– Инга, с вами хотят поговорить, – бросила Жанна на бегу.
Девушка бочком протиснулась в комнату, остановилась, не доходя до стола, за которым сидел Макар. Бабкин придвинул стул и устроился слева от напарника.
Инга прошелестела:
– Здравствуйте…
– Скажите, где вы взяли паспорт? – без предисловий спросил Макар, с любопытством глядя на нее. Бабкин тоже таращился, точно малолетний пацан на стриптизершу, вышедшую в сценическом костюме перекурить на задворки заведения. – Баренцева не могла не проверить у вас удостоверение личности. Она обязательно заметила бы несходство. Значит, на фото именно вы. Так где? Неужели просто нарисовали документы?
Домработница сделала едва уловимое движение в сторону двери.
– Я бы не советовал. – Макар покачал головой. – Серьезно, не надо. Мой друг вас догонит – это раз. Вы начнете сопротивляться, а он тяжеловес, неизбежны травмы… Во-вторых, мы же видели запись. Неужели вы думаете, что мы не подстраховались?
Никакой подстраховки не было – Макар, по своему обыкновению, блефовал. Но Инга Смирнова об этом не знала.
Она выпрямилась, плавно подняла голову. Не вскинула, а именно подняла, словно внутри нее очень медленно расправилась долго стягивавшая ее пружина. Уголки пухлых губ вскинулись в подобии невеселой улыбки.
– Да и к черту, – хрипловатым баском сказал парень, называвший себя Ингой.
Сдунул челку с лица. Подошел, одним движением развернул стул и уселся верхом.
Он смотрел на частных сыщиков без вызова, и хотя Макар понимал, что парень нервничает, он в то же самое время видел, что в нем впервые явственно проявилось спокойное достоинство.
– Надоело трястись, – сказал тот. – Вы бы все равно докопались, раньше или позже. Что вы хотите знать?
– Давайте начнем с того, как вас зовут, – попросил Илюшин.
– Смирнов Артем Андреевич.
Бабкин еще пытался сообразить, почему Смирнов, зачем Смирнов, это же не его фамилия, а Макар уже по-птичьи склонил голову набок, точно скворец, обнаруживший червяка, и спросил:
– Близнецы? Или просто брат и сестра?
– Близнецы, – кивнул парень.
Теперь и Сергей понял, что именно тот проделал. Их двое: Инга и Артем, брат и сестра; даже во взрослом возрасте между ними сохранилось сильное сходство, и это сходство парень использовал в своих целях. Уложил отросшие волосы в каре. Чуть-чуть подкрасил глаза. Тронул губы едва заметным блеском. Он надел юбку и блузку с высоким и жестким воротом, чтобы скрыть адамово яблоко, приучил себя говорить негромко, словно от стеснения, – и скромница Инга Смирнова вышла на сцену.
Но для чего этот спектакль. Наводчик? Восемь месяцев работы – не слишком ли долго для наводчика? Может, они надеялись сорвать огромный куш?
– Кто все это придумал? – спросил Сергей. – Чья идея?
Для начала нужно выяснить, сколько человек участвует в сговоре.
– Идея? – Артем, кажется, растерялся. – В смысле – чья? Моя, конечно. Какие еще варианты?
– А парни, с которыми ты снимаешь квартиру?
– А-а, Леха с друганами… – Артем улыбнулся. – Мне с ними дико повезло. Другие зачморили бы меня вконец. А эти вообще легкие, им по барабану – хоть ты девочка, хоть мальчик, хоть веселый тяни-толкай. Может, потому что они на театральном? У них как-то помягче относятся к таким, как я. Я имею в виду, по сравнению с учащимися какого-нибудь деревообрабатывающего техникума в Самаре – там меня давно забили бы тем, что они обрабатывают.
«К таким, как я».
Бабкин начал прозревать.
Прозрение ему не нравилось. Он уже мысленно писал что-то вроде отчета: банда, намеревавшаяся ограбить Оксану Баренцеву, внедрила в ее дом юношу женоподобного вида, переодетого девушкой, в целях сбора полной информации о проживающих, их привычках, расписании и так далее. Эта же банда избавилась от Оксаны Баренцевой…
Здесь отчет забуксовал. Если банда избавилась, отчего парень остался работать, а не исчез в тот же день?
«Потому что у Баренцевой хранилась копия паспорта его сестры. Он должен был отвести от себя подозрения и продержаться здесь еще какое-то время, иначе его исчезновение стало бы саморазоблачительным».
Сам главный герой рушил эту схему. Парень, сидящий напротив. С нежной, как у девушки, кожей. Со здоровой злостью в глазах.
Эта злость путала Бабкину все карты.
– Ты поэтому уехал из Ворсмы, да? – услышал он голос Илюшина.
Артем развел руками:
– Не, ну а как? Она меня этим и взяла за горло. Когда все вскрылось, я даже удрать отсюда не мог. Она навела справки, узнала, где живет моя семья, кем работают папа с мамой. Она все про них выяснила, вплоть до телефонов, до домашнего адреса.
– Они не знают о вас? – спросил Макар.
– Им своих проблем выше крыши! Не хватало еще повесить на них, что сынок вырос… нестандартный. – Он усмехнулся. – Даже Инга не в курсе. Я сказал ей, что есть отличная вакансия, загруженность всего несколько дней в неделю, зато отлично платят, я больше нигде столько не заработаю. И несколько дней остается свободными. Я успевал и работать, и тренироваться.
– Что за тренировки? – вмешался Бабкин.
– Танцы на пилоне. Я пока занимаюсь индивидуально… Через три недели будет набор в труппу моей мечты. Надеюсь, меня возьмут. Если нет, что-нибудь придумаю. – Он тряхнул светлой головой, и на несколько секунд снова превратился в девчонку. – Инга поворчала, но дала мне свой паспорт на несколько дней. Я устроился к Баренцевой. Пахал, как вол. Каждый сантиметр паркета вылизывал, все пылинки стирал. В фирме, через которую я сюда поступил, нам провели трехдневный курс клининга, как они это называли. На самом деле я, честное слово, из ютуба больше узнал, чем из их программы.
– Расскажи про Баренцеву, – попросил Макар.
– Это было… две недели назад, что ли. Я залил платье, когда делал уборку в гостевом коттедже, и стал переодеваться. Мне в мою тупую тыкву не пришло, что могут быть камеры. – Он с досадой постучал себя кулаком по голове. – Она меня спалила. Я без лифчика, кадык наружу… А, вы ведь тоже видели! Она вызвала меня к себе на следующий день. Я приперся, наивный такой, как осел, уши развесил – думал, премию выдадут по итогам хорошей работы. И когда она мне все выложила, растерялся. Идиот! Своими собственными руками ей себя заложил! Дебилушка.
– Вы что-то рассказали ей о себе? – спросил Илюшин.
– Потому и дебилушка, что не рассказал. – Парень выругался. – Как кролик на заклание… Надо было морду ящиком и чесать как по писаному: изображал девчонку, потому что хотел устроиться к вам, надоело вкалывать официантом за копеечные чаевые, а мальчиков вы не брали! Простите, Оксана Ивановна, за обман, готов в любую минуту нацепить штаны и отрастить усы! И катилась бы она тогда куда подальше со своим разоблачением. А я напрочь оцепенел. Как школьник перед учительницей. А потом сам попросил ее: Оксана Ивановна, только родителям не говорите! Идиот… Сам себя принес, разделанного, как цыпленка.
– Как она отреагировала?
– Как рыбак!
– В смысле?
– Как будто у нее блесну повело. Глаза загорелись, вся такая предвкушающе-радостная, нацелилась на меня, взгляда не отрывает, губы облизывает. Спрашивает: как же ты, миленький, дошел до такой жизни? Обращался ли ты к психиатру? И всякое такое начала из меня вытягивать.
– Что еще, например?
Артем вздохнул.
– Постоянно ли я хожу в женском платье или нет. Нравятся ли мне парни или девушки. Буду ли я делать операцию. Мне еще в тот момент надо было сообразить и послать ее прямым текстом! Изучала меня, как лягушку препарировала! Пальчиком тыкала. Ах, посмотрите, как интересно!
– И вы признались, что вам нравятся парни? – полувопросительно-полуутвердительно сказал Макар.
Артем обозлился.
– Нет, блин, не парни! Черепашки ниндзя! Алё, брат, проснись! Я – гей! Конечно признался! Я как размазня перед ней сидел, как будто в башке не мозги, а навоз. Гадал только, выставит она меня или нет, и чем я буду платить за хату!
– Хорошо, хорошо, я понял, – примирительно сказал Илюшин. – Но она ведь вас не уволила, так? Вы продолжили приходить сюда на работу, как ни в чем не бывало.
– Ну да, продолжил… – нехотя сказал Артем.
Его злость разом потухла. И всю энергию, бившую в нем, словно пригасили, накрыв стеклянным колпаком.
– Что было после этого разговора? – подождав продолжения и не дождавшись, спросил Макар.
Тот пожал плечами.
– Ничего. Работал как прежде. Все нормально было.
Макар негромко засмеялся. И Смирнов снова ошибся: вместо того чтобы спросить, что смешного он сказал, только уткнулся взглядом в пол, словно реакция сыщика его не удивила.
– Вы стабильно допускаете один и тот же промах, – мягко сказал Илюшин.
– Чего?
– Ты реально тормозишь, дружище, – подал голос Бабкин.
– В каком смысле?
– Слишком поздно переобулся. Тебя сначала понесло на откровенность от неожиданности, и ты брякнул, что зря ей проболтался… А теперь поёшь, что работал как прежде. Нет, не так! Если «как прежде», что же плохого в том, что проболтался?
Артем исподлобья смотрел на сыщиков и в эту минуту как никогда прежде был похож на хорошенькую и очень сердитую девчонку.
– Вы спохватились в последний момент, что вам нужна линия защиты. – Макар говорил убедительно, доброжелательно. За пять минут до того, как мальчишка оказался в этой комнате, он четко предсказал Бабкину, как тот себя поведет. «Или сразу замкнется, и тогда мы с тобой разговорить его не сможем, он спрячется в своем молчании, как птенец в дупле. Или начнет говорить, на половине пути опомнится и попробует вилять. Это – удачный расклад для нас, но и здесь существует опасность, что он рано или поздно выберет сыграть в молчанку, когда поймет, что зашел в тупик. Наша задача – заставить его трепаться о чем угодно. Хоть врать, хоть петь, хоть читать лекцию о происхождении видов».
– Ваше поведение, кстати, говорит о том, что вы ни в чем не виноваты, – продолжал Илюшин. – Человек, имеющий отношение к исчезновению Баренцевой, не смог бы сначала забыть об этом и откровенничать с нами, а на полпути встрепенуться и сказать себе: что же я делаю! Я же должен молчать! Нет, вы ни при чем.
– Но что-то между тобой и Оксаной произошло, – неторопливо подал свою реплику Бабкин. – Ты что, ее ударил?
Они не отрабатывали с Макаром этот диалог. Сама логика ситуации подсказывала: один выводит на откровенность, и осуществляет это идеальный слушатель, умеющий вжиться в рассказчика и почувствовать его лучше, чем он сам; гениальный эмпат, остающийся при всей своей чуткости человеком, практически лишенным жалости и сочувствия по отношению ко всем, в чью шкуру он влезал; безжалостный насмешник. Второй подбрасывает свои объяснения, как поленья в костер. Парень должен захотеть опровергнуть лживые предположения. Объясниться перед первым, который смотрит внимательно и хорошо, и в серых, как мартовская вода, глазах плещется безграничное понимание.
– Ударил? – взвился Смирнов. – Ты с ума сошел, что ли, дядя?! Я бы здесь после этого минуты не проработал!
– Ну, не знаю… Обидел чем-то!
По его собственному убеждению, мало что Бабкин способен был делать лучше Илюшина. Но вот умение притворяться болваном определенно входило в число его талантов.
Артем посмотрел на эту гигантскую безмозглую тушу почти с сожалением.
– Оксану Ивановну? Обидел? Ты понимаешь, о чем говоришь?
Девушка бочком протиснулась в комнату, остановилась, не доходя до стола, за которым сидел Макар. Бабкин придвинул стул и устроился слева от напарника.
Инга прошелестела:
– Здравствуйте…
– Скажите, где вы взяли паспорт? – без предисловий спросил Макар, с любопытством глядя на нее. Бабкин тоже таращился, точно малолетний пацан на стриптизершу, вышедшую в сценическом костюме перекурить на задворки заведения. – Баренцева не могла не проверить у вас удостоверение личности. Она обязательно заметила бы несходство. Значит, на фото именно вы. Так где? Неужели просто нарисовали документы?
Домработница сделала едва уловимое движение в сторону двери.
– Я бы не советовал. – Макар покачал головой. – Серьезно, не надо. Мой друг вас догонит – это раз. Вы начнете сопротивляться, а он тяжеловес, неизбежны травмы… Во-вторых, мы же видели запись. Неужели вы думаете, что мы не подстраховались?
Никакой подстраховки не было – Макар, по своему обыкновению, блефовал. Но Инга Смирнова об этом не знала.
Она выпрямилась, плавно подняла голову. Не вскинула, а именно подняла, словно внутри нее очень медленно расправилась долго стягивавшая ее пружина. Уголки пухлых губ вскинулись в подобии невеселой улыбки.
– Да и к черту, – хрипловатым баском сказал парень, называвший себя Ингой.
Сдунул челку с лица. Подошел, одним движением развернул стул и уселся верхом.
Он смотрел на частных сыщиков без вызова, и хотя Макар понимал, что парень нервничает, он в то же самое время видел, что в нем впервые явственно проявилось спокойное достоинство.
– Надоело трястись, – сказал тот. – Вы бы все равно докопались, раньше или позже. Что вы хотите знать?
– Давайте начнем с того, как вас зовут, – попросил Илюшин.
– Смирнов Артем Андреевич.
Бабкин еще пытался сообразить, почему Смирнов, зачем Смирнов, это же не его фамилия, а Макар уже по-птичьи склонил голову набок, точно скворец, обнаруживший червяка, и спросил:
– Близнецы? Или просто брат и сестра?
– Близнецы, – кивнул парень.
Теперь и Сергей понял, что именно тот проделал. Их двое: Инга и Артем, брат и сестра; даже во взрослом возрасте между ними сохранилось сильное сходство, и это сходство парень использовал в своих целях. Уложил отросшие волосы в каре. Чуть-чуть подкрасил глаза. Тронул губы едва заметным блеском. Он надел юбку и блузку с высоким и жестким воротом, чтобы скрыть адамово яблоко, приучил себя говорить негромко, словно от стеснения, – и скромница Инга Смирнова вышла на сцену.
Но для чего этот спектакль. Наводчик? Восемь месяцев работы – не слишком ли долго для наводчика? Может, они надеялись сорвать огромный куш?
– Кто все это придумал? – спросил Сергей. – Чья идея?
Для начала нужно выяснить, сколько человек участвует в сговоре.
– Идея? – Артем, кажется, растерялся. – В смысле – чья? Моя, конечно. Какие еще варианты?
– А парни, с которыми ты снимаешь квартиру?
– А-а, Леха с друганами… – Артем улыбнулся. – Мне с ними дико повезло. Другие зачморили бы меня вконец. А эти вообще легкие, им по барабану – хоть ты девочка, хоть мальчик, хоть веселый тяни-толкай. Может, потому что они на театральном? У них как-то помягче относятся к таким, как я. Я имею в виду, по сравнению с учащимися какого-нибудь деревообрабатывающего техникума в Самаре – там меня давно забили бы тем, что они обрабатывают.
«К таким, как я».
Бабкин начал прозревать.
Прозрение ему не нравилось. Он уже мысленно писал что-то вроде отчета: банда, намеревавшаяся ограбить Оксану Баренцеву, внедрила в ее дом юношу женоподобного вида, переодетого девушкой, в целях сбора полной информации о проживающих, их привычках, расписании и так далее. Эта же банда избавилась от Оксаны Баренцевой…
Здесь отчет забуксовал. Если банда избавилась, отчего парень остался работать, а не исчез в тот же день?
«Потому что у Баренцевой хранилась копия паспорта его сестры. Он должен был отвести от себя подозрения и продержаться здесь еще какое-то время, иначе его исчезновение стало бы саморазоблачительным».
Сам главный герой рушил эту схему. Парень, сидящий напротив. С нежной, как у девушки, кожей. Со здоровой злостью в глазах.
Эта злость путала Бабкину все карты.
– Ты поэтому уехал из Ворсмы, да? – услышал он голос Илюшина.
Артем развел руками:
– Не, ну а как? Она меня этим и взяла за горло. Когда все вскрылось, я даже удрать отсюда не мог. Она навела справки, узнала, где живет моя семья, кем работают папа с мамой. Она все про них выяснила, вплоть до телефонов, до домашнего адреса.
– Они не знают о вас? – спросил Макар.
– Им своих проблем выше крыши! Не хватало еще повесить на них, что сынок вырос… нестандартный. – Он усмехнулся. – Даже Инга не в курсе. Я сказал ей, что есть отличная вакансия, загруженность всего несколько дней в неделю, зато отлично платят, я больше нигде столько не заработаю. И несколько дней остается свободными. Я успевал и работать, и тренироваться.
– Что за тренировки? – вмешался Бабкин.
– Танцы на пилоне. Я пока занимаюсь индивидуально… Через три недели будет набор в труппу моей мечты. Надеюсь, меня возьмут. Если нет, что-нибудь придумаю. – Он тряхнул светлой головой, и на несколько секунд снова превратился в девчонку. – Инга поворчала, но дала мне свой паспорт на несколько дней. Я устроился к Баренцевой. Пахал, как вол. Каждый сантиметр паркета вылизывал, все пылинки стирал. В фирме, через которую я сюда поступил, нам провели трехдневный курс клининга, как они это называли. На самом деле я, честное слово, из ютуба больше узнал, чем из их программы.
– Расскажи про Баренцеву, – попросил Макар.
– Это было… две недели назад, что ли. Я залил платье, когда делал уборку в гостевом коттедже, и стал переодеваться. Мне в мою тупую тыкву не пришло, что могут быть камеры. – Он с досадой постучал себя кулаком по голове. – Она меня спалила. Я без лифчика, кадык наружу… А, вы ведь тоже видели! Она вызвала меня к себе на следующий день. Я приперся, наивный такой, как осел, уши развесил – думал, премию выдадут по итогам хорошей работы. И когда она мне все выложила, растерялся. Идиот! Своими собственными руками ей себя заложил! Дебилушка.
– Вы что-то рассказали ей о себе? – спросил Илюшин.
– Потому и дебилушка, что не рассказал. – Парень выругался. – Как кролик на заклание… Надо было морду ящиком и чесать как по писаному: изображал девчонку, потому что хотел устроиться к вам, надоело вкалывать официантом за копеечные чаевые, а мальчиков вы не брали! Простите, Оксана Ивановна, за обман, готов в любую минуту нацепить штаны и отрастить усы! И катилась бы она тогда куда подальше со своим разоблачением. А я напрочь оцепенел. Как школьник перед учительницей. А потом сам попросил ее: Оксана Ивановна, только родителям не говорите! Идиот… Сам себя принес, разделанного, как цыпленка.
– Как она отреагировала?
– Как рыбак!
– В смысле?
– Как будто у нее блесну повело. Глаза загорелись, вся такая предвкушающе-радостная, нацелилась на меня, взгляда не отрывает, губы облизывает. Спрашивает: как же ты, миленький, дошел до такой жизни? Обращался ли ты к психиатру? И всякое такое начала из меня вытягивать.
– Что еще, например?
Артем вздохнул.
– Постоянно ли я хожу в женском платье или нет. Нравятся ли мне парни или девушки. Буду ли я делать операцию. Мне еще в тот момент надо было сообразить и послать ее прямым текстом! Изучала меня, как лягушку препарировала! Пальчиком тыкала. Ах, посмотрите, как интересно!
– И вы признались, что вам нравятся парни? – полувопросительно-полуутвердительно сказал Макар.
Артем обозлился.
– Нет, блин, не парни! Черепашки ниндзя! Алё, брат, проснись! Я – гей! Конечно признался! Я как размазня перед ней сидел, как будто в башке не мозги, а навоз. Гадал только, выставит она меня или нет, и чем я буду платить за хату!
– Хорошо, хорошо, я понял, – примирительно сказал Илюшин. – Но она ведь вас не уволила, так? Вы продолжили приходить сюда на работу, как ни в чем не бывало.
– Ну да, продолжил… – нехотя сказал Артем.
Его злость разом потухла. И всю энергию, бившую в нем, словно пригасили, накрыв стеклянным колпаком.
– Что было после этого разговора? – подождав продолжения и не дождавшись, спросил Макар.
Тот пожал плечами.
– Ничего. Работал как прежде. Все нормально было.
Макар негромко засмеялся. И Смирнов снова ошибся: вместо того чтобы спросить, что смешного он сказал, только уткнулся взглядом в пол, словно реакция сыщика его не удивила.
– Вы стабильно допускаете один и тот же промах, – мягко сказал Илюшин.
– Чего?
– Ты реально тормозишь, дружище, – подал голос Бабкин.
– В каком смысле?
– Слишком поздно переобулся. Тебя сначала понесло на откровенность от неожиданности, и ты брякнул, что зря ей проболтался… А теперь поёшь, что работал как прежде. Нет, не так! Если «как прежде», что же плохого в том, что проболтался?
Артем исподлобья смотрел на сыщиков и в эту минуту как никогда прежде был похож на хорошенькую и очень сердитую девчонку.
– Вы спохватились в последний момент, что вам нужна линия защиты. – Макар говорил убедительно, доброжелательно. За пять минут до того, как мальчишка оказался в этой комнате, он четко предсказал Бабкину, как тот себя поведет. «Или сразу замкнется, и тогда мы с тобой разговорить его не сможем, он спрячется в своем молчании, как птенец в дупле. Или начнет говорить, на половине пути опомнится и попробует вилять. Это – удачный расклад для нас, но и здесь существует опасность, что он рано или поздно выберет сыграть в молчанку, когда поймет, что зашел в тупик. Наша задача – заставить его трепаться о чем угодно. Хоть врать, хоть петь, хоть читать лекцию о происхождении видов».
– Ваше поведение, кстати, говорит о том, что вы ни в чем не виноваты, – продолжал Илюшин. – Человек, имеющий отношение к исчезновению Баренцевой, не смог бы сначала забыть об этом и откровенничать с нами, а на полпути встрепенуться и сказать себе: что же я делаю! Я же должен молчать! Нет, вы ни при чем.
– Но что-то между тобой и Оксаной произошло, – неторопливо подал свою реплику Бабкин. – Ты что, ее ударил?
Они не отрабатывали с Макаром этот диалог. Сама логика ситуации подсказывала: один выводит на откровенность, и осуществляет это идеальный слушатель, умеющий вжиться в рассказчика и почувствовать его лучше, чем он сам; гениальный эмпат, остающийся при всей своей чуткости человеком, практически лишенным жалости и сочувствия по отношению ко всем, в чью шкуру он влезал; безжалостный насмешник. Второй подбрасывает свои объяснения, как поленья в костер. Парень должен захотеть опровергнуть лживые предположения. Объясниться перед первым, который смотрит внимательно и хорошо, и в серых, как мартовская вода, глазах плещется безграничное понимание.
– Ударил? – взвился Смирнов. – Ты с ума сошел, что ли, дядя?! Я бы здесь после этого минуты не проработал!
– Ну, не знаю… Обидел чем-то!
По его собственному убеждению, мало что Бабкин способен был делать лучше Илюшина. Но вот умение притворяться болваном определенно входило в число его талантов.
Артем посмотрел на эту гигантскую безмозглую тушу почти с сожалением.
– Оксану Ивановну? Обидел? Ты понимаешь, о чем говоришь?