– Как-то не приходилось.
Кросби не ответил, делая несколько хороших глотков из бутылки.
– А в этом доме есть бар?
И они продолжили пить и разговаривать, пока не почувствовали, что дальше можно только спать.
Его снова охватили вязкие кошмары. Они заставляли сердце биться быстрее, заставляли стремиться проснуться – но безрезультатно. Винсент почти ощущал прилипшие к телу простыни, но в то же время продолжал спать и видеть сны – кошмары, которые потом не смог бы вспомнить. Они оставляли только ощущение ужаса, ощущение, что если закроешь глаза и погрузишься в них, то никогда не проснешься.
Пока один из кошмаров не стал достаточно четким. Винсент снова видел себя в большой пыльной комнате, где мебель прикрыли белыми полотнами. Старый оставленный дом, не знакомый ему.
– Ты ведь хотел сюда вернуться.
Винсент обернулся на месте, но никого не увидел. Хихикающий шепот раздавался как будто со всех сторон одновременно – и изнутри его черепной коробки.
– Ты хотел.
– Нет!
– Зачем же призывал кошмары?
– Я не…
– Ты хотел знать, насколько ты безумен. Ведь иначе… ты знаешь, что может быть.
В комнате появился еще один предмет – простой деревянный гроб, сейчас стоявший открытым. До этого в снах Винсент искал именно его, ходил по дому, без возможности выйти или проснуться – он понимал, что его пробуждение не наступит, пока он не найдет то, что искал.
И каждый раз, в итоге, в меняющемся доме он находил гроб. По началу, когда он открывал его, то видел маленькую девочку – Лиллиан. Такой, как он ее помнил. Именно из-за этого Винсент впервые вспомнил о кузине. Но после того, как доктор Стивенсон ничего ему не рассказал, сны изменились.
Он снова искал и снова находил гроб. Но теперь в нем было иное тело. Сейчас Винсенту не нужно подходить ближе, чтобы убедиться, что все повторяется. Но он знал, что без этого не сможет проснуться.
Поэтому он заглянул в собственное мертвое лицо. Но это был не он сам, Винсент не сомневался. Никакие призраки никогда этого не говорили, он просто знал: мертвое тело Фредерика, который умер по его вине.
Старый дом встретил Фэй и Офелию запахом пыли, а еще – гари. Похоже, в некоторых местах он не выветривался никогда – а может, им так казалось. Потому что обе девушки хорошо помнили, как в действительности пах этот дом после того, как пламя лизало выцветшие обои, а лак на натертом полу пузырился и вспучивался.
– Зря мы сюда приехали, – пробормотала Фэй, застыв на пороге.
– Ты говоришь почти как Фредерик.
– А ты хочешь искать призраков, как Винсент, – проворчала Фэй.
Не оглядываясь на сестру, Офелия сделала несколько аккуратных шагов по прихожей, которая оставалась почти целой – насколько вообще может быть целой прихожая в давно сгоревшем доме, которые последние несколько лет стоит заброшенным.
Маленькие туфельки Офелии оставляли следы в пыли, а доски под ними поскрипывали. Остановившись, она, не снимая перчатки, провела пальцем по стене, где было заметно, что место чуть светлее.
– Смотри. Помнишь, тут висела фотография? Я и ты, совсем маленькие.
– Помню. Уже темнеет, давай побыстрее отыщем то, за чем пришли, и уберемся отсюда.
Офелия обернулась и посмотрела на сестру в упор:
– Неужели ты не испытываешь хоть чуточку ностальгии?
– По этому месту? Ни капли. Пошли.
Она решительно прошла мимо Офелии, и пол под ее ногами отчаянно скрипел. Сама же Офелия еще разок посмотрела на то место, где когда-то висела фотография. Интересно, кто ее забрал? Какие-нибудь подростки, забиравшиеся в заброшенный дом? А может, фото погибло в огне? Она не помнила.
Дом был одноэтажным и совсем маленьким, причем одна из его комнат сгорела почти дотла, так что Офелия только постояла на пороге того, что когда-то было гостиной, но не решилась зайти внутрь, уж слишком опасно выглядели уцелевшие потолочные балки, большая часть из которых рухнула в низ, в месиво грязи и гари, которое когда-то было их домом.
Сестру Офелия нашла в комнате, бывшей их спальней. На стенах еще сохранились грязные обои, и, хотя рисунок не был различим, обе сестры знали, что там изображены мелкие цветочки с тонкими зелеными листиками. Мебели, конечно же, не было, но она и не требовалась.
Фэй опустилась на пол на колени, и Офелия заметила:
– Осторожно, штаны запачкаешь.
Но Фэй не обратила внимания и, подхватив валявшийся тут же деревянный кусок чего-то, начала аккуратно поддевать одну из половиц. Наблюдать за этим Офелии стало не очень интересно, и она подошла к окну, рассматривая вид на усталый сонный городок, который она видела на протяжении семнадцати лет. Ну, на самом деле, конечно, гораздо меньше – она не сразу выросла, чтобы заглядывать через подоконник. Хотя оставаться внутри ей с детства нравилось больше, чем идти наружу, чтобы встречать людей, от которых она была невероятно далеко.
– Ты когда-нибудь говорила Уэйнфилдам об этом месте? – спросила Офелия.
– Нет.
– Я тоже. Наверное, они бы удивились, увидев наш городок. Совсем не их ритм жизни.
Она прищурилась, разглядывая паренька на велосипеде. Тот лениво крутил педали и разрезал лужи на улице. Офелия его узнала, Майкл Андерсон, прыщавый задира из школы, который всегда заявлял, что многого в жизни добьется. Похоже, все, что у него есть сейчас – его велосипед и этот город.
Офелия и не думала отходить от окна, ей хотелось, чтобы блуждающий взгляд Майкла, наконец, остановился на ней. Когда же это произошло, его глаза расширились от удивления, он потерял равновесие и завалился в лужу. Офелия не смогла сдержать улыбки: она отлично понимала, что в темном плаще и со своими белоснежными волосами в окне сгоревшего дома походит на призрака.
Что-то щелкнуло позади Офелии, и девушка обернулась. Фэй положила на грязный пол деревянный огрызок, который использовала как рычаг, и Офелия грустно на него посмотрела. Она наконец-то поняла, что когда-то это было ножкой от кровати. Интересно, Фэй или ее собственной?
– На месте, – в голосе Фэй послышалось невольное удивление.
– Почему же не на месте. Никто не знал о нашем тайнике.
Подойдя поближе, Офелия заглянула в отверстие, с которого Фэй сейчас сняла половицу. Несмотря на уверенность в голосе, она тоже до последнего сомневалась, что никто не отыскал их детский тайник.
Первым делом Фэй вытащила потрепанную и закоптившуюся бумагу, на которой чернила так расплылись, что представлялось совершенно невозможным понять, что на ней было.
– Похоже, твоей карте сокровищ конец.
– Переживу, – отмахнулась Офелия. – К тому же, в последний раз я закопала под той яблоней пару шиллингов. Не велика потеря.
Следом последовали две жестяные коробки. Фэй протянула сестре ту, на которой было изображено облако, и оставила себе с лисой. Офелия так и не сняла перчаток, поэтому смахнула грязь и провела кончиком пальца по контуру облака. Приоткрыв жестянку, Офелия с удивлением поняла, что ее сокровища до сих пор на месте. Она захлопнула крышку: перебрать вещицы она успеет позже, когда они будут дома, в спокойствии и тишине.
Собственную коробку Фэй даже не открыла, и Офелия не подозревала, что в ней, и есть ли что-то вообще. Это были их величайшие сокровища, даже друг другу запрещалось смотреть.
Но целью путешествия были не коробки, а то, что находилось под ними. Аккуратно вытащив целлофановый пакет, Фэй стряхнула с него грязь. Внутри можно было увидеть пухлые тетрадки, какие-то документы, заметки, написанные разными, отнюдь не детскими, почерками.
– Это не может быть та самая Лиллиан, – сказала Фэй. – Такое совпадение…
– Я не верю в совпадения. Но возможно, именно поэтому настал черед вспомнить про нее – потому что мы можем помочь. К тому же, – Офелия пожала плечами, – разве наша мать не работала в той психушке?
– Всего пару месяцев.
– Этого достаточно. Ты же знаешь, она с каждого места работы притаскивала какие-нибудь бумаги пациентов. Потом они ей не были нужны, а для нас они стали сокровищем. Давай просто посмотрим, дневник ли это той Лиллиан. И отдадим его близнецам.
Кивнув, Фэй подхватила свою жестяную коробку и пухлый пакет с документами. Действительно, для двух маленьких девочек бумаги из психушек стали чем-то вроде увлекательного романа, чаще всего совершенно не понятного, но точно таинственного. Офелия хорошо помнила дневник некоей Лиллиан, хотя, по правде говоря, это единственные бумаги из Хартвуд Хилла, мать действительно работала там всего пару месяцев, когда ее попросили заменить одну из медсестер. Для нее клиника была расположена слишком далеко и не удобно.
Офелия догнала Фэй уже на пороге. Старшая сестра явно старалась не смотреть по сторонам и покинуть дом как можно быстрее. Как будто они не прожили здесь всю жизнь – до того момента, пока все не сгорело и не закончилось. После чего они и уехали в Лондон.
– Сходим к маме? – спросила Офелия. – Тут рядом, еще не совсем темно.
Они оставили вещи в машине, и Офелия в последний раз взглянула на дом. Он напоминал ей остов кита, выброшенного на берег и сгнившего до костей, так что кое-где еще оставалась блестящая кожа, а кое-где проглядывали вонючие внутренности, которые не успели растащить чайки.
До маленького ухоженного кладбища девушки дошли, когда сумерки начали сгущаться. Но они все равно отлично могли разглядеть сероватый надгробный камень, который не мог вмещать и малой доли воспоминаний. Офелия аккуратно смахнула мох с верхней части камня и мысленно прочла имя и даты – как будто они могли что-то рассказать о той, кто покоился в земле.
– Ты когда-нибудь говорила им, что наша мать мертва? – спросила Офелия.
– Да.
– А что она погибла в пожаре?
– Нет.
– Почему? Потому что тот пожар…
– Хватит!
Офелия пожала плечами и покосилась на Фэй. Сейчас руки сестры сжались в кулаки, а глаза ее пылали – и она очень походила на отца, от которого унаследовала и восточные черты лица, и характер. Только кожа у нее была такой же белоснежной, как у матери. И у самой Офелии, наоборот, целиком пошедшей в мать.
– Как пожелаешь, – сказала Офелия. – А теперь давай доедем до какого-нибудь отеля. Я же говорила, придется здесь заночевать.
– Какого-нибудь? – пожала плечами Фэй. – В этом забытом городишке есть только один отель.
Когда уже совсем стемнело, и на улицах зажглись мутные фонари, девушки входили в крохотную гостиницу, стоявшую на дороге из городка. И пока Офелия договаривалась о номере, Фэй писала Винсенту, что они не успеют вернуться – как будто до этого был хоть малейший шанс.
Меньше всего на свете Фредерику хотелось возвращаться в Хартвуд Хилл. Но он знал, что самый короткий путь к чему-то – просто попросить. Если же не сработает, можно пригрозить. А вот если и тут не поможет, тогда стоит подумать об иных выходах.
Кросби не ответил, делая несколько хороших глотков из бутылки.
– А в этом доме есть бар?
И они продолжили пить и разговаривать, пока не почувствовали, что дальше можно только спать.
Его снова охватили вязкие кошмары. Они заставляли сердце биться быстрее, заставляли стремиться проснуться – но безрезультатно. Винсент почти ощущал прилипшие к телу простыни, но в то же время продолжал спать и видеть сны – кошмары, которые потом не смог бы вспомнить. Они оставляли только ощущение ужаса, ощущение, что если закроешь глаза и погрузишься в них, то никогда не проснешься.
Пока один из кошмаров не стал достаточно четким. Винсент снова видел себя в большой пыльной комнате, где мебель прикрыли белыми полотнами. Старый оставленный дом, не знакомый ему.
– Ты ведь хотел сюда вернуться.
Винсент обернулся на месте, но никого не увидел. Хихикающий шепот раздавался как будто со всех сторон одновременно – и изнутри его черепной коробки.
– Ты хотел.
– Нет!
– Зачем же призывал кошмары?
– Я не…
– Ты хотел знать, насколько ты безумен. Ведь иначе… ты знаешь, что может быть.
В комнате появился еще один предмет – простой деревянный гроб, сейчас стоявший открытым. До этого в снах Винсент искал именно его, ходил по дому, без возможности выйти или проснуться – он понимал, что его пробуждение не наступит, пока он не найдет то, что искал.
И каждый раз, в итоге, в меняющемся доме он находил гроб. По началу, когда он открывал его, то видел маленькую девочку – Лиллиан. Такой, как он ее помнил. Именно из-за этого Винсент впервые вспомнил о кузине. Но после того, как доктор Стивенсон ничего ему не рассказал, сны изменились.
Он снова искал и снова находил гроб. Но теперь в нем было иное тело. Сейчас Винсенту не нужно подходить ближе, чтобы убедиться, что все повторяется. Но он знал, что без этого не сможет проснуться.
Поэтому он заглянул в собственное мертвое лицо. Но это был не он сам, Винсент не сомневался. Никакие призраки никогда этого не говорили, он просто знал: мертвое тело Фредерика, который умер по его вине.
Старый дом встретил Фэй и Офелию запахом пыли, а еще – гари. Похоже, в некоторых местах он не выветривался никогда – а может, им так казалось. Потому что обе девушки хорошо помнили, как в действительности пах этот дом после того, как пламя лизало выцветшие обои, а лак на натертом полу пузырился и вспучивался.
– Зря мы сюда приехали, – пробормотала Фэй, застыв на пороге.
– Ты говоришь почти как Фредерик.
– А ты хочешь искать призраков, как Винсент, – проворчала Фэй.
Не оглядываясь на сестру, Офелия сделала несколько аккуратных шагов по прихожей, которая оставалась почти целой – насколько вообще может быть целой прихожая в давно сгоревшем доме, которые последние несколько лет стоит заброшенным.
Маленькие туфельки Офелии оставляли следы в пыли, а доски под ними поскрипывали. Остановившись, она, не снимая перчатки, провела пальцем по стене, где было заметно, что место чуть светлее.
– Смотри. Помнишь, тут висела фотография? Я и ты, совсем маленькие.
– Помню. Уже темнеет, давай побыстрее отыщем то, за чем пришли, и уберемся отсюда.
Офелия обернулась и посмотрела на сестру в упор:
– Неужели ты не испытываешь хоть чуточку ностальгии?
– По этому месту? Ни капли. Пошли.
Она решительно прошла мимо Офелии, и пол под ее ногами отчаянно скрипел. Сама же Офелия еще разок посмотрела на то место, где когда-то висела фотография. Интересно, кто ее забрал? Какие-нибудь подростки, забиравшиеся в заброшенный дом? А может, фото погибло в огне? Она не помнила.
Дом был одноэтажным и совсем маленьким, причем одна из его комнат сгорела почти дотла, так что Офелия только постояла на пороге того, что когда-то было гостиной, но не решилась зайти внутрь, уж слишком опасно выглядели уцелевшие потолочные балки, большая часть из которых рухнула в низ, в месиво грязи и гари, которое когда-то было их домом.
Сестру Офелия нашла в комнате, бывшей их спальней. На стенах еще сохранились грязные обои, и, хотя рисунок не был различим, обе сестры знали, что там изображены мелкие цветочки с тонкими зелеными листиками. Мебели, конечно же, не было, но она и не требовалась.
Фэй опустилась на пол на колени, и Офелия заметила:
– Осторожно, штаны запачкаешь.
Но Фэй не обратила внимания и, подхватив валявшийся тут же деревянный кусок чего-то, начала аккуратно поддевать одну из половиц. Наблюдать за этим Офелии стало не очень интересно, и она подошла к окну, рассматривая вид на усталый сонный городок, который она видела на протяжении семнадцати лет. Ну, на самом деле, конечно, гораздо меньше – она не сразу выросла, чтобы заглядывать через подоконник. Хотя оставаться внутри ей с детства нравилось больше, чем идти наружу, чтобы встречать людей, от которых она была невероятно далеко.
– Ты когда-нибудь говорила Уэйнфилдам об этом месте? – спросила Офелия.
– Нет.
– Я тоже. Наверное, они бы удивились, увидев наш городок. Совсем не их ритм жизни.
Она прищурилась, разглядывая паренька на велосипеде. Тот лениво крутил педали и разрезал лужи на улице. Офелия его узнала, Майкл Андерсон, прыщавый задира из школы, который всегда заявлял, что многого в жизни добьется. Похоже, все, что у него есть сейчас – его велосипед и этот город.
Офелия и не думала отходить от окна, ей хотелось, чтобы блуждающий взгляд Майкла, наконец, остановился на ней. Когда же это произошло, его глаза расширились от удивления, он потерял равновесие и завалился в лужу. Офелия не смогла сдержать улыбки: она отлично понимала, что в темном плаще и со своими белоснежными волосами в окне сгоревшего дома походит на призрака.
Что-то щелкнуло позади Офелии, и девушка обернулась. Фэй положила на грязный пол деревянный огрызок, который использовала как рычаг, и Офелия грустно на него посмотрела. Она наконец-то поняла, что когда-то это было ножкой от кровати. Интересно, Фэй или ее собственной?
– На месте, – в голосе Фэй послышалось невольное удивление.
– Почему же не на месте. Никто не знал о нашем тайнике.
Подойдя поближе, Офелия заглянула в отверстие, с которого Фэй сейчас сняла половицу. Несмотря на уверенность в голосе, она тоже до последнего сомневалась, что никто не отыскал их детский тайник.
Первым делом Фэй вытащила потрепанную и закоптившуюся бумагу, на которой чернила так расплылись, что представлялось совершенно невозможным понять, что на ней было.
– Похоже, твоей карте сокровищ конец.
– Переживу, – отмахнулась Офелия. – К тому же, в последний раз я закопала под той яблоней пару шиллингов. Не велика потеря.
Следом последовали две жестяные коробки. Фэй протянула сестре ту, на которой было изображено облако, и оставила себе с лисой. Офелия так и не сняла перчаток, поэтому смахнула грязь и провела кончиком пальца по контуру облака. Приоткрыв жестянку, Офелия с удивлением поняла, что ее сокровища до сих пор на месте. Она захлопнула крышку: перебрать вещицы она успеет позже, когда они будут дома, в спокойствии и тишине.
Собственную коробку Фэй даже не открыла, и Офелия не подозревала, что в ней, и есть ли что-то вообще. Это были их величайшие сокровища, даже друг другу запрещалось смотреть.
Но целью путешествия были не коробки, а то, что находилось под ними. Аккуратно вытащив целлофановый пакет, Фэй стряхнула с него грязь. Внутри можно было увидеть пухлые тетрадки, какие-то документы, заметки, написанные разными, отнюдь не детскими, почерками.
– Это не может быть та самая Лиллиан, – сказала Фэй. – Такое совпадение…
– Я не верю в совпадения. Но возможно, именно поэтому настал черед вспомнить про нее – потому что мы можем помочь. К тому же, – Офелия пожала плечами, – разве наша мать не работала в той психушке?
– Всего пару месяцев.
– Этого достаточно. Ты же знаешь, она с каждого места работы притаскивала какие-нибудь бумаги пациентов. Потом они ей не были нужны, а для нас они стали сокровищем. Давай просто посмотрим, дневник ли это той Лиллиан. И отдадим его близнецам.
Кивнув, Фэй подхватила свою жестяную коробку и пухлый пакет с документами. Действительно, для двух маленьких девочек бумаги из психушек стали чем-то вроде увлекательного романа, чаще всего совершенно не понятного, но точно таинственного. Офелия хорошо помнила дневник некоей Лиллиан, хотя, по правде говоря, это единственные бумаги из Хартвуд Хилла, мать действительно работала там всего пару месяцев, когда ее попросили заменить одну из медсестер. Для нее клиника была расположена слишком далеко и не удобно.
Офелия догнала Фэй уже на пороге. Старшая сестра явно старалась не смотреть по сторонам и покинуть дом как можно быстрее. Как будто они не прожили здесь всю жизнь – до того момента, пока все не сгорело и не закончилось. После чего они и уехали в Лондон.
– Сходим к маме? – спросила Офелия. – Тут рядом, еще не совсем темно.
Они оставили вещи в машине, и Офелия в последний раз взглянула на дом. Он напоминал ей остов кита, выброшенного на берег и сгнившего до костей, так что кое-где еще оставалась блестящая кожа, а кое-где проглядывали вонючие внутренности, которые не успели растащить чайки.
До маленького ухоженного кладбища девушки дошли, когда сумерки начали сгущаться. Но они все равно отлично могли разглядеть сероватый надгробный камень, который не мог вмещать и малой доли воспоминаний. Офелия аккуратно смахнула мох с верхней части камня и мысленно прочла имя и даты – как будто они могли что-то рассказать о той, кто покоился в земле.
– Ты когда-нибудь говорила им, что наша мать мертва? – спросила Офелия.
– Да.
– А что она погибла в пожаре?
– Нет.
– Почему? Потому что тот пожар…
– Хватит!
Офелия пожала плечами и покосилась на Фэй. Сейчас руки сестры сжались в кулаки, а глаза ее пылали – и она очень походила на отца, от которого унаследовала и восточные черты лица, и характер. Только кожа у нее была такой же белоснежной, как у матери. И у самой Офелии, наоборот, целиком пошедшей в мать.
– Как пожелаешь, – сказала Офелия. – А теперь давай доедем до какого-нибудь отеля. Я же говорила, придется здесь заночевать.
– Какого-нибудь? – пожала плечами Фэй. – В этом забытом городишке есть только один отель.
Когда уже совсем стемнело, и на улицах зажглись мутные фонари, девушки входили в крохотную гостиницу, стоявшую на дороге из городка. И пока Офелия договаривалась о номере, Фэй писала Винсенту, что они не успеют вернуться – как будто до этого был хоть малейший шанс.
Меньше всего на свете Фредерику хотелось возвращаться в Хартвуд Хилл. Но он знал, что самый короткий путь к чему-то – просто попросить. Если же не сработает, можно пригрозить. А вот если и тут не поможет, тогда стоит подумать об иных выходах.