Шестого октября основные части второй русской армии Панина, разделившись на три дивизии, начали расходиться на зимние квартиры.

Драгунский и карабинерный полки, с двумя батальонами гренадёр и казаками, посланные на помощь из первой армии, были отпущены Паниным к себе на Дунай. Егерскому батальону Кутузова было предписано задержаться на месте для встречи обоза, уже вышедшего сюда со стороны Полтавы.

Михаил Илларионович рвал и метал, мало того что ему не дали вместе со всеми своими частями первой армии убыть к себе, пока ещё стояла хорошая погода, так ко всему ещё было предписано встать на охрану того имущества, которое нерасторопные интенданты Панинской армии пока не успели отправить к местам зимнего квартирования. Армия же Румянцева в это время совершила от Кагула рывок на юг, угрожая всей турецкой войсковой группировке под Бухарестом, а это без малого шесть сотен вёрст пути по осеннему бездорожью. И когда егеря соединятся со своими родными частями, теперь было непонятно.

Восьмого октября Алексей сменился с караульной службы, обработал и перебинтовал своих раненых, провёл занятия по действиям стрелков в боевой линии, а затем построил свой плутонг и с торжественным видом вручил новенькие штуцера троим своим лучшим стрелкам: Ивану Карпычу, Потапу и Тимофею.

– Владейте ими по праву, братцы, вы такое оружие заслужили! А эти тульские штуцера отныне будет личным оружием для всей нашей команды, и коли удастся, так со временем и всех ими вооружим в нашем Апшеронском плутонге!

Теперь у них было пять единиц личного нарезного оружия, не считая ещё ту огромную голландскую винтовку, которую он уже успел как следует пристрелять.

Калибр у неё был раза в полтора меньше, чем у штатных штуцеров, соответствуя по меркам XXI века, на глазок, около 10–11 мм. Била она точно и уверенно шагов на четыреста и даже пятьсот, но и с семисот, если очень хорошо постараться, можно было положить пулю в ростовую мишень, а это как-никак расстояние в пятьсот метров. Для удобства прицеливания на рамке ствола был постоянный и три откидных щитика-целика, на двух крайних и вообще в них были вставлены хитрые небольшие колечки. У постоянного целика стояла цифра 200, у остальных – 350, 500 и 700, что соответствовало, как понял Лёшка, количеству шагов для отстрела цели.

Наконец-то с севера, со стороны Дубоссар, притащился обоз из двадцати больших повозок и десяти полевых восьмифунтовых единорогов, при зарядных повозках-передках на каждое орудие. Всех своих раненых, кто шёл на поправку, но пока ещё не мог передвигаться далеко пешком, посадили на эти повозки и наконец-то уже двинулись на юг. Расстояние до родной армии, стоявшей, по словам фельдъегерей, под Фокшанами и под крепостью Браиловым, планировалось преодолеть за три недели. Одиннадцатого октября отряд начал своё движение, а уже двадцатого, не доходя вёрст десять до Кагула, вдруг ударили обложные дожди. Последние пятьдесят вёрст до переправы через Дунай отряд тащился по размытым дорогам целых три дня. Колёса обозных фур и единорогов застревали в вязкой грязи и вперёд удавалось двигаться, только облепив весь транспорт егерями, выталкивающими все эти «средства передвижения» под злой солдатский матерок. Два дня длилась переправа на паромных судах и на баржах через широкий Дунай. Сонные паромщики никуда не спешили, не прельстила их и обещанная награда за скорость. Двадцать шестого октября переправившийся отряд продолжил наконец-то движение от правого берега реки в сторону Фокшан, а через день дожди наконец-то прекратились, и из-за туч опять выглянуло не по-осеннему жаркое солнце.

Впереди было ещё около пятидесяти вёрст по хорошей, просыхающей буквально на глазах дороге, когда одновременно случились поломки на одной из больших обозных фур и на колесе лафета единорога. Кое-как их дотянули до небольшого села под названием Гривица и уже здесь остановились на постой.

До Фокшан оставалось всего пару дней хода, но последний гонец, следующий в Санкт-Петербург с государственной почтой, подсказал Кутузову, что армия Румянцева скоро снимается со стоянки и уходит затем в сторону Бухареста. Михаил Илларионович принял решение её догонять.

– Ну что, Егоров, оставляю весь твой плутонг на охрану вот этих обозных остатков. Местный кузнец обещал всё поправить за завтрашний-послезавтрашний день, ему уже за то сполна уплачено, так что потом следуйте сразу же за нами. Догнать вы нас навряд ли догоните, но хотя бы поближе к нам будете. А я, как мы в основную армию придём, для вашего сопровождения казаков попрошу прислать, хотя это, наверное, уже лишним будет, здесь ведь хорошо турок подчистили, и они вон все в сторону Бухареста, к своим главным силам откатились.

Что же, приказ был получен, и Алексею оставалось его только лишь выполнять. Помимо фуры и единорога с зарядными передками оставили им и ещё одну не вызывающую доверия фуру с нагруженным в неё провиантом, и кузнец с подмастерьями правил всем им тележную ходовую часть. Провозился он со всем этим до самого позднего вечера, и выступать егеря решили следующим ранним утром.

К ночи подъехали ещё три открытые повозки с шорным имуществом для конных полков, и теперь из Гривицы выступал по южному тракту уже неплохой обоз. Впереди следовали две крытые, обтянутые на дугах грубым сукном фуры, которые здесь порою называли на восточный лад арбой. За фурами следовали три открытые повозки, а замыкали колонну восьмифунтовик единорог при четвёрке лошадей и его зарядный передок с двумя лошадьми. Под началом Егорова было семнадцать боеспособных солдат-егерей при капрале Карпыче. На повозках ехал ещё пока слабый для пеших переходов Ермолай и подвернувший недавно ногу рыжий Фома. Артиллерийской прислуги было восемь человек, из которых старшим был усатый фейверкер Аристарх. Обозников в команде было семеро, и за хороших солдат их Лёшка не считал.

Несмотря на то, что всё вокруг было спокойно, Алексей решил поостеречься, помня, как быстро это мнимое спокойствие и уверенность оборачивается трупами боевых товарищей и большой кровью для всех.

Впереди и сзади медленно катящегося обоза следовали по двое, а в боковых дозорах – по трое егерей, остальные стрелки были распределены по повозкам. Впереди уже блеснул Бырлад, небольшая речушка, почти полностью пересыхающая в июле и набирающая силу весной и осенью. Дорога под уклон шла к её броду, и повозки размеренно катили, поскрипывая колёсами. Вдруг от головного дозора, следующего шагах в ста впереди, раздался тревожный крик Фёдора. Лёшка, следуя на передней фуре, привстал с места и, вглядываясь вдаль, приставил ко лбу ладошку. На броде не более чем в версте от них переходили на левый берег конные порядки какого-то непонятного подразделения. На драгун или карабинеров они похожи не были. «Скорее всего, это большой казачий разъезд», – подумал Лешка, продолжая вглядываться вдаль. И всё-таки поберечься следовало, хотя им и сказали, что дорога тут безопасная!

– Внимание всем! Все повозки в круг! Лошадей стреножить и привязать внутри. Распределиться по местам! Аристарх, орудие к бою! Выставляй его в сторону брода и для начала заряжай дальней картечью!

Всё задвигалось в отряде, выстраивающем на месте остановки небольшую походную крепость.



Тысяча Ахмеда попала под удар русских вначале под Ларгой, а потом понесла потери от картечи и стрелков в страшном Кагульском сражении. Преследующие его отряд донские казаки разбили замыкающую сотню и ударили по ним около Дуная, вырубая татар на берегу и заставляя скрываться от них в реке вплавь. Часть воинов Ахмеда погибла под казачьими шашками, кто-то утонул в волнах, а большая их часть рассеялась по Дунайской равнине, спасая свою жизнь самостоятельно. И теперь под его началом было чуть больше двух сотен всадников. Нужно было соединиться с главной ордой хана Каплан Герая и уже потом уходить к себе в Крым. Ахмед был очень зол на весь белый свет за все те неудачи, что постигли его лично и всех его воинов в этом несчастливом году.

«А ведь как всё хорошо начиналось! Какие щедрые обещания давались турецким султаном его верным вассалам в лице крымских татар и татар других подвластных Стамбулу орд. Какие огромные турецкие и татарские войска были собраны в междуречье Дуная, Днестра и Прута. И где все они теперь? Разбиты на голову, а кто из них ещё живой, бегут от этих ненавистных русских кто куда. Но ничего, он ещё вернётся сюда с новыми воинами, и тогда его клинок сполна напьётся их кровью!» – именно так думал тысячный, понукая своего коня, вступающего на брод неширокой речки.

– Повелитель! Впереди небольшой обоз русских, человек в сорок, их мало, и они идут к нам навстречу! – доложился Рашид, его верный сотник, не бросивший своего господина в этом трудном походе.

– Говоришь, сорок человек при небольшом обозе? – протянул Ахмед, вытянув в щёлочки свои и без того узкие глаза. – Ну что же, похоже, нашим клинкам не придётся теперь долго ждать, и они уже сегодня утолят свою жажду! Главное, оставьте нескольким из них жизнь, не убивайте их сразу, пусть русские ползают перед нами в пыли и умоляют нас о быстрой смерти! Вперёд! – и он махнул плёткой в ту сторону, откуда только что прискакал его передовой дозор.



– Это татары! – встревожено протянул Егор, взводя курок своего штуцера. У него был самый острый глаз в команде, и ему следовало доверять. Да Алексей и сам понял, что никакие это не казаки, видя, как разворачивается в лаву от речного брода конница.

– Внимание всем! Огонь по готовности! Из-за повозок никому не вылезать! – отдал он команду, беря на мушку свою первую цель.

Бабах! – грохнул единорог, посылая крупные пули дальней картечи вдоль дороги, туда, где наступающие всадники неслись более кучным порядком. Картечь, уйдя к цели с истошным воем, свалила в шагах семистах кучу всадников и их лошадей. А прислуга орудия спешила заложить новый заряд, но теперь уже ближней картечи.

«Шестьсот, пятьсот, четыреста шагов», – считал про себя Лёшка, готовясь к выстрелу.

Бах! – хлопнул штуцер Егора. Бах! – выжал спусковой крючок Алексей. Бах! Бах! Бах! – раздались хлопки других «нарезников», сбивая цели на дальнем расстоянии. А Егоров, уже подхватив гладкоствольную фузею и выбирая новую жертву, взвёл на ней курок. Теперь самым главным была скорострельность, нужно было сбить атакующий порыв татар, не дать им задавить стрелков и ворваться внутрь импровизированной крепости.

Татарская конница шла со свистом и улюлюканьем, накатывая волной на обороняющихся. Двое обозных не выдержали и, выбежав из под фур, припустились в сторону недалёкого перелеска.

«Вот дурни! – подумал Лёшка про себя. – Ну ведь не уйдёшь ты на своих ногах от коня, вот что страх-то с людьми делает!»

Бах! Бах! Бах! – послышались хлопки выстрела фузей, и Алексей, прицелившись, выстрелил из своей. А с неба с противным свистом уже сыпались стрелы. Алексей, стоя на корячках за широким колесом фуры, засыпал в ствол порох из надкусанного патрона, закатил туда же пулю, утрамбовал заряд шомполом, используя в качестве пыжа патронную бумагу, затем высыпал порох на полку и взвёл курок. Бах! – в ста шагах от него всадник выронил свой лук и выпал из стремян на землю. Бабах! – ближняя шрапнель орудия ударила в самую гущу татар, калеча и разрывая тела людей и лошадей. А уполовиненная орудийная прислуга загружала в ствол новый картечный заряд. Лешка, перезаряжая фузею, выглянул из-за колеса. Щёлк! – и около его головы в колёсный обод фуры впилась стрела, её древко аж загудело, вибрируя от сильного удара. Бах! – Лёшка выстрелил, выбирая для себя очередную цель.

Наступила какая-то пауза в схватке, когда ни одна из сторон не добилась пока победы, и нужен был лишь толчок, чтобы перевесить эту пресловутую чашу весов в чью-либо сторону.

Татары, рассчитывая на лёгкую победу в сшибке с небольшим русским обозом, не разглядели и не учли, что в нём следует ещё и орудие со своей прислугой. Да и эти человечки, что мелькали по сторонам от повозок и в них самих, не простые обозные солдатики, а Яшел шайтанар – «Зелёные дьяволы», берущие всегда большую кровь у врага. И теперь они, понеся серьёзные потери, кружили вокруг укреплённого стана, засыпая его стрелами.

– Ага-а, – всмотрелся чуть дальше этой круговерти Лёшка, два джигита волочили на длинных арканах за собой двух пойманных обозников, и направлялись они именно к той кучке всадников, что стояла чуть в отдалении от основных татарских сил. Возле бунчука с развевающимися конскими хвостами стоял на коне, как видно, предводитель всей этой вот банды, и именно к нему и подтащили пойманных несчастных.

– Ребята, прикройте меня! – крикнул Лёшка и нырнул в прореху плотной ткани, что была натянута на дуги фуры. Голландская винтовка лежала на своём прежнем месте, прикрытая сеном. Лёшка проверил её и выставил в ту дыру, что смотрела в сторону татарского начальства. Расстояние до цели было шагов шестьсот, ну или, может быть, чуть больше, и Алексей выдвинул крайний целик на самый дальний бой. Вокруг слышались крики, визг и выстрелы. Полог фуры прошивался насквозь стрелами, а стрелок слился со своей винтовкой, став с ней буквально единым целым.

Вдох-выдох, ещё медленнее, вдо-ох-вы-ыдох, и маленькая фигурка вдали плотно легла в прицел. Вдох-выдох-вдо-ох… – и Алексей медленно потянул за спусковой крючок. Винтовка бабахнула, ударив его в плечо сильной отдачей, и всё вокруг заволокло дымом от сгоревшего чёрного пороха. Сразу же несколько стрел впились в то место, где только что лежал егерь, а он же уже щучкой вылетал из фуры. Как он ни спешил, а плечо саднило от резкой боли, видать, одна из стрел вскользь всё-таки взрезала кожу плеча и ушла дальше, и теперь по руке скатывался маленький красный ручеек, орошая собой румынскую землю.

Лёшка огляделся. Все его егеря занимались привычным делом, перезаряжая фузеи и ведя прицельный огонь. Пушка стояла одна, и около неё вповалку лежал почти весь её расчёт. Топот кружащих вокруг повозок всадников вдруг начал стихать, в фуру ударила на излёте последняя стрела и всё стихло.


– Ушла! Ушла татарва! – ликующим голосом прокричал Федька, подбегая к командиру. – Ляксей Петрович, ты там подстрелил вроде кого? Падал там такой самый важный у войскового бунчука, – и он кивнул в сторону уходящих крымчаков.

– Да не знаю, Федь, – поморщился Алексей, расстегивая доломан. – Далеко было, дымно, да и времени не было мне разглядывать. Углядели, видать, меня эти и стрелами сыпать начали.

– О-о-о старшой, да ты в крови весь! – встрепенулся егерь и помог снять зелёную куртку. – Сейчас, сейчас, не спеши, главное, только!



Через минут десять к обозу подскакала казачья сотня. Первым делом казачки проскакали вокруг оборонительного круга, а потом спешились и прошлись по поясам и одёже убитой татарвы.

– Помощнички, блин! – зло сплюнул Федька. – Эдак и мы бы могли там пошарить, как-никак это вся наша работа, – и он кивнул на поле вокруг крепости, усеянное трупами.

– Брось, Федька, не стоит оно того, – покачал головой Лешка, отряхивая свой запылённый мундир. – Ничего ты с этих крымчаков не возьмёшь, так, если только связку, другую ушей ну или пару мелкой монеты с ниткой бисера. Большой барыш туда ушёл, – и он кивнул в сторону пыльного облачка, оставшегося от потрёпанных в бою крымчаков. – Мелочи это всё, главное, что живы остались.

– Есаул Писаренко Фёдор Евграфович! – представился подходящий с тремя подручными чернобровый казак. – Сотник третьего полка донского казачьего войска.

– Старший сержант Егоров, – козырнул Лёшка. Апшеронский полк Колюбякина.

– Хорошо вы тут повоевали, сержант, – покачал головой казак. – Десятка четыре точно этих на землю сбили. Жаль, что мы к вам не успели подскочить, так бы к ним с задов очень было бы удобно от брода зайти, – и он мечтательно покачал головой.

– Да и нам досталось, – Лёшка нахмурился и кивнул в ту сторону, где возле дороги уже выкладывали рядком убитых.

Казаки стянули папахи с головы и степенно перекрестились:

– Царствие небесное и вечная память павшим воинам!

Караван потерял десятерых. Из егерей был убит рыжий Фома, не успевший выпрыгнуть из своей повозки и пробитый в ней аж пятью стрелами. Расчёт единорога был выбит почти полностью, и рядом с фейерверкером лежали пятеро его канониров. Из обозных вынесли одного, мужик оказался не трусом и до последнего отстреливался из своего старинного мушкета.

– Там вон ещё двое ваших лежат, – кивнул подошедший казак в ту сторону, где стоял когда-то старший из крымчаков. – Только уж больно посечённые они, вы это, мешки с собой возьмите, что ли, чтобы их с земли собрать.

– Займитесь! – кивнул старшему обозному Лёшка. – Хоть тут от вас толк будет, весь бой под телегами пролежали не в пример вот этому воину, – и он показал на убитого обозного.

Казаки ушли по следу татар, а обоз, похоронив павших и перевязав раненых, встал на ночёвку. Половина лошадей была побита в схватке, и нужно было им дать отдых, а потом уже двигать в сторону Фокшан. Всё оружие было заряжено, оставшиеся на ногах двое артиллеристов перезарядили орудие картечью и выставили его напротив дороги, откуда их было удобнее всего атаковать.

Но ночь прошла спокойно, и утром небольшой караван выступил на юг. Лошадей было мало, и оставшихся берегли, все те, кто мог передвигаться, шли теперь около повозок с оружием наготове. Из егерей на них теперь ехали только раненые Ермолай, Ваня Кнопка и получивший повторное ранение в руку Потап.

Облако пыли вдали заметили загодя и походную крепость из сцепленных повозок поставили быстрее прежнего, опыт как-никак у людей уже был. У наведённого в сторону приближающейся цели орудия с зажжённым запальником застыли канониры. Егеря залегли между повозками. Даже обозные приготовились к бою, помня, что стало с их двумя захваченными совсем недавно товарищами.

– Отбой, братцы, это наши едут! – скомандовал Лешка, разглядев в подходящей кавалерии гусарские доломаны.

– Ротмистр Гущинский, Ахтырский гусарский! – представился командир бравых гусар, не слезая с коня. – Почему так медленно двигаетесь, сержант, вы уже два дня как в Фокшанах должны быть? – и загарцевал на гнедом красавце.

– Старший сержант Егоров, Апшеронский пехотный, – козырнул Лёшка устало. – Потому как воевали с конницей противника в количестве трёх сотен, ваше благородие, сами отбились, но остались без половины тягловых лошадей.

Ротмистр проехал вдоль повозок, оглядывая пробитое во многих местах стрелами полотно фур, сколы и выбоины на телегах и на лафете орудия, раненых в окровавленных бинтах, не выпускающих из рук фузеи.

– Какие потери, Егоров, сколько повозок пришлось бросить?

– Девять рядовых и один младший фейверкер, – ответил вяло Лёшка. – Повозки и орудие с передками всё здесь, в целости, стрелами только побитое всё, – надоело ему уже тянуться перед каждым начальником, устал он за эту дорогу, устал…

Ротмистр посмотрел на него внимательно, покачал молча головой, козырнул и отъехал в сторону.

Через два дня, пятого ноября, небольшой обоз прибыл в ставку первой армии, где интенданты тыла приняли у сержанта всё по описи, ворча над каждой побитой и продырявленной епанчой, кафтаном или седлом и обещая всё вычесть из попорченного из его скромного унтерского жалованья. Но Лёшке уже было всё равно, он вернулся в свою команду, и ему хотелось теперь просто выспаться под этот мерный шум зарядившего с утра дождя.





Глава 7. Засада




Генерал-аншеф Румянцев поставил перед своей армией задачу закрепиться на левом берегу Дуная, используя то, что противник потерпел поражение сразу в несколько ключевых сражениях 1770 года, понёс при этом большие потери и утратил всякую стратегическую инициативу. Его нужно было отогнать дальше на юг, полностью очистив левобережье, а потом занимать зимние квартиры в треугольнике Измаил, Яссы и Бухарест. Бухарест в этом случае выдавался бы глубоко вперёд, создавая угрозу турецкой группировке войск в Болгарии и прикрывая все занятые русскими земли в Румынии, Молдавии и Приднестровье. Немаловажно было то, что этот город был не маленький, и в нём вполне можно было бы разместить с должным комфортом все основные войсковые подразделения вместе со штабом армии и с её тылами. Но до этого его ещё нужно было взять.

В сторону Бухареста готовилась к отправке сводная бригада под командованием бригадира Гудовича. В её состав вошли Апшеронский, часть Тенгинского и Муромского пехотных полков, Вербованный казачий полк, два гренадёрских батальона, команда гусар, донские казаки и шесть полевых орудий.

Отдохнуть Алексею не пришлось. На следующий день поручик Куницын, получивший новый офицерский чин за успешные действия своей команды при Кагуле, выстроил своих егерей и зачитал приказ командующего идти на Бухарест.

– Выступаем в поход завтра. На всю подготовку нам даётся лишь один день. Полковник Колюбякин за все былые заслуги явил нашей команде милость и разрешил комплектовать её полковыми охотниками по нашему усмотрению до положенных штатов. Самые большие потери у нас в плутонге Егорова после Бендер, так что действуй, Алексей! По твоему дядьке я своего обещания не забыл и слово перед штабом замолвил, так что забирай своего дядьку из обоза, но гляди, чтобы он как молодой рекрут тут у нас бегал!

«Откуда такая доброта вдруг взялась? – думал, гадал Лёшка. – Начальство ведь никогда и ничего просто так не делает, видать впереди такие дела, какие только егерям под стать, вот и явили милость. – Ладно, пока есть такая возможность, буду набирать в плутонг нужных людей».

На вечерней поверке у него в строю стояло двадцать восемь рядовых, при повышенном до унтера Макарыче и двух капралах Иван Карпыче и новопроизведённом в начальственный чин Егоре. Унтер Зотов перешёл в соседний плутонг в сержанты, заменив там недавно покалеченного Савельева.