Алексеев лично подвизался на руководство и взаимодействие с «Леной», скорее лишь для того, чтобы не торчать на мостике «статистом без дела». «Ямаловцы» только приветствовали – Берлинский все никак не мог взять в толк, как это его корабль будут направлять со стороны. Не верил, не понимал, сомневался, даже препирался, не видя грозное начальство воочию. Начальство срывалось на ор, даром что надрывать связки можно было как в обычную телефонную трубку!
«Ямал» отступил в кильватер, сместившись, оттянувшись на правую раковину – с резоном прикрыться дымом, не дай бог оказаться на линии огня, когда между двумя крейсерами начнется перестрелка.
Позиционную картину, естественно, предоставлял радар, который показывал, что «Аполло» тоже снизил ход до шестнадцати узлов.
Но совсем уж непонятно было, что происходит с «Рюриком» и его противником. Судя по меткам на мониторе, за последние полчаса два корабля практически не ушли с пятачка боя, кружа на циркуляции, словно два сцепившихся бульдога.
Радиотелеграмм от Трусова больше не поступало. Это принималось как должное. По нынешним временам корабельная телеграфная станция – капризное, хрупкое устройство… тем более в условиях боя.
Сближались. Расчет строился на том, что «Лена» сделает кроссинг, ставя дымовую завесу и, воспользовавшись потерей видимости у противника, по наводке РЛС ледокола, выйдет на позицию неожиданного, желательно кинжального огня.
Дистанции и скоростные показатели выводили время контакта в 20–25 минут.
Двадцать минут это почти ничего, мизер… время просто сжалось в кулак, белея костяшками ожидания!
Ответственным на РЛС был старпом, выдавая каждую минуту данные:
– Восемнадцать кабельтов!
– Держим курс!
На мостике мелькнул командир «вертушки» Шабанов, с ним быстро переговорил-пошушукался Шпаковский, вернулся, став подле капитана:
– Все. Дал добро на взлет. Горючки им, если что… и покружить на экономных до прояснения обстановки, и до Петропавловска с лихвой… если дело совсем будет дрянь.
– Морпехов выделил?
– Нет. Но на борт взяли всю летную группу, техников… и зброю выделил из военных контейнеров.
– Зброя – это по-каковски?
– А хрен его помню – польский, украинский, чешский… какая, к черту, разница.
Вариант использовать «вертушку» по-боевому – с тем же напалмом или еще как, отмели после коротких дискуссий…
«Миль» осторожно поднялся с кормы, но прежде чем уйти, спрятаться с глаз долой на экономный потолок, повисел напротив мостика ледокола.
Алексеев, его сопровождающие, потеряв всякую степенность и выдержку, так и прилипли к иллюминаторам, не пытаясь прикрыть «отвалившиеся» в удивлении челюсти.
Сумасшедшая стрекоза, задержавшись всего на два вздоха-аха, ушла на высоту.
– Зачем? – спросил у Шпаковского кэп и сам же нашелся ответом. – Да… с «Лены» бы и так увидели. А этих… гостей наших, надо бы припустить, чтоб знали свое место.
Чертов и без того уже обратил внимание на изменившееся отношение офицеров свиты, ставшее более уважительным.
«Еще бы! После отлупа наместника… понаглядевшись на техническое оснащение судна. А теперь пожалуйста – винтокрыл».
– Двенадцать кабельтов, – противным голосом проговорил старпом.
Капитан, не оборачиваясь, громко спросил (кто должен – откликнется):
– По «Аполло» данные отыскались?
– Извольте, – из-за спины учтиво нарисовался офицер в морской форме (капитан первого ранга), выложив на консоль лист со скупыми контурами корабля, – сие по памяти, но точно-с. Калибры в дюймах.
Глянув мельком, Андрей Анатольевич передал Шпаковскому – тот хоть и из подплава, но военный, должен больше понимать.
– Как думаешь, насколько тянется шлейф от «Лены?»
– Скоро узнаем.
Две метки на мониторе неумолимо сходились, в том числе определяясь все ближе к центру развертки радара – местоположению «Ямала».
– Десять кабельтов! – Голос старпома от монотонного дрогнул… задергался. – Он отклоняется к осту!
– Вот! «Бритт» заметался! Начинает огибать, уходить от дымовой завесы, – Шпаковский резко повернулся к Алексееву, – «Лене» следует набрать пару узлов, резко! Кроссинг!
Команда ушла. Замерли, наблюдая. Точность прибора позволяла отслеживать вплоть до тюленей и всяких мишек полярных, не то что две плавучие стометровые и более лохани.
– Черт возьми! «Лена» не вытягивает! «Аполло» быстрее! Уклоняется вправо!
Донеслось! Из-за плотного, почти осязаемого дыма гулко, глухо заколотило канонадой, казалось, что черная завеса, создаваемая «Леной», колышется этими воздушными ударами.
Это только казалось – далековато все же…
Зато на радаре вокруг сблизившихся меток испещрилось мелкими короткоживущими светлячками.
– Они обстреливают друг друга! Вижу всплески от падений снарядов!
– Связь! Что там происходит?
Вспомогательный крейсер, наконец, раскочегарился до необходимых ходовых показателей и, как задумывалось, накрыл «палочкой» английский корабль.
А значит, и завесой. Радар дым показать не мог, но сами мысленно дорисовывали, согласно направлению ветра. В пределах разумного оценивая жирную полосу достоверно до километра. С шириной в треть… в половину.
А там уж как ветер порвет, развеет… клочья.
Вот только вспомогач вместо того, чтобы продолжать циркуляцию, отвернул на норд, ковыляя, натурально, почти стопорясь – умная техника эрэлэски отсчитывала «доплером», показывая в углу экрана бегущие цифры: «семь узлов… пять…».
Рядом высвечивалась зеленым колонка цифр по объекту № 2, и старпом громко оповещал о любых изменениях:
– «Аполло». Курс прежний, ход «уронил!» Десять… восемь!
– Связь с «Леной!» – требует… струной звенит капитан. – Что там у них случилось?
Запрос-ответ, разумеется, проходил закономерный путь (мостик – рубка), озвучивался по мере поступления, урывками, рвано, дергано, неполно:
– …обстреляны противником…
– …получили повреждения…
– …пробоина ниже ватерлинии…
– …вынужден замедлить ход…
– …ответным огнем добились…
– Все, – мрачно хрипнул Шпаковский, – «Лена» нам не защитник. Надо было все ж с вертолом и напалмом тему мутить.
– Английскому крейсеру перепало? Он ход скинул…
– Не верю! Он просто в дыму плутает, боится столкнуться.
Андрей Анатольевич подался чуть вперед, отступил. В голове выметнулось: «Что дальше? Что вскоре произойдет неизбежно!»
Тихий мат едва слетел с губ. Дрогнули ресницы… взгляд потонул в неожиданно поплывшей воображаемой картинке.
Жесткой, убийственной!
Снаряды взбивают фонтаны у ватерлинии ледокола, бьют в высокий борт, рвут, корежат тонкий металл надстройки. Лопаются стекла, лохмотьями антенны, пылающим шлейфом на юте из ангара вертолетная горючка, команда мечется, борясь с пожарами. Гибнет под осколками. А ты, не имея возможности ответить, только и можешь, что обреченно убегать, отплевываясь кильватерным следом.
Мерзкое ощущение бессилия!
Затем взгляд капитана уперся в нос ледокола. Нос, который он водил на все румбы и стороны. Который повидал немало препятствий. Вспомнился тот клык-айсберг, что взяли «на один зуб» в прошлую навигацию.
В решении была не спонтанность, не трезвый расчет – привычность.
Привычность того, что периодически делал последние двадцать лет!
Лед топтал!
И сейчас собирался.
Притопнуть. Притопить!
Но не воду замерзшую, а железо. Не одно и то же, но…
А остальное? – детали… мелкие и покрупней! На них ни времени, ни возможности. Все учесть за столь короткое время невозможно. По ходу приложится… если что.
– Дым, – пока тихо промолвил капитан, – если там еще хорошее задымление…
– Что ты задумал? – Уже подозревая это «что», вздернулся помощник.
– Шабанова на связь. Быстро! Пусть сверху высветит бортовой РЛС обстановку, и непосредственно «бритта». И оценку мне по задымленности. Быстро!
Ответ с «вертушки» пришел незамедлительно. Просторечиво:
– Ни хрена там не видать. Кубло пердячье…