– Алло!
– Привет, это Патрик Хедстрём. Я только что разговаривал с Педерсеном и хотел узнать, насколько вы продвинулись.
– Мы пока не закончили, – сухо ответил Турбьёрн.
Говорил он таким тоном, словно был сильно рассержен, но к этой его манере Патрик давно привык. Турбьёрн считался одним из лучших специалистов в своей области, ему не раз предлагали работу и в Стокгольме, и в Гётеброге, но он остался верен своему родному городу Уддевалла и не видел причин переезжать.
– А когда вы закончите, как ты предполагаешь? – спросил Патрик, снова берясь за ручку.
– Невозможно сказать, – проворчал Турбьёрн. – Халатности в этом деле мы не допускаем. Ну как и в любом другом, конечно. Но сам понимаешь… Девчушке выпала недолгая жизнь. Тут такое…
Он закашлялся и тяжело сглотнул. Патрик прекрасно его понимал. Но лучшее, что они могли сделать для девочки, – это держать голову в холоде, быть профессионалами и найти виновника.
– Что-нибудь можешь мне сказать прямо сейчас? Педерсен провел вскрытие – девочка умерла от удара по голове. Что-нибудь указывает на то, что какой-то предмет был использован в качестве оружия? Или что она умерла вблизи того места, где ее обнаружили?
– Нет… – нехотя ответил Турбьёрн.
Патрик знал, что тот не любит давать какую бы то ни было информацию, пока полностью не закончит, но вместе с тем коллега не мог не понимать, как остро Хедстрём нуждается в фактах, которые помогли бы следствию двигаться дальше.
– Мы не нашли ничего такого, что указывало бы, что ее убили на поляне. Там не было никаких следов крови, и ни на каких предметах мы ее тоже не нашли.
– Какую территорию вы проверили?
– Мы обыскали большой участок вокруг поляны. Не могу сказать точно, это будет указано в окончательном рапорте, но мы не скупились. И, как я уже сказал, никаких следов крови. Травма головы означает большое количество крови.
– Да, похоже, поляна является вторичным местом преступления, – проговорил Патрик, делая заметки. – А где-то есть и первичное.
– Дом девочки? Может, следует поискать следы крови там?
Поначалу Патрик не ответил. Потом проговорил, растягивая слова:
– Семью допрашивал Йоста. У него сложилось мнение, что нет никаких оснований подозревать их. Так что пока мы не разрабатывали эту версию.
– Даже не знаю, если честно, – проговорил Турбьёрн. – Мы с тобой видали, что может происходить в семье. Иногда как несчастный случай. Иногда – нет.
– Ты прав, – ответил Патрик и поморщился.
У него возникло неприятное чувство, что они совершили ошибку. Наивную, глупую ошибку. Он не мог позволить себе наивность и сентиментальность. Многое они повидали в своей работе – так что должны были сообразить…
– Патрик?
Осторожный стук в дверь заставил его поднять глаза. Хедстрём уже закончил разговор с Турбьёрном и сидел, глядя в одну точку, размышляя, каким должен стать следующий шаг.
– Да?
В дверях стояла Анника с озабоченным выражением лица.
– Я должна сообщить тебе кое-что. Нам звонили. Много звонят. Звонки весьма неприятного характера…
– Что ты имеешь в виду?
Анника сделала пару шагов внутрь комнаты и остановилась напротив его стола, сложив руки на груди.
– Народ звонит и возмущается. Говорят, что мы не делаем свою работу. Даже начали поступать угрозы.
– По поводу чего? Не понимаю…
Патрик покачал головой. Анника глубоко вздохнула.
– Многие звонят и говорят, что мы не обследуем центр для беженцев так, как следовало бы.
– Но у нас нет никаких улик, указывающих в этом направлении, – с какой стати мы будем это делать?
Патрик наморщил лоб. Он никак не мог взять в толк, о чем она говорит. Почему народ звонит по поводу центра для беженцев?
Анника достала блокнот и прочла:
– Так вот, по словам одного господина, пожелавшего остаться анонимным, совершенно ясно, что «это сделал какой-то черножопый из лагеря беженцев». А по словам дамы, тоже пожелавшей остаться анонимной, «просто скандал, что вы немедленно не привозите к себе на допрос каждого из этих преступных элементов». Она также решительно утверждает, что «никто из них не бежал от войны, это всего лишь отговорка, чтобы приехать сюда и попользоваться благами шведского общества». Я приняла дюжину звонков такого рода. Все пожелали остаться анонимными.
– О боже, – проговорил Патрик с тяжелым вздохом.
Этого еще не хватало…
– Ну вот, теперь ты в курсе, – сказала Анника и направилась к двери. – Как ты хочешь, чтобы я со всем этим поступала?
– Как ты делала до сих пор, – ответил Патрик. – Отвечала вежливо и неопределенно.
– Хорошо, – сказала она и вышла за дверь.
Хедстрём окликнул ее:
– Анника?
– Да? – Она снова заглянула в кабинет.
– Ты не могла бы попросить Йосту зайти ко мне? И позвони, пожалуйста, прокурору в Уддеваллу. Нам нужно разрешение на обыск.
– Сделаю прямо сейчас, – она кивнула.
Анника привыкла не задавать вопросов. В свое время она узнает, о чем речь.
Патрик тяжело откинулся на своем рабочем кресле. Йоста не обрадуется. Но это необходимо. И давно нужно было сделать.
* * *
В груди у него потеплело, когда Мартин посмотрел на Туву в зеркало заднего вида. Он заехал к родителям Пии и забрал дочь. Ей предстояло ночевать у них еще сутки, чтобы Мартин мог сосредоточиться на работе, но тоска по ней оказалась настолько невыносимой, что он выпросил у Патрика свободный час. Ему нужно было побыть с дочерью, чтобы продолжать работать. Он понимал, что так скучает по Туве из-за того, что скучает по Пие, и что со временем ему придется учиться отпускать дочь, давать ей больше свободы. Но сейчас ему постоянно хотелось видеть ее рядом с собой. Родители Пии и Анника – единственные люди, которым он мог ее доверить, и то лишь тогда, когда этого требовала работа. Его собственных родителей не очень интересовали маленькие дети. Они охотно приезжали в гости, чтобы попить кофе и поболтать, но никогда не предлагали посидеть с Тувой, а он никогда не просил их об этом.
– Папа, я хочу на площадку, – заявила Тува с заднего сиденья, и Мартин повстречался с ней глазами в зеркале заднего вида.
– Кончено, доченька, – ответил он и послал ей воздушный поцелуй.
Если уж быть до конца честным, Мартин надеялся, что она захочет поехать туда. Он все не мог забыть женщину, с которой познакомился на площадке, и хотя понимал, что вероятность новой встречи с ней невелика, пока не придумал, как еще ее можно было бы разыскать. В душе Мартин пообещал себе, что если ему повезет и он снова столкнется с ней, то на этот раз уж точно выяснит, как ее зовут.
Припарковав машину возле площадки, Мартин отстегнул ремень безопасности на сиденье Тувы. Сейчас он мог бы пристегнуть ее даже во сне, однако прекрасно помнил, как тяжело ему приходилось поначалу, когда Тува была маленькая. Он пыхтел и ругался, а Пия стояла в стороне и посмеивалась над ним. Многое из того, что тогда казалось сложным, теперь стало простым и естественным. Но многое, что тогда было легким, сейчас стало чудовищно сложным. Мартин обнял Туву, вынимая ее из детского кресла. Моменты, когда она ласкалась к нему, случались все реже. Так много в мире было всего интересного, так мало времени для игр – так что теперь она лезла к нему обниматься и сидеть на ручках, только когда ударится или сильно устанет. Он принимал и понимал это, но иногда ему хотелось остановить время.
– Папа, малыш, на которого ты наступил, тоже здесь!
Мартин почувствовал, что краснеет до корней волос.
– Спасибо за формулировку, доченька, – сказал он, гладя Туву по головке.
– Пожалуйста, папочка, – сказала она вежливо, не понимая до конца, за что он ее благодарит, и побежала к малышу, который как раз собирался засунуть в рот горсть песка. – Нет-нет, мальчик, не ешь песок! – нежно взяла его за руку и отряхнула.
– Какая у меня чудесная новая няня! – произнесла его мама и широко улыбнулась.
Ямочки у нее на щеках заставили Мартина покраснеть еще больше.
– Обещаю больше не наступать на твоего ребенка.
– Я это ценю, – ответила она и улыбнулась ему такой улыбкой, что у него покраснели даже уши.
– Мартин Молин, – представился он и протянул руку.
– Метте Лауритсен.
Ладонь у нее была теплая и сухая.
– Из Норвегии? – спросил он, сразу отметив легкий акцент.
– Да, я родилась там, но уже пятнадцать лет живу в Швеции. Я из Хальдена, но вышла замуж за парня из Танумсхеде. За того, с которым позавчера ругалась по телефону. – Она сделала извиняющееся выражение лица.
– Все уладилось? – спросил он, видя уголком глаза, как Тува продолжает вертеться вокруг мальчика.
– Нет, не очень. Он по-прежнему слишком занят своей новой девушкой, чтобы общаться с малышом.
– Его зовут Малыш? – пошутил Мартин, хотя и знал, как зовут ее сына.
– Нет, конечно же, нет, – рассмеялась Метте, бросив на сына полный любви взгляд. – Его зовут Йон, в честь моего отца, но я называю его Малышом. Важно вовремя прекратить, пока он не станет подростком.
– Пожалуй, это будет лучше всего, – проговорил Мартин с деланой серьезностью. В животе у него защекотало, когда он увидел, как в глазах у нее сверкнули искорки.
– А чем ты занимаешься? – спросила она.
На мгновение ему показалось, что она говорит это кокетливым тоном – однако Мартин не мог понять, не померещилось ли ему это, оттого что очень хотелось в это верить.
– Привет, это Патрик Хедстрём. Я только что разговаривал с Педерсеном и хотел узнать, насколько вы продвинулись.
– Мы пока не закончили, – сухо ответил Турбьёрн.
Говорил он таким тоном, словно был сильно рассержен, но к этой его манере Патрик давно привык. Турбьёрн считался одним из лучших специалистов в своей области, ему не раз предлагали работу и в Стокгольме, и в Гётеброге, но он остался верен своему родному городу Уддевалла и не видел причин переезжать.
– А когда вы закончите, как ты предполагаешь? – спросил Патрик, снова берясь за ручку.
– Невозможно сказать, – проворчал Турбьёрн. – Халатности в этом деле мы не допускаем. Ну как и в любом другом, конечно. Но сам понимаешь… Девчушке выпала недолгая жизнь. Тут такое…
Он закашлялся и тяжело сглотнул. Патрик прекрасно его понимал. Но лучшее, что они могли сделать для девочки, – это держать голову в холоде, быть профессионалами и найти виновника.
– Что-нибудь можешь мне сказать прямо сейчас? Педерсен провел вскрытие – девочка умерла от удара по голове. Что-нибудь указывает на то, что какой-то предмет был использован в качестве оружия? Или что она умерла вблизи того места, где ее обнаружили?
– Нет… – нехотя ответил Турбьёрн.
Патрик знал, что тот не любит давать какую бы то ни было информацию, пока полностью не закончит, но вместе с тем коллега не мог не понимать, как остро Хедстрём нуждается в фактах, которые помогли бы следствию двигаться дальше.
– Мы не нашли ничего такого, что указывало бы, что ее убили на поляне. Там не было никаких следов крови, и ни на каких предметах мы ее тоже не нашли.
– Какую территорию вы проверили?
– Мы обыскали большой участок вокруг поляны. Не могу сказать точно, это будет указано в окончательном рапорте, но мы не скупились. И, как я уже сказал, никаких следов крови. Травма головы означает большое количество крови.
– Да, похоже, поляна является вторичным местом преступления, – проговорил Патрик, делая заметки. – А где-то есть и первичное.
– Дом девочки? Может, следует поискать следы крови там?
Поначалу Патрик не ответил. Потом проговорил, растягивая слова:
– Семью допрашивал Йоста. У него сложилось мнение, что нет никаких оснований подозревать их. Так что пока мы не разрабатывали эту версию.
– Даже не знаю, если честно, – проговорил Турбьёрн. – Мы с тобой видали, что может происходить в семье. Иногда как несчастный случай. Иногда – нет.
– Ты прав, – ответил Патрик и поморщился.
У него возникло неприятное чувство, что они совершили ошибку. Наивную, глупую ошибку. Он не мог позволить себе наивность и сентиментальность. Многое они повидали в своей работе – так что должны были сообразить…
– Патрик?
Осторожный стук в дверь заставил его поднять глаза. Хедстрём уже закончил разговор с Турбьёрном и сидел, глядя в одну точку, размышляя, каким должен стать следующий шаг.
– Да?
В дверях стояла Анника с озабоченным выражением лица.
– Я должна сообщить тебе кое-что. Нам звонили. Много звонят. Звонки весьма неприятного характера…
– Что ты имеешь в виду?
Анника сделала пару шагов внутрь комнаты и остановилась напротив его стола, сложив руки на груди.
– Народ звонит и возмущается. Говорят, что мы не делаем свою работу. Даже начали поступать угрозы.
– По поводу чего? Не понимаю…
Патрик покачал головой. Анника глубоко вздохнула.
– Многие звонят и говорят, что мы не обследуем центр для беженцев так, как следовало бы.
– Но у нас нет никаких улик, указывающих в этом направлении, – с какой стати мы будем это делать?
Патрик наморщил лоб. Он никак не мог взять в толк, о чем она говорит. Почему народ звонит по поводу центра для беженцев?
Анника достала блокнот и прочла:
– Так вот, по словам одного господина, пожелавшего остаться анонимным, совершенно ясно, что «это сделал какой-то черножопый из лагеря беженцев». А по словам дамы, тоже пожелавшей остаться анонимной, «просто скандал, что вы немедленно не привозите к себе на допрос каждого из этих преступных элементов». Она также решительно утверждает, что «никто из них не бежал от войны, это всего лишь отговорка, чтобы приехать сюда и попользоваться благами шведского общества». Я приняла дюжину звонков такого рода. Все пожелали остаться анонимными.
– О боже, – проговорил Патрик с тяжелым вздохом.
Этого еще не хватало…
– Ну вот, теперь ты в курсе, – сказала Анника и направилась к двери. – Как ты хочешь, чтобы я со всем этим поступала?
– Как ты делала до сих пор, – ответил Патрик. – Отвечала вежливо и неопределенно.
– Хорошо, – сказала она и вышла за дверь.
Хедстрём окликнул ее:
– Анника?
– Да? – Она снова заглянула в кабинет.
– Ты не могла бы попросить Йосту зайти ко мне? И позвони, пожалуйста, прокурору в Уддеваллу. Нам нужно разрешение на обыск.
– Сделаю прямо сейчас, – она кивнула.
Анника привыкла не задавать вопросов. В свое время она узнает, о чем речь.
Патрик тяжело откинулся на своем рабочем кресле. Йоста не обрадуется. Но это необходимо. И давно нужно было сделать.
* * *
В груди у него потеплело, когда Мартин посмотрел на Туву в зеркало заднего вида. Он заехал к родителям Пии и забрал дочь. Ей предстояло ночевать у них еще сутки, чтобы Мартин мог сосредоточиться на работе, но тоска по ней оказалась настолько невыносимой, что он выпросил у Патрика свободный час. Ему нужно было побыть с дочерью, чтобы продолжать работать. Он понимал, что так скучает по Туве из-за того, что скучает по Пие, и что со временем ему придется учиться отпускать дочь, давать ей больше свободы. Но сейчас ему постоянно хотелось видеть ее рядом с собой. Родители Пии и Анника – единственные люди, которым он мог ее доверить, и то лишь тогда, когда этого требовала работа. Его собственных родителей не очень интересовали маленькие дети. Они охотно приезжали в гости, чтобы попить кофе и поболтать, но никогда не предлагали посидеть с Тувой, а он никогда не просил их об этом.
– Папа, я хочу на площадку, – заявила Тува с заднего сиденья, и Мартин повстречался с ней глазами в зеркале заднего вида.
– Кончено, доченька, – ответил он и послал ей воздушный поцелуй.
Если уж быть до конца честным, Мартин надеялся, что она захочет поехать туда. Он все не мог забыть женщину, с которой познакомился на площадке, и хотя понимал, что вероятность новой встречи с ней невелика, пока не придумал, как еще ее можно было бы разыскать. В душе Мартин пообещал себе, что если ему повезет и он снова столкнется с ней, то на этот раз уж точно выяснит, как ее зовут.
Припарковав машину возле площадки, Мартин отстегнул ремень безопасности на сиденье Тувы. Сейчас он мог бы пристегнуть ее даже во сне, однако прекрасно помнил, как тяжело ему приходилось поначалу, когда Тува была маленькая. Он пыхтел и ругался, а Пия стояла в стороне и посмеивалась над ним. Многое из того, что тогда казалось сложным, теперь стало простым и естественным. Но многое, что тогда было легким, сейчас стало чудовищно сложным. Мартин обнял Туву, вынимая ее из детского кресла. Моменты, когда она ласкалась к нему, случались все реже. Так много в мире было всего интересного, так мало времени для игр – так что теперь она лезла к нему обниматься и сидеть на ручках, только когда ударится или сильно устанет. Он принимал и понимал это, но иногда ему хотелось остановить время.
– Папа, малыш, на которого ты наступил, тоже здесь!
Мартин почувствовал, что краснеет до корней волос.
– Спасибо за формулировку, доченька, – сказал он, гладя Туву по головке.
– Пожалуйста, папочка, – сказала она вежливо, не понимая до конца, за что он ее благодарит, и побежала к малышу, который как раз собирался засунуть в рот горсть песка. – Нет-нет, мальчик, не ешь песок! – нежно взяла его за руку и отряхнула.
– Какая у меня чудесная новая няня! – произнесла его мама и широко улыбнулась.
Ямочки у нее на щеках заставили Мартина покраснеть еще больше.
– Обещаю больше не наступать на твоего ребенка.
– Я это ценю, – ответила она и улыбнулась ему такой улыбкой, что у него покраснели даже уши.
– Мартин Молин, – представился он и протянул руку.
– Метте Лауритсен.
Ладонь у нее была теплая и сухая.
– Из Норвегии? – спросил он, сразу отметив легкий акцент.
– Да, я родилась там, но уже пятнадцать лет живу в Швеции. Я из Хальдена, но вышла замуж за парня из Танумсхеде. За того, с которым позавчера ругалась по телефону. – Она сделала извиняющееся выражение лица.
– Все уладилось? – спросил он, видя уголком глаза, как Тува продолжает вертеться вокруг мальчика.
– Нет, не очень. Он по-прежнему слишком занят своей новой девушкой, чтобы общаться с малышом.
– Его зовут Малыш? – пошутил Мартин, хотя и знал, как зовут ее сына.
– Нет, конечно же, нет, – рассмеялась Метте, бросив на сына полный любви взгляд. – Его зовут Йон, в честь моего отца, но я называю его Малышом. Важно вовремя прекратить, пока он не станет подростком.
– Пожалуй, это будет лучше всего, – проговорил Мартин с деланой серьезностью. В животе у него защекотало, когда он увидел, как в глазах у нее сверкнули искорки.
– А чем ты занимаешься? – спросила она.
На мгновение ему показалось, что она говорит это кокетливым тоном – однако Мартин не мог понять, не померещилось ли ему это, оттого что очень хотелось в это верить.