— Вы почти ничего не едите. Попробуйте всё же что-нибудь. Все блюда хороши. Кухарки сегодня постарались на славу.
Я посмотрела на свою тарелку. Композиция на ней выглядела неплохо, но желания нарушить её у меня не возникло. Неудивительно, что я не помнила, что ела — потому что не ела, получается, почти ничего.
— О чём вы так сосредоточенно думаете? — продолжил говорить Дэбрэ. — Расскажите мне. Возможно, я разрешу ваши сомнения, и это вернёт ваш аппетит.
— Вы хотите, чтобы я больше ела?
Вчера я объелась пирожными. Ему это понравилось? Странно.
— Я хочу, чтобы вы выглядели довольной жизнью, счастливой. Такой, как вчера.
Я постаралась улыбнуться, но он покачал головой.
— Быть счастливым и притворяться счастливым — разные вещи.
Вздохнув, я отложила приборы. Какая разница, когда задавать вопросы. И от Софи, присутствующей при нашем разговоре, я не собиралась ничего скрывать. Возможно, так даже лучше, что меня услышат они оба — дознаватель и ведьма, строящая из себя обычную служанку. Я нуждалась в помощи. Кто её окажет, не имело значения — Дэбрэ или Софи, или они вместе.
— Меня беспокоит то, что вы рассказали о пентаграммах. Я не думала, что всё это настолько серьёзно. Для меня это был всего лишь рисунок… и, пожалуйста, не говорите мне о прошлом, о Майри, о том, что я всё это должна была знать. Я не знала. А теперь мне очень страшно.
— Почему?
— Я видела ту пентаграмму на полу тюремной камеры. Забросала её сеном, потому что не хотела смотреть на кровь, но перед этим разглядела очень хорошо. Я не знала, что этого нельзя делать. Потом, когда в моей камере появился принц Антуан и маркиз, и их люди, я видела, что никто из них не смотрел на пентаграмму. Мужчина, которому поручили её стереть, вниз, кажется, ни разу даже не глянул. Тогда мне казалось, что поведение всех этих людей — нелепость. А теперь, после ваших объяснений, я понимаю, что не они, а я вела себя глупо. Я разглядывала её, не зная, что тем самым держу открытой дверь для сверхъестественного существа, скорей всего, опасного и злого. А теперь она словно стоит у меня перед глазами. Я помню её во всех подробностях, даже самых незначительных, смогу нарисовать по памяти в любой миг, если попросите. И я боюсь, что из-за того, что она будто выжжена у меня в голове, я всё ещё могу находиться во власти того существа. Или оно сможет открыть дверь прямо в меня. Я боюсь потерять себя очень сильно.
В столовой стояла такая тишина, что звук тикающих часов казался набатом. Раздался неприятный, продирающий до глубины души скрип. Это Софи отодвинула стул и присела у обеденного стола.
— Ошеломительно, — сказала она.
Софи смотрела на Дэбрэ, Дэбрэ — на Софи, они словно вели беззвучный диалог и, кажется, хорошо понимали друг друга. Сосредоточенные, смертельно серьёзные выражения на их лицах меня напугали.
— Я не знала, что этого нельзя делать, — напомнила я, а у самой в голове засела давным-давно слышанная фраза: «Незнание не освобождает от ответственности».
Тем более что знала я больше, чем говорила.
В моей спальне на кровати под подушкой лежала книга Майри, а в ней десятки пентаграмм — множество дверей, ведущих в другие миры. Опасность для любого, кто всего лишь посмотрит на них. Только божественное провидение, скажем так, спасло меня от разглядывания пентаграмм. Некоторые я помнила, кстати, хотя и всего лишь бросила на них взгляд. Но такая у меня память. Иногда бы и хотелось что-то забыть, но если я что-то увидела, это остаётся со мной на всю жизнь. Никогда не думала, что хорошая память может мне навредить.
— Вы правы, Майя, — сказал Дэбрэ. — Вам не следовало смотреть на ту пентаграмму. Если вы её настолько хорошо помните, как говорите, она может вам навредить.
— Ведьмы для того и создают книги, чтобы не хранить в памяти свои пентаграммы, — добавила Софи. — Уничтожить книгу ведьмы — уничтожить её силу.
— Не её, — возразила я, пусть и меньше других знала обо всём этом ведовстве. — Уничтожение книги должно лишь обрывать связь с потусторонним миром. Сила ведьмы, её личные магические способности остаются при ней. Или я неправильно поняла объяснения? Разве не любой человек, с любыми способностями или не имеющий их вообще, может нарисовать пентаграмму?
— Вы правы, это может сделать и человек без способностей, — ответила Софи. — Такое бывало, но на практике к рисованию пентаграмм намного чаще обращаются те, кто уже имеет способности.
Она говорила так, как будто точно знала, о чём говорит. Ну конечно, служанка она! Ни за что не поверю.
— Те, кто призывают демонов, думают, что так станут сильнее. Внешне оно так и выглядит, но на деле это демон в их теле пользуется своими силами, — сказал Дэбрэ. — Ведьмы не понимают, что открыв дверь в другой мир, они становятся другими людьми. Вернее, не совсем людьми. Человек без магических способностей обретает их, потому что ими обладает демон, занимающий его тело. А тот, у кого способности были, становится в разы могущественней — ему так кажется. Им всем кажется, что они стали сильней, а на деле они превратились в костюмы для демонов.
— Но я не хочу быть костюмом для демона! Я хочу быть собой. Пусть я ничего не помню… Неважно.
Я встала, больше не в силах оставаться на месте. Мне хотелось куда-то идти, даже бежать, и я принялась ходить взад-вперёд вдоль стола.
— Знаете, я не хочу вспоминать то, что было со мной до того, как я очнулась в тюремной камере, не имея понятия, кто я. Не хочу возвращаться к той Майри, которую вы обрисовали.
Как же им всё сказать, но при этом ещё и не подставить себя? Или рискнуть? Пусть они сами делают выводы. А я не помню ничего из той моей жизни, и точка.
— Душой я словно другой человек. Я не узнаю себя в той Майри, о которой вы все говорите. — Я резко остановилась напротив Дэбрэ.
Ну, пан или пропал!
— Может, это я пришла из другого мира и заняла тело Майри? — Я нервно рассмеялась. — Но поверьте мне, я не демон. И магических способностей у меня нет.
Я смотрела в глаза Дэбрэ — такие тёмные и блестящие. Как же я волновалась. Казалось, что сердце сейчас выскочит из груди.
«Помогите мне, защитите меня», — требовала я от него, не произнеся ни слова, лишь взглядом. Он ведь мог. Ну, кажется, мог. А если не он, то кто другой мне поможет?
Софи нарушила установившуюся между мной и Дэбрэ невидимую связь.
— Дами, её руки! Смотрите!
И только тогда я увидела языки пламени, пляшущие на моей коже. Мои ладони горели.
Я смотрела на свои руки в огне, мой рот был открыт, и я кричала, но не слышала ни звука из тех воплей ужаса, которые раздавались в моей голове. Я снова в огне — что в той жизни, что в этой!
Глава 34. Нелепо, смешно, безрассудно
Лучше бы мне, конечно, в третий раз за день хлопнуться в обморок. Это выглядело бы даже красиво. А что, девушка с тонкой душевной организацией и хрупким (более-менее) телом под давлением обстоятельств то и дело лишается чувств — Дэбрэ бы наверняка впечатлился и проникся сочувствием. И к моему чудесному кисейному платью, расшитому синими розочками, такое поведение подошло бы намного больше, чем то, что я сделала — не слишком (совсем не) красивое.
Одну пылающую руку я сунула в блюдо с пюре, другую — в супницу. Моё счастье, что суп к тому времени успел остыть. Пюре же и вовсе оказалось холодным.
Ни на мокрой руке, покрытой ещё и маслом, приправами и мелко порубленной зеленью с поверхности супа, ни на измазанной в пюре я не нашла ни пятнышка сожжённой кожи, ни волдыря, ни даже крохотного покраснения.
Но не одна я видела, как мои руки горели. Софи кричала, а Дэбрэ вскочил с места — так что тот огонь мне не привиделся. Наверное, мысль, что переволновались все, могла бы меня утешить. Только теперь — после загубленного пюре и испоганенного супа — мне хотелось сгореть со стыда. И даже причина появления того огня на руках волновала не так, как нелепость моего поведения.
Всё шло так хорошо, и вот, я вновь села в лужу, да ещё и приправленную укропом.
— Простите, — сказала я, когда успокоилась настолько, чтобы заговорить.
Дэбрэ смотрел на меня такими глазами — и почему это я вечно выступаю клоуном и его веселю?
— Простите, — повторила я, опустив взгляд, и испытала невероятный по силе прилив благодарности, когда Софи подала мне мокрое полотенце, чтобы вытереть руки.
— Я испортила еду. Мне очень жаль, — сказала я, и полотенце выскользнуло у меня из рук и звучно шлёпнулось на пол.
Да, это случилась. Полотенце и правда лежало там, на полу. Я смотрела на него и, мне казалось, что нелепей человека, чем я, невозможно представить.
Софи подняла полотенце, вновь смочила его в тазу с водой, стоящему отдельно на маленьком столике с другими хозяйственными мелочами, и принялась уже сама вытирать мне руки — будто я несмышлёный младенец.
Это было так по-доброму, мило, что я не посмела сказать: «Я сама». Да и не хотела я справляться сама. Мне нравилось, что Софи заботится обо мне, будто мама. В эту минуту мне хотелось вновь испытать то чувство защищённости, безопасности, которое мама всегда мне дарила. И я позволила себе эту слабость — отдаться заботе других рук, принимать всё, что так щедро дают. И почти до слёз была Софи благодарна.
А он пусть смотрит и смеётся, если захочет. И если решит, что так ведёт себя только ребёнок — и пусть.
— Не мудрено испугаться, когда впервые встречаешься с собственной магией, — заговорила Софи мягким тоном.
— Так вы думаете, это моя магия? — недоверчиво спросила я, разглядывая руку, которую Софи как раз вытирала.
— Вы обладали магией прежде. А сейчас разволновались, вот она и вырвалась из-под контроля. Да и какого контроля, если вы даже не знали, что такое может случиться. Управлять магией вам придётся учиться, но ничего, это не так сложно, как сейчас кажется.
Софи была со мной такой милой. Я об этом ей и сказала. И ещё раз попросила прощения за испорченный обед.
— Не нужно извиняться, — ответила она. — И виконт Дамиан, и я, мы понимаем, как вам тяжело.
— Да, тяжело, — согласилась я обиженным тоном. Хотя мне-то на кого обижаться? Только если на судьбу, да и той за одно то, что я здесь, надо петь аллилуйя.
И всё же Софи права: мне тяжело.
— Можно мне сесть? Что-то ноги не держат.
Я не лгала. Чувствовала себя развалиной и чуточку плаксой: глаза подозрительно жгло. Но сегодня, да и вчера я уже перевыполнила план по слезам на годы вперёд. Нет уж, снова шмыгать носом я себе не позволю.
— Вот, выпейте. Это поможет.
Дэбрэ принёс мне воды. Сам. И держал край стакана у моего рта, чтобы я пила.
— Спасибо. Вы были очень любезны.
Он стоял рядом со мной, а я не могла посмотреть ему в лицо. Щёки горели, лоб тоже и даже шея. Боже, ну что за нелепейшее зрелище я собой представляла. И почему-то вновь так волновалась, в том числе из-за того, что так волнуюсь. Да это уже просто смешно!
Софи — этот ангел — вытерла мои руки сухим полотенцем и напоследок слегка сжала мои пальцы, словно шепнула: «Успокойся. Всё хорошо». И мне почему-то захотелось расплакаться.
— Спасибо, — прошептала я.
— Не нужно благодарить. Я вас на минутку оставлю.
Она взяла поднос, собрала полотенца, супницу и блюдо с пюре, и ушла из столовой со всем этим богатством. Дверь за ней захлопнулась с негромким щелчком, но я вздрогнула всем телом.
Или это не из-за ухода Софи, а потому что Дэбрэ положил мне ладонь на плечо и слегка его сжал?
— Не стоит так расстраиваться. — Его низкий голос показался мне таким красивым.
— Вам легко говорить. — Я опустила голову ещё ниже. — Это ведь не вы сели в супницу, испугавшись непонятно чего.
Такого мужчину хочется восхищать, а не смешить неловким и странным поведением.
Я посмотрела на свою тарелку. Композиция на ней выглядела неплохо, но желания нарушить её у меня не возникло. Неудивительно, что я не помнила, что ела — потому что не ела, получается, почти ничего.
— О чём вы так сосредоточенно думаете? — продолжил говорить Дэбрэ. — Расскажите мне. Возможно, я разрешу ваши сомнения, и это вернёт ваш аппетит.
— Вы хотите, чтобы я больше ела?
Вчера я объелась пирожными. Ему это понравилось? Странно.
— Я хочу, чтобы вы выглядели довольной жизнью, счастливой. Такой, как вчера.
Я постаралась улыбнуться, но он покачал головой.
— Быть счастливым и притворяться счастливым — разные вещи.
Вздохнув, я отложила приборы. Какая разница, когда задавать вопросы. И от Софи, присутствующей при нашем разговоре, я не собиралась ничего скрывать. Возможно, так даже лучше, что меня услышат они оба — дознаватель и ведьма, строящая из себя обычную служанку. Я нуждалась в помощи. Кто её окажет, не имело значения — Дэбрэ или Софи, или они вместе.
— Меня беспокоит то, что вы рассказали о пентаграммах. Я не думала, что всё это настолько серьёзно. Для меня это был всего лишь рисунок… и, пожалуйста, не говорите мне о прошлом, о Майри, о том, что я всё это должна была знать. Я не знала. А теперь мне очень страшно.
— Почему?
— Я видела ту пентаграмму на полу тюремной камеры. Забросала её сеном, потому что не хотела смотреть на кровь, но перед этим разглядела очень хорошо. Я не знала, что этого нельзя делать. Потом, когда в моей камере появился принц Антуан и маркиз, и их люди, я видела, что никто из них не смотрел на пентаграмму. Мужчина, которому поручили её стереть, вниз, кажется, ни разу даже не глянул. Тогда мне казалось, что поведение всех этих людей — нелепость. А теперь, после ваших объяснений, я понимаю, что не они, а я вела себя глупо. Я разглядывала её, не зная, что тем самым держу открытой дверь для сверхъестественного существа, скорей всего, опасного и злого. А теперь она словно стоит у меня перед глазами. Я помню её во всех подробностях, даже самых незначительных, смогу нарисовать по памяти в любой миг, если попросите. И я боюсь, что из-за того, что она будто выжжена у меня в голове, я всё ещё могу находиться во власти того существа. Или оно сможет открыть дверь прямо в меня. Я боюсь потерять себя очень сильно.
В столовой стояла такая тишина, что звук тикающих часов казался набатом. Раздался неприятный, продирающий до глубины души скрип. Это Софи отодвинула стул и присела у обеденного стола.
— Ошеломительно, — сказала она.
Софи смотрела на Дэбрэ, Дэбрэ — на Софи, они словно вели беззвучный диалог и, кажется, хорошо понимали друг друга. Сосредоточенные, смертельно серьёзные выражения на их лицах меня напугали.
— Я не знала, что этого нельзя делать, — напомнила я, а у самой в голове засела давным-давно слышанная фраза: «Незнание не освобождает от ответственности».
Тем более что знала я больше, чем говорила.
В моей спальне на кровати под подушкой лежала книга Майри, а в ней десятки пентаграмм — множество дверей, ведущих в другие миры. Опасность для любого, кто всего лишь посмотрит на них. Только божественное провидение, скажем так, спасло меня от разглядывания пентаграмм. Некоторые я помнила, кстати, хотя и всего лишь бросила на них взгляд. Но такая у меня память. Иногда бы и хотелось что-то забыть, но если я что-то увидела, это остаётся со мной на всю жизнь. Никогда не думала, что хорошая память может мне навредить.
— Вы правы, Майя, — сказал Дэбрэ. — Вам не следовало смотреть на ту пентаграмму. Если вы её настолько хорошо помните, как говорите, она может вам навредить.
— Ведьмы для того и создают книги, чтобы не хранить в памяти свои пентаграммы, — добавила Софи. — Уничтожить книгу ведьмы — уничтожить её силу.
— Не её, — возразила я, пусть и меньше других знала обо всём этом ведовстве. — Уничтожение книги должно лишь обрывать связь с потусторонним миром. Сила ведьмы, её личные магические способности остаются при ней. Или я неправильно поняла объяснения? Разве не любой человек, с любыми способностями или не имеющий их вообще, может нарисовать пентаграмму?
— Вы правы, это может сделать и человек без способностей, — ответила Софи. — Такое бывало, но на практике к рисованию пентаграмм намного чаще обращаются те, кто уже имеет способности.
Она говорила так, как будто точно знала, о чём говорит. Ну конечно, служанка она! Ни за что не поверю.
— Те, кто призывают демонов, думают, что так станут сильнее. Внешне оно так и выглядит, но на деле это демон в их теле пользуется своими силами, — сказал Дэбрэ. — Ведьмы не понимают, что открыв дверь в другой мир, они становятся другими людьми. Вернее, не совсем людьми. Человек без магических способностей обретает их, потому что ими обладает демон, занимающий его тело. А тот, у кого способности были, становится в разы могущественней — ему так кажется. Им всем кажется, что они стали сильней, а на деле они превратились в костюмы для демонов.
— Но я не хочу быть костюмом для демона! Я хочу быть собой. Пусть я ничего не помню… Неважно.
Я встала, больше не в силах оставаться на месте. Мне хотелось куда-то идти, даже бежать, и я принялась ходить взад-вперёд вдоль стола.
— Знаете, я не хочу вспоминать то, что было со мной до того, как я очнулась в тюремной камере, не имея понятия, кто я. Не хочу возвращаться к той Майри, которую вы обрисовали.
Как же им всё сказать, но при этом ещё и не подставить себя? Или рискнуть? Пусть они сами делают выводы. А я не помню ничего из той моей жизни, и точка.
— Душой я словно другой человек. Я не узнаю себя в той Майри, о которой вы все говорите. — Я резко остановилась напротив Дэбрэ.
Ну, пан или пропал!
— Может, это я пришла из другого мира и заняла тело Майри? — Я нервно рассмеялась. — Но поверьте мне, я не демон. И магических способностей у меня нет.
Я смотрела в глаза Дэбрэ — такие тёмные и блестящие. Как же я волновалась. Казалось, что сердце сейчас выскочит из груди.
«Помогите мне, защитите меня», — требовала я от него, не произнеся ни слова, лишь взглядом. Он ведь мог. Ну, кажется, мог. А если не он, то кто другой мне поможет?
Софи нарушила установившуюся между мной и Дэбрэ невидимую связь.
— Дами, её руки! Смотрите!
И только тогда я увидела языки пламени, пляшущие на моей коже. Мои ладони горели.
Я смотрела на свои руки в огне, мой рот был открыт, и я кричала, но не слышала ни звука из тех воплей ужаса, которые раздавались в моей голове. Я снова в огне — что в той жизни, что в этой!
Глава 34. Нелепо, смешно, безрассудно
Лучше бы мне, конечно, в третий раз за день хлопнуться в обморок. Это выглядело бы даже красиво. А что, девушка с тонкой душевной организацией и хрупким (более-менее) телом под давлением обстоятельств то и дело лишается чувств — Дэбрэ бы наверняка впечатлился и проникся сочувствием. И к моему чудесному кисейному платью, расшитому синими розочками, такое поведение подошло бы намного больше, чем то, что я сделала — не слишком (совсем не) красивое.
Одну пылающую руку я сунула в блюдо с пюре, другую — в супницу. Моё счастье, что суп к тому времени успел остыть. Пюре же и вовсе оказалось холодным.
Ни на мокрой руке, покрытой ещё и маслом, приправами и мелко порубленной зеленью с поверхности супа, ни на измазанной в пюре я не нашла ни пятнышка сожжённой кожи, ни волдыря, ни даже крохотного покраснения.
Но не одна я видела, как мои руки горели. Софи кричала, а Дэбрэ вскочил с места — так что тот огонь мне не привиделся. Наверное, мысль, что переволновались все, могла бы меня утешить. Только теперь — после загубленного пюре и испоганенного супа — мне хотелось сгореть со стыда. И даже причина появления того огня на руках волновала не так, как нелепость моего поведения.
Всё шло так хорошо, и вот, я вновь села в лужу, да ещё и приправленную укропом.
— Простите, — сказала я, когда успокоилась настолько, чтобы заговорить.
Дэбрэ смотрел на меня такими глазами — и почему это я вечно выступаю клоуном и его веселю?
— Простите, — повторила я, опустив взгляд, и испытала невероятный по силе прилив благодарности, когда Софи подала мне мокрое полотенце, чтобы вытереть руки.
— Я испортила еду. Мне очень жаль, — сказала я, и полотенце выскользнуло у меня из рук и звучно шлёпнулось на пол.
Да, это случилась. Полотенце и правда лежало там, на полу. Я смотрела на него и, мне казалось, что нелепей человека, чем я, невозможно представить.
Софи подняла полотенце, вновь смочила его в тазу с водой, стоящему отдельно на маленьком столике с другими хозяйственными мелочами, и принялась уже сама вытирать мне руки — будто я несмышлёный младенец.
Это было так по-доброму, мило, что я не посмела сказать: «Я сама». Да и не хотела я справляться сама. Мне нравилось, что Софи заботится обо мне, будто мама. В эту минуту мне хотелось вновь испытать то чувство защищённости, безопасности, которое мама всегда мне дарила. И я позволила себе эту слабость — отдаться заботе других рук, принимать всё, что так щедро дают. И почти до слёз была Софи благодарна.
А он пусть смотрит и смеётся, если захочет. И если решит, что так ведёт себя только ребёнок — и пусть.
— Не мудрено испугаться, когда впервые встречаешься с собственной магией, — заговорила Софи мягким тоном.
— Так вы думаете, это моя магия? — недоверчиво спросила я, разглядывая руку, которую Софи как раз вытирала.
— Вы обладали магией прежде. А сейчас разволновались, вот она и вырвалась из-под контроля. Да и какого контроля, если вы даже не знали, что такое может случиться. Управлять магией вам придётся учиться, но ничего, это не так сложно, как сейчас кажется.
Софи была со мной такой милой. Я об этом ей и сказала. И ещё раз попросила прощения за испорченный обед.
— Не нужно извиняться, — ответила она. — И виконт Дамиан, и я, мы понимаем, как вам тяжело.
— Да, тяжело, — согласилась я обиженным тоном. Хотя мне-то на кого обижаться? Только если на судьбу, да и той за одно то, что я здесь, надо петь аллилуйя.
И всё же Софи права: мне тяжело.
— Можно мне сесть? Что-то ноги не держат.
Я не лгала. Чувствовала себя развалиной и чуточку плаксой: глаза подозрительно жгло. Но сегодня, да и вчера я уже перевыполнила план по слезам на годы вперёд. Нет уж, снова шмыгать носом я себе не позволю.
— Вот, выпейте. Это поможет.
Дэбрэ принёс мне воды. Сам. И держал край стакана у моего рта, чтобы я пила.
— Спасибо. Вы были очень любезны.
Он стоял рядом со мной, а я не могла посмотреть ему в лицо. Щёки горели, лоб тоже и даже шея. Боже, ну что за нелепейшее зрелище я собой представляла. И почему-то вновь так волновалась, в том числе из-за того, что так волнуюсь. Да это уже просто смешно!
Софи — этот ангел — вытерла мои руки сухим полотенцем и напоследок слегка сжала мои пальцы, словно шепнула: «Успокойся. Всё хорошо». И мне почему-то захотелось расплакаться.
— Спасибо, — прошептала я.
— Не нужно благодарить. Я вас на минутку оставлю.
Она взяла поднос, собрала полотенца, супницу и блюдо с пюре, и ушла из столовой со всем этим богатством. Дверь за ней захлопнулась с негромким щелчком, но я вздрогнула всем телом.
Или это не из-за ухода Софи, а потому что Дэбрэ положил мне ладонь на плечо и слегка его сжал?
— Не стоит так расстраиваться. — Его низкий голос показался мне таким красивым.
— Вам легко говорить. — Я опустила голову ещё ниже. — Это ведь не вы сели в супницу, испугавшись непонятно чего.
Такого мужчину хочется восхищать, а не смешить неловким и странным поведением.