– Ну ты и мастак, Егоров, красиво говорить, и главное – метко так, в самое яблочко попал, прямо как и положено егерям! – похвалил Кутузов Алексея. – Всё верно, Панин любит зелёные мундиры, он ведь сам этот род войск ещё в ту прусскую войну создавал, поэтому, видать, и приятно ему было, что его простой сержант, а не лизоблюд какой-то из свиты благодарит.

– Да я от чистого сердца же, ваше высокоблагородие, не лести ради, он ведь на меня так по-доброму смотрел, этот мундир весь оглядывая, вот же не зря я его два дня чистил, подшивал и к этому награждению готовил! – оправдывался Алексей.

– Ладно, ладно, – усмехнулся Кутузов. – Мне вот тоже лестно, что моего сержанта из всей награждённой шеренги так выделили. Пойдём уже к себе в батальон. Нам тут ещё пару недель, никак не меньше стоять, а там уже надобно будет к дороге назад готовиться. Приказ получен из столицы, все части второй армии сворачивать и двигать их на зимние квартиры, да и нам тоже уже нужно наших догонять – осень, Егоров, октябрь вон скоро на носу!

Был конец сентября. Дни в Приднестровье стояли пока ещё жаркие, но ночью уже ощущалась прохлада, и солдаты, кутаясь в епанчу, грелись у походных костров. Вот-вот зарядят затяжные дожди, и дороги тогда станут труднопроходимыми.

Плутонг Егорова потерял при штурме троих солдат убитыми, ещё пятеро человек в нём были ранены, а двое из них получили серьёзные ранения и теперь требовали серьёзного лечения и ухода. Из апшеронцев похоронили Игната, жизнь Ермолая была уже вне опасности, и он начинал уже ходить самостоятельно, но в строй ему ещё было не встать как минимум пару месяцев. Порез Потапа тоже уже поджил, ухо Фёдора заросло, а многочисленные синяки, ссадины и царапины у всех остальных были для них неопасны.

Пятьдесят своих премиальных целковых из полученной от командующего сотни Лёшка разделил по справедливости между всеми солдатами своего плутонга, рассудив, что бились они все вместе и участие в том, что он вообще выжил в этом бою, принял из них каждый. Получилось по два рубля на брата. Часть денег ушла на общий приварок и на лечение раненых. Пятьдесят оставшихся рублей Алексей решил сохранить для дела, чтобы при случае потратить их с умом и пользой. И такой случай ему как раз вскоре и представился.

В обозе всех армий без исключения среди нестроевых солдат всегда было много умельцев по любой возможной специальности. Пожилые уже солдатики, вволю навоевавшись в молодости и выжив после пары десятков лет под пулями и картечью, находили затем себя в каком-нибудь мирном ремесле. Кто-то из них точил сапоги, шил мундиры или амуницию, брил и стриг господ офицеров, лечил, готовил для имеющих деньги любые кушанья и напитки. Особо грамотные умельцы чинили повреждённое в боях огнестрельное или холодное оружие, готовили сложную приспособь в виде тех же пулелеек, шомполов, мерок для пороха и много-много ещё чего прочего, что только было нужно служивому человеку. Процветали в обозах и тайные дела. Желающие могли здесь найти платную любовь, спиртное и поиграть в азартные игры. Все виды порока в тыловых частях всегда были развиты гораздо более, чем в армейских строевых порядках, постоянно глядящих в глаза самой смерти.

Более половины егерей из плутонга Егорова обзавелись, глядя на своего командира, личным пистолем. Все они были свидетелями того, как ловко Алексей владел им в городских боях, где расстояние между противниками было столь маленьким, что останешься ли ты в живых или нет зачастую решало наличие или отсутствие под рукой заряженного оружия.

Пронырливый Федька-цыган и тут был на шаг впереди остальных и щеголял перед всеми с двумя пистолями за поясом. Как-то вечером у костра, глядя, как командир отливает двумя пулелейками свинцовые пули для своих пистолетов, он задал резонный вопрос, зачем господину сержанту так мучиться, когда эти пулялки можно иметь одинаковыми. Дескать, вона как наши фузейные пули к кажному ружжу ведь в плутонге подходють, а мне когда их лень отливать, так я завсегда могу хоть у того же Карпыча взаймы поспрошать.

Лёшка посмотрел внимательно на Цыгана – а ведь в его словах действительно был резон. Он и сам давно хотел найти себе пару для того драгунского пистоля, с каким приехал на службу, да всё как-то руки до этого не доходили.

– А ты можешь устроить так, чтобы я нашёл такой же пистоль, как вот этот? – и он кивнул на лежащее рядом оружие.

– Да запросто, – кивнул эдак важно Федька. – Сведу, даже не сумлевайтесь, и ещё кому надо на ухо шепну, чтобы не драл втридорога с моего командира.

– Хм, годится, – согласился Лёшка. – Тогда договаривайся на завтра, а то неровён час и уедет этот твой знакомец со всем своим обозом на зимние квартиры. Только я и вот эту винтовальную пищаль с собой захвачу, – и он кивнул на прислонённый к дереву трофей. – Здесь без особой пулелейки и хорошего шомпола не обойтись, а было бы интересно пострелять из такой-то вот дурынды. Как сам-то разумеешь, понимает твой знакомый в таких делах?

Федька пощупал с уважением винтовку, заглянул вовнутрь и даже дунул в её ствол, после чего выдал с самым умным видом эксперта заключение:

– Это ружжо, конечно, сильно хитрое, но и мастера тут не от сохи, а есть очень даже хорошие среди них, прямо из казённых заводов забритые за провинности в солдаты. Так что, небось, должны справиться, лишь бы им за это платили хорошо серебром. Завтра вечером к ним пойдём, и вы всё сами там вот и расскажете.

На этом они с Фёдором и порешили.

После дневных занятий, построений и всяческой суеты, сопутствующей вообще службе в большом полевом лагере, вечер принёс прохладу, спокойствие и умиротворение. Поужинав и проверив обязательный суточный караул, Лёшка закинул свой здоровенный трофей за плечо и отправился вслед за своим провожатым. Идти им пришлось прилично, на самый дальний конец лагеря. Чуть-чуть приподняв плетень, который окружал тыловое хозяйство, Федька проскользнул на карачках в открывшуюся дыру первым. Через пару минут из темноты послышался шорох, и в проёме показалась его кудрявая голова.

– Можно, Пётр Ляксеич, айдати, – шепнул он. – Тихо всё там, ползите за мной. Они проползли от плетня до ближайших палаток, и там уже Цыган поднялся на ноги, отряхиваясь. – Всё, можно не бояться теперича, караулы только у плетней ходють, пойдемте уже за мной.

В большой закопченной до черноты палатке слышалось какое-то скрябанье и скрежет. Зайдя вовнутрь, Егоров увидел освещённую несколькими светильниками походную мастерскую, с небольшими верстачками, столиками и скамейками внутри. Всюду здесь лежали груды различных инструментов, стволов, ружейных лож, пружин, скоб и непонятных железок. Внутри палатки работало трое. Один из мастеров, самый пожилой из троицы, которому на вид было более чем за пять десятков годков, одетый в меховую безрукавку и в короткие валенки, подошёл к посетителям. Голова его была совершенно плешивая, а чумазое лицо было какое-то острое и напоминало чем-то испачканного в саже зверька.

– Что надо-то, сержант? – проскрипел он каким-то простуженным, с хрипотцой голосом и уставился вопросительно на Лёшку.

– Гляньте, господин мастер, – только и произнёс Алексей, снимая с себя винтовальную пищаль.

– Господин ма-астер, – медленно, словно пробуя слово на вкус, выговорил оружейник. – Давно меня никто так здесь при встрече не называл. Ну давай мне это своё чудо, – и он подтянул винтовку к себе. Минут двадцать он молча, не говоря никому не слова, разглядывал, тёр, щёлкал её казённой частью, собирал и разбирал механизм замка. Затем посмотрел внимательно на Алексея и проговорил: – Занятное ружжо у тебя, сержант, давненько я подобного не встречал. Сработано оно в Голландии годков эдак тридцать-сорок назад хорошим мастером и содержалось потом отменно. Трофей, небось? – и он опять взглянул на Лёшку.

– Трофей, – кивнул, соглашаясь, тот. – Мной лично в последнем бою была сия винтовальная пищаль взята.

– Ну-ну, – покачал головой оружейник. – Хозяин её прежний, видать, что большой любитель оружия был, и содержал он пищаль эту хорошо, ни одной ржавчинки я в ней при осмотре не нашёл. Ну что сказать, механизм у неё полностью исправен, ствол не исстрелян и нарезы не стёрты, да и вообще похоже, что из неё мало стреляли, видать, берегли сильно. От меня-то, что здесь нужно?

– Шомпол, пороховая мерка и пулелейка надобны, господин мастер, – ответил Лёшка. – Ствол уж больно тут необычный, шестнадцать граней звёздочкой, и калибр у него маленький, трудно заряжать её будет, зато стрелять она должна отменно, баллистика у пули, если её правильно подобрать, станет твёрдая, думаю, на шагов семьсот прямого выстрела хватит, а может быть, даже и более того.

– Ого-о, вы второй раз за сегодняшний вечер поражаете меня, юноша, – удивлённо покачал головой мастер. – Откуда такие знания и слова у молодого егеря только? Такое чувство, как будто я снова на Тульском казённом заводе в его калибровочной мастерской оказался, – оружейник задумался о чём-то своём и на целую минуту замолчал… – Нда-а, – наконец-то он вернулся к голландской винтовке, – задача эта, конечно, сложная, но вы мне определённо нравитесь, и я за неё берусь. Вообще, мне и самому будет интересно заняться чем-то новым, не всё же здесь весь вот этот хлам перебирать, – и он кивнул на груду брошенного в углу оружия. – Цену я вам за работу скажу, не торгуясь, по трудной работе будет и её стоимость, – и он, подумав, решительно кивнул головой, – три рубля, хорошо, для вас пусть будет два с полтиной, но другому я бы даже гривенник не скинул.

– Годится, – кивнул, соглашаясь, Лёшка. – Сколько времени потребуется на сей ответственный труд?

– Дня три мне будет точно нужно. Работа здесь весьма тонкая, особенно по калибровке, всё остальное – это уже так, мелочи. Самое хорошее, что пищаль не разряжена и внутри её родная пуля забита, как её извлечь – это я придумаю, а там уже и саму работу начну. Зайдёте сами или можете своего человека с деньгами прислать, я его уже знаю и ему верю, а задаток, рубль, вы сейчас оставите.

Алексей выложил целковый на верстак и рядом с ним положил ещё два своих пистолета.

– Мастер, согласитесь, всегда хорошо, когда пистоли одной системы, а у меня тут вот что, – и он кивнул на оружие.

Оружейник покрутил турецкий, а затем русский драгунский пистолет и выдал своё заключение:

– Турецкий, конечно, красив, слов нет, с хорошей отделкой и с орнаментом из восточной вязи, но наш, тульский всё равно в бою будет надёжнее, у него вон замок неубиваемый, да и вообще он осечек меньше даёт.

– Именно так, – согласился Лёшка, – не подберёте ли ему пару?

– Эти драгунские пистоли ведь совсем новые образцы, – пожевал губами оружейник. – В войска они только недавно пошли, – затем посмотрел пристально в глаза Лёшке и кивнул, – хорошо, когда вы придёте за винтовальной пищалью, оставите целковый и заберёте драгунский, а этот свой турецкий здесь оставите.

«Занятный мастер, ушлый – подумал Лёшка, – с таким дело можно иметь, видно, жизнь хорошо мужика побила в своё время, коли с таким опытом он не на казённом заводе, а в армейской мастерской прижился».

Точно таким же путем, каким они сюда проникли, Алексей с Федькой выбрались и наружу.

Через три дня, как и сказал оружейник, Лёшка с Цыганом проник за плетень и стоял в той же палатке, что и ранее.


– Держите свою пищаль, сержант, – мастер положил перед ними на стол винтовку. – И это всё тоже ваше – и рядом легли пулелейка в виде клещей, длинный шомпол с латунным набалдашником на одном конце и ограничителем на другом и мерка для пороха в виде небольшой чашечки. Рядом же лежали три конические пули с глубокими следами от нарезов по бокам. – Заставили вы меня потрудиться, сержант, – усмехнулся мастер, вытирая ветошью руки. – Но дело того стоило, пристреливать я её не стал, но и так видно, что всё поучилось как нельзя лучше, а эти пули вам как доказательство того, что это оружие работает. Всё хорошо в ней, но уж больно капризная эта пищаль, постоянно будет требовать самого внимательного ухода к себе. Вы вот за сколько времени свой штуцер заряжаете? – и он кивнул на торчащий из-за Лёшкиной спины ствол.

– Ну-у раньше минуты четыре, может быть, чуть меньше требовалось, а сейчас, бывает, что и менее чем за три управляюсь, – ответил на вопрос Алексей.

– Во-от! А тут все восемь будете возиться, а то и больше, потому как в бою такую-то дуру весьма не просто будет зарядить, да и чистить её придётся уже после второго выстрела. Так-то оружие, конечно, хорошее, но для простого боя оно точно не годится.

– Учту, – кивнул Лёшка.

– Ваш пистоль, – и мастер выложил рядом новенький, в масле драгунский пистолет со всеми его положенными приспособами в комплекте.

Алексей же положил рядом полтора рубля сверх оставленного ранее задатка за винтовку, рубль за полученный пистолет, а рядом – обменный турецкий, и сбоку положил ещё один серебряный рубль.

Мастер поднял вверх бровь и вопросительно глянул на егеря.

– Тут лишний рубль или у вас ещё что-то ко мне есть, юноша?

Алексей помолчал, чувствуя, как краснеет, и посмотрел прямо в глаза старому оружейнику.

– Господин мастер, спасибо вам за вашу отменную работу, но мне действительно нужна ваша помощь. Мне позарез нужны штуцера для моей команды, желательно те новые образцы, которые только начинают выходить с Тульского казённого завода и поступают в войска. И я готов заплатить за них серебром сразу.

Оружейник усмехнулся и, отодвинув от себя последний целковый, покачал отрицательно головой.

– Вы меня явно не за того принимаете, юноша, у меня ведь сейчас нет в кармане целого оружейного завода. Вы-то хоть сами-то понимаете, что значит тульский штуцер? А я-то как раз это хорошо знаю. Их опытные образцы разработали ещё в 1765 году, как раз после того, как начали создаваться ваши первые егерские команды в войсках, а своего хорошего нарезного оружия в России считай что не было. Потом ещё три года доводили его до ума, и только пару лет назад он штучно начал приходить в войска. В этом году хорошо если на всю армию их пара десятков пришла. Ну не успевают наши казённые заводы его в больших количествах ладить, и вся трудность тут в сложном стволе! – и он развёл в сердцах руками. – Может быть, лет через пять-десять и будет что-нибудь по-другому, но только вот не сейчас, – и он как-то грустно покачал головой. Как видно, эта тема была для него болезненна.

– Господин мастер, мне очень нужно, сведите меня с тем, кто мне поможет, а я вам заплачу! – и Лёшка снова придвинул свой рубль вперёд.

– Вы настолько богаты, чтобы отдавать деньги, вооружая штуцерами свой плутонг? Вам досталось наследство от богатого папеньки, молодой человек, и вы не знаете, куда его пристроить? – с какой-то скрытой издёвкой на лице спросил его мастер.

– Я получил их за взятие крепости. За то, что взошёл на вал в числе первых и там выжил. А выжил я только благодаря моим людям, и мне не стыдно потратить все призовые, чтобы вооружить их самым лучшим оружием в мире. Уж они-то, постоянно рискуя, этого точно достойны! – чётко выговорил Лёшка, козырнул и развернулся к выходу. – Честь имею! Прощайте, мастер, спасибо вам за всё, пошли Фёдор!

– Стойте! – остановил их окрик оружейника. – Простите старого дурака за мою глупость, я ведь не знал всех этих подробностей. Ждите здесь, я попробую что-нибудь для вас сделать, – и он вынырнул из палатки в ночь.

Не было его долго. Целый час пришлось просидеть егерям на скамейке, и в голову начали закрадываться всякие подозрения, когда мастер вернулся с каким-то толстеньким, проворным средних лет мужичком, одетым в тёплый стёганный халат. По всему было видно, что толстячок был не из простых. Это стало понятно по тому, как он по-хозяйски оглядывал всё вокруг, а мастер быстро приставил ему, вытерев насухо, самый лучший из имеющихся стул.

– Пусть ваш человек выйдет подальше, а лучше и вовсе за эту дыру в плетне, – каким-то бесцветным тоном прогундосил толстячок.

Федька по кивку своего командира собрал всё оружие и приспособы со стола и затем вышел в ночь.

– Вы знаете, сколько стоит для казны наш тульский штуцер? – опять прогундосил собеседник.

– Да, – кивнул Лёшка, – пять рублей, как мне сказали ещё зимой в отцовском имении.

– Пять с полтиной, если быть точным, – поправил его толстячок. – А за сколько его берут по о-очень большо-ому знакомству с завода и лишь единицы избранных, это вы тоже знаете?

– Нет, – покачал головой Лёшка, – но я думаю, что по двойной цене.

– Хм – хмыкнул собеседник, – почти попали, мой друг, аж по двенадцать целковых серебром. Но здесь, в армии, их цена будет ещё более высокой. Потому что они идут штучно, и никто не хочет просто так рисковать, если кто-то в лагере из большого начальства вдруг увидит у вас этот новенький и редкий штуцер.

– Здесь нет риска, – покачал головой Егоров, – мы из армии Румянцева и на днях уже уходим к себе. Так что за это вы можете быть совершенно спокойны.

Толстячок покачал головой, подумал и кивнул, соглашаясь.

– Хорошо, тогда у меня есть для вас три штуцера, но вам это будет стоить шестьдесят рублей.

– Уважаемый, у меня нет таких денег, и я готов отдать пятьдесят целковых не торгуясь, прямо сейчас же или же тридцать рублей, но только за два штуцера – твёрдо ответил местному армейскому коррупционеру Лёшка. – Если вы на это не согласны, то я ухожу сейчас же, – и он сделал разворот в сторону входа.

– Стойте, юноша, ну кто же так делает дела. Не-ет, никогда вам не быть интендантом, – обиженно проворчал толстяк.

«Это точно, – подумал про себя Лёшка. – Да я лучше под пулями, чем вот с такими бок о бок тут службу тащить».

– Ждите здесь, – и лениво кивнув мастеру толстячок вышел за полог.

Через полчаса Лёшка в лихорадочном возбуждении перебирал три новеньких, лоснящихся жирной смазкой штуцера. Всё было в порядке, оружие было в идеальном состоянии, все приспособления были в комплекте, и Егоров выложил стопку из пятидесяти рублей на всё тот же стол. В его кожаном кошеле было опять пусто.

– Удачи вам, сержант! – кивнул ему оружейник, убирая в мешочек деньги. – И помните об уговоре с нашим интендантом – штуцера здесь в лагере не показывать, а уж в своей армии скажете, что их у турок при штурме Бендер отбили, а как они к ним попали, так вы не ведаете.

– И вам удачи, – попрощался с мастером Лёшка. – Может, и свидимся когда, и я к вам вновь обращусь, – и он с усмешкой кивнул на плечо, на котором приличной тяжестью висело такое дорогое для него оружие.





Глава 6. Обоз идёт на Фокшаны