– Я видел, как ты ведьминым огнем атаковала вампиршу и прожгла ей дыру в груди, – тихо напомнил мне Мэтью.
– Мне не хочется вспоминать о Жюльет.
Я пыталась поместить стрелу в борозду лука и не смогла: дрожали руки. Тогда я опустила лук.
– И о Шампье. И о том, что мои магические силы полностью исчезли.
– О чем еще ты не хочешь вспоминать? – спросил Мэтью.
– О том, что заставила увянуть сочную айву. О разноцветных нитях в углу и ауре, которую вижу вокруг людей. Разве нельзя отложить эти разговоры хотя бы на неделю?
Моя магия – а точнее, ее отсутствие – снова стала постоянной темой наших разговоров.
– Я предполагал, что стрельба из лука пробудит твой ведьмин огонь, – сказал Мэтью. – И воспоминания о Жюльет могли бы этому помочь.
– А почему бы не дать мне просто упражняться? – спросила я, теряя терпение.
– Потому что нам нужно понять причину изменения твоей силы, – спокойно ответил Мэтью. – Поднимай лук, вкладывай стрелу и выпускай ее.
– На этот раз я хотя бы попала в копну, – сказала я, когда стрела угодила в правый верхний край копны.
– Это-то и скверно. Ведь ты целилась ниже.
– Ты портишь мне все удовольствие от стрельбы, – попыталась пошутить я.
Мэтью даже не улыбнулся:
– К искусству выживания нельзя относиться легкомысленно. Вложи новую стрелу, но перед прицеливанием закрой глаза.
– Хочешь, чтобы я положилась на интуицию? – нервозно засмеялась я.
Я вложила новую стрелу. Цель находилась передо мной, но я не стала сосредоточиваться на ней, а вняла совету Мэтью и закрыла глаза. И сразу же ощутила отвлекающее давление воздуха. Он давил мне на руки и бедра, тяжелым плащом ложился на плечи. Одновременно воздух помогал мне удерживать наконечник стрелы на нужной высоте. Я изменила позу, расправив плечи и отталкивая воздух. В ответ легкий ветерок зацепил прядку волос, отведя их от уха.
«Чего ты хочешь?» – мысленно спросила я, недовольная вмешательством ветра.
«Твоего доверия», – прошептал мне ветер.
От удивления у меня приоткрылся рот. Затем открылся мой ведьмин глаз, и я увидела, что наконечник стрелы горит золотистым огнем. Этот огонь передался ему в кузнице, где его ковали. С тех пор золотистое пламя было заперто внутри наконечника. Оно хотело вырваться наружу, но такое могло случиться не раньше, чем я освобожусь от страха. Я тихо выдохнула, мысленно создавая пространство для веры. Мое дыхание понеслось вдоль древка. Я отпустила тетиву. Стрела полетела. Мое дыхание удерживало ее на нужной высоте.
– Попала!
Глаз я не открывала, но твердо знала, что на сей раз поразила цель.
– Да, попала. Весь вопрос, как это у тебя получилось.
Мэтью взял лук, готовый выпасть из моих рук.
– Я ощутила огонь, плененный внутри стрелы. А вокруг древка и наконечника – плотный сгусток воздуха, – объяснила я и только теперь открыла глаза.
– Ты ощутила природные стихии. Так было, когда в Мэдисоне ты почувствовала воду под садом Сары. Так было и в Олд-Лодже, где ты выпустила наружу солнечный свет, таившийся в айве, – задумчиво произнес Мэтью.
– Иногда мне кажется, что мир полон невидимых возможностей, которые мне не ухватить. Если бы я, как Фетида, могла менять и собственный облик, я бы знала, как всем этим управлять.
Я решила еще поупражняться. Пока мои глаза оставались закрытыми, стрелы поражали цель. Но стоило мне хотя бы ненадолго их открыть, как стрела летела вбок или падала, едва покинув лук.
– На сегодня хватит, – сказал Мэтью, растирая мне затекший участок спины возле правой лопатки. – Шеф говорит, что через пару дней начнутся дожди. Проедемся верхом, пока погода благоприятствует.
Шеф не только был отменным кулинаром и кондитером, но и отличался умением предсказывать погоду. К подносу с завтраком он обычно прикладывал листок с прогнозом на этот день.
Мы покатались по окрестностям, а на обратном пути увидели костры, разведенные прямо в поле. На башнях Сет-Тура пылали факелы. Сегодня начинались сатурналии, открывавшие череду празднеств в замке. Филипп с его экуменическими воззрениями стремился потрафить всем, уделяя одинаковое внимание древнеримским и христианским традициям. К ним примешивался даже скандинавский Йоль, что намекало на отсутствующего Галлогласа.
– Вот уж не думал, что вам так скоро наскучит общество друг друга! – встретил нас голос Филиппа.
Как всегда, от его голоса сотрясались стены. Мы посмотрели наверх. Отец Мэтью стоял на галерее для музыкантов. Его голову украшали развесистые рога, делавшие Филиппа похожим на диковинную помесь льва и оленя.
– Мы думали, что не увидим вас еще недели две. Но раз уж вы здесь, займитесь делом. Возьмите звезды и луны и развесьте их по стенам.
Обилие зелени преобразило большой зал. Здесь пахло, как в лесу. Вдоль стены выстроились винные бочки, доступные любому из гостей. Нас встретили приветственными возгласами. Помощники Филиппа попросили Мэтью прикрепить над очагом большую зеленую ветвь. Он проворно вскочил на мраморную полку. Чувствовалось, Мэтью проделывал это не впервые.
Общее веселье захватило и нас. Когда подали ужин, мы с Мэтью вызвались разносить угощение. На сегодня все поменялись местами: слуги стали господами, а настоящие господа им прислуживали. Мой телохранитель Тома вытащил длинную соломинку и стал предводителем сегодняшнего праздника – Владыкой Буянов. Мальчишка важно восседал на месте Филиппа (под его тощий зад пришлось подложить несколько подушек). Голову Тома украшала драгоценная золотая корона с рубинами, входящая в число семейных реликвий. К короне он относился без малейшего почтения, словно она была бутафорской. Филипп играл роль придворного шута и безропотно выполнял любые глупейшие и сумасброднейшие распоряжения Тома. Так, мальчишка заставил Филиппа исполнить романтический танец с Аленом, причем отец Мэтью танцевал за женщину, раздразнить собак игрой на писклявой флейте и превратить тени в драконов, карабкающихся по стенам. Малышня визжала от восторга и страха.
Не забыл Филипп и взрослых, предложив им хитроумные азартные игры, пока он развлекает детей. Каждый взрослый получил мешочек с фасолью. Фасолины заменяли монеты в ставках. Задача была проста: собрать их как можно больше. Победителя в конце вечера ожидала кругленькая сумма настоящих денег. Находчивая Катрин догадалась обменивать свои поцелуи на чужие фасолины. Я в игре не участвовала, а так наверняка побилась бы об заклад, что деньги достанутся ей.
На протяжении вечера я несколько раз замечала Мэтью и Филиппа стоящими рядом. Они обменивались шутками или перебрасывались словами. Отец и сын отличались цветом волос, но в остальном были очень похожи. Все эти дни Филипп находился в приподнятом настроении, и это сглаживало острые углы в характере Мэтью. Хэмиш был прав: попав в XVI век, Мэтью стал другим. Пожалуй, даже утонченнее. Вопреки страхам, охватившим меня в Мон-Сен-Мишель, он по-прежнему оставался моим.
Почувствовав мой взгляд, Мэтью удивленно посмотрел на меня. Я послала ему воздушный поцелуй. Он поклонился, смущенный моей откровенностью.
За пять минут до полуночи праздник перешел в новую стадию. Филипп подошел к главному очагу, рядом с которым стоял какой-то предмет, накрытый плотной тканью. Филипп быстро сбросил покрывало.
– Ну и ну! Филипп клялся, что восстановит эти часы и снова заставит ходить, а я ему не верил, – пробормотал Мэтью.
Взрослые и дети радостно завопили. Мой муж добавил свой голос в их хор.
Такие часы я видела впервые. Все сооружение помещалось в красивом деревянном позолоченном футляре. В его верхней части находился бочонок с водой. Оттуда тянулась длинная медная трубка. Вода была движущей силой, заменяя собой пружину. Роль передаточного механизма выполняло хитроумное устройство: цилиндр, к которому на веревке был подвешен красивый кораблик. Из трубки внутрь его корпуса капала вода. Когда кораблик переполнялся, его тяжесть заставляла цилиндр поворачиваться и сдвигать единственную стрелку по циферблату, отмечая прошедшую минуту. Высота часов почти совпадала с моим ростом.
– А что произойдет в полночь? – спросила я.
– Сам не знаю, – хмуро отозвался Мэтью. – Но без пороха не обойдется. Недаром отец вчера из-за него суетился.
Церемонно выставив часы на всеобщее обозрение, Филипп стал произносить речь, отдавая дань уважения друзьям и членам семьи. Это вполне соответствовало характеру празднества, посвященного древнему богу. Он перечислил всех, кого община потеряла за минувший год. Тома потребовал упомянуть и его кошечку Прюнель, трагически погибшую в результате несчастного случая. Единственная стрелка часов продолжала двигаться к двенадцати.
Ровно в полночь корабль взорвался. Взрыв сопровождался оглушительным грохотом. Часы остановились. Их великолепный шкаф был разбит в щепки.
– Skata[52], – пробормотал Филипп, печально глядя на поврежденные часы.
– Месье Фине, да упокоит Господь его душу, не одобрил бы усовершенствований, которые ты внес в его часы, – сказал Мэтью, разгоняя ладонью дым. – Каждый год Филипп добавлял к часам что-то новенькое: водяные струи, звенящие колокольчики, механическую сову, ухающую каждый час. Отец забавляется этой игрушкой с тех самых пор, как король Франциск проиграл ему часы в карты.
– Пушка должна была выбрасывать искорки и облачка дыма. Я хотел позабавить детей, – негодующим тоном произнес Филипп. – Это все твой порох, Маттаиос.
– Судя по характеру повреждений – ни в коем случае, – засмеялся Мэтью.
– C’est dommage[53], – сказал Тома, сочувственно качая головой.
Мальчишка присел на корточки рядом с Филиппом. Корона сползла набок. Лицо Владыки Буянов было не по-детски серьезным.
– Pas de problème[54]. На будущий год сделаем лучше, – беззаботным тоном пообещал мальчишке Филипп.
Жители Сен-Люсьена остались праздновать и развлекаться, а мы с Мэтью отправились наверх. Я задержалась возле очага, дожидаясь, пока Мэтью не задует свечи и не ляжет. Затем я тоже забралась в кровать и, задрав ночную рубашку, оседлала Мэтью.
– Как это понимать? – удивился он, лежа под собственной женой.
– Нарушать правила было позволено не только мужчинам, – сказала я, впиваясь ногтями в его грудь. – В аспирантуре я читала любопытную статью. Она называлась «Женщины сверху».
– Ты привыкла занимать главенствующее положение, поэтому сомневаюсь, что ты много почерпнула из той статьи, mon coeur.
Глаза Мэтью вспыхнули, когда я передвинулась, покрепче зажав его бедрами.
– Льстец.
Мои пальцы двинулись вверх по его телу, миновали грудную клетку и добрались до мускулистых плеч. Наклонившись, я прижала руки Мэтью к матрасу, дав ему вдоволь налюбоваться моим телом сквозь низкий вырез ночной рубашки. Он застонал.
– Добро пожаловать в мир вверх тормашками.
Я ненадолго отпустила его руки, чтобы сбросить рубашку, потом наклонилась над ним, водя сосками по его коже.
– Ты же меня убьешь, – простонал Мэтью.
– От этого, вампир, не умирают, – сказала я, помогая ему в меня войти.
Я слегка покачивалась, намекая на удовольствия, которые ждут его в скором времени. Мэтью глухо постанывал.
– Тебе это понравится.
Мэтью настаивал, чтобы я двигалась резче и быстрее. Но я сохраняла свой неспешный ритм, наслаждаясь соединением наших тел. Его холодное присутствие у меня внутри воспламеняло мою кровь. Я пристально смотрела ему в глаза. Мэтью первым достиг оргазма. Я вдруг почувствовала его полную беззащитность, и это подхлестнуло мой оргазм. Я прильнула к груди Мэтью, а когда через некоторое время решила слезть с него, он крепко обнял меня и прошептал:
– Оставайся на мне.
Я осталась и заснула. Мэтью разбудил меня перед рассветом. Им снова овладело желание. Его руки держали меня, пока внутри я превращалась из огня в воду, затем в воздух, чтобы потом вернуться в сон.
Пятница была самым коротким днем года. День зимнего солнцестояния. Деревня еще очухивалась после сатурналий, готовясь к скорому Рождеству, но Филипп был непреклонен.
– Шеф забил кабана, – сообщил он. – Разве можно огорчать нашего славного повара?
Воспользовавшись хорошей погодой, Мэтью отправился в деревню – помогать чинить крышу, обрушившуюся после недавнего снегопада. Я прогулялась вместе с ним. По всему чувствовалось, что муж рад заняться тяжелым физическим трудом на ветру и морозе.
Вернувшись, я прошла в библиотеку, где привычно загромоздила стол алхимическими книгами и чистыми листами бумаги. Половина верхнего была покрыта каракулями и диаграммами, смысл которых понимала только я. События последних недель вынудили меня прекратить опыты по получению спирта из вина. Тома и Этьену хотелось бегать с друзьями и совать пальцы в тесто, которое Шеф замесил для грандиозного торта. Им было не до помощи в моих научных экспериментах.
– Мне не хочется вспоминать о Жюльет.
Я пыталась поместить стрелу в борозду лука и не смогла: дрожали руки. Тогда я опустила лук.
– И о Шампье. И о том, что мои магические силы полностью исчезли.
– О чем еще ты не хочешь вспоминать? – спросил Мэтью.
– О том, что заставила увянуть сочную айву. О разноцветных нитях в углу и ауре, которую вижу вокруг людей. Разве нельзя отложить эти разговоры хотя бы на неделю?
Моя магия – а точнее, ее отсутствие – снова стала постоянной темой наших разговоров.
– Я предполагал, что стрельба из лука пробудит твой ведьмин огонь, – сказал Мэтью. – И воспоминания о Жюльет могли бы этому помочь.
– А почему бы не дать мне просто упражняться? – спросила я, теряя терпение.
– Потому что нам нужно понять причину изменения твоей силы, – спокойно ответил Мэтью. – Поднимай лук, вкладывай стрелу и выпускай ее.
– На этот раз я хотя бы попала в копну, – сказала я, когда стрела угодила в правый верхний край копны.
– Это-то и скверно. Ведь ты целилась ниже.
– Ты портишь мне все удовольствие от стрельбы, – попыталась пошутить я.
Мэтью даже не улыбнулся:
– К искусству выживания нельзя относиться легкомысленно. Вложи новую стрелу, но перед прицеливанием закрой глаза.
– Хочешь, чтобы я положилась на интуицию? – нервозно засмеялась я.
Я вложила новую стрелу. Цель находилась передо мной, но я не стала сосредоточиваться на ней, а вняла совету Мэтью и закрыла глаза. И сразу же ощутила отвлекающее давление воздуха. Он давил мне на руки и бедра, тяжелым плащом ложился на плечи. Одновременно воздух помогал мне удерживать наконечник стрелы на нужной высоте. Я изменила позу, расправив плечи и отталкивая воздух. В ответ легкий ветерок зацепил прядку волос, отведя их от уха.
«Чего ты хочешь?» – мысленно спросила я, недовольная вмешательством ветра.
«Твоего доверия», – прошептал мне ветер.
От удивления у меня приоткрылся рот. Затем открылся мой ведьмин глаз, и я увидела, что наконечник стрелы горит золотистым огнем. Этот огонь передался ему в кузнице, где его ковали. С тех пор золотистое пламя было заперто внутри наконечника. Оно хотело вырваться наружу, но такое могло случиться не раньше, чем я освобожусь от страха. Я тихо выдохнула, мысленно создавая пространство для веры. Мое дыхание понеслось вдоль древка. Я отпустила тетиву. Стрела полетела. Мое дыхание удерживало ее на нужной высоте.
– Попала!
Глаз я не открывала, но твердо знала, что на сей раз поразила цель.
– Да, попала. Весь вопрос, как это у тебя получилось.
Мэтью взял лук, готовый выпасть из моих рук.
– Я ощутила огонь, плененный внутри стрелы. А вокруг древка и наконечника – плотный сгусток воздуха, – объяснила я и только теперь открыла глаза.
– Ты ощутила природные стихии. Так было, когда в Мэдисоне ты почувствовала воду под садом Сары. Так было и в Олд-Лодже, где ты выпустила наружу солнечный свет, таившийся в айве, – задумчиво произнес Мэтью.
– Иногда мне кажется, что мир полон невидимых возможностей, которые мне не ухватить. Если бы я, как Фетида, могла менять и собственный облик, я бы знала, как всем этим управлять.
Я решила еще поупражняться. Пока мои глаза оставались закрытыми, стрелы поражали цель. Но стоило мне хотя бы ненадолго их открыть, как стрела летела вбок или падала, едва покинув лук.
– На сегодня хватит, – сказал Мэтью, растирая мне затекший участок спины возле правой лопатки. – Шеф говорит, что через пару дней начнутся дожди. Проедемся верхом, пока погода благоприятствует.
Шеф не только был отменным кулинаром и кондитером, но и отличался умением предсказывать погоду. К подносу с завтраком он обычно прикладывал листок с прогнозом на этот день.
Мы покатались по окрестностям, а на обратном пути увидели костры, разведенные прямо в поле. На башнях Сет-Тура пылали факелы. Сегодня начинались сатурналии, открывавшие череду празднеств в замке. Филипп с его экуменическими воззрениями стремился потрафить всем, уделяя одинаковое внимание древнеримским и христианским традициям. К ним примешивался даже скандинавский Йоль, что намекало на отсутствующего Галлогласа.
– Вот уж не думал, что вам так скоро наскучит общество друг друга! – встретил нас голос Филиппа.
Как всегда, от его голоса сотрясались стены. Мы посмотрели наверх. Отец Мэтью стоял на галерее для музыкантов. Его голову украшали развесистые рога, делавшие Филиппа похожим на диковинную помесь льва и оленя.
– Мы думали, что не увидим вас еще недели две. Но раз уж вы здесь, займитесь делом. Возьмите звезды и луны и развесьте их по стенам.
Обилие зелени преобразило большой зал. Здесь пахло, как в лесу. Вдоль стены выстроились винные бочки, доступные любому из гостей. Нас встретили приветственными возгласами. Помощники Филиппа попросили Мэтью прикрепить над очагом большую зеленую ветвь. Он проворно вскочил на мраморную полку. Чувствовалось, Мэтью проделывал это не впервые.
Общее веселье захватило и нас. Когда подали ужин, мы с Мэтью вызвались разносить угощение. На сегодня все поменялись местами: слуги стали господами, а настоящие господа им прислуживали. Мой телохранитель Тома вытащил длинную соломинку и стал предводителем сегодняшнего праздника – Владыкой Буянов. Мальчишка важно восседал на месте Филиппа (под его тощий зад пришлось подложить несколько подушек). Голову Тома украшала драгоценная золотая корона с рубинами, входящая в число семейных реликвий. К короне он относился без малейшего почтения, словно она была бутафорской. Филипп играл роль придворного шута и безропотно выполнял любые глупейшие и сумасброднейшие распоряжения Тома. Так, мальчишка заставил Филиппа исполнить романтический танец с Аленом, причем отец Мэтью танцевал за женщину, раздразнить собак игрой на писклявой флейте и превратить тени в драконов, карабкающихся по стенам. Малышня визжала от восторга и страха.
Не забыл Филипп и взрослых, предложив им хитроумные азартные игры, пока он развлекает детей. Каждый взрослый получил мешочек с фасолью. Фасолины заменяли монеты в ставках. Задача была проста: собрать их как можно больше. Победителя в конце вечера ожидала кругленькая сумма настоящих денег. Находчивая Катрин догадалась обменивать свои поцелуи на чужие фасолины. Я в игре не участвовала, а так наверняка побилась бы об заклад, что деньги достанутся ей.
На протяжении вечера я несколько раз замечала Мэтью и Филиппа стоящими рядом. Они обменивались шутками или перебрасывались словами. Отец и сын отличались цветом волос, но в остальном были очень похожи. Все эти дни Филипп находился в приподнятом настроении, и это сглаживало острые углы в характере Мэтью. Хэмиш был прав: попав в XVI век, Мэтью стал другим. Пожалуй, даже утонченнее. Вопреки страхам, охватившим меня в Мон-Сен-Мишель, он по-прежнему оставался моим.
Почувствовав мой взгляд, Мэтью удивленно посмотрел на меня. Я послала ему воздушный поцелуй. Он поклонился, смущенный моей откровенностью.
За пять минут до полуночи праздник перешел в новую стадию. Филипп подошел к главному очагу, рядом с которым стоял какой-то предмет, накрытый плотной тканью. Филипп быстро сбросил покрывало.
– Ну и ну! Филипп клялся, что восстановит эти часы и снова заставит ходить, а я ему не верил, – пробормотал Мэтью.
Взрослые и дети радостно завопили. Мой муж добавил свой голос в их хор.
Такие часы я видела впервые. Все сооружение помещалось в красивом деревянном позолоченном футляре. В его верхней части находился бочонок с водой. Оттуда тянулась длинная медная трубка. Вода была движущей силой, заменяя собой пружину. Роль передаточного механизма выполняло хитроумное устройство: цилиндр, к которому на веревке был подвешен красивый кораблик. Из трубки внутрь его корпуса капала вода. Когда кораблик переполнялся, его тяжесть заставляла цилиндр поворачиваться и сдвигать единственную стрелку по циферблату, отмечая прошедшую минуту. Высота часов почти совпадала с моим ростом.
– А что произойдет в полночь? – спросила я.
– Сам не знаю, – хмуро отозвался Мэтью. – Но без пороха не обойдется. Недаром отец вчера из-за него суетился.
Церемонно выставив часы на всеобщее обозрение, Филипп стал произносить речь, отдавая дань уважения друзьям и членам семьи. Это вполне соответствовало характеру празднества, посвященного древнему богу. Он перечислил всех, кого община потеряла за минувший год. Тома потребовал упомянуть и его кошечку Прюнель, трагически погибшую в результате несчастного случая. Единственная стрелка часов продолжала двигаться к двенадцати.
Ровно в полночь корабль взорвался. Взрыв сопровождался оглушительным грохотом. Часы остановились. Их великолепный шкаф был разбит в щепки.
– Skata[52], – пробормотал Филипп, печально глядя на поврежденные часы.
– Месье Фине, да упокоит Господь его душу, не одобрил бы усовершенствований, которые ты внес в его часы, – сказал Мэтью, разгоняя ладонью дым. – Каждый год Филипп добавлял к часам что-то новенькое: водяные струи, звенящие колокольчики, механическую сову, ухающую каждый час. Отец забавляется этой игрушкой с тех самых пор, как король Франциск проиграл ему часы в карты.
– Пушка должна была выбрасывать искорки и облачка дыма. Я хотел позабавить детей, – негодующим тоном произнес Филипп. – Это все твой порох, Маттаиос.
– Судя по характеру повреждений – ни в коем случае, – засмеялся Мэтью.
– C’est dommage[53], – сказал Тома, сочувственно качая головой.
Мальчишка присел на корточки рядом с Филиппом. Корона сползла набок. Лицо Владыки Буянов было не по-детски серьезным.
– Pas de problème[54]. На будущий год сделаем лучше, – беззаботным тоном пообещал мальчишке Филипп.
Жители Сен-Люсьена остались праздновать и развлекаться, а мы с Мэтью отправились наверх. Я задержалась возле очага, дожидаясь, пока Мэтью не задует свечи и не ляжет. Затем я тоже забралась в кровать и, задрав ночную рубашку, оседлала Мэтью.
– Как это понимать? – удивился он, лежа под собственной женой.
– Нарушать правила было позволено не только мужчинам, – сказала я, впиваясь ногтями в его грудь. – В аспирантуре я читала любопытную статью. Она называлась «Женщины сверху».
– Ты привыкла занимать главенствующее положение, поэтому сомневаюсь, что ты много почерпнула из той статьи, mon coeur.
Глаза Мэтью вспыхнули, когда я передвинулась, покрепче зажав его бедрами.
– Льстец.
Мои пальцы двинулись вверх по его телу, миновали грудную клетку и добрались до мускулистых плеч. Наклонившись, я прижала руки Мэтью к матрасу, дав ему вдоволь налюбоваться моим телом сквозь низкий вырез ночной рубашки. Он застонал.
– Добро пожаловать в мир вверх тормашками.
Я ненадолго отпустила его руки, чтобы сбросить рубашку, потом наклонилась над ним, водя сосками по его коже.
– Ты же меня убьешь, – простонал Мэтью.
– От этого, вампир, не умирают, – сказала я, помогая ему в меня войти.
Я слегка покачивалась, намекая на удовольствия, которые ждут его в скором времени. Мэтью глухо постанывал.
– Тебе это понравится.
Мэтью настаивал, чтобы я двигалась резче и быстрее. Но я сохраняла свой неспешный ритм, наслаждаясь соединением наших тел. Его холодное присутствие у меня внутри воспламеняло мою кровь. Я пристально смотрела ему в глаза. Мэтью первым достиг оргазма. Я вдруг почувствовала его полную беззащитность, и это подхлестнуло мой оргазм. Я прильнула к груди Мэтью, а когда через некоторое время решила слезть с него, он крепко обнял меня и прошептал:
– Оставайся на мне.
Я осталась и заснула. Мэтью разбудил меня перед рассветом. Им снова овладело желание. Его руки держали меня, пока внутри я превращалась из огня в воду, затем в воздух, чтобы потом вернуться в сон.
Пятница была самым коротким днем года. День зимнего солнцестояния. Деревня еще очухивалась после сатурналий, готовясь к скорому Рождеству, но Филипп был непреклонен.
– Шеф забил кабана, – сообщил он. – Разве можно огорчать нашего славного повара?
Воспользовавшись хорошей погодой, Мэтью отправился в деревню – помогать чинить крышу, обрушившуюся после недавнего снегопада. Я прогулялась вместе с ним. По всему чувствовалось, что муж рад заняться тяжелым физическим трудом на ветру и морозе.
Вернувшись, я прошла в библиотеку, где привычно загромоздила стол алхимическими книгами и чистыми листами бумаги. Половина верхнего была покрыта каракулями и диаграммами, смысл которых понимала только я. События последних недель вынудили меня прекратить опыты по получению спирта из вина. Тома и Этьену хотелось бегать с друзьями и совать пальцы в тесто, которое Шеф замесил для грандиозного торта. Им было не до помощи в моих научных экспериментах.