М6”. Те же номера, что утром. Водитель даже повернул голову и посмотрел на него.
Вот придурок, подумал Билли. Раз уж взялся шпионить, так хоть выбери менее приметную тачку.
Однако сердце у него все равно заколотилось, он поддал газу.
Теперь он то и дело поглядывал на дорогу и минут через двадцать вычислил белый “приус”. Постарше, с обычными номерами: таких в “Убере” тысячи. Но этот увязался за ним сразу за Тауэрским мостом и с тех пор держался машинах в шести позади. “Приус” то появлялся, то исчезал, но ни разу не упустил его из виду дольше, чем на пару минут. Может, и совпадение, но в Чизвике, неподалеку от дома, Маклахлен решил свернуть с А4, добавив полчаса к дороге: теперь ему предстояло поплутать по Баттерси, пересечь Темзу по мосту Челси с севера на юг, а затем по мосту Патни с юга на север — ни один навигатор, даже самый глючный, не построил бы такой маршрут. За ним явно следили и отстали только тогда, когда поняли, куда он едет. Разумно использовать две машины для слежки. Но глупо так неумело ими распоряжаться.
Домой он добрался позже, чем рассчитывал, и слишком поздно, чтобы звонить в Виндзор. Он позвонил бы помощнице личного секретаря Ее величества, но рассудил, что в выходные можно напрямую связаться с королевой, если правильно выбрать время. В восьмом часу, между ужином и коктейлем, она обычно брала трубку. Раньше его поражало, как быстро она отвечает на звонок, если есть возможность разговаривать без посторонних. Сейчас же он принял это как очередной факт, за который журналисты из бульварных газет отдали бы что угодно, не пощадили бы и родную бабку, но им этого никогда не узнать. Придется подождать до завтра, ну да терпения ему не занимать.
Королева собиралась переодеваться к воскресному ужину, когда ее камеристка принесла телефон: не смартфон, а обычный старый аппарат — трубка, база.
— Вам звонят, мэм. Мистер Маклахлен.
— Спасибо.
Камеристка ушла. Королева взглянула на себя в зеркало туалетного столика (лицо уставшее, чуть отекшее) и взяла трубку.
— Билли, как хорошо, что вы позвонили.
— К вашим услугам, Ваше величество. Мне кажется, я выяснил то, что вы хотели узнать. Эта Муди не покончила с собой — если мои источники не врут. Еще вы спрашивали, говорила ли она по-китайски: да, говорила. В школе учила мандаринское наречие, дома, в Гонконге, общалась с родителями на кантонском. Я на всякий случай уточнил, знала ли она русский, но вроде не знала. Вообще же она, можно сказать, вела интересную жизнь. Но что-то тут не так.
— Расскажите мне все, что знаете. У меня есть минут семь.
— Этого более чем достаточно.
И он рассказал обо всем, что удалось выяснить из аккаунта Аниты Муди в инстаграме и разговоров с ее друзьями.
— Вчера я навестил ее старого учителя, — добавил Маклахлен. — За пару дней до смерти она приезжала к нему в расстроенных чувствах. Он подумал, что она переживает из-за любовных дел, приписал уныние ее творческой натуре, и так далее, и тому подобное, но признается, что никогда еще не видел ее в таком состоянии. То есть ей было совсем плохо, понимаете, о чем я? Не просто взгрустнулось и захотелось поплакать: по его словам, она была сама не своя. Сидела у него на лужайке, раскачивалась взад-вперед и что-то неразборчиво бормотала. В общем, совершенно потеряла голову. Пала духом.
— Тогда почему вы думаете, что это не самоубийство? — спросила королева. Все друзья Аниты считали, что она покончила с собой, — хотя, разумеется, известие их огорошило.
— Вывод логичный, — согласился Маклахлен, — но когда мистер де Векей разговорился, он постепенно изменил мнение о том, какая она приехала — я имею в виду, о ее настроении. Она твердила, что ей конец. Он никак не мог ее успокоить, не мог утешить. И отметил, что теперь склоняется к мысли: Аните было не плохо, а страшно. Она до чертиков боялась чего-то.