Тот выставил ладони с дрожащими пальцами. Перстень был на одном из них.

– Где взял? – спросил Орел тоном, не предвещающим ничего хорошего.

– Я… Ну… Это… Нашел, – проблеял Пауль.

– Смотри, как у меня! – Нойманн показал сжатый кулак. – Только это золотой, а у тебя серебряный. Где это у вас валяются серебряные перстни?

Стражник понял, что дело еще хуже, чем он предполагал. И, упав на колени, принялся биться лбом о землю.

– Пощадите! Я не хотел! Я отдам… – он принялся снимать перстень, но тот застрял и не поддавался усилиям.

– Михаэль, помоги! – негромко сказал Нойманн.

– Слушаюсь, ваше сиятельство! – адъютант достал кинжал и шагнул вперед. Но стражник быстро обслюнявил палец, сорвал перстень вместе с куском кожи и лихорадочно вытер об одежду.

– Вот, возьмите! Я и деньги отдам!

Курт брезгливо взял перстень и сунул в карман.

– Михаэль, – также негромко сказал Нойман. – Деньги бывшего стражника нам не нужны, так что забери у него палец, доспехи и оружие, дай двадцать плетей и пусть убирается с этой земли!

Герцог и Орел вернулись в карету, и она тронулась с места. Стражники срывали с бывшего коллеги нагрудник, шлем и меч, Михаэль внимательно наблюдал за экзекуцией, и можно было с уверенностью сказать, что он в точности выполнит приказ хозяина. Не обращая больше внимания на остающийся сзади вой Пауля, Курт принялся смотреть в окно на знакомые места.

До цели путешествия оставалось меньше километра.





* * *


День выдался пасмурным. На центральной площади замка Маутендорф было не протолкнуться от зевак, собравшихся не только из окрестных деревень, но даже специально приехавших из Моосхама и Никотервица. Столько народу было здесь последний раз, когда барон Крайцнер казнил соучастников князя Бауэрштейна – подлинных и мнимых. Ведь известный глас народа «Хлеба и зрелищ!» – есть не что иное, как завуалированное в приличную форму требование «Мяса и крови!» Сейчас главной приманкой тоже являлась ожидаемая экзекуция: посреди площади, над шумевшей в ожидании зрелища толпой возвышались эшафот из свежеструганных, пахнущих сосной досок, а на нем виселица с покачивающейся на ветру петлёй. Перед эшафотом, лицом к почётным гостям, выстроились в шеренгу 10 барабанщиков в парадной военной форме.

Впереди, как и тогда, стояли в конном строю рыцари Летучего отряда. Только в прошлый раз они сдерживали толпу, а потому были развернуты к ней конскими мордами и закрытыми забралами шлемов, сейчас же они присутствовали в качестве зрителей первого ряда, поэтому простой люд видел только задницы и хвосты коней и обтянутые блестящим железом спины всадников. Треугольные красно-белые флажки на поднятых вертикально копьях рыцарей развевались от порывов ветра, задувавшего даже через высокие стены замка. Среди них, на почётном месте, в середине строя, сидели на породистых конях рядом с бароном Крайцнером начальник Тайной стражи герцог Нойманн и рыцарь Курт Шефер. На Курте ловко сидели изукрашенные гравировкой нагрудник и шлем, которые хотя и уступали золоченным, с чернением и синением доспехам Нойманна, но были нарядней экипировки рыцарей Летучего отряда.

– Будем начинать? – спросил Крайцнер у Нойманна.

Они оба были приближенными к императору, имели одинаковый вес при дворе и соперничали между собой, как скачущие ноздря в ноздрю лошади, когда финиш уже близко… Но что сильнее – Летучий отряд, состоящий из отборных бойцов и одержавший не одну победу в сражениях, или невидимая армия лазутчиков, собирающая информацию обо всех мало-мальски значимых фигурах и могущая в любой момент послать бесшумного убийцу с острым кинжалом тебе за спину? До сих пор они так и не выяснили это между собой, и каждый считал себя важней и сильней соперника. Но не сейчас, когда Крайцнер пошел на поводу у изменницы и чуть не повесил человека Нойманна! В данный момент можно было считать, что лошадь начальника Тайной стражи первой пересекла линию финиша!

– Начинай! – кивнул Нойманн, и барон взмахнул белым платком.

На эшафот, как на трибуну, поднялся глашатай, развернул свиток, и толпа затихла. Казалось, даже ветер утих.

– Приказ императора! – громко и торжественно объявил голос Фердинанда II. – Мой верный слуга, рыцарь Курт Шефер, выполнил долг перед империей: разоблачил изменников во главе с князем Бауэрштейном, помог Летучему отряду с боем взять замок, но был несправедливо обвинён предательницей Кларой Майер и объявлен в розыск…

Барон Крайцнер внимательно слушал. И он, и другие старшие офицеры понимали: то, что к ним прибыл лично начальник Тайной стражи, говорит о важности этого дела и значимости рядового лазутчика Шефера.

– …Приказываю! – произнёс глашатай и сделал небольшую паузу. – Курта Шефера исключить из списков разыскиваемых и щедро наградить. Клару Майер за измену повесить публично. Летучему отряду, как выполнившему свой долг, вернуться в постоянное расположение. В ближайшее время в замок будет назначен мой наместник!

Глашатай свернул свиток, и толпа снова зашумела, но её звуки тут же утонули в барабанной дроби. На эшафот поднялся сначала палач в чёрном плаще с полностью скрывающим лицо островерхим капюшоном, а затем два его подручных вывели на площадь Клару со связанными за спиной руками. Она выглядела как побитая в драке, но не побеждённая кошка: страшный багровый рубец через все лицо, измятая, испачканная кровью одежда, легкая, но заметная хромота при ходьбе… Однако осанка, как всегда, важная, взгляд по-прежнему внимательный и даже дерзкий.

Взойдя на эшафот, она стала искать глазами кого-то в первой шеренге всадников, но никак не находила – в одинаковых латах, да еще на расстоянии, они все выглядели одинаково. Курт знал, кого она ищет, но отвел взгляд в сторону и на процедуру не смотрел. Клару поставили на чурбак, темп барабанного боя ускорился, палач сильным ударом выбил опору из-под ее ног, и барабаны смолкли, словно оборвали разговор на полуслове, в унисон с оборванной жизнью. Тело еще недавно красивой и притягательной женщины, раскачиваясь, повисло на веревке. Жадно глядящая толпа удовлетворенно ухнула… Представление закончилось.

Когда толпа схлынула и воины стали разъезжаться, к Курту на вороном коне подъехал молодой рыцарь.

– Здравствуй, Шефер! Ты чуть меня не убил, – сказал он. – До сих пор мучает головная боль! Вижу, ты меня даже не помнишь!

Курт узнал храброго Никласа Штейнера, с которым дрался в лесу, и усмехнулся.

– Как же тебя узнаешь на таком коне и в красивых доспехах – ведь я видел тебя голым! Но ты молодец, хорошо бился! А голова пройдёт со временем. Скажи спасибо, что оставил тебя в живых.

– Спасибо, конечно! – сказал Штейнер. – Я три дня отлеживался и понял, что ты говорил правду. И стал искать Кёнига, чтобы вызвать на поединок, но он уже исчез…

– Может, это и к лучшему, – улыбнулся Курт. – Он хороший боец!

– А я плохой?! – вспылил Никлас.

– Ты молодой…

– Эх, я бы вызвал тебя… Но может, мы встретимся через тройку-пяток лет и тогда…

– Тогда я бы предпочел не размахивать мечами, а выпить с тобой хорошего вина под жареное мясо!


На лице Никласа отразилось удивление.

– Гм… А что, это тоже неплохая мысль!

Они пожали друг другу руки и разъехались.

А через час Курт и Нойманн в сопровождении четырёх рыцарей отправились к дому лесника Краузе. «То-то удивится Медведь, когда вдруг увидит меня, да еще с таким сопровождением! – подумал Курт, и на губах сама собой появилась улыбка. – И отдам его перстень, пусть порадуется!»

Оставив охрану на некотором удалении, они подъехали к дому с тыльной стороны и спешились.

– Странно! – сказал Курт. – Обычно Медведь встречает гостей!

О том, что встречает он их с мечом или арбалетом, Курт решил не рассказывать – в конце концов, это детали…

– Ещё ни разу никому не удавалось подойти незамеченным… Почему-то сейчас он изменил своему правилу!

Причина выяснилась, когда они обошли дом. У крыльца, раскинув руки, в одном нижнем белье, забрызганном кровью, лежал навзничь лесник Герберт Краузе, по прозвищу Медведь, с разорванным до позвоночника горлом. В метре от правой руки воткнулся в землю отлетевший в сторону меч.

«Волк! – понял Курт, и у него захолодело под сердцем. – Выпрыгнул из темноты, опрокинул и сразу вцепился в горло! Но волки не нападают на спящих в домах жителей! А этот выманил – воем или рычанием…»

Орел стал внимательно осматривать влажноватую землю и быстро обнаружил то, что искал – крупные волчьи следы! Он присел на корточки, пристально вгляделся. У зверя были все четыре лапы. И на левой передней не хватало одного пальца!

– Однако, здесь свирепые волки! – сказал подошедший поближе Нойманн. – И судя по следам – огромные…

Курт молчал, собираясь с мыслями.

– Видно, это случилось ночью, раз он раздет, – продолжил начальник Тайной стражи. – Зачем же он вышел?

– Он всегда выходил навстречу гостям, как званым, так и незваным…

Про то, что волк мог выманить хозяина, Орел решил не говорить. Как и про все остальные странности случившегося. Вместо этого он сосредоточенно надевал на руку Медведю его перстень.

– А есть у тебя человек на его место? – спросил Нойманн. Герцог всегда добивался поставленной цели, даже если обстоятельства этому препятствовали.

– Да, Кузнец. Он живет в деревне, неподалеку.

– Только теперь ты привезешь его в замок. Ночью, чтобы никто не видел…

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – кивнул Курт. – А пока, с вашего позволения, я предам его земле!

– Хорошо! – не прощаясь, Нойманн повернулся и пошел к своему коню.





* * *


Историю Курта и Клары помнили долгие годы, ее передавали из поколения в поколение, она даже попала в летопись замка Маутендорф. И никто не знал, что через четыре сотни лет она повторится почти дословно – с участием других секретных агентов – мужчины и женщины. Но тогда на карту будет поставлен весь мир…





Часть вторая. Задание с осложнениями




Глава 1. Рабочий круиз




2015 год, Средиземное море



В синем-пресинем небе летит маленький серебристый «Боинг», оставляющий за собой длинный-предлинный белый, постепенно тающий, инверсионный след. Если кто-то из пассажиров выглядывает в иллюминатор и смотрит вниз, как я смотрю вверх, он видит синее-пресинее море, маленькую щепочку круизного лайнера «Золотая принцесса», оставляющую за собой длинную-предлинную белую, постепенно тающую, кильватерную струю. И он, и я как будто видим свои отражения в зеркале, только я не могу рассмотреть его любопытную физиономию, а он – меня, неизвестно что делающего на палубе для загара. Чем это место может быть привлекательным для человека, не любящего загорать? Я не хожу в солярии и не валяюсь на дорогих пляжах, даже если и приходится на них бывать.

И дело не только в том, что я рождён белым и считаю грехом корректировать божеский замысел, тем более что это не цинично-лживый компьютерный фотошоп, а натуральное вмешательство в человеческую природу. Возможно, конечно, кому-то я покажусь чрезмерно занудным в своей правильности, но тут уж ничего не поделаешь – я действительно очень строг в вопросах морали! Конечно, мне не один раз приходилось менять внешность и, скажу без бахвальства, я довольно силен в искусстве грима, но временное преображение, тем более в благих целях – совсем другое дело!

Есть и другие причины такой непримиримости. Во-первых, я не желаю показывать свой торс малознакомым людям, не говоря уже о незнакомых, которыми кишит палуба для загара. Во-вторых, меня коробит, когда полуголые любители жаркого солнца мажут себя жирными кремами, как хозяйка мажет медом и маслом тушку утки перед запеканием. Эта аналогия уже вполне достаточная причина для отвращения к воздействию высокой температуры на дорогое мне тело. Потому что однажды, в диких джунглях Борсханы, меня хотели запечь аборигены племени нгвама. Запечь в полном смысле слова, правда, не в газовой духовке, а под огромным костром, в засыпанной раскаленными камнями яме, вперемешку с кусками гигантского питона[5]. А сколько раз в разных местах мира меня пытались поджарить, спалить, испепелить, сжечь в фигуральном смысле слова, – и не упомнишь!