Сглатывает.

Тянется ко мне, прикрывая глаза

Подаюсь навстречу.

Надо было все же в последний ряд. Раздвинуть ей ноги - по фигу, что в джинсах - и послушать, как будет мучиться, потому что захочет кричать.

Не могу успокоиться, в голове все время торчит тот ее жест и слова: «Не подходи, не трогай».

— Между прочим, муж, я уже постелила тебе на диване в гостиной, - слышу у самых губ, но вместо поцелуя - выразительный хруст попокорна.

Когда открываю глаза - она жует свою эту карамельную хрень и даже не скрывает, что довольна собой.

Даже жаль ее расстраивать, но в этот раз последнее слово все-таки за мной.

— Спорим, что до дивана мы не дойдем?

Сводит ноги и хватается за ведерко сразу двумя руками.

— А можно... - У нее снова зрачок размером с маленькую черную дыру во вселенной. - Я заранее проиграю? Хочу тебя... очень. И чтобы горло болело... Не только от криков.

Ладно, замороченная моя, ничья.





Глава седьмая: Антон





Конечно же, она расплакалась.

Дурацкое бестолковое кино, какая-то ода, кажется, всем современным веяниям.

Но мой Очкарик искренне хлюпает носом, когда фильм подходит к финалу.

Меня таким не взять, я скорее анализирую все сюжетные промахи и то, как сценаристы положили болт на каноническую вселенную. Ну и мне просто не нравится этот унылый «вьюноша со взглядом горящим», так что, когда весь зал делает вид, что их жизнь вот-вот подойдет к концу, потихоньку прикрываю глаза.

Нужно посмотреть пару серий мультиков, там по крайней мере все интереснее. Даже сопли.

Зато, когда выходим на улицу и Йени приходит в себя, ее прорывает. Цепляет какой-то замеченный и мной тоже косяк, я подхватываю, она дополняет. Потом еще что-то, потом мы начиняем ковырять историю вселенной, потом просто перебираем любимые цитаты из старой трилогии с Люком.

Мы абсолютно настроены на одну волну.

И почему-то в голове вертится фраза из песни: мы разные, но мы - об одном. Или это из какой-то книги?

Она снова вручает мне ключи от машины и снова сбрасывает обувь, чтобы с ногами забраться на сиденье. Выглядит довольной, хоть и заплаканной, а все потому, что ее ушастого любимца обидели.

— Ну, что там номер два в твоем списке идеального первого свидания? - не скрывая легкой насмешки, спрашиваю я.

Вижу, что честно пытается что-то сказать, но ей не хватает смелости.

Надеюсь, не каток? Я на этих странных штуках в жизни не стоял, и у меня нет никакого желания становиться поводом для смеха, когда пару раз приземлюсь на лед пятой точкой.

— Номер два... - Кончиками пальцев притрагивается к губам. - Ты.

Она не говорит, что хочет меня.

Не говорит, что нам нужно заняться сексом.

Просто - «Ты».

И дорога до ее дома превращается в какую-то адски длинную полосу препятствий, потому что едем слишком долго. А светофоры, как нарочно, все «в красном».

Мы нарочно не пытаемся сблизиться. Даже не притрагиваемся друг к другу.

Это очень странно, но напряжение между нами становится слишком сильным и слишком острым. Очень громким без единого слова. Очень интимным, хоть на нас несколько слоев одежды.

Если она попросит остановиться - я смогу?


Если сделаю что-то не так - снова отгородится ладонью и своим этим: «Не притрагивайся ко мне?»

Оставляю машину на парковке.

До лифта идем просто рядом: она, двумя руками вцепившись в ремень сумки, я с ладонями в передних карманах джинсов.

Заходим в кабинку.

Йени несильно вздрагивает, когда двери съезжаются, делая нас пленниками замкнутого пространства.

Я как раз у нее за спиной.

Шаг вперед, сокращаю расстояние до сантиметра.

Она напряженно приподнимает плечи, еле заметно поворачивает голову вправо. Заколка уже другая - какая-то тяжелая, с красными камнями в серебре. Но, как и предыдущая, немного съехала набок.

Притрагиваюсь пальцами к холодному металлу.

Малышка выдыхает со странным натянутым всхлипом, выразительно переступает с ноги на ногу и отклоняет голову назад, потираясь затылком.

Ты на что-то намекаешь, да?

Я думаю, что догадался, но мне пиздец, как не по себе, потому что... отголоски ее прошлого торчат в голове, словно мои собственные воспоминания.

А если испугаю? Перегну палку?

Запускаю пальцы ей в волосы.

Она «громко», всем телом вздрагивает, но не отстраняется.

Сжимаю волосы в кулаке. Наверняка это немного больно, но Очкарик снова издает тот самый стон, от которого у меня начинает отключаться терпение. Тяну ее на себя, чтобы запрокинула голову набок до выразительно натянутых под кожей мышц.

«Я хочу быть сегодня грубым, малыш».

Почему-то не могу сказать это вслух.

Дай хоть какой-то знак, что мне все можно. Так, как я хочу.

Доверься мне. Потому что я знаю, что с тобой делать.

— Я... хочу... - Она запинается от стыда, проглатывает желание, которые считает либо слишком пошлым, либо слишком шокирующим.

Ну на хрен эти куличики.

Мы взрослые люди, и она даже понятия не имеет, что я хочу с ней сделать, и что хочу, чтобы она сделала со мной.

— Я весь внимание, малыш. Говори, пока я не занялся твоим горлом.

— Да, - тихо выстанывает в ответ. - Пожалуйста, займись им. Мной. Господи, просто... выеби меня в рот... Хочу очень... Пожалуйста, пожалуйста...

Она такая охуенная, когда вот так - прямо, грубо, честно, но со стыдом по всем щекам.

Ладно, малыш, сама напросилась.

Путь до двери короткий и длинный одновременно. Я успеваю сосчитать шаги -целых семь.

Йени достает связку ключей, пытается справится с замком, но у нее так сильно дрожат руки, что в конце концов забираю ключи и делаю это сам.

Она отступает мне за спину, послушно заходит за мной в собственную квартиру.

Только чувствую горячее рваное дыхание куда-то чуть ниже затылка и напряженный шепот, который пытается разбавить шуткой.

— В каком-то очень бестолковом фильме я услышала цитату: «Я его так хочу, что не смогла бы вдеть нитку в иголку».

Вздрагивает, стоит пошарить по стене в поисках выключателя, так что на всякий случай, чтобы не разрушить наше громкое пошлое настроение, отказываюсь от этой идеи. Пусть сегодня будет темно. Через пару минут, когда мы оба подружимся с полумраком, отсутствие света сыграет на руку нашим чертям.

— Так что там с иголкой и ниткой, Очкарик? - Пока стоит у меня за спиной, без тормозов стаскиваю свитер через голову. Под ним только футболка, и Йени сразу крепко, как будто намертво, навеки, цепляется в нее пальцами. Чувствую, как на боках отчаянно сильно комкает кань в кулаках.

Немного запрокидываю голову.

Поймет, чего хочу?

Тянет вздох на надрыве, поднимается на носочки и целует в сгиб плеча и шеи. Туда, где на моей коже черно-белая пустошь с оскаленными черепами. Это как будто что-то важное для нее, часть особенного ритуала. Я сегодня главный и я буду вести, и Очкарик настраивается на меня, как музыкальный инструмент.

Тянет футболку вверх. Нервничает, слишком торопится, потому что не хватает силы вытянуть края из-за пояса. Даю ей еще одну попытку, и когда проваливает - завожу руки за спину, стаскиваю футболку в одно движение.