Что я мог видеть Очкарика... в последний раз.
Что я не сказал ей столько всего важного о нас. Столько слов, что мне не хватило бы и целой жизни, чтобы закончить.
Я не сказал ей, что без нее мой мир...
Железные двери открываются с приглушенным шорохом.
Доктор идет ко мне какой-то тяжелой походкой, стаскивает с головы хирургическую шапочку, снимает очки и трет переносицу.
Становится напротив
Сука, нарочно что ли тянет?!
— Поздравляю, Антон, у вас девочка. Я боюсь выдыхать.
Не с таким бы лицом он сообщал отцу, что у него родилась дочь.
— Один килограмм пятьсот тридцать грамм, сорок три сантиметра. Легкие раскрылись, но ей еще тяжело дышать самостоятельно - и несколько дней она проведет под аппаратом искусственной вентиляции легких. Чуть позже к вам выйдет ее ведущий врач.
— Она в порядке?
Я не до конца уверен, о ком спрашиваю.
Я до сих пор боюсь дышать.
Врач устало и еле заметно улыбается:
— Она очень маленькая, Антон, но, когда появилась на свет, кричала как абсолютно доношенный ребенок.
В груди становится больно.
Моя плакса появилась на свет, а я ее даже не видел. Я стал отцом, но боюсь в это верить.
— Антон, - доктор возвращает меня в реальность, из которой я так неразумно, пусть и всего на секунду, вышел, - у вашей жены лопнула киста. Мы не видели ее на осмотрах, потому что... так бывает. Маленький шанс, но он есть. Что-то небольшое в неудобном для обычных осмотров месте за пару недель вырастает во что-то большое и угрожающее жизни.
Я мотаю головой.
Только сила воли не позволяет закрыть уши ладонями.
— Йен потеряла много крови. Она в реанимации и врачи пытаются спасти ей жизнь. Где-то внутри я как будто начинаю медленно умирать.
Пытаются. Спасти. Ей. Жизнь. Мотаю головой, как упрямый баран. Не хочу в это верить. Просто не буду.
— Вы должны быть сильным. Антон. - Голос доктора распадается на молекулы. -Ради дочери.
«Вы должны быть сильным, Антон. - повторят мой мозг, как будто живет своей собственной жизнью. - потому что у вашей дочери скоро останетесь только вы...»
Отступаю от него.
Пытаюсь сфокусироваться хотя бы на чем-то. но моя жизнь распадается на кусочки пазлов, как в том кино про супергероев. И я не хочу ее собирать. Пусть так. Пусть она исчезнет, как плохой сон. а за ней обязательно появится та, в которой у нас с Очкариком все хорошо, мы, как в дурацком романтическом фильме, сидим на одной кровати, склонившись над нашей дочерью.
Но сколько бы я не зажмуривал и снова не открывал глаза - чуда не происходит.
Все, что я считал когда-то важным, катится в тартарары.
Бесполезное, материальное, не стоящее ничего.
Я думал, что владею многим, что добился дохрена всего.
Но все это огромное «дохрена» - ничто.
Оно мне незачем.
Если Очкарик больше никогда не выбежит мне на встречу. — Сынок... - слышу, как будто сухонький женский голос. Не хочу поворачиваться. Это плохие новости. Не хочу ничего знать.
Прямо сейчас сойду с ума и останусь в той реальности, где все хорошо.
— Детку пойдем посмотришь. Я вскидываюсь.
Пожилая женщина в белом манит за собой.
Как в лабиринте, иду буквально на звук ее шагов.
Даю надеть на себя халат маску, чем-то обрабатываю руки. Как прилежный школьник - все по указке.
В маленьком отделении несколько прозрачных боксов. Я знаю, в котором лежит моя маленькая жизнь.
— Поговори с ней, - женщина трет меня по локтю и отходит.
Мир как будто схлопывается до размеров пятачка, на котором помещаемся только я и медицинский бокс.
Моя дочь такая крохотная.
Господи.
Одежда, которую купила Йени, будет на нее просто гигантской.
Розовое сморщенное тельце.
Трубки, трубки, трубки...
Иголки.
В глотке ком.
Протягиваю руку, со страхом, дрожащим пальцем, притрагиваюсь к маленькой пятке.
Она крохотная, как ненастоящая.
Теплая, с тонкой кожей.
— Привет, принцесса. - Мужики не плачут. - Я - твой папа. Она как будто слышит - морщит маленький нос и ведет ручкой.
— Я буду защищать тебя от всех драконов, Ассоль.
Пока пытаюсь вспомнить хотя бы какую-то детскую сказку, женщина в белом снова трогает меня за локоть и уводит, приговаривая, что и так нельзя было. И что она работает здесь уже давно и видела разных младенцев, и что наша с Очкариком принцесса - сильная, хоть и маленькая, а раз закричала сама, то еще поборется.
Я просто обнимаю эту женщину.
Кажется, как родную мать.
— Ты молись, сынок, - говорит она. - За них обеих.
Когда в следующий раз открываю глаза - стою на улице под холодным тяжелым ливнем.
Мокрый насквозь.
Руки дрожат и ноги тоже.
«Ты молись, сынок...»
Мужики не плачут? Да пошло оно все.
Поднимаю голову туда, где надо мной почти черные грозовые облака. Никогда и ни разу не делал этого. Не знаю, как.
Но...
— Отче наш... сущий на небесах...
«Не забирай их у меня. Пожалуйста...»
Глава пятидесятая: Антон
Около десяти приезжают родители - гораздо быстрее, чем я рассчитывал их видеть, когда кое-как собрался с силами, взял себя в руки и позвонил сначала матери Очкарика, потом - моей. Не хотел, по подумал, что будет очень погано не сказать родителям обо... всем.
На этот раз они приезжают всем составом - родители Очкарика, мои мать с отцом.
Уже даже готовлю речь, чтобы сказать этим Монтекки и Капулетти, куда они пойдут, если хотя бы подумают устроить скандал, но раздумываю, когда замечаю заплаканные красные глаза Светланы Алексеевны и не на шутку испуганный взгляд моей матери. Она никогда не плачет. Сколько себя помню - не видел ее в слезах. Однажды, когда влетел по-крупному и валялся на вытяжке под угрозой на всю жизнь остаться инвалидом, а мать все это время сидела рядом и смотрела телевизор, даже спросил ее, почему она такая. Тогда она даже ничего особо и не ответила, только пожала плечами, мол, пришлось стать жестокосердной, чтобы не терять хладнокровие в операционной.
Но даже тогда моя уравновешенная и непробиваемая мать не выглядела такой испуганной.
Что я не сказал ей столько всего важного о нас. Столько слов, что мне не хватило бы и целой жизни, чтобы закончить.
Я не сказал ей, что без нее мой мир...
Железные двери открываются с приглушенным шорохом.
Доктор идет ко мне какой-то тяжелой походкой, стаскивает с головы хирургическую шапочку, снимает очки и трет переносицу.
Становится напротив
Сука, нарочно что ли тянет?!
— Поздравляю, Антон, у вас девочка. Я боюсь выдыхать.
Не с таким бы лицом он сообщал отцу, что у него родилась дочь.
— Один килограмм пятьсот тридцать грамм, сорок три сантиметра. Легкие раскрылись, но ей еще тяжело дышать самостоятельно - и несколько дней она проведет под аппаратом искусственной вентиляции легких. Чуть позже к вам выйдет ее ведущий врач.
— Она в порядке?
Я не до конца уверен, о ком спрашиваю.
Я до сих пор боюсь дышать.
Врач устало и еле заметно улыбается:
— Она очень маленькая, Антон, но, когда появилась на свет, кричала как абсолютно доношенный ребенок.
В груди становится больно.
Моя плакса появилась на свет, а я ее даже не видел. Я стал отцом, но боюсь в это верить.
— Антон, - доктор возвращает меня в реальность, из которой я так неразумно, пусть и всего на секунду, вышел, - у вашей жены лопнула киста. Мы не видели ее на осмотрах, потому что... так бывает. Маленький шанс, но он есть. Что-то небольшое в неудобном для обычных осмотров месте за пару недель вырастает во что-то большое и угрожающее жизни.
Я мотаю головой.
Только сила воли не позволяет закрыть уши ладонями.
— Йен потеряла много крови. Она в реанимации и врачи пытаются спасти ей жизнь. Где-то внутри я как будто начинаю медленно умирать.
Пытаются. Спасти. Ей. Жизнь. Мотаю головой, как упрямый баран. Не хочу в это верить. Просто не буду.
— Вы должны быть сильным. Антон. - Голос доктора распадается на молекулы. -Ради дочери.
«Вы должны быть сильным, Антон. - повторят мой мозг, как будто живет своей собственной жизнью. - потому что у вашей дочери скоро останетесь только вы...»
Отступаю от него.
Пытаюсь сфокусироваться хотя бы на чем-то. но моя жизнь распадается на кусочки пазлов, как в том кино про супергероев. И я не хочу ее собирать. Пусть так. Пусть она исчезнет, как плохой сон. а за ней обязательно появится та, в которой у нас с Очкариком все хорошо, мы, как в дурацком романтическом фильме, сидим на одной кровати, склонившись над нашей дочерью.
Но сколько бы я не зажмуривал и снова не открывал глаза - чуда не происходит.
Все, что я считал когда-то важным, катится в тартарары.
Бесполезное, материальное, не стоящее ничего.
Я думал, что владею многим, что добился дохрена всего.
Но все это огромное «дохрена» - ничто.
Оно мне незачем.
Если Очкарик больше никогда не выбежит мне на встречу. — Сынок... - слышу, как будто сухонький женский голос. Не хочу поворачиваться. Это плохие новости. Не хочу ничего знать.
Прямо сейчас сойду с ума и останусь в той реальности, где все хорошо.
— Детку пойдем посмотришь. Я вскидываюсь.
Пожилая женщина в белом манит за собой.
Как в лабиринте, иду буквально на звук ее шагов.
Даю надеть на себя халат маску, чем-то обрабатываю руки. Как прилежный школьник - все по указке.
В маленьком отделении несколько прозрачных боксов. Я знаю, в котором лежит моя маленькая жизнь.
— Поговори с ней, - женщина трет меня по локтю и отходит.
Мир как будто схлопывается до размеров пятачка, на котором помещаемся только я и медицинский бокс.
Моя дочь такая крохотная.
Господи.
Одежда, которую купила Йени, будет на нее просто гигантской.
Розовое сморщенное тельце.
Трубки, трубки, трубки...
Иголки.
В глотке ком.
Протягиваю руку, со страхом, дрожащим пальцем, притрагиваюсь к маленькой пятке.
Она крохотная, как ненастоящая.
Теплая, с тонкой кожей.
— Привет, принцесса. - Мужики не плачут. - Я - твой папа. Она как будто слышит - морщит маленький нос и ведет ручкой.
— Я буду защищать тебя от всех драконов, Ассоль.
Пока пытаюсь вспомнить хотя бы какую-то детскую сказку, женщина в белом снова трогает меня за локоть и уводит, приговаривая, что и так нельзя было. И что она работает здесь уже давно и видела разных младенцев, и что наша с Очкариком принцесса - сильная, хоть и маленькая, а раз закричала сама, то еще поборется.
Я просто обнимаю эту женщину.
Кажется, как родную мать.
— Ты молись, сынок, - говорит она. - За них обеих.
Когда в следующий раз открываю глаза - стою на улице под холодным тяжелым ливнем.
Мокрый насквозь.
Руки дрожат и ноги тоже.
«Ты молись, сынок...»
Мужики не плачут? Да пошло оно все.
Поднимаю голову туда, где надо мной почти черные грозовые облака. Никогда и ни разу не делал этого. Не знаю, как.
Но...
— Отче наш... сущий на небесах...
«Не забирай их у меня. Пожалуйста...»
Глава пятидесятая: Антон
Около десяти приезжают родители - гораздо быстрее, чем я рассчитывал их видеть, когда кое-как собрался с силами, взял себя в руки и позвонил сначала матери Очкарика, потом - моей. Не хотел, по подумал, что будет очень погано не сказать родителям обо... всем.
На этот раз они приезжают всем составом - родители Очкарика, мои мать с отцом.
Уже даже готовлю речь, чтобы сказать этим Монтекки и Капулетти, куда они пойдут, если хотя бы подумают устроить скандал, но раздумываю, когда замечаю заплаканные красные глаза Светланы Алексеевны и не на шутку испуганный взгляд моей матери. Она никогда не плачет. Сколько себя помню - не видел ее в слезах. Однажды, когда влетел по-крупному и валялся на вытяжке под угрозой на всю жизнь остаться инвалидом, а мать все это время сидела рядом и смотрела телевизор, даже спросил ее, почему она такая. Тогда она даже ничего особо и не ответила, только пожала плечами, мол, пришлось стать жестокосердной, чтобы не терять хладнокровие в операционной.
Но даже тогда моя уравновешенная и непробиваемая мать не выглядела такой испуганной.