– Ее сбила машина. Отец на большой скорости подъехал к дому и… – Его голос сдавленно затихает, и он отворачивается. Меня охватывает волна сочувствия. Я слышала о его отце, лютеранине, мэре маленького городка в Руре; он отказался от Тома, когда тот рассказал ему, что является геем.
Я тянусь за салфеткой и передаю ему. Впервые Том смотрит мне прямо в лицо, но с тенью страха.
– Вижу вещи, слышу вещи… я думал, что это и есть опухоль мозга.
– Это, должно быть, очень нервирует, – замечаю я, выигрывая еще немного времени, чтобы подумать. – И пугает.
Том кивает, и я раздумываю над тем, каким отстраненным он стал в последние месяцы. Его плохое настроение. Я предполагала, что это побочный эффект зимы, отсутствия света, но теперь мне на ум приходит намного более тревожная причина.
Почти такая же плохая, как и опухоль мозга, учитывая мои ограниченные возможности лечить его антипсихотическими лекарствами.
– Можно спросить, Том, ты курил? Я имею в виду марихуану.
– Нет, – качает головой он.
Я молчу, тщательно подбирая слова.
– В твоей семье есть случаи психических расстройств?
– К чему ты ведешь? Что я сумасшедший? – Том напрягается.
– Отнюдь нет. Я просто хочу узнать, есть ли в семье случаи, скажем, депрессии.
Он поворачивается и смотрит на закрывающие окно жалюзи, словно может видеть сквозь них затаившуюся снаружи тьму.
– Моя сестра, – говорит Том наконец. – Моя сестра-близняшка болела.
– Ты знаешь ее диагноз?
Он медленно выдыхает.
– Шизофрения.
Я обдумываю услышанное.
– Ты думаешь, она и у меня есть?
– Не могу сказать, Том, но это вероятно. Это подходит к симптомам, которые ты описал, если такое прослеживается в истории семьи, с этим стоит считаться.
Он снова закрывает глаза, как будто пытается отгородиться от меня и окружающего мира.
– Но ты должен знать из случая своей сестры, что от этого есть очень хорошие лекарства. С этой болезнью можно справиться.
Мы некоторое время слушаем тихое тиканье настенных часов, прежде чем Том наконец-то подает голос.
– Сестра совершила самоубийство, – произносит он. – Повесилась три года назад. Она не справилась.
Я пораженно смотрю на него.
Дерьмо. Я этого не знала. Даже намека не было – видимо, Том никому не рассказывал. Наверное, даже докторам с АСН.
Мозг бурлит. Как спасти ситуацию? Я не могу не чувствовать, что снова облажалась, что плохо справляюсь. Я инстинктивно тяну руку, чтобы выразить ему свое сочувствие, но его тело напрягается.
– Послушай, Том. – Я убираю руку. – Я буду наблюдать за твоими мигренями и другими симптомами. А если ты согласишься, я могу устроить тебе разговор с психиатрической командой АСН – они могут провести более тщательное обследование. Есть большая вероятность, что это просто эффект пребывания в изоляции, сбой твоих разладившихся из-за отсутствия света биологических часов.
– Но они ненавидят меня, – резко бросает он.
– Кто? – спрашиваю я. Он застал меня врасплох.
– Все здесь. Они все меня ненавидят.
– Нет, – отвечаю я. – Это не так.
Я и вправду так думаю. Том тихий, серьезный и сознательный, он нравится многим на станции. Он явно тайком влюблен в Дрю, который делает вид, что этого не замечает, и относится к нему с неизменным дружелюбием.
– Мы все так иногда думаем, – продолжаю я. – Все заперты вместе, мелочи раздуваются до огромных размеров, люди становятся склочными и раздражительными. Легко решить, что все против тебя, но они просто погружены в собственный мир, справляясь со своими проблемами.
Он вновь смаргивает слезы, и, не думая, я встаю на колени у его стула и притягиваю его в непрошеное объятие.
– Мне так жаль насчет твоей сестры, – мой голос надламывается из-за эмоций. – Но я обещаю, Том, с тобой этого не случится.
Он выдерживает объятие еще пару мгновений, прежде чем отстраниться.
– Спасибо, – говорит он, и мы встаем, а после он спешит к двери быстрее, чем я успеваю попрощаться.
Глава 19. 21 июня, 2021 года
Черт. Я разглядываю жалкий маленький сверток на столе в моей спальне. Домашние трюфельные конфеты с виски, которые я сделала для Роба, чье имя вытащила из шляпы при распределении «тайного Санты», выглядят откровенно непривлекательными в контейнере, на скорую руку слепленном из бумаги для принтера. Все в моем подарке выдает спешку – несмотря на то что у меня был месяц на подготовку, я состряпала их сегодня днем, откопав онлайн рецепт и выпросив ингредиенты у Раджива.
Впрочем, сойдет. Уже нет времени придумывать что-то другое.
Я втискиваюсь в черное платье, быстро крашусь, добавляя каплю консилера на шрам и темные круги под глазами, слегка припудривую щеки румянами, но это только подчеркивают мою бледность.
Я оглядываю себя в зеркале. Смахиваю на Мортишу Аддамс – нам стоило выбрать хэллоуинскую тему, большинство из нас с легкостью сойдут за готов или вампиров.
Наведавшись в клинику, я добываю упаковку «Трамадола»[19] из шкафа, проглатываю парочку пилюль, а остальные запихиваю в лифчик. Просто чтобы пережить этот вечер, обещаю я себе. Этот долгожданный ужин знаменует зимнее солнцестояние – пережив половину периода полной темноты, начиная с завтрашнего дня мы будем официально двигаться назад, к свету.
Подходящее время, чтобы перевернуть страницу и избавиться от этой привычки раз и навсегда.
К тому времени, когда я прибываю в гостиную, почти все уже там. Все, кроме Алекса, замечаю я, и Тома. Я отгоняю беспокойные мысли и озираюсь по сторонам, впечатленная трансформацией. Элис развесила мои венки вдоль гирлянд с разноцветными фонариками и приглушила яркие лампы на потолке самодельными тканевыми абажурами. Большие высокие свечи завершают эффект, смягчая резкие контуры комнаты, превращая ее во что-то более уютное и интимное. Гавайская гитарная музыка тихо играет на фоне.
– Вот ты где! – Элис подходит ко мне, когда я добавляю свой подарок к горке на кофейном столике. Она накидывает цветочный венок мне на шею и обнимает. Я с облегчением вижу, что Алекс пришел, одетый, как и все мужчины, в яркую гавайскую рубашку и мешковатые шорты карго.
Где они их достали? Они что, планировали это заранее?
– Выглядишь хорошо, – одобрительно кивает Элис, но я знаю, что она слишком добра. Я восхищаюсь ее яркой бирюзовой блузкой и милыми желтыми шортами, такими короткими, что они обнажают ее стройные ноги и, вероятно, отвлекают всех мужчин – за исключением Тома. Соня тоже приоделась в стиле вечера, щеголяет в длинной летящей юбке и ярком кружевном жилете, связанном крючком. Даже Каро откопала легинсы с радужным узором и дополнила их гавайской рубашкой, которую, наверное, одолжила у парней – она полностью скрывает ее округлившийся живот.
Только Сандрин, как и я, проигнорировала тему вечера – она одета в строгие черные брюки и красную шифоновую блузку с помадой в тон. Она встречается со мной взглядом – ее лицо непроницаемо, а после отворачивается.
Я смотрю ей в спину, раздумывая. Не она ли удалила видео Жан-Люка?
Но зачем ей это? И зачем делать это с моего аккаунта? Здесь что-то не сходится.
Забудь, строго приказываю я себе. Наслаждайся вечером.
Заметив, что дальняя стена увешана открытками и пожеланиями, я подхожу рассмотреть поближе. Все они с других антарктических станций, всего около пятидесяти, с пожеланиями счастливой середины зимы. Большинство представляют собой групповые снимки других команд, сбившихся в кучу на льду, кто-то машет, все улыбаются, Роб, должно быть, распечатал их из разных электронных писем. Подписи на дюжине языков: английский, русский, испанский, французский, немецкий, японский, даже китайский.
– Коктейль?
Я поворачиваюсь и обнаруживаю позади Арне, протягивающего мне стакан с янтарной жидкостью, по краю украшенный сахаром и дополненный миниатюрным бирюзовым зонтиком.
– Спасибо. – Я делаю глоток. Приторный фруктовый вкус и согревающий эффект алкоголя. – Ммм… что это?
– Рики Тики – сок ананаса и манго с кокосом и пряным ромом.
– Вау… очень тропический.
– Мы старались.
– Поразительно, как нас много, – киваю я в сторону фотографий на стене.
– Около тысячи, – говорит Арне. – Хотя летом почти в пять раз больше.
Я представляю их всех, как и мы, празднующих смену одного сезона другим, приветствующих наше медленное, но неизбежное освобождение от темноты.
– Ты знала, что середину зимы в Антарктике празднуют уже больше столетия? – Арне делает глоток. – Это большое событие. Когда я был на Мак-Мердо, вечеринка длилась целую неделю.
– Серьезно?
– Ага, – улыбается он. – Мы делали все. Костюмированные вечеринки, квесты с расследованием убийств, игровые турниры, игры на выпивание и все такое.
– Звучит весело.
– Кроме похмелья. Я два дня валялся в кровати после этого.
Краем глаза я замечаю, что Дрю наблюдает за мной. Он подмигивает, и я улыбаюсь в ответ, отпивая еще немного коктейля. Он действительно вкусный, и впервые за многие дни я расслабляюсь. Я рада видеть Тома, одетого в строгий черный костюм, разговаривающего с Соней. Я подавляю желание подойти и обнять его.
– Ты выглядишь отлично, кстати говоря, – добавляет Арне.
Я отвечаю благодарной улыбкой. Я чувствую, что они стараются быть дружелюбными после моей стычки с Сандрин три дня назад, но мне интересно, откуда они узнали. Нас услышали? Или они просто почувствовали напряжение между нами?
– Ты тоже хорошо выглядишь, – отвечаю я. – Где вы взяли все эти рубашки?
Я тянусь за салфеткой и передаю ему. Впервые Том смотрит мне прямо в лицо, но с тенью страха.
– Вижу вещи, слышу вещи… я думал, что это и есть опухоль мозга.
– Это, должно быть, очень нервирует, – замечаю я, выигрывая еще немного времени, чтобы подумать. – И пугает.
Том кивает, и я раздумываю над тем, каким отстраненным он стал в последние месяцы. Его плохое настроение. Я предполагала, что это побочный эффект зимы, отсутствия света, но теперь мне на ум приходит намного более тревожная причина.
Почти такая же плохая, как и опухоль мозга, учитывая мои ограниченные возможности лечить его антипсихотическими лекарствами.
– Можно спросить, Том, ты курил? Я имею в виду марихуану.
– Нет, – качает головой он.
Я молчу, тщательно подбирая слова.
– В твоей семье есть случаи психических расстройств?
– К чему ты ведешь? Что я сумасшедший? – Том напрягается.
– Отнюдь нет. Я просто хочу узнать, есть ли в семье случаи, скажем, депрессии.
Он поворачивается и смотрит на закрывающие окно жалюзи, словно может видеть сквозь них затаившуюся снаружи тьму.
– Моя сестра, – говорит Том наконец. – Моя сестра-близняшка болела.
– Ты знаешь ее диагноз?
Он медленно выдыхает.
– Шизофрения.
Я обдумываю услышанное.
– Ты думаешь, она и у меня есть?
– Не могу сказать, Том, но это вероятно. Это подходит к симптомам, которые ты описал, если такое прослеживается в истории семьи, с этим стоит считаться.
Он снова закрывает глаза, как будто пытается отгородиться от меня и окружающего мира.
– Но ты должен знать из случая своей сестры, что от этого есть очень хорошие лекарства. С этой болезнью можно справиться.
Мы некоторое время слушаем тихое тиканье настенных часов, прежде чем Том наконец-то подает голос.
– Сестра совершила самоубийство, – произносит он. – Повесилась три года назад. Она не справилась.
Я пораженно смотрю на него.
Дерьмо. Я этого не знала. Даже намека не было – видимо, Том никому не рассказывал. Наверное, даже докторам с АСН.
Мозг бурлит. Как спасти ситуацию? Я не могу не чувствовать, что снова облажалась, что плохо справляюсь. Я инстинктивно тяну руку, чтобы выразить ему свое сочувствие, но его тело напрягается.
– Послушай, Том. – Я убираю руку. – Я буду наблюдать за твоими мигренями и другими симптомами. А если ты согласишься, я могу устроить тебе разговор с психиатрической командой АСН – они могут провести более тщательное обследование. Есть большая вероятность, что это просто эффект пребывания в изоляции, сбой твоих разладившихся из-за отсутствия света биологических часов.
– Но они ненавидят меня, – резко бросает он.
– Кто? – спрашиваю я. Он застал меня врасплох.
– Все здесь. Они все меня ненавидят.
– Нет, – отвечаю я. – Это не так.
Я и вправду так думаю. Том тихий, серьезный и сознательный, он нравится многим на станции. Он явно тайком влюблен в Дрю, который делает вид, что этого не замечает, и относится к нему с неизменным дружелюбием.
– Мы все так иногда думаем, – продолжаю я. – Все заперты вместе, мелочи раздуваются до огромных размеров, люди становятся склочными и раздражительными. Легко решить, что все против тебя, но они просто погружены в собственный мир, справляясь со своими проблемами.
Он вновь смаргивает слезы, и, не думая, я встаю на колени у его стула и притягиваю его в непрошеное объятие.
– Мне так жаль насчет твоей сестры, – мой голос надламывается из-за эмоций. – Но я обещаю, Том, с тобой этого не случится.
Он выдерживает объятие еще пару мгновений, прежде чем отстраниться.
– Спасибо, – говорит он, и мы встаем, а после он спешит к двери быстрее, чем я успеваю попрощаться.
Глава 19. 21 июня, 2021 года
Черт. Я разглядываю жалкий маленький сверток на столе в моей спальне. Домашние трюфельные конфеты с виски, которые я сделала для Роба, чье имя вытащила из шляпы при распределении «тайного Санты», выглядят откровенно непривлекательными в контейнере, на скорую руку слепленном из бумаги для принтера. Все в моем подарке выдает спешку – несмотря на то что у меня был месяц на подготовку, я состряпала их сегодня днем, откопав онлайн рецепт и выпросив ингредиенты у Раджива.
Впрочем, сойдет. Уже нет времени придумывать что-то другое.
Я втискиваюсь в черное платье, быстро крашусь, добавляя каплю консилера на шрам и темные круги под глазами, слегка припудривую щеки румянами, но это только подчеркивают мою бледность.
Я оглядываю себя в зеркале. Смахиваю на Мортишу Аддамс – нам стоило выбрать хэллоуинскую тему, большинство из нас с легкостью сойдут за готов или вампиров.
Наведавшись в клинику, я добываю упаковку «Трамадола»[19] из шкафа, проглатываю парочку пилюль, а остальные запихиваю в лифчик. Просто чтобы пережить этот вечер, обещаю я себе. Этот долгожданный ужин знаменует зимнее солнцестояние – пережив половину периода полной темноты, начиная с завтрашнего дня мы будем официально двигаться назад, к свету.
Подходящее время, чтобы перевернуть страницу и избавиться от этой привычки раз и навсегда.
К тому времени, когда я прибываю в гостиную, почти все уже там. Все, кроме Алекса, замечаю я, и Тома. Я отгоняю беспокойные мысли и озираюсь по сторонам, впечатленная трансформацией. Элис развесила мои венки вдоль гирлянд с разноцветными фонариками и приглушила яркие лампы на потолке самодельными тканевыми абажурами. Большие высокие свечи завершают эффект, смягчая резкие контуры комнаты, превращая ее во что-то более уютное и интимное. Гавайская гитарная музыка тихо играет на фоне.
– Вот ты где! – Элис подходит ко мне, когда я добавляю свой подарок к горке на кофейном столике. Она накидывает цветочный венок мне на шею и обнимает. Я с облегчением вижу, что Алекс пришел, одетый, как и все мужчины, в яркую гавайскую рубашку и мешковатые шорты карго.
Где они их достали? Они что, планировали это заранее?
– Выглядишь хорошо, – одобрительно кивает Элис, но я знаю, что она слишком добра. Я восхищаюсь ее яркой бирюзовой блузкой и милыми желтыми шортами, такими короткими, что они обнажают ее стройные ноги и, вероятно, отвлекают всех мужчин – за исключением Тома. Соня тоже приоделась в стиле вечера, щеголяет в длинной летящей юбке и ярком кружевном жилете, связанном крючком. Даже Каро откопала легинсы с радужным узором и дополнила их гавайской рубашкой, которую, наверное, одолжила у парней – она полностью скрывает ее округлившийся живот.
Только Сандрин, как и я, проигнорировала тему вечера – она одета в строгие черные брюки и красную шифоновую блузку с помадой в тон. Она встречается со мной взглядом – ее лицо непроницаемо, а после отворачивается.
Я смотрю ей в спину, раздумывая. Не она ли удалила видео Жан-Люка?
Но зачем ей это? И зачем делать это с моего аккаунта? Здесь что-то не сходится.
Забудь, строго приказываю я себе. Наслаждайся вечером.
Заметив, что дальняя стена увешана открытками и пожеланиями, я подхожу рассмотреть поближе. Все они с других антарктических станций, всего около пятидесяти, с пожеланиями счастливой середины зимы. Большинство представляют собой групповые снимки других команд, сбившихся в кучу на льду, кто-то машет, все улыбаются, Роб, должно быть, распечатал их из разных электронных писем. Подписи на дюжине языков: английский, русский, испанский, французский, немецкий, японский, даже китайский.
– Коктейль?
Я поворачиваюсь и обнаруживаю позади Арне, протягивающего мне стакан с янтарной жидкостью, по краю украшенный сахаром и дополненный миниатюрным бирюзовым зонтиком.
– Спасибо. – Я делаю глоток. Приторный фруктовый вкус и согревающий эффект алкоголя. – Ммм… что это?
– Рики Тики – сок ананаса и манго с кокосом и пряным ромом.
– Вау… очень тропический.
– Мы старались.
– Поразительно, как нас много, – киваю я в сторону фотографий на стене.
– Около тысячи, – говорит Арне. – Хотя летом почти в пять раз больше.
Я представляю их всех, как и мы, празднующих смену одного сезона другим, приветствующих наше медленное, но неизбежное освобождение от темноты.
– Ты знала, что середину зимы в Антарктике празднуют уже больше столетия? – Арне делает глоток. – Это большое событие. Когда я был на Мак-Мердо, вечеринка длилась целую неделю.
– Серьезно?
– Ага, – улыбается он. – Мы делали все. Костюмированные вечеринки, квесты с расследованием убийств, игровые турниры, игры на выпивание и все такое.
– Звучит весело.
– Кроме похмелья. Я два дня валялся в кровати после этого.
Краем глаза я замечаю, что Дрю наблюдает за мной. Он подмигивает, и я улыбаюсь в ответ, отпивая еще немного коктейля. Он действительно вкусный, и впервые за многие дни я расслабляюсь. Я рада видеть Тома, одетого в строгий черный костюм, разговаривающего с Соней. Я подавляю желание подойти и обнять его.
– Ты выглядишь отлично, кстати говоря, – добавляет Арне.
Я отвечаю благодарной улыбкой. Я чувствую, что они стараются быть дружелюбными после моей стычки с Сандрин три дня назад, но мне интересно, откуда они узнали. Нас услышали? Или они просто почувствовали напряжение между нами?
– Ты тоже хорошо выглядишь, – отвечаю я. – Где вы взяли все эти рубашки?