— Подозреваю, это уже невозможно. Даже если я каким-то чудом смогу передать вести в Зимний — там попросту не хватит людей выйти на набережную… Не говоря уже о том, чтобы подняться на борт крейсера.
— Как такое вообще могло случиться?! — Подольский вдруг подался вперед, словно пытаясь заглянуть в трубку, которую я держал у уха. — Немецкие моряки предали государыню? Или кайзер?..
Похоже, у господина благородного подпоручика не хватило терпения — и он влез в разговор, чтобы задать вопрос, который, признаться, уже давно мучил меня самого.
— А какая, собственно, разница? — Дед, похоже, услышал Подольского, хоть тот и сидел от меня в паре шагов. — Фактически, мы уже потеряли столицу.
— Пролетарии с винтовками оказались куда опаснее, чем ты думал. — Я откинулся на спинку стула. — И их оказалось куда больше нескольких тысяч.
Странное дедово спокойствие передалось и мне. Не то, чтобы я перестал думать, как попасть на “Бисмарк” и отключить чертову “глушилку” — но спешить, похоже, уже было некуда. Написанная кем-то другим пьеса разыгрывалась сама собой, как по нотам. Первый и второй акт уже остались позади, и дело явно шло к заключительному.
Верные короне войска безуспешно ломились к центру города через баррикады. Одаренные лишились сил, гвардейцы так и не выполнили приказ и остались в казармах, народники стягивались к Зимнему с окраин с оружием в руках. Третье отделение исчезло окончательно. Жандармы держали оборону, расстреливая последние патроны. А сам дворец уже готовился пасть, свалившись в руки победителей перезрелым плодом.
И только Куракин пока выжидал. Прятал где-то свои жуткие панцеры, чтобы в нужный момент выскочить, как чертик из табакерки, и в одночасье навести в пылающем Петербурге порядок. Пройти по мятежным улицам, вспарывая баррикады народовольцев, как раскаленный нож масло, и сметая все на своем пути свинцом из пулеметов. Истребить у стен Зимнего все живое, что посмеет оказать сопротивление мощи бронированных машин — и войти во дворец не мятежным генералом, а спасителем Империи. После такого и государыня, и наследник Павел, и даже Госсовет примут его условия — какими бы они ни были.
И мы либо придумаем, какое чудо остановит все это — или нет.
— Пролетарии? — усмехнулся дед. — Поверь, Саша, даже сейчас я опасаюсь вовсе не их. Жандармы смогут сдерживать эту ораву еще достаточно долго. Но когда…
— Значит, нужно использовать это время! — Я даже чуть приподнялся со стула, крича в трубку. — Если мы соберем достаточно людей, чтобы…
— Нет, Саша! Не вздумай! — каркнул дед. — Что бы ни случилось, что бы тебе не удалось сотворить у себя в училище — не суйся к Зимнему!
В спокойно-размеренном голосе вдруг прорезался… страх? Пожалуй, так. Не знаю, почему — но мои слова напугали деда куда больше, чем народники и панцеры Куракина вместе взятые.
— Ты ведь не все мне рассказал, так? — тихо проговорил я. — Что вы задумали?
Догадки одна страшнее другой колотили в голову набатом — а дед молчал. Так долго, что уже успел подумать, что народники прорвались на подстанцию и лишили телефонной связи весь город.
— Как тебе известно, Саша, князь Юсупов — природный маг, стихийник… один из сильнейших. — Дед говорил с явной неохотой — словно сомневался, что меня вообще стоит посвящать в подобные планы. — Глушилка накрывает весь центр, но в глубину, возможно, действует не так уж далеко. Если мы сможем пробиться до разломов под землей…
В кабинете ротного было жарко — но телефонная трубка будто примерзла к руке.
— Договаривай… — прошептал я. — Сейчас же!
— Одному Одаренному — даже высшего ранга — подобное не под силу, конечно же. — Дед на несколько мгновений смолк — я слышал только тяжелое дыхание. — Но если мы объединим наш Дар — то может получиться. Землетрясение сдвинет плиты под городом, и лава выйдет наружу. Прямо ко дну Невы… Если честно, я сам не знаю, что именно из всего этого выйдет, но силы подводного взрыва вполне хватит, чтобы потопить твой “Бисмарк” и…
— А что станет с городом? — выпалил я. — С Зимним, с набережной?!
— Думаю, ты и так понимаешь, Саша. Заклятья подобного класса и силы в принципе невозможно не только направить в одну точку, но и даже толком рассчитать. — Голос деда снова зазвучал отстраненно. — Так что разрушения… неизбежны. Зимний наверняка уйдет под воду целиком вместе с Сенатом. Пострадает Адмиралтейство, Васильевский, Исаакиевский собор… Петропавловская крепость — скорее всего. Все набережные, конечно же. Почти наверняка будет трясти и у вас на Гребецкой, но если ты не собираешься…
— Ты совсем из ума выжил?! — заорал я. — Вы с Юсуповым убьете сотни людей… тысячи!
— Вероятнее всего. — Дед не стал спорить. — Но среди них будут предатели. Народники, Куракин со своей армией и союзниками — мы уничтожим всех одним махом.
— Вместе с императрицей и наследником! — Я громыхнул кулаком по столу — так, что телефон с револьвером Мамы и Папы синхронно подпрыгнули. — Со всеми, кто им верен — и еще с кучей ни в чем не повинных!
— Цель оправдывает средства, Саша. Всегда. Когда-нибудь ты это непременно поймешь… хоть меня тогда уже с тобой и не будет.
Я не мог видеть деда — но почему-то точно знал, что он сейчас улыбается.
— Что ты такого говоришь? — прорычал я. — Старый ду…
— Если тебе станет легче — я, скорее всего, тоже не выживу. Подобное напряжение в моем возрасте смертельно… Так что тебе не придется долго краснеть за своего сумасбродного старика. — Дед негромко вздохнул. — Петербург пострадает — зато, наконец, очистится от заразы. А вам останется только завершить то, что мы начнем.
— С кем?! — Я с трудом удержался от соблазна швырнуть телефон в стену. — Ты убьешь всех — и чужих, и своих!
— Ну… кто-то и уцелеет, ведь так? — усмехнулся дед. — А корону, как я уже однажды говорил, может надеть вообще любой дурак… И я разве что настоятельно посоветовал бы тебе им не оказаться.
Спорить со мной дед, похоже, не собирался — он уже просчитал, уже решил все — за себя и за остальных. И сам назначил себе наказание за ужас, который задумал совершить. На мгновение у меня даже мелькнула мысль, что он, черт побери прав: цель оправдывает средства.
Гибель нескольких тысяч людей, падение династии и превращенный в заполненную водой дыру центр столицы — не такая уж и большая цена за само существование Империи. Багратион бежал, я еще жив — как живы десятки и сотни других Одаренных, наследников или даже глав древних родов. А значит, непременно найдется и тот, кто примерит корону, соберет вокруг себя верных людей — и наведет, в конце концов, порядок… Не самый плохой план, верно?
Как бы не так.
— Сколько у нас времени? — спросил я. — Сколько осталось?
Спокойно и ровно — поднимать крик не было уже никакого смысла.
— Час, два… не знаю, — так же тихо отозвался дед. — Ровно столько, сколько потребуется Куракину, чтобы подвести панцеры и солдат к Зимнему. И тогда…
— Можешь не продолжать, — отрезал я. — У меня здесь почти три сотни юнкеров и офицеров — и я не собираюсь ждать, пока вы с другими стариками устроите в столице конец света.
— Не глупи, Саша! Ты не справишься. — Дед заговорил быстрее — будто боялся, что я сейчас брошу трубку. — Мальчишки против обученных солдат… вам не дадут подойти к “Бисмарку” и на винтовочный выстрел. А если ты застрянешь, если вас прижмут по дороге народники, мне придется жить с мыслью, что я убил собственного…
— Вот и отлично! — рявкнул я. — Может, хоть это тебя чему-нибудь научит, старый ты пень!
В тишине кабинета ротного легкое позвякивание рычага телефона прозвучало погребальным колоколом. Мама и Папа с Подольским вряд ли слышали, что именно сказал мне дед — зато видели мою физиономию.
И этого было вполне достаточно.
— Ну что?.. Подольский легонько тронул меня за плечо. — Совсем плохо, да?
— Даже хуже, — вздохнул я, откидываясь на спинку стула.
— Времени мало, кругом враги, нас мало, никакой надежды не осталось. — Мама и Папа улыбнулся одними уголками губ. — И подмога тоже не придет. Так?
Несмотря на дурные вести, выглядел ротный чуть ли не счастливым. От него еще чуть попахивало сивухой — но зато взгляд стальных серых глаз снова стал строгим и внимательным.
Таким же, как раньше.
— Так, ваше высокоблагородие, — мрачно отозвался я. — И подмога тоже не придет.
— Да и наплевать. — Ротный ухмыльнулся и ловким движением подхватил со стола револьвер. — Сами управимся.
Глава 28
Выйдя на этаж с лестницы, я перестал таиться и зашагал по коридору. Прямо, уверенно, нарочито-громко стуча по полу ботинками. Настолько нагло, что троица в парадной форме дружно повернулась в мою сторону, застыла — и так и осталась стоять с разинутыми ртами, пока я не приблизился чуть ли не вплотную.
Обычно в этом крыле училища было не слишком людно — но сегодня командование отрядило в караул на этаже сразу троих человек: парочку второкурсников из Куракинской шайки и особенно зловредного унтера с труднопроизносимой фамилией. И неудивительно — за неприметной дверцей из толстого железа скрывался арсенал, который следовало охранять особенно тщательно.
Впрочем, горе-сторожа отнеслись к своим обязанностям если не наплевательски, то уж точно без должного усердия. То ли уже считали себя чуть ли не хозяевами училища, а то и всей столицы, то ли не сомневались, что через час или два галдеж в дортуарах стихнет, и усталые господа юнкера лягут спать — чтобы завтра проснуться в совсем не той Империи, которой клялись служить.
Караульные халтурили: один второкурсник уже вовсю клевал носом, второй жевал что-то, а унтер и вовсе бессовестно дымил на весь коридор самокруткой из вонючего табака. Все трое оставили винтовки у стены — и даже не дернулись, когда я направился прямо ко входу в арсенал. Только молча пожирали меня глазами, как будто никак не могли взять толк — какого черта здесь забыл юнкер из роты первого курса в гражданской одежде — да еще и в такой час.
Отлично. Меньше будет проблем.
— Куда прешь, сугубый? — наконец, поинтересовался один из второкурсников, сплюнув сквозь зубы на пол. — Заблудился?
— Никак нет. — Я приблизился еще на пару шагов, на ходу убирая руку за спину. — Довожу до вашего сведения, милостивые судари, что вы трое арестованы по приказу временно исполняющего обязанности начальника училища — гвардии штабс-капитана Симонова.
— Что ты мелешь, сугубый? — Унтер щелчком отправил в мою сторону дымящий окурок. — Какой Симонов?
Все трое хором заржали и вальяжно шагнули вперед, на ходу разминая кулаки. Не знаю, какие инструкции оставило горе-караульным начальство, но за несколько часов околачивания груш у двери арсенала они успели заскучать, и теперь, похоже, решили немного подвигаться. И мысль втроем отметелить первокурсника определенно показалась им не только дельной, но и весьма забавной.
Пока в лицо унтеру не уставилось дуло револьвера.
— Шаг назад, судари. — Я с щелчком взвел курок. — Повторяю: вы обвиняетесь в государственной измене и нарушении военной присяги. И именем ее императорского величества будете арестованы и помещены под стражу. В случае, если…
— Послушай, ты, щенок. — Унтер сжал кулаки. — Не знаю, что ты там себе возомнил, но…
— Это американский револьвер производства оружейной компании Кольта, — неторопливо проговорил я. — Весьма интересный образчик, надо сказать. Редкая в наших краях модель, изготовленная для британской полиции.
Я понятия не имел, откуда Мама и Папа раздобыл такой раритет — но сама игрушка мне понравилась. Не только тем, как легла в руку, но и смертоносной “начинкой”. Понравилась так, что я не только запомнил поспешный рассказ ротного, но и не поленился повторить его для троих обалдевших зрителей, попутно украсив весьма занятными деталями. И чем больше я говорил, тем больше злоба на лицах караульных сменялась тревогой — а потом и страхом.
— Соответственно, и патроны в барабане — британские, — продолжил я. — Вебли калибра четыреста пятьдесят пять… удивительно мощная штука, господа унтер-офицеры. Особенно примечательна в них экспансивная пуля. При попадании в цель она раскрывается, подобно лепесткам цветка, из-за чего выходное отверстие всякий раз оказывается заметно больше входного… Иными словами, если я вдруг случайно нажму на спуск, в теле одного из вас может появиться дырка величиной примерно с кулак. Также же эта пуля с легкостью отрывает конечности — конечно же, если хозяин револьвера мне не соврал. Но я склонен верить его высокоблагородию — он редко ошибается в подобных вещах… Так что я бы очень не советовал вам совершать резкие движения, — Я качнул стволом в сторону второкурсника, который отступил на полшага, косясь на винтовки у стены, — господа унтер-офицеры. Не сомневаюсь, что мы все здесь уравновешенные и воспитанные люди. Но если что-то вдруг пойдет не так, я выстрелю. И уж поверьте, выпущу все шесть пуль куда быстрее, чем вы окажетесь рядом со мной.
Второкурсник нервно сглотнул, вернулся на место и даже поднял руки — видимо, для пущей убедительности, а двое других не шевелились, будто примерзли к полу. Пожалуй, я и вовсе мог бы сейчас поставить их лицом к стене и связать в одиночку, но решил не рисковать.
Раз уж заготовил отличную речь — не пропадать же ей даром.
— Если кто-то из вас по какому-то недоразумению не знает — моя фамилия Горчаков, — улыбнулся я. — Лучший на курсе по стрельбе из “трехлинейки”. Но с такого расстояния не дам промаха и из чужого револьвера. Так что — повторюсь, господа унтер-офицеры — оставайтесь на месте. И этот разговор непременно закончится хорошо для нас всех, даю слово.
Караульные слушали меня, затаив дыхание. Похоже, черное дуло револьвера действовало на них, как взгляд удава на кролика, и я мог бы болтать еще — но время, отведенное на монолог, закончилось.
Пока бестолковая троица таращила на меня глаза, Иван с Подольским незаметно подобрались с лестницы напротив, подхватили винтовки и теперь выстраивали незадачливых караульных у стенки. А мне оставалось только убрать страшное творение фабрики Кольта за пояс, открыть почему-то незапертую дверь и войти в арсенал.
— Чего тебе еще надобно, сын собачий?
Небольшое помещение “предбанника” оружейного хранилища освещала только лампа на столе, но я без особого труда разглядел сидящего на стуле каптенармуса. И вид у Егора Степаныча был, мягко говоря, не слишком сияющий. Беднягу явно крепко побили. Синяков и ссадин на нем оставили столько, что я не сразу обратил внимание на стягивающую плечи веревку.
Видимо, упрямый хранитель арсенала не пожелал сдаваться без боя — за что и получил по полной. Но даже связанным не утратил характера, которого порой опасался чуть ли не сам ротный. Левый глаз Егора Степаныча заплыл от здоровенного кровоподтека, зато правый поблескивал в полумраке так злобно, что я на мгновение почувствовал себя не в своей тарелке.
— Как такое вообще могло случиться?! — Подольский вдруг подался вперед, словно пытаясь заглянуть в трубку, которую я держал у уха. — Немецкие моряки предали государыню? Или кайзер?..
Похоже, у господина благородного подпоручика не хватило терпения — и он влез в разговор, чтобы задать вопрос, который, признаться, уже давно мучил меня самого.
— А какая, собственно, разница? — Дед, похоже, услышал Подольского, хоть тот и сидел от меня в паре шагов. — Фактически, мы уже потеряли столицу.
— Пролетарии с винтовками оказались куда опаснее, чем ты думал. — Я откинулся на спинку стула. — И их оказалось куда больше нескольких тысяч.
Странное дедово спокойствие передалось и мне. Не то, чтобы я перестал думать, как попасть на “Бисмарк” и отключить чертову “глушилку” — но спешить, похоже, уже было некуда. Написанная кем-то другим пьеса разыгрывалась сама собой, как по нотам. Первый и второй акт уже остались позади, и дело явно шло к заключительному.
Верные короне войска безуспешно ломились к центру города через баррикады. Одаренные лишились сил, гвардейцы так и не выполнили приказ и остались в казармах, народники стягивались к Зимнему с окраин с оружием в руках. Третье отделение исчезло окончательно. Жандармы держали оборону, расстреливая последние патроны. А сам дворец уже готовился пасть, свалившись в руки победителей перезрелым плодом.
И только Куракин пока выжидал. Прятал где-то свои жуткие панцеры, чтобы в нужный момент выскочить, как чертик из табакерки, и в одночасье навести в пылающем Петербурге порядок. Пройти по мятежным улицам, вспарывая баррикады народовольцев, как раскаленный нож масло, и сметая все на своем пути свинцом из пулеметов. Истребить у стен Зимнего все живое, что посмеет оказать сопротивление мощи бронированных машин — и войти во дворец не мятежным генералом, а спасителем Империи. После такого и государыня, и наследник Павел, и даже Госсовет примут его условия — какими бы они ни были.
И мы либо придумаем, какое чудо остановит все это — или нет.
— Пролетарии? — усмехнулся дед. — Поверь, Саша, даже сейчас я опасаюсь вовсе не их. Жандармы смогут сдерживать эту ораву еще достаточно долго. Но когда…
— Значит, нужно использовать это время! — Я даже чуть приподнялся со стула, крича в трубку. — Если мы соберем достаточно людей, чтобы…
— Нет, Саша! Не вздумай! — каркнул дед. — Что бы ни случилось, что бы тебе не удалось сотворить у себя в училище — не суйся к Зимнему!
В спокойно-размеренном голосе вдруг прорезался… страх? Пожалуй, так. Не знаю, почему — но мои слова напугали деда куда больше, чем народники и панцеры Куракина вместе взятые.
— Ты ведь не все мне рассказал, так? — тихо проговорил я. — Что вы задумали?
Догадки одна страшнее другой колотили в голову набатом — а дед молчал. Так долго, что уже успел подумать, что народники прорвались на подстанцию и лишили телефонной связи весь город.
— Как тебе известно, Саша, князь Юсупов — природный маг, стихийник… один из сильнейших. — Дед говорил с явной неохотой — словно сомневался, что меня вообще стоит посвящать в подобные планы. — Глушилка накрывает весь центр, но в глубину, возможно, действует не так уж далеко. Если мы сможем пробиться до разломов под землей…
В кабинете ротного было жарко — но телефонная трубка будто примерзла к руке.
— Договаривай… — прошептал я. — Сейчас же!
— Одному Одаренному — даже высшего ранга — подобное не под силу, конечно же. — Дед на несколько мгновений смолк — я слышал только тяжелое дыхание. — Но если мы объединим наш Дар — то может получиться. Землетрясение сдвинет плиты под городом, и лава выйдет наружу. Прямо ко дну Невы… Если честно, я сам не знаю, что именно из всего этого выйдет, но силы подводного взрыва вполне хватит, чтобы потопить твой “Бисмарк” и…
— А что станет с городом? — выпалил я. — С Зимним, с набережной?!
— Думаю, ты и так понимаешь, Саша. Заклятья подобного класса и силы в принципе невозможно не только направить в одну точку, но и даже толком рассчитать. — Голос деда снова зазвучал отстраненно. — Так что разрушения… неизбежны. Зимний наверняка уйдет под воду целиком вместе с Сенатом. Пострадает Адмиралтейство, Васильевский, Исаакиевский собор… Петропавловская крепость — скорее всего. Все набережные, конечно же. Почти наверняка будет трясти и у вас на Гребецкой, но если ты не собираешься…
— Ты совсем из ума выжил?! — заорал я. — Вы с Юсуповым убьете сотни людей… тысячи!
— Вероятнее всего. — Дед не стал спорить. — Но среди них будут предатели. Народники, Куракин со своей армией и союзниками — мы уничтожим всех одним махом.
— Вместе с императрицей и наследником! — Я громыхнул кулаком по столу — так, что телефон с револьвером Мамы и Папы синхронно подпрыгнули. — Со всеми, кто им верен — и еще с кучей ни в чем не повинных!
— Цель оправдывает средства, Саша. Всегда. Когда-нибудь ты это непременно поймешь… хоть меня тогда уже с тобой и не будет.
Я не мог видеть деда — но почему-то точно знал, что он сейчас улыбается.
— Что ты такого говоришь? — прорычал я. — Старый ду…
— Если тебе станет легче — я, скорее всего, тоже не выживу. Подобное напряжение в моем возрасте смертельно… Так что тебе не придется долго краснеть за своего сумасбродного старика. — Дед негромко вздохнул. — Петербург пострадает — зато, наконец, очистится от заразы. А вам останется только завершить то, что мы начнем.
— С кем?! — Я с трудом удержался от соблазна швырнуть телефон в стену. — Ты убьешь всех — и чужих, и своих!
— Ну… кто-то и уцелеет, ведь так? — усмехнулся дед. — А корону, как я уже однажды говорил, может надеть вообще любой дурак… И я разве что настоятельно посоветовал бы тебе им не оказаться.
Спорить со мной дед, похоже, не собирался — он уже просчитал, уже решил все — за себя и за остальных. И сам назначил себе наказание за ужас, который задумал совершить. На мгновение у меня даже мелькнула мысль, что он, черт побери прав: цель оправдывает средства.
Гибель нескольких тысяч людей, падение династии и превращенный в заполненную водой дыру центр столицы — не такая уж и большая цена за само существование Империи. Багратион бежал, я еще жив — как живы десятки и сотни других Одаренных, наследников или даже глав древних родов. А значит, непременно найдется и тот, кто примерит корону, соберет вокруг себя верных людей — и наведет, в конце концов, порядок… Не самый плохой план, верно?
Как бы не так.
— Сколько у нас времени? — спросил я. — Сколько осталось?
Спокойно и ровно — поднимать крик не было уже никакого смысла.
— Час, два… не знаю, — так же тихо отозвался дед. — Ровно столько, сколько потребуется Куракину, чтобы подвести панцеры и солдат к Зимнему. И тогда…
— Можешь не продолжать, — отрезал я. — У меня здесь почти три сотни юнкеров и офицеров — и я не собираюсь ждать, пока вы с другими стариками устроите в столице конец света.
— Не глупи, Саша! Ты не справишься. — Дед заговорил быстрее — будто боялся, что я сейчас брошу трубку. — Мальчишки против обученных солдат… вам не дадут подойти к “Бисмарку” и на винтовочный выстрел. А если ты застрянешь, если вас прижмут по дороге народники, мне придется жить с мыслью, что я убил собственного…
— Вот и отлично! — рявкнул я. — Может, хоть это тебя чему-нибудь научит, старый ты пень!
В тишине кабинета ротного легкое позвякивание рычага телефона прозвучало погребальным колоколом. Мама и Папа с Подольским вряд ли слышали, что именно сказал мне дед — зато видели мою физиономию.
И этого было вполне достаточно.
— Ну что?.. Подольский легонько тронул меня за плечо. — Совсем плохо, да?
— Даже хуже, — вздохнул я, откидываясь на спинку стула.
— Времени мало, кругом враги, нас мало, никакой надежды не осталось. — Мама и Папа улыбнулся одними уголками губ. — И подмога тоже не придет. Так?
Несмотря на дурные вести, выглядел ротный чуть ли не счастливым. От него еще чуть попахивало сивухой — но зато взгляд стальных серых глаз снова стал строгим и внимательным.
Таким же, как раньше.
— Так, ваше высокоблагородие, — мрачно отозвался я. — И подмога тоже не придет.
— Да и наплевать. — Ротный ухмыльнулся и ловким движением подхватил со стола револьвер. — Сами управимся.
Глава 28
Выйдя на этаж с лестницы, я перестал таиться и зашагал по коридору. Прямо, уверенно, нарочито-громко стуча по полу ботинками. Настолько нагло, что троица в парадной форме дружно повернулась в мою сторону, застыла — и так и осталась стоять с разинутыми ртами, пока я не приблизился чуть ли не вплотную.
Обычно в этом крыле училища было не слишком людно — но сегодня командование отрядило в караул на этаже сразу троих человек: парочку второкурсников из Куракинской шайки и особенно зловредного унтера с труднопроизносимой фамилией. И неудивительно — за неприметной дверцей из толстого железа скрывался арсенал, который следовало охранять особенно тщательно.
Впрочем, горе-сторожа отнеслись к своим обязанностям если не наплевательски, то уж точно без должного усердия. То ли уже считали себя чуть ли не хозяевами училища, а то и всей столицы, то ли не сомневались, что через час или два галдеж в дортуарах стихнет, и усталые господа юнкера лягут спать — чтобы завтра проснуться в совсем не той Империи, которой клялись служить.
Караульные халтурили: один второкурсник уже вовсю клевал носом, второй жевал что-то, а унтер и вовсе бессовестно дымил на весь коридор самокруткой из вонючего табака. Все трое оставили винтовки у стены — и даже не дернулись, когда я направился прямо ко входу в арсенал. Только молча пожирали меня глазами, как будто никак не могли взять толк — какого черта здесь забыл юнкер из роты первого курса в гражданской одежде — да еще и в такой час.
Отлично. Меньше будет проблем.
— Куда прешь, сугубый? — наконец, поинтересовался один из второкурсников, сплюнув сквозь зубы на пол. — Заблудился?
— Никак нет. — Я приблизился еще на пару шагов, на ходу убирая руку за спину. — Довожу до вашего сведения, милостивые судари, что вы трое арестованы по приказу временно исполняющего обязанности начальника училища — гвардии штабс-капитана Симонова.
— Что ты мелешь, сугубый? — Унтер щелчком отправил в мою сторону дымящий окурок. — Какой Симонов?
Все трое хором заржали и вальяжно шагнули вперед, на ходу разминая кулаки. Не знаю, какие инструкции оставило горе-караульным начальство, но за несколько часов околачивания груш у двери арсенала они успели заскучать, и теперь, похоже, решили немного подвигаться. И мысль втроем отметелить первокурсника определенно показалась им не только дельной, но и весьма забавной.
Пока в лицо унтеру не уставилось дуло револьвера.
— Шаг назад, судари. — Я с щелчком взвел курок. — Повторяю: вы обвиняетесь в государственной измене и нарушении военной присяги. И именем ее императорского величества будете арестованы и помещены под стражу. В случае, если…
— Послушай, ты, щенок. — Унтер сжал кулаки. — Не знаю, что ты там себе возомнил, но…
— Это американский револьвер производства оружейной компании Кольта, — неторопливо проговорил я. — Весьма интересный образчик, надо сказать. Редкая в наших краях модель, изготовленная для британской полиции.
Я понятия не имел, откуда Мама и Папа раздобыл такой раритет — но сама игрушка мне понравилась. Не только тем, как легла в руку, но и смертоносной “начинкой”. Понравилась так, что я не только запомнил поспешный рассказ ротного, но и не поленился повторить его для троих обалдевших зрителей, попутно украсив весьма занятными деталями. И чем больше я говорил, тем больше злоба на лицах караульных сменялась тревогой — а потом и страхом.
— Соответственно, и патроны в барабане — британские, — продолжил я. — Вебли калибра четыреста пятьдесят пять… удивительно мощная штука, господа унтер-офицеры. Особенно примечательна в них экспансивная пуля. При попадании в цель она раскрывается, подобно лепесткам цветка, из-за чего выходное отверстие всякий раз оказывается заметно больше входного… Иными словами, если я вдруг случайно нажму на спуск, в теле одного из вас может появиться дырка величиной примерно с кулак. Также же эта пуля с легкостью отрывает конечности — конечно же, если хозяин револьвера мне не соврал. Но я склонен верить его высокоблагородию — он редко ошибается в подобных вещах… Так что я бы очень не советовал вам совершать резкие движения, — Я качнул стволом в сторону второкурсника, который отступил на полшага, косясь на винтовки у стены, — господа унтер-офицеры. Не сомневаюсь, что мы все здесь уравновешенные и воспитанные люди. Но если что-то вдруг пойдет не так, я выстрелю. И уж поверьте, выпущу все шесть пуль куда быстрее, чем вы окажетесь рядом со мной.
Второкурсник нервно сглотнул, вернулся на место и даже поднял руки — видимо, для пущей убедительности, а двое других не шевелились, будто примерзли к полу. Пожалуй, я и вовсе мог бы сейчас поставить их лицом к стене и связать в одиночку, но решил не рисковать.
Раз уж заготовил отличную речь — не пропадать же ей даром.
— Если кто-то из вас по какому-то недоразумению не знает — моя фамилия Горчаков, — улыбнулся я. — Лучший на курсе по стрельбе из “трехлинейки”. Но с такого расстояния не дам промаха и из чужого револьвера. Так что — повторюсь, господа унтер-офицеры — оставайтесь на месте. И этот разговор непременно закончится хорошо для нас всех, даю слово.
Караульные слушали меня, затаив дыхание. Похоже, черное дуло револьвера действовало на них, как взгляд удава на кролика, и я мог бы болтать еще — но время, отведенное на монолог, закончилось.
Пока бестолковая троица таращила на меня глаза, Иван с Подольским незаметно подобрались с лестницы напротив, подхватили винтовки и теперь выстраивали незадачливых караульных у стенки. А мне оставалось только убрать страшное творение фабрики Кольта за пояс, открыть почему-то незапертую дверь и войти в арсенал.
— Чего тебе еще надобно, сын собачий?
Небольшое помещение “предбанника” оружейного хранилища освещала только лампа на столе, но я без особого труда разглядел сидящего на стуле каптенармуса. И вид у Егора Степаныча был, мягко говоря, не слишком сияющий. Беднягу явно крепко побили. Синяков и ссадин на нем оставили столько, что я не сразу обратил внимание на стягивающую плечи веревку.
Видимо, упрямый хранитель арсенала не пожелал сдаваться без боя — за что и получил по полной. Но даже связанным не утратил характера, которого порой опасался чуть ли не сам ротный. Левый глаз Егора Степаныча заплыл от здоровенного кровоподтека, зато правый поблескивал в полумраке так злобно, что я на мгновение почувствовал себя не в своей тарелке.