— Пойдем, — я схватила его за ухо и потянула. — Сухари, Велли!
Кабан потрусил к корыту. Пришлось высыпать ему последние сухари. Осталось их всего ничего, Велли на один клык.
Работники с опаской приблизились к дому. Выбрался из кабины и Роберваль.
— Толковый у вас охранник, — заметил он, подходя ближе. — С таким и собаки не надо. Решили оставить свинью себе?
— Мне его кормить нечем.
— Спросите у хозяйки «Хмельной коровы» насчет картофельных очистков.
— Посмотрим.
— Эй, парни! Выгружайте дрова под навес, — он отошел и принялся руководить разгрузкой.
Ланзо остался рядом со мной.
— Я его у школы встретил, — пояснил мальчик. — Господин Роберваль приехал и спросил, ушли ли вы домой. И потом сказал: «Поехали с нами, парень, подсобишь и монету заработаешь». Я и поехал.
Немало озадаченная, я пожала плечами и пошла в дом. Кажется, Роберваль — Корнелиус! — решил сменить гнев на милость и взять надо мной покровительство. Как ни велик был соблазн отправить его прочь вместе с дровами, делать этого я не стала. И верно, зима на носу. А зимы тут, говорят, холодные.
С улицы доносился громкий говор мужчин, стук и грохот, но я занималась своими делами и вышла, лишь когда услышала звук отъезжающего автомобиля. Все время, пока пряталась в доме, я строила догадки о причинах внезапно проснувшейся щедрости Роберваля, и в каждой причине видела подвох.
Да что гадать: надо было прямо спросить его! Но за долгий день я безумно устала от неудобных разговоров и всячески хотела избежать еще одного.
Но когда вышла на крыльцо, поняла, что увильнуть от разговора мне не дадут.
Автомобиль неторопливо удалялся, а господин Роберваль расхаживал по двору с донельзя деловым видом.
* * *
Я остановилась в дверях, украдкой рассматривая гостя.
Сегодня меня почтил присутствием Роберваль-лесоруб, Роберваль-лесной разбойник: на голове кожаный картуз, куртка расстегнута, широкая грудь обтянута толстым свитером, на ногах грубые брюки и ботинки, в руке топор.
Пожалуй, такой Роберваль нравится мне больше, чем мрачный делец в безупречном костюме. Я окликнула его:
— Почему вы остались?
— Наколю для вас дров, — он снял куртку, подумал, взялся стягивать через голову свитер. Поднял руки, мышцы на его спине напряглись, а я отчего-то смутилась, как будто подумала непристойное. Роберваль остался в тонкой безрукавке, какие носят разнорабочие в жару, чем смутил меня еще сильнее.
— Господин Роберваль… Корнелиус, ну что вы, зачем? Вы и так многое для меня сделали. Большое вам спасибо!
— Сами желаете помахать топором? — сказал он с сарказмом, которого вполне заслужила моя неловкая реплика. — Дайте и мне немного размяться. Я сегодня весь день сидел в конторе за учетными книгами и совершенно окостенел.
Он выбрал чурбак, покачал его на руке, будто взвешивая, ласкающим движением провел пальцами по коре. Определяет направление сучков, догадалась я. Видимо, в колке дров, как и в любом другом деле, даже самом бесхитростном, есть свои секреты.
Корнелиус установил чурбак, широко расставил ноги, удобно взялся за топор, высоко вскинул руки над головой и легко, играючи ударил по торцу. Раздался звонкий, сочный щелчок. Чурбак распался на две половины.
— Парень, помогай! — не оборачиваясь, Корнелиус велел Ланзо. — Складывай в поленницу.
Он перекинул топор из одной руки в другую; я невольно засмотрелась.
Каждое движение этого мужчины отличалось сильной, точной грацией, свойственной человеку с правильно развитыми мышцами.
Корнелиус потянулся за вторым чурбаком, край безрукавки выскочил из брюк, и я успела увидеть, как бугрятся мускулы на его животе, и дорожка темных волос убегает за пояс.
Мои щеки запылали так, как будто к ним поднесли факел; я поспешила в дом.
Взялась готовить обед, но пока чистила картошку и нарезала лук, прислушивалась к звукам топора по дереву, треску и щелчкам поленьев, и низкому мужскому голосу, который что-то неторопливо говорил Ланзо. Один раз мальчик засмеялся в ответ, и это удивило меня ничуть не меньше, чем тот факт, что самый богатый человек Крипвуда в этот момент колет у меня во дворе дрова. Колет со сноровкой человека, хорошо умеющего обращаться с топором. Однако почему он сразу не заготовил дров у себя на лесопилке? У него для этого наверняка есть всякие агрегаты. И правда захотел размяться?
Стук прекратился; на крыльце зазвучали тяжелые шаги, хлопнула дверь, в дом вошли Корнелиус и Ланзо.
— Готово, — сказал Корнелиус, огляделся и сокрушенно поцокал языком. Его цоканье мне не понравилось, но я лишь кротко сказала:
— Скоро будет готов суп. Пообедаете со мной?
— Мне бы сполоснуться сначала. Есть горячая вода?
— Есть, — я сняла чайник с плиты и наполнила таз. Корнелиус подошел и встал рядом. От него приятно пахло смолой, осенью и свежим мужским потом. Безрукавка промокла, подтяжки спущены с плеч и болтаются у пояса, волосы растрепаны, на подбородке вечерняя щетина, от физической работы шрам на щеке покраснел.
Нимало не смущаясь он стянул безрукавку, наклонился над тазом и принялся ополаскиваться.
Я торопливо отошла к столу, чтобы расставить тарелки, но меня так и подмывало обернуться. Я всей кожей чувствовала присутствие за спиной жилистого, энергичного мужчины — вот он набирает воду в ладони, фыркает, крякает, движется...
— Ланзо, возьми ложки в ящике, — попросила я беззаботным тоном, но в моем голосе послышалась хрипотца.
Подошла к печке, чтобы помешать суп. В этот момент Роберваль выпрямился и потянулся к крючку на стене, где висело полотенце. При этом он почти коснулся рукой моей головы, и оказался совсем близко. Не успев отвернуться, я как завороженная смотрела, как бегут тонкие струйки воды по его шее, собираются каплями на темных завитках на груди.
Несмотря на худобу, сложен он был замечательно. Плечи широкие, грудь хорошо развита, и силы он, видать, немалой — мускулы на руках тугие, как пружины. Все это я успела охватить взглядом, а сердце у меня так и билось, и в голове сделалось жарко от постыдного волнения.
* * *
Роберваль взял полотенце и как-то очень уж пристально глянул на меня; вытер лицо и шею, принялся одеваться.
— Идите к столу, — велела я строго.
Мы сели; я разлила суп. Ланзо быстро орудовал ложкой, а вот Роберваль, отведав моей стряпни, недоуменно моргнул и задумчиво посмотрел в тарелку.
— Все-таки пересолила, — признала я свою неудачу. — Простите, я неопытная хозяйка. Готовить не умею. Берите хлеб и масло.
— Суп очень наваристый, — галантно сообщил Роберваль, однако потянулся к хлебнице и взялся за нож.
Мы молча пили чай. Светильник ярко освещал стол, в углах комнаты было темно. По крыше стучал дождь, на пустыре посвистывал ветер, снаружи у крыльца звонко капало. В печке жарко потрескивали поленья, окна густо запотели.
— Хорошо как, — сказал Ланзо и зажмурился от удовольствия, посыпая кусок хлеба с маслом сахаром. Роберваль прищурился. Обыкновенно сумрачное лицо его сейчас было задумчивым и спокойным.
И хотя мое сердце отчего-то билось глухо и быстро, душу тоже охватило давно забытое чувство покоя. Казалось, так бы и сидела в тишине, под желтым светом лампы, наслаждаясь сухим теплом от печки, от которого хочется тянуться и мурлыкать, как кошка… И главное: я не одна. Что мне теперь страшный лес и потусторонний скрип половиц!
— Как ваши руки? Заживают? — вежливо спросил Роберваль.
— Да, понемногу.
— Помочь вам сменить повязки?
— Спасибо, не стоит.
Кажется, я опять покраснела; уши, щеки и лоб так и пылали. К счастью, Роберваль не стал настаивать и сменил тему.
— Чем вы сегодня занимались в школе?
— Готовились к осенней ярмарке, — улыбнулась я. — Ада рассказала про испорченное платье Регины.
— Прыткие девчонки, — усмехнулся он. — Дай им волю — такого бы натворили. Госпожа Брин была недовольна.
— Где вы взяли вашу гувернантку? В агентстве?
— Мне ее рекомендовала госпожа Денгард, моя столичная... знакомая. Алисия очень старается. В целом я ей доволен. Регине нужно, чтобы рядом была женщина. Возможно, потом надобность в гувернантке отпадет.
— Да, девочек воспитывать непросто, — за неимением других реплик я сказала банальность, и мой голос прозвучал довольно кисло.
— Когда в этом году проводят ярмарку? — поинтересовался Корнелиус.
— Директор говорит, через неделю после этой вашей Дикой ночи. Насколько поняла, Дикая ночь приходится на первое осеннее новолуние?
— Да, — Роберваль нахмурился.
— Мне рассказали немало странного об этом... событии. Сложно поверить, что по улицам бродят призраки и чудовища. А вы что об этом думаете?
Он положил руки на стол и сплел пальцы.
— Дикой ночью тут называют ночь первого новолуния весной, летом, осенью и зимой, — начал он неторопливо. — Горожане вешают новые обереги, крепко запирают двери. Когда я жил здесь мальчишкой, мы с друзьями частенько выбирались на улицы и бродили до утра. Ничего особенного не видели.
— А что особенного видели остальные?
— Иногда утром находят следы шалостей — наверняка таких же шалопаев, какими мы были в детстве. Там повозку перевернут, тут ручки дверей соседних домов свяжут веревкой, где-то разобьют окно, где-то лошадей выпустят из стойла. Но иногда — редко — бывают неприятности. Горят дома. Пропадают люди и возвращаются через несколько дней без памяти. Болтают и о призраках, и о чудовищах. Да, иногда в Дикую ночь и правда случаются вещи, которые сложно объяснить.
— Вы не пытались узнать больше?