– Нет, – ответил Илэлэк. – Два или три дня вверх по реке.
– По этой?
Илэлэк ничего не ответил, как будто он не расслышал. И больше ничего уже не говорил, а после встал и ушёл к своим пляшущим воинам, но сам не плясал, конечно, а просто стоял и смотрел на других.
А капитан сидел один, и ни о чём ему не думалось. Просто шумело в голове, и всё. К нему подошёл Шалауров, сел рядом, помолчал немного, а потом спросил, что ему говорил Илэлэк.
– Почти что ничего, – ответил капитан. – Только сказал, что осталось три дня.
– А! – понимающе заулыбался Шалауров. – Тогда я знаю, что это за место такое, про которое он говорит. Оно называется Обром-гора, там раньше жил царь-соболь, от соболей там всё тогда пищало! И вот оттуда, с самого верха, так говорят, можно увидеть Серебряную гору. И эта гора не только вся из серебра, но это ещё и очень почётное инородческое мольбище. Так что если они решили нашего Григория убить, то там для этого самое подходящее место, прости, Господи.
И Шалауров широко перекрестился. А капитан в сердцах подумал: дураки! как можно с такими дураками что-то сделать, кого-то спасти? И вот не спасёшь! И вот после вернёшься в крепость…
Ну и так далее. Капитан, не глядя на Шалаурова, встал и пошёл по стойбищу. По-летнему было ещё довольно светло, но небо уже плотно затянуло тучами, накрапывал мелкий дождь. Юкагиры уже больше не плясали, стало тихо. Капитан проверил посты и вернулся к своей палатке. Шалаурова там уже не было. Спать совершенно не хотелось. Капитан сидел, смотрел на остров. Дождь перестал, над островом начал подниматься туман. Потом в тумане засверкали огоньки, они были синие, холодные. А у покойников какие ещё могут быть, подумал капитан… И вдруг почувствовал, что засыпает. А огоньков становилось всё больше и больше! Тогда капитан окликнул Синельникова и велел ему передать Илэлэку, чтобы они опять плясали. И они плясали – по переменке, всю ночь, – и огоньки почти исчезли. Капитан заснул.
Следующий день начался с того, что в войске у Илэлэка объявился новый шаман и звали его Имрын. Он был невысокого роста, толстоватый, настороженный и всё время оглядывался по сторонам. Но зато когда он сел в их переднюю, бывшую панюйкину лодку, и начал бить в бубен, то его гребцы сразу прибавили, да так, что капитановы гребцы стали едва за ними поспевать! И так они всем войском шли очень быстро до самого полудня, но, правда, потом течение усилилось, грести становилось всё тяжелее, и капитан, чтобы не вымотать людей, отдал команду не спешить. И не спешили.
На привале капитан велел призвать к себе Имрына, но тот не пришёл, потому что, как сказали капитану, шаман беседует с предками и будет беседовать с ними всю ночь. Капитан послал к нему Синельникова. Синельников вернулся и сказал, что шаман лежит возле костра и не шевелится и не дышит. А ещё, сказал Синельников, его колют ножом, а из него кровь не идёт.
– Ну и чёрт с ним! – сказал капитан, лёг на другой бок и вскоре заснул.
Второй день был такой же, как и первый – грести было тяжело, а река и берега были пустые. То есть за весь тот день, как и за предыдущие, они никого не встретили, и даже никого издалека не видели. Только уже ближе к полудню по левую руку показалось небольшое стойбище, так называемый летник, а дальше по большой поляне, ближе к горам, паслось стадо оленей. Их было явно меньше полутысячи. Так же и воинов в тех шести чумах не могло быть много. К тому же это были не чукчи, а юкагиры, что ещё больше упрощало дело. Капитан велел всем пристать к берегу и выходить и строиться, и сам вышел вперёд. Рядом с ним встал Костюков и начал трубить «заряжай!», а Меркулов и Синельников, конечно, с ружьями, а с ними ещё с десяток юкагиров, пошли к стойбищу. Оттуда им навстречу вышли двое, старик и мальчишка. Синельников спросил, кто они такие, старик сказал, что он здешний тойон, его зовут Тимкуй, в стойбище сейчас одни дети и женщины, а все мужчины ушли на охоту. Синельников повёл старика к капитану. Мальчишка пошёл за ними следом.
Капитан встретил тойона приветливо, усадил рядом с собой, угостил табаком и спросил, проходили ли здесь какие-нибудь люди с большим стадом. Старик ответил, что да, проходили вчера, никого не тронули и ушли вон туда, в то ущелье. Кто это были такие, спросил капитан. Это были чукчи, ответил старик. А был ли с ними кто-нибудь похожий на меня, спросил капитан. Может, и был, сказал старик, но он не рассмотрел его, потому что тот человек лежал ничком на нартах и лица его не было видно.
– И подходить к нему было нельзя! – прибавил старик. – Говорили, он сильно больной. От такого заразишься и сразу умрёшь.
– А сам он говорил чего-нибудь? – спросил капитан.
– Говорил, но очень неразборчиво, – сказал старик. – Я даже думаю, что он говорил на каком-то непонятном мне наречии.
– А почему ты так думаешь?
Старик смутился и сказал, что он, наверное, зря им это сказал. На что капитан ответил, что не зря, и велел Синельникову, который переводил их разговор, дать старику ещё табака, три пачки, и трубку, и новый нож. Старик всё это получил, его отпустили, и он пошёл к себе обратно. А с ним пошёл Илэлэк опять с тем же десятком воинов, и потом капитан наблюдал, как Илэлэк ходил между пасущимися оленями, брал их за голову, задирал и смотрел, какие у них на ушах были выжжены знаки, не его ли. Потом Илэлэк вернулся, без оленей, очень злой, и ничего не стал рассказывать. Капитан спросил у него, что им теперь делать – продолжать ехать и дальше по реке или оставлять лодки и идти в то ущелье, которое им показал старый нойон.
– Я не знаю, – сказал Илэлэк. – Я не шаман. Я только одно знаю, что в том месте, которое нам сейчас показали, чукчи могут устроить засаду и перебить нас всех. А там, куда я вас веду, никакой засады нет.
Капитан задумался и ещё долго смотрел на то место, на которое показывал старик, а потом велел садиться в лодки. Не понравилось ему то ущелье! И тот старик не понравился! И ещё вспомнились рассказы про битву на реке Эгаче, когда убили Шестакова, потому что Шестаков спешил. А капитан спешить не будет! И они поплыли дальше. Плыли они целый день и никого не встречали, потом у них был ночной привал, потом они опять поплыли, плыли долго…
Глава 17
А потом капитан увидел по левому борту гору. Она была довольно высокая, её вершина была закрыта облаком. И это и была та самая Обром-гора, капитан её сразу узнал и оглянулся на Илэлэка. Но тот сидел в свой лодке и делал вид, что ничего особенного не случилось. Капитан опять стал смотреть на Обром-гору. Когда капитан ездил в Анадырск или возвращался оттуда, он всегда проезжал мимо Обром-горы, но никогда возле неё не останавливался. Нечего ему там было делать, никогда он не верил в царь-соболя! А вот сейчас, думал капитан, он наконец посмотрит это место. Гора понемногу приближалась, уже было отчётливо видно, что она довольно крутая и густо покрыта мелким лесом, а местами просто голокаменная. И ещё: гора отстояла от реки шагов на триста, между ними лежала пологая пустошь, покрытая мхом, а кое-где на ней даже росли кусты.
Когда войско подплыло ещё ближе, капитан встал в лодке и опять оглянулся на Илэлэка. Тот утвердительно кивнул. Капитан скомандовал причаливать.
Они причалили, вышли на берег, вытащили лодки и начали устраивать стойбище, рубить кусты и разжигать костры. Капитан время от времени поглядывал на гору, на облако, закрывающее её вершину, и думал, что это самая обычная гора, потому что по дороге на Анадырск встречаются горы и повыше, и покруче. А в этой что особенного? Что Шалауров говорит, будто здесь раньше жил царь-соболь? Так Шалаурова только послушай! Да и соболи в таких горах не водятся, не любит соболь голый стланик, ему подавай листвяк, а здесь листвяка нет совсем. Подумав так, капитан обернулся и увидел стоящего рядом с ним Илэлэка. Илэлэк тоже посмотрел на гору, на висящее на ней облако, и, улыбаясь, сказал, что облако – очень хороший знак. Почему так, спросил капитан. Да потому, продолжая улыбаться, сказал Илэлэк, что если бы вершина была голая, то снег, лежащий там, сильно искрился бы, и мы, поднимаясь наверх, там ослепли. А если бы висела туча, то это бы означало, что гора гневается на нас, и, если мы станем подниматься наверх, начнётся буря, и молнии поубивают нас.
– А если облако? – спросил капитан.
– А если облако, то это значит, – сказал Илэлэк, – что гора ещё не решила, что с нами делать, и, может быть, она ещё пощадит нас. Поэтому мы не должны торопиться. Зачем нам прямо сегодня спешить подниматься на гору? Мы можем это сделать и потом, а пока мы просто будем ублажать гору своими песнями и танцами. Мы – это мои воины, а твоим воинам лучше молчать, чтобы гора не знала, что к ней пришли чужие. Или делала вид, что не знает!
И Илэлэк улыбнулся. А капитан подумал и сказал:
– Непонятно мне всё это. Если человек может видеть, то он видит. А если не может, то не видит, и никакая гора ему в этом не поможет.
– Какой же ты смешной! – сказал Илэлэк. – Неужели ты веришь в то, что обычные человеческие глаза могут видеть на три, а то и на все десять дней пути вперёд? Но ведь те десять дней ещё не прошли, а ты уже сегодня хочешь увидеть то, куда ты к тому времени придёшь!
Тут он и в самом деле засмеялся. Капитана взяла злость, и он сказал:
– Так ты что, собираешься здесь петь и плясать до той поры, пока это облако не развеется? А если на это уйдёт много дней?!
– Зачем много?! – спросил Илэлэк. – И зачем чего-то ждать? Я же уже сказал: сегодня мои воины будут петь и плясать, чтобы гора ублажилась, а завтра мы с тобой, ты и я, с особыми приготовлениями, поднимемся на гору и узнаем всё, что нам нужно узнать. Или даже, правильнее, можно. Вот и всё! Или ты боишься, что пока мы будем здесь веселиться, Атч-ытагын придёт к Серебряной горе и принесёт твоего названого брата в жертву?
Капитан молчал, он не хотел об этом говорить. Тогда Илэлэк сам сказал:
– Очень хорошо, что ты не хочешь говорить о своём брате вслух. Твоё молчание очень поможет ему. А пока что пойдём к моим людям, они ждут нас.
И капитан и Илэлэк вернулись в стойбище. Там всё уже было готово. Илэлэк махнул рукой, его новый шаман по имени Имрын ударил в бубен и начал плясать, за ним начали плясать все остальные юкагиры. Так они плясали очень долго, до ночи, правда, летом ночь в тех краях светлая, поэтому капитан всё видел – и как они плясали, и как обкуривались дурманным дымом, пили грибную настойку и снова плясали, и пели. А наши молча смотрели на это. Один капитан не смотрел, а лежал, отвернувшись, и думал, что, пока они тут веселятся, Атч-ытагын со своими людьми идёт к Серебряной горе и, может, даже уже и пришёл к ней. Как тут заснёшь? И он лежал, ворочался, потом сам не помнил, как заснул.
А утром проснулся и первым делом посмотрел на гору. Облако висело на прежнем месте, вершины горы видно не было. Капитану дали тёплой воды в котелке, он побрился, выпил чаю с сухарём и велел послать за Илэлэком.
Пришёл Илэлэк. Он был в новой кухлянке, в новой шапке, на поясе у него висели три ножа, очень хороших, капитан их сам ему дарил когда-то. А теперь капитан встал, ему подали саблю, он подошёл к Илэлэку, и тот повёл его из стойбища. Никто за ними не шёл, они шли одни по пустоши к горе.
Когда они подошли к самой горе, там капитан увидел тропку, вырубленную в камнях. Илэлэк и капитан пошли по этой тропке. С одной стороны была скала, с другой кусты. Так они прошли шагов не больше сотни, и вдруг Илэлэк остановился рядом с небольшим очагом, чувалом, устроенным в скале. Илэлэк жестом предложил капитану садиться, а сам наломал немного веток и развёл небольшой костёр. Место было защищённое, огонь горел ровно. Илэлэк и капитан сели к костру. Илэлэк сложил руки ладонями вместе и сказал капитану, чтобы тот подумал о том, зачем он сюда пришёл. Капитан подумал. Илэлэк запел что-то чуть слышное и заунывное. Капитан положил руку под рубашку, на нательный крестик, и начал читать Отче Наш. Илэлэк тут же замолчал, очень строго посмотрел на капитана и сказал, чтобы тот отдал ему крестик.
– Как это отдал? – спросил капитан.
– Но ведь ты идёшь к другим богам, – ответил Илэлэк, – да и я после верну его тебе. И никто об этом знать не будет, что ты его кому-то отдавал!
Капитан не шелохнулся. Илэлэк сказал:
– Подумай о своём названом брате!
Капитан ещё подумал и снял крестик, отдал его Илэлэку и перекрестился. Стало очень страшно. А Илэлэк положил крестик на землю, сверху прикрыл его небольшим плоским камнем, после чего поднялся и сказал:
– Пойдём.
Они пошли. Тропа была сильно заросшая стлаником, поэтому шли они очень медленно, по крайней мере так казалось капитану. Поначалу, если оглянуться, внизу были видны стойбище, река и люди. Потом они вошли в туман, правильнее, в облако, и ничего не стало видно. Шли как в молоке, продирались через заросли стланика, поэтому нужно было очень осторожно ступать, иначе ступишь мимо и сорвёшься, и убьёшься насмерть, сказал Илэлэк. Потом туман стал мало-помалу расходиться, камни и стланик кончились, и начался один скользкий снег. Они пошли по снегу, тропы почти совсем видно не было.
Но так идти было недолго. Они прошли ещё один поворот, поднялись ещё немного – и туман исчез. Теперь, куда ни посмотри, везде были горы, одни выше, другие ниже, и между горами долины. Долины тоже были разные – одни зелёные, другие жёлтые, третьи серые, кое-где на них росли леса, а кустов с такой высоты видно не было. Илэлэк печально улыбнулся и сказал:
– Давно я сюда не поднимался. Много чего с той поры изменилось!
А капитан подумал: ну и что, горы как горы, долины как долины, все они одинаковые, нигде никакой серебряной горы не видно, да и не может быть видно!
А Илэлэк продолжая смотреть по сторонам, опять заговорил:
– Как я тебе уже много раз рассказывал, но ты меня не слушал и сейчас не слушаешь, мы не юкагиры, а вадулы. Вадулы – это означает могучие, и мы раньше такими и были. Когда мы собирались вместе и закуривали трубки, над всей землёй поднимался туман. А когда мы натягивали луки, само солнце пряталось за тучи, потому что оно нас боялось. А потом, верхом на толстом мохнатом звере, которого вы называете маммут, из-под земли выехал остроголовый старик и привёл с собой чукчей. Чукчи начали отбирать у нас землю, оленей, наши руки стали слабыми, глаза стали плохо видеть, мы ничего не могли поделать с чукчами, мы разбегались кто куда, мы прятались. А потом пришли вы и, кроме земли и оленей, которых отнимали чукчи, вы отбираете наши души, мы забываем своих богов, а вы даёте нам вашего бога! А нужен ли он нам, вы об этом у нас разве спрашиваете?!
И тут Илэлэк повернулся к капитану, хотел ещё что-то сказать…
Но капитан сказал первым:
– Я не для этого сюда пришёл, чтобы тебя выслушивать!
Илэлэк подумал и сказал:
– Да, это так.
И он опять стал смотреть по сторонам. И капитан тоже смотрел. Горы были как горы, все одинаковые. А Илэлэк вдруг сказал, улыбаясь:
– В прошлом году, говорят, Серебряной горой была вон та!
И он указал куда-то в сторону. Потом показал в другую сторону и прибавил:
– А в позапрошлом вон та! А какая будет в этом, я пока не вижу.
Капитан смотрел на Илэлэка. Илэлэк, прищурившись, смотрел на горы. Так продолжалось достаточно долго. И капитан, не сдержавшись, спросил:
– А какая она должна быть?
– Она сверкает, она вся из серебра, – ответил Илэлэк. – И над ней всегда вьётся дымок. Это старик курит трубку.
– Какой старик? Остроголовый?
– Нет. От остроголового старика не бывает ничего хорошего. Он привёл на эти земли чукчей, потом вас. А этот старик сидит уже давно. Ещё только горы стали подниматься, а он уже там сидел. Но мы не помним, как его зовут, я же говорил уже, что мы забыли наших богов. А к вашим богам мы так и не привыкли. Но ты смотри, смотри внимательно! У тебя молодые глаза!
И капитан смотрел. И ничего не видел! Шло время.
Вдруг Илэлэк тихо сказал:
– Вон там.
И указал рукой. Капитан посмотрел в ту сторону, куда указывал Илэлэк, и в самом деле увидел далеко-далеко на востоке очень яркую, сверкающую на вечернем солнце гору, а над горой вился дымок.
– Это она, – уже громче сказал Илэлэк. – И я знаю, как туда добраться. Я там уже бывал когда-то.
– И что, – с недоверием спросил капитан, – это гора и в самом деле сделана из серебра?
– Нет, конечно, – сказал Илэлэк. – Когда я кочевал туда, это была обыкновенная каменная гора. А теперь, в этом году, она стала серебряной, ты сам это видишь. Но как только на ней принесут в жертву твоего названого брата, она опять станет обыкновенной, а серебро уйдёт к другой горе.
Капитан смотрел на эту гору, думал, а потом спросил:
– По этой?
Илэлэк ничего не ответил, как будто он не расслышал. И больше ничего уже не говорил, а после встал и ушёл к своим пляшущим воинам, но сам не плясал, конечно, а просто стоял и смотрел на других.
А капитан сидел один, и ни о чём ему не думалось. Просто шумело в голове, и всё. К нему подошёл Шалауров, сел рядом, помолчал немного, а потом спросил, что ему говорил Илэлэк.
– Почти что ничего, – ответил капитан. – Только сказал, что осталось три дня.
– А! – понимающе заулыбался Шалауров. – Тогда я знаю, что это за место такое, про которое он говорит. Оно называется Обром-гора, там раньше жил царь-соболь, от соболей там всё тогда пищало! И вот оттуда, с самого верха, так говорят, можно увидеть Серебряную гору. И эта гора не только вся из серебра, но это ещё и очень почётное инородческое мольбище. Так что если они решили нашего Григория убить, то там для этого самое подходящее место, прости, Господи.
И Шалауров широко перекрестился. А капитан в сердцах подумал: дураки! как можно с такими дураками что-то сделать, кого-то спасти? И вот не спасёшь! И вот после вернёшься в крепость…
Ну и так далее. Капитан, не глядя на Шалаурова, встал и пошёл по стойбищу. По-летнему было ещё довольно светло, но небо уже плотно затянуло тучами, накрапывал мелкий дождь. Юкагиры уже больше не плясали, стало тихо. Капитан проверил посты и вернулся к своей палатке. Шалаурова там уже не было. Спать совершенно не хотелось. Капитан сидел, смотрел на остров. Дождь перестал, над островом начал подниматься туман. Потом в тумане засверкали огоньки, они были синие, холодные. А у покойников какие ещё могут быть, подумал капитан… И вдруг почувствовал, что засыпает. А огоньков становилось всё больше и больше! Тогда капитан окликнул Синельникова и велел ему передать Илэлэку, чтобы они опять плясали. И они плясали – по переменке, всю ночь, – и огоньки почти исчезли. Капитан заснул.
Следующий день начался с того, что в войске у Илэлэка объявился новый шаман и звали его Имрын. Он был невысокого роста, толстоватый, настороженный и всё время оглядывался по сторонам. Но зато когда он сел в их переднюю, бывшую панюйкину лодку, и начал бить в бубен, то его гребцы сразу прибавили, да так, что капитановы гребцы стали едва за ними поспевать! И так они всем войском шли очень быстро до самого полудня, но, правда, потом течение усилилось, грести становилось всё тяжелее, и капитан, чтобы не вымотать людей, отдал команду не спешить. И не спешили.
На привале капитан велел призвать к себе Имрына, но тот не пришёл, потому что, как сказали капитану, шаман беседует с предками и будет беседовать с ними всю ночь. Капитан послал к нему Синельникова. Синельников вернулся и сказал, что шаман лежит возле костра и не шевелится и не дышит. А ещё, сказал Синельников, его колют ножом, а из него кровь не идёт.
– Ну и чёрт с ним! – сказал капитан, лёг на другой бок и вскоре заснул.
Второй день был такой же, как и первый – грести было тяжело, а река и берега были пустые. То есть за весь тот день, как и за предыдущие, они никого не встретили, и даже никого издалека не видели. Только уже ближе к полудню по левую руку показалось небольшое стойбище, так называемый летник, а дальше по большой поляне, ближе к горам, паслось стадо оленей. Их было явно меньше полутысячи. Так же и воинов в тех шести чумах не могло быть много. К тому же это были не чукчи, а юкагиры, что ещё больше упрощало дело. Капитан велел всем пристать к берегу и выходить и строиться, и сам вышел вперёд. Рядом с ним встал Костюков и начал трубить «заряжай!», а Меркулов и Синельников, конечно, с ружьями, а с ними ещё с десяток юкагиров, пошли к стойбищу. Оттуда им навстречу вышли двое, старик и мальчишка. Синельников спросил, кто они такие, старик сказал, что он здешний тойон, его зовут Тимкуй, в стойбище сейчас одни дети и женщины, а все мужчины ушли на охоту. Синельников повёл старика к капитану. Мальчишка пошёл за ними следом.
Капитан встретил тойона приветливо, усадил рядом с собой, угостил табаком и спросил, проходили ли здесь какие-нибудь люди с большим стадом. Старик ответил, что да, проходили вчера, никого не тронули и ушли вон туда, в то ущелье. Кто это были такие, спросил капитан. Это были чукчи, ответил старик. А был ли с ними кто-нибудь похожий на меня, спросил капитан. Может, и был, сказал старик, но он не рассмотрел его, потому что тот человек лежал ничком на нартах и лица его не было видно.
– И подходить к нему было нельзя! – прибавил старик. – Говорили, он сильно больной. От такого заразишься и сразу умрёшь.
– А сам он говорил чего-нибудь? – спросил капитан.
– Говорил, но очень неразборчиво, – сказал старик. – Я даже думаю, что он говорил на каком-то непонятном мне наречии.
– А почему ты так думаешь?
Старик смутился и сказал, что он, наверное, зря им это сказал. На что капитан ответил, что не зря, и велел Синельникову, который переводил их разговор, дать старику ещё табака, три пачки, и трубку, и новый нож. Старик всё это получил, его отпустили, и он пошёл к себе обратно. А с ним пошёл Илэлэк опять с тем же десятком воинов, и потом капитан наблюдал, как Илэлэк ходил между пасущимися оленями, брал их за голову, задирал и смотрел, какие у них на ушах были выжжены знаки, не его ли. Потом Илэлэк вернулся, без оленей, очень злой, и ничего не стал рассказывать. Капитан спросил у него, что им теперь делать – продолжать ехать и дальше по реке или оставлять лодки и идти в то ущелье, которое им показал старый нойон.
– Я не знаю, – сказал Илэлэк. – Я не шаман. Я только одно знаю, что в том месте, которое нам сейчас показали, чукчи могут устроить засаду и перебить нас всех. А там, куда я вас веду, никакой засады нет.
Капитан задумался и ещё долго смотрел на то место, на которое показывал старик, а потом велел садиться в лодки. Не понравилось ему то ущелье! И тот старик не понравился! И ещё вспомнились рассказы про битву на реке Эгаче, когда убили Шестакова, потому что Шестаков спешил. А капитан спешить не будет! И они поплыли дальше. Плыли они целый день и никого не встречали, потом у них был ночной привал, потом они опять поплыли, плыли долго…
Глава 17
А потом капитан увидел по левому борту гору. Она была довольно высокая, её вершина была закрыта облаком. И это и была та самая Обром-гора, капитан её сразу узнал и оглянулся на Илэлэка. Но тот сидел в свой лодке и делал вид, что ничего особенного не случилось. Капитан опять стал смотреть на Обром-гору. Когда капитан ездил в Анадырск или возвращался оттуда, он всегда проезжал мимо Обром-горы, но никогда возле неё не останавливался. Нечего ему там было делать, никогда он не верил в царь-соболя! А вот сейчас, думал капитан, он наконец посмотрит это место. Гора понемногу приближалась, уже было отчётливо видно, что она довольно крутая и густо покрыта мелким лесом, а местами просто голокаменная. И ещё: гора отстояла от реки шагов на триста, между ними лежала пологая пустошь, покрытая мхом, а кое-где на ней даже росли кусты.
Когда войско подплыло ещё ближе, капитан встал в лодке и опять оглянулся на Илэлэка. Тот утвердительно кивнул. Капитан скомандовал причаливать.
Они причалили, вышли на берег, вытащили лодки и начали устраивать стойбище, рубить кусты и разжигать костры. Капитан время от времени поглядывал на гору, на облако, закрывающее её вершину, и думал, что это самая обычная гора, потому что по дороге на Анадырск встречаются горы и повыше, и покруче. А в этой что особенного? Что Шалауров говорит, будто здесь раньше жил царь-соболь? Так Шалаурова только послушай! Да и соболи в таких горах не водятся, не любит соболь голый стланик, ему подавай листвяк, а здесь листвяка нет совсем. Подумав так, капитан обернулся и увидел стоящего рядом с ним Илэлэка. Илэлэк тоже посмотрел на гору, на висящее на ней облако, и, улыбаясь, сказал, что облако – очень хороший знак. Почему так, спросил капитан. Да потому, продолжая улыбаться, сказал Илэлэк, что если бы вершина была голая, то снег, лежащий там, сильно искрился бы, и мы, поднимаясь наверх, там ослепли. А если бы висела туча, то это бы означало, что гора гневается на нас, и, если мы станем подниматься наверх, начнётся буря, и молнии поубивают нас.
– А если облако? – спросил капитан.
– А если облако, то это значит, – сказал Илэлэк, – что гора ещё не решила, что с нами делать, и, может быть, она ещё пощадит нас. Поэтому мы не должны торопиться. Зачем нам прямо сегодня спешить подниматься на гору? Мы можем это сделать и потом, а пока мы просто будем ублажать гору своими песнями и танцами. Мы – это мои воины, а твоим воинам лучше молчать, чтобы гора не знала, что к ней пришли чужие. Или делала вид, что не знает!
И Илэлэк улыбнулся. А капитан подумал и сказал:
– Непонятно мне всё это. Если человек может видеть, то он видит. А если не может, то не видит, и никакая гора ему в этом не поможет.
– Какой же ты смешной! – сказал Илэлэк. – Неужели ты веришь в то, что обычные человеческие глаза могут видеть на три, а то и на все десять дней пути вперёд? Но ведь те десять дней ещё не прошли, а ты уже сегодня хочешь увидеть то, куда ты к тому времени придёшь!
Тут он и в самом деле засмеялся. Капитана взяла злость, и он сказал:
– Так ты что, собираешься здесь петь и плясать до той поры, пока это облако не развеется? А если на это уйдёт много дней?!
– Зачем много?! – спросил Илэлэк. – И зачем чего-то ждать? Я же уже сказал: сегодня мои воины будут петь и плясать, чтобы гора ублажилась, а завтра мы с тобой, ты и я, с особыми приготовлениями, поднимемся на гору и узнаем всё, что нам нужно узнать. Или даже, правильнее, можно. Вот и всё! Или ты боишься, что пока мы будем здесь веселиться, Атч-ытагын придёт к Серебряной горе и принесёт твоего названого брата в жертву?
Капитан молчал, он не хотел об этом говорить. Тогда Илэлэк сам сказал:
– Очень хорошо, что ты не хочешь говорить о своём брате вслух. Твоё молчание очень поможет ему. А пока что пойдём к моим людям, они ждут нас.
И капитан и Илэлэк вернулись в стойбище. Там всё уже было готово. Илэлэк махнул рукой, его новый шаман по имени Имрын ударил в бубен и начал плясать, за ним начали плясать все остальные юкагиры. Так они плясали очень долго, до ночи, правда, летом ночь в тех краях светлая, поэтому капитан всё видел – и как они плясали, и как обкуривались дурманным дымом, пили грибную настойку и снова плясали, и пели. А наши молча смотрели на это. Один капитан не смотрел, а лежал, отвернувшись, и думал, что, пока они тут веселятся, Атч-ытагын со своими людьми идёт к Серебряной горе и, может, даже уже и пришёл к ней. Как тут заснёшь? И он лежал, ворочался, потом сам не помнил, как заснул.
А утром проснулся и первым делом посмотрел на гору. Облако висело на прежнем месте, вершины горы видно не было. Капитану дали тёплой воды в котелке, он побрился, выпил чаю с сухарём и велел послать за Илэлэком.
Пришёл Илэлэк. Он был в новой кухлянке, в новой шапке, на поясе у него висели три ножа, очень хороших, капитан их сам ему дарил когда-то. А теперь капитан встал, ему подали саблю, он подошёл к Илэлэку, и тот повёл его из стойбища. Никто за ними не шёл, они шли одни по пустоши к горе.
Когда они подошли к самой горе, там капитан увидел тропку, вырубленную в камнях. Илэлэк и капитан пошли по этой тропке. С одной стороны была скала, с другой кусты. Так они прошли шагов не больше сотни, и вдруг Илэлэк остановился рядом с небольшим очагом, чувалом, устроенным в скале. Илэлэк жестом предложил капитану садиться, а сам наломал немного веток и развёл небольшой костёр. Место было защищённое, огонь горел ровно. Илэлэк и капитан сели к костру. Илэлэк сложил руки ладонями вместе и сказал капитану, чтобы тот подумал о том, зачем он сюда пришёл. Капитан подумал. Илэлэк запел что-то чуть слышное и заунывное. Капитан положил руку под рубашку, на нательный крестик, и начал читать Отче Наш. Илэлэк тут же замолчал, очень строго посмотрел на капитана и сказал, чтобы тот отдал ему крестик.
– Как это отдал? – спросил капитан.
– Но ведь ты идёшь к другим богам, – ответил Илэлэк, – да и я после верну его тебе. И никто об этом знать не будет, что ты его кому-то отдавал!
Капитан не шелохнулся. Илэлэк сказал:
– Подумай о своём названом брате!
Капитан ещё подумал и снял крестик, отдал его Илэлэку и перекрестился. Стало очень страшно. А Илэлэк положил крестик на землю, сверху прикрыл его небольшим плоским камнем, после чего поднялся и сказал:
– Пойдём.
Они пошли. Тропа была сильно заросшая стлаником, поэтому шли они очень медленно, по крайней мере так казалось капитану. Поначалу, если оглянуться, внизу были видны стойбище, река и люди. Потом они вошли в туман, правильнее, в облако, и ничего не стало видно. Шли как в молоке, продирались через заросли стланика, поэтому нужно было очень осторожно ступать, иначе ступишь мимо и сорвёшься, и убьёшься насмерть, сказал Илэлэк. Потом туман стал мало-помалу расходиться, камни и стланик кончились, и начался один скользкий снег. Они пошли по снегу, тропы почти совсем видно не было.
Но так идти было недолго. Они прошли ещё один поворот, поднялись ещё немного – и туман исчез. Теперь, куда ни посмотри, везде были горы, одни выше, другие ниже, и между горами долины. Долины тоже были разные – одни зелёные, другие жёлтые, третьи серые, кое-где на них росли леса, а кустов с такой высоты видно не было. Илэлэк печально улыбнулся и сказал:
– Давно я сюда не поднимался. Много чего с той поры изменилось!
А капитан подумал: ну и что, горы как горы, долины как долины, все они одинаковые, нигде никакой серебряной горы не видно, да и не может быть видно!
А Илэлэк продолжая смотреть по сторонам, опять заговорил:
– Как я тебе уже много раз рассказывал, но ты меня не слушал и сейчас не слушаешь, мы не юкагиры, а вадулы. Вадулы – это означает могучие, и мы раньше такими и были. Когда мы собирались вместе и закуривали трубки, над всей землёй поднимался туман. А когда мы натягивали луки, само солнце пряталось за тучи, потому что оно нас боялось. А потом, верхом на толстом мохнатом звере, которого вы называете маммут, из-под земли выехал остроголовый старик и привёл с собой чукчей. Чукчи начали отбирать у нас землю, оленей, наши руки стали слабыми, глаза стали плохо видеть, мы ничего не могли поделать с чукчами, мы разбегались кто куда, мы прятались. А потом пришли вы и, кроме земли и оленей, которых отнимали чукчи, вы отбираете наши души, мы забываем своих богов, а вы даёте нам вашего бога! А нужен ли он нам, вы об этом у нас разве спрашиваете?!
И тут Илэлэк повернулся к капитану, хотел ещё что-то сказать…
Но капитан сказал первым:
– Я не для этого сюда пришёл, чтобы тебя выслушивать!
Илэлэк подумал и сказал:
– Да, это так.
И он опять стал смотреть по сторонам. И капитан тоже смотрел. Горы были как горы, все одинаковые. А Илэлэк вдруг сказал, улыбаясь:
– В прошлом году, говорят, Серебряной горой была вон та!
И он указал куда-то в сторону. Потом показал в другую сторону и прибавил:
– А в позапрошлом вон та! А какая будет в этом, я пока не вижу.
Капитан смотрел на Илэлэка. Илэлэк, прищурившись, смотрел на горы. Так продолжалось достаточно долго. И капитан, не сдержавшись, спросил:
– А какая она должна быть?
– Она сверкает, она вся из серебра, – ответил Илэлэк. – И над ней всегда вьётся дымок. Это старик курит трубку.
– Какой старик? Остроголовый?
– Нет. От остроголового старика не бывает ничего хорошего. Он привёл на эти земли чукчей, потом вас. А этот старик сидит уже давно. Ещё только горы стали подниматься, а он уже там сидел. Но мы не помним, как его зовут, я же говорил уже, что мы забыли наших богов. А к вашим богам мы так и не привыкли. Но ты смотри, смотри внимательно! У тебя молодые глаза!
И капитан смотрел. И ничего не видел! Шло время.
Вдруг Илэлэк тихо сказал:
– Вон там.
И указал рукой. Капитан посмотрел в ту сторону, куда указывал Илэлэк, и в самом деле увидел далеко-далеко на востоке очень яркую, сверкающую на вечернем солнце гору, а над горой вился дымок.
– Это она, – уже громче сказал Илэлэк. – И я знаю, как туда добраться. Я там уже бывал когда-то.
– И что, – с недоверием спросил капитан, – это гора и в самом деле сделана из серебра?
– Нет, конечно, – сказал Илэлэк. – Когда я кочевал туда, это была обыкновенная каменная гора. А теперь, в этом году, она стала серебряной, ты сам это видишь. Но как только на ней принесут в жертву твоего названого брата, она опять станет обыкновенной, а серебро уйдёт к другой горе.
Капитан смотрел на эту гору, думал, а потом спросил: