- Ну, например, к осени сего года некоему профессору Тарасевичу удастся, наконец, "продавить" иммунизацию от брюшного тифа в войсках. И это при том что немцы и французы прививают своих солдат ещё с конца прошлого года, добившись снижения заболеваемости этим серьёзным недугом в семь, а то и в десять раз!
- Но вакцины ещё недостаточно совершенны и количество случаев побочных эффектов довольно велико, - начал возражать Вяземский.
- Речь идёт о военной вакцинации, дорогой мой Иван Ильич. На чашах весов десятки тысяч умерших от тифа, сотни тысяч заразившихся от отправленных санитарными эшелонами в тыл и сотни, вряд ли тысячи с побочными недугами от вакцинации, что вполне купируемы даже при вашем уровне развития медицины. И пытаться убеждать военных чиновников бесполезно. Решение проблемы в снижении небоевых потерь от инфекционных заболеваний сейчас в большей степени зависит не от системы организации санэпидрежима. Насколько мне известно, учить санитарные службы профилактировать и бороться с эпидемиями сейчас не надо. Главная проблема в том недостаточном уровне ресурсов и сил, что выделены для этого правительством и подчинённым ему структурам. Кажется, Наполеон сказал, что "для ведения войны мне необходимы три вещи: во-первых - деньги, во-вторых - деньги и в-третьих - деньги." Так вот, перефразируя Бонапарта, скажу, что для спасения наибольшего числа жизней в этой войне нужны идеи и деньги. Но деньги всё же больше. Ибо, без них, идеи - это пшик, всего лишь сотрясение воздуха!
- Вы говорите страшные вещи, Гаврила Никитич.
- Слова не так страшны, как реальность. Через три года тяготы Великой войны: антисанитария, плохое питание, скученность военных лагерей и лагерей беженцев - всё это приведёт к пандемии испанского гриппа, который за несколько лет в России выкосит, вдумайтесь в три раза больше народу, чем погибнет в этой войне!
За столом повисло неловкое молчание. Князь сцепил побелевшие пальцы рук в замок, навалившись на столешницу.
- Что же мы делаем...Господи, что же нам делать? -в голосе военного врача застыло отчаяние.
- Что делать, Иван Ильич? Работать, жить, любить, наконец! И как можно реже предаваться отчаянию. Ведь никто не знает, где найдёт свою смерть. Отсюда и ожидание её столь тягостно. И лучше всего проводить это время, сохраняя достоинство.
- Хм, теперь я намного больше понимаю, что вы чувствуете, глядя на моих подопечных сестёр милосердия, - задумчиво пробормотал бывший приват-доцент.
- Помимо гордости за Россию и едва сдерживаемого полового влечения? - последнюю часть фразы я добавил почти шёпотом.
- Что? Ах...да вы шутник, Гаврила Никитич! Издеваетесь?
- Нет, Иван Ильич, просто хочу немного искупить свою вину: я виновник вашего мрачного настроения.
- Тогда может, нам немного развеять тоску? - подмигнул мне коллежский асессор, доставая жестом фокусника конусообразную чекушку шустовского из-под полки.
- Что ж, возражений не имею, - подкрутил я правый ус. Благодаря подарку своих сослуживцев, мне удалось утром привести своё лицо в соответствии с местными понятиями и своеобразной модой. Усы и щетина уже порядком отрасли, было за что ухватиться. Золингену работы хватило, а я умудрился порезаться всего три раза.
Коньяк лишь разогнал немного кровь, да растворил в себе мрачные мысли, навеянные откровениями с моим начальником. Как ни странно, теперь я тоже всё больше проникался его принципом о многих печалях во многих знаниях. А ведь я ему не рассказал и о десятой части тех несчастий, что обрушаться на русского человека в ближайшие пять-десять лет. Мало кто сможет справиться с подобным грузом, и я не хочу стать вестником апокалипсиса. Но всё, что в моих силах для Ивана Ильича я сделаю...
Вечер прошёл снова за тетрадями. На этот раз врач принёс толстенный рецептурный сборник фармацевта 1912 года издания. И начался форменный ад. Вяземский заставлял меня вспоминать и выписывать все рецепты подряд, какие я мог припомнить: мазей, кремов, присыпок, порошков, настоек, болтушек, растворов. И вскоре дело пошло! Врач терпеливо сравнивал мои каракули с соответствующими разделами в сборнике, дотошно выспрашивая для чего применяется то или иное средство. Не знаю, причина ли в том великолепие шустовского нектара, либо методическая система князя, но он-таки подобрал ключик к этому разделу памяти!
Мы просидели до темноты, пока в вагоне не включились электрические фонари, а на нашем столе отдельная лампа под небольшим медным абажуром. Глаза князя алчно блестели. Так, наверное, выглядел сказочный кощей, который "чах над златом", о чём я не преминул сказать Ивану Ильичу.
- Да Кощей жалкий нищий по сравнению со мной, дорогой ты мой Гаврила! Ты и не представляешь, сколько из всего этого можно будет реализовать на практике. А парадоксальная недооценка медицинского нитроглицерина у нас в России, гениальная находка инсулина в поджелудочной железе собаки и выделение его из телячьих эмбрионов...это просто, просто у меня нет слов!
Въедливый князь настолько вошёл во вкус, что помимо моих воспоминаний о рецептурном курсе фармакологии успевал цепляться и за совершеннейшие, казалось бы, пустяки. Например, он заставил меня вспомнить одну из лабораторных, когда мы в домашних условиях получали лизоцим из куриных яиц и лимонного сока. Казалось бы, пустяк, в моём времени чистый лизоцим или лекарственные препараты на его основе найти не проблема. Но для этого времени... Мда-а-а, чтобы я делал без бывшего приват-доцента. Терпение моё лопнуло на мечниковской простокваше. Услышав о её бактериальных и "омолаживающих" свойствах, Вяземский и вовсе потерял берега. Пришлось отбояриваться тем, что Шахерезаде, то есть, вольнонаёмному Пронькину, пора баиньки. И то правда, вокруг все уже собирались отходить ко сну, и я боялся, что Семён меня не дождётся.
Глава 10
На протяжении веков конечный удел героев был такой же, как и у обычных людей. Все они умерли и постепенно стёрлись из памяти людей.
Но пока мы живы, мы должны понять себя,
разобраться в себе и выразить себя.
Ли Чжэньфань.
Так и вышло. Рыжий дрых без задних ног, как спят люди с абсолютно спокойной совестью. А вот мне не спалось. Нет, с совестью было всё почти более-менее неплохо, просто жалко было терять время на сон. Пары коньяка давно улетучились, и я сунулся было на свежий воздух с намерением провести очередную тренировку, но погода внесла свои коррективы. С наступлением темноты пошёл мокрый снег, плавно перешедший в настоящий ледяной дождь.
К моменту, когда я было сунулся наружу, давно ударил мороз, превратив все наружные поверхности вагона, а в особенности крышу в настоящий каток. Даже босиком мне не удалось сделать нормально и пяти шагов. Мда...манией самоубийства я пока не страдаю. Пришлось обойтись программой минимум в тамбуре: шесть чередующихся подходов по сто отжиманий на кулаках, приседаний "пистолетиком" со сменой ноги и отжиманий в стойке на руках. Результатом стало пропотевшее насквозь исподнее и жуткий голод, от которого мелко тряслись руки и урчало в животе. Похоже, обычное трёхразовое солдатское питание и чай-коньяк с начальником полностью исчерпали необходимый при подобных нагрузках калораж. Сходив в потёмках за сменой белья, развесил сушиться мокрое на одной из протянутых для такого случая верёвке. Ковша ледяной воды хватило освежить немного разгорячённое тело.
Учитывая прошлое побочное воздействие во время медитации на окружающую среду, решил на этот раз провести её расстелив шинель у одной из свободных стен вагона, где было сложено в ящиках лазаретное барахло. Удобный закуток под одним из окон приглянулся мне ещё днём. Осталось лишь подвинуть один из ящиков, что я и сделал, стараясь особенно не шуметь.
Нужного настроя на этот раз пришлось ждать довольно долго. Мешали посторонние звуки: стук поездных колёс, дрожание и тряска вагонного пола, храп сослуживцев, скрип полок и топчанов.
Наконец, удалось приспособиться, выделив из общего шума наиболее ритмичный компонент и сосредоточившись исключительно на нём... Благодаря термозазорам между рельсами и педантичной скрупулёзности металлургов, перестук колёс прекрасно исполнил роль метронома.
На этот раз никаких видений и реальных экскурсов в историю не было. В глубокой темноте неожиданно возникло огромное лицо Ремесленника.
- Отлично получается, Гавр. Почти не имея навыков, ты в полевых условиях всего лишь с третьей попытки, причём не в фазе сна, вошёл в контакт с моей закладкой. Или твоя база гораздо сильнее, чем я оценил, или это результат симбиоза твоего нейротрона и природных способностей предка. Судя по результатам прошедшего дня и ночи, ты внял моим советам, кроме работ с предметами. Это очень важно, пойми...
- Не было возможности. Мы в постоянном движении внутри вагонов, я всё время на виду. Трудно будет объяснить, если начну делать упражнения, размахивая сапёрной лопаткой или черенком от лопаты, да и развернуться особо негде. Сегодня даже пришлось отменить беготню по крышам. Только простые силовые упражнения в тамбуре.
- Тогда обязательно сделай это при первой возможности, пока новая нейроструктура не закостенела. И ещё. Статистика выполнения заданий, подобных твоему, показала, что для успешного выполнения поиска Демиурга, кроме объективных факторов: числа контактных лиц, разнообразие и условия экспозиции контакта, вербальный или визуальный контакт; необходимы и субъективные: степень развития зрительной, тактильной, графической и образной памяти. Задатки и потенциал у тебя уже сформированы, осталось нарастить число синаптических связей.
- И как это сделать? - немного растерялся я от столь сложной, на мой взгляд, задачи.
- Простые упражнения с запоминанием разнообразных предметов, числом от пяти до двадцати и более за три-четыре секунды осмотра, затем перечисление их с закрытыми глазами. Многократное повторение вплоть до идеального результата.
- Окружающие посчитают меня чокнувшимся. Разве что Иван Ильич снизойдёт.
- Кто это?
- Мой местный покровитель.
- Вживаешься? Хорошо. Тогда есть способ одновременно посложнее и поинтереснее. Языки. Но понадобятся какие-никакие пособия. Хотя бы словарь. Начинаешь с существительных, окружающих тебя в ближнем визуальном контакте, затем переходишь на те, что за окошком, потом прилагательные, далее глаголы действий, наречия, числительные. Всё это обязательно записываешь и привязываешь к мысленным предметам. Даже недели занятий по два-три часа в день хватит чтобы развить синаптические связи. А с твоей нынешней памятью иметь несколько тысяч слов словарного запаса и вовсе легко.
- Но таким образом язык не выучить? - вырвалось у меня.
- Твоя задача заключается не в этом. Для языкознания важна практика. А где её тебе взять без носителя или хотя бы учителя нужного языка? Но утилитарной цели ты добьёшься. Развитие необходимого уровня памяти, важного для поиска и распознания Демиурга. Не хочу вдаваться в нейрофизиологические подробности. Просто поверь на слово!
- Кстати, я случайно наткнулся на неинициированного Ремесленника, - вспомнил я реакцию татуировки на Елизавету. Но лицо Павла уже поглотила чернота. Последние его слова я слышал уже из полной темноты.
Мда, совсем позабыл, что разговариваю не с самим Ремесленником, а с его закладкой в моих нейронах, заточенной под конкретную задачу.
Возвращение в реальность ночного вагона сопровождалось досадой: забыл спросить, что значил давешний карнавал исторического экскурса моего сознания в воинов разных эпох. Ладно, будет ещё время.
Осталось подумать, где взять необходимый языковой источник. Может, у сестёр милосердия найдётся гимназический учебник или словарь? Вопрос о выборе языка не принципиален. В идеале, конечно, подошёл бы язык противника - немецкий. У меня-то с языком вообще полный анекдот. Школьный курс испанского да институтский французского. Стыдно признаться, но ни того, ни другого толком и не знаю. Как бы мне исходя из местных гимназических реалий латынь или греческий учить не пришлось. Эх, не было у бабы забот, да купила порося.
Засыпая, организм преподнёс вполне ожидаемый сюрприз. Мышцы охватила сначала ноющая нарастающая боль. Затем кратковременная судорога. Хорошо, хоть только группы сгибателей-разгибателей. Наконец, по телу пробежала горячая волна, смывающая неприятные ощущения, оставив лишь неприятную тягучую слабость. Тьфу ты, пропасть! Похоже, это один из видов расплаты за быстропрогрессирующие изменения в тканях. Что же будет дальше?
Медитация и усталость вскоре взяли своё, поворочался я, устраиваясь так, чтобы хоть немного не беспокоить измученное тело, недолго. Сон, глубокий, как пропасть и вязкий, как трясина, стёр все мысли и образы.
***
Утренняя побудка была шумной. Я спросонья не сразу сообразил, что мы стоим.
- Пронькин, Горемыкин! Пулей за кипятком. Полчаса стоянки, - прогремел голос Демьяна, сопровождаемый порывом сквозняка, занёсшим порцию свежего воздуха в застоялое утреннее нутро вагона.
Ну а мне-то что? Только ремень застегнуть, да в новые сапоги впрыгнуть. С портяночками-то оно любо-дорого! Зацепил на выходе пустые фляги и, крикнув хлопающему глазами Горемыкину: "Догоняй!", рванул к приметному строению, где уже выстраивалась жиденькая очередь. На этот раз отоварились быстро. Струя кипятка хлестала из толстой трубы, только успевай подставлять тару, так что на каждого жаждущего уходило не более минуты.
Заодно поймал несколько заинтересованных и уважительных взглядов тех самых молодых представителей пулемётной роты, которые были свидетелями позавчерашних разборок с Фёдором и Глебом. Горемыкин, оправдывая фамилию, догнал меня уже на обратном пути, вцепившись клещами в одну из фляг. Отговаривать не стал, так как до вагона оставалось рукой подать.
Поручив помощнику санитарскую долю кипятка, втащил вторую флягу в вагон сестёр милосердия.
- Здорово ночевали, Иван Ильич?! - в узком проходе наткнулся на ещё мокрого после умывания Вяземского.
- Хорошо ночевал, Гаврила. А ты с кипятком? Неси обратно солдатикам. Аккумуляторы зарядились, мы свой титан разогрели. Теперь воды будет вдоволь! После завтрака прошу ко мне, продолжим.
- Непременно! - заверил я, вернувшись в свой вагон.
Стоянка эшелона немного затянулась. Успели и плотно позавтракать, и побриться. За завтраком потянул за рукав Семёна в тот самый закуток между ящиками, где ночью медитировал, прихватив свой вещевой мешок с купленной в Златоусте жилеткой и стальные пластины. Расстелив всё это богатство на полу, я разложил часть пластин внахлёст, отверстиями вверх.
Рыжий санитар, смачно жуя горячую кашу, запивая её не менее горячим чаем из кружки, заинтересованно вертел в руках одну из пластин. Затем, справившись с кашей, ухватил за край войлочного жилета.
- Распарывать придётся, Гаврила. Между слоями железки ладить. Дратвой подшивать, переплетённой с шёлковой нитью. Так надёжней, не притрётся. Тяжеленька кольчужка-то выйдет!
- Ты не сомневайся. Выдюжу! Сладишь?
- А чего тут не ладить? Носилки и то похитрее будут. Вечером померяешь.
- Ты не торопись. Лучше каждую пластину поместить в холщовый карман и уже после этого крепить к основе, так они меньше тереться и скользить друг об друга будут и не забывай, что внахлёст, как чешуя, - я протянул ему схематическое изображение расположение пластин на листке бумаги, заготовленное накануне.
Семён повертел его, цыкнув зубом:
- А чего так-то?
- Чтобы прикрыть наиболее уязвимые места лучше: лёгкие, сердце, вот тут, над ключицами, сзади почки, позвоночник...
- Ишь ты! Хм, попробую. Есть мысля.
- Я на тебя надеюсь, Семён. Сладишь - с меня магарыч!
- Хорошее дело.
Оставив заготовку и схему рыжему санитару и предупредив Демьяна, вернулся к Ивану Ильичу.
Мысли о поиске актуальных и технически исполнимых новинках для военной медицины не переставали меня беспокоить даже в походе за кипятком и размышлениях о бронежилете. Пусть моя задумка со стальными пластинами и окажется детской вознёй. Но если получится и покажет себя, это станет ещё одним поводом напомнить об изобретении князя Чемерзина и подтолкнёт, чем чёрт не шутит в нужном направлении изобретательскую мысль. По крайней мере, я вложил в него всё, что помнил о бронежилете, который носил сам во время срочной службы. Правда, материалы в моём распоряжении, понятное дело, далеко не те, что у оригинала. Но, как говорится, не имея гербовой, и на туалетной "Войну и мир" накарябаешь.
- Но вакцины ещё недостаточно совершенны и количество случаев побочных эффектов довольно велико, - начал возражать Вяземский.
- Речь идёт о военной вакцинации, дорогой мой Иван Ильич. На чашах весов десятки тысяч умерших от тифа, сотни тысяч заразившихся от отправленных санитарными эшелонами в тыл и сотни, вряд ли тысячи с побочными недугами от вакцинации, что вполне купируемы даже при вашем уровне развития медицины. И пытаться убеждать военных чиновников бесполезно. Решение проблемы в снижении небоевых потерь от инфекционных заболеваний сейчас в большей степени зависит не от системы организации санэпидрежима. Насколько мне известно, учить санитарные службы профилактировать и бороться с эпидемиями сейчас не надо. Главная проблема в том недостаточном уровне ресурсов и сил, что выделены для этого правительством и подчинённым ему структурам. Кажется, Наполеон сказал, что "для ведения войны мне необходимы три вещи: во-первых - деньги, во-вторых - деньги и в-третьих - деньги." Так вот, перефразируя Бонапарта, скажу, что для спасения наибольшего числа жизней в этой войне нужны идеи и деньги. Но деньги всё же больше. Ибо, без них, идеи - это пшик, всего лишь сотрясение воздуха!
- Вы говорите страшные вещи, Гаврила Никитич.
- Слова не так страшны, как реальность. Через три года тяготы Великой войны: антисанитария, плохое питание, скученность военных лагерей и лагерей беженцев - всё это приведёт к пандемии испанского гриппа, который за несколько лет в России выкосит, вдумайтесь в три раза больше народу, чем погибнет в этой войне!
За столом повисло неловкое молчание. Князь сцепил побелевшие пальцы рук в замок, навалившись на столешницу.
- Что же мы делаем...Господи, что же нам делать? -в голосе военного врача застыло отчаяние.
- Что делать, Иван Ильич? Работать, жить, любить, наконец! И как можно реже предаваться отчаянию. Ведь никто не знает, где найдёт свою смерть. Отсюда и ожидание её столь тягостно. И лучше всего проводить это время, сохраняя достоинство.
- Хм, теперь я намного больше понимаю, что вы чувствуете, глядя на моих подопечных сестёр милосердия, - задумчиво пробормотал бывший приват-доцент.
- Помимо гордости за Россию и едва сдерживаемого полового влечения? - последнюю часть фразы я добавил почти шёпотом.
- Что? Ах...да вы шутник, Гаврила Никитич! Издеваетесь?
- Нет, Иван Ильич, просто хочу немного искупить свою вину: я виновник вашего мрачного настроения.
- Тогда может, нам немного развеять тоску? - подмигнул мне коллежский асессор, доставая жестом фокусника конусообразную чекушку шустовского из-под полки.
- Что ж, возражений не имею, - подкрутил я правый ус. Благодаря подарку своих сослуживцев, мне удалось утром привести своё лицо в соответствии с местными понятиями и своеобразной модой. Усы и щетина уже порядком отрасли, было за что ухватиться. Золингену работы хватило, а я умудрился порезаться всего три раза.
Коньяк лишь разогнал немного кровь, да растворил в себе мрачные мысли, навеянные откровениями с моим начальником. Как ни странно, теперь я тоже всё больше проникался его принципом о многих печалях во многих знаниях. А ведь я ему не рассказал и о десятой части тех несчастий, что обрушаться на русского человека в ближайшие пять-десять лет. Мало кто сможет справиться с подобным грузом, и я не хочу стать вестником апокалипсиса. Но всё, что в моих силах для Ивана Ильича я сделаю...
Вечер прошёл снова за тетрадями. На этот раз врач принёс толстенный рецептурный сборник фармацевта 1912 года издания. И начался форменный ад. Вяземский заставлял меня вспоминать и выписывать все рецепты подряд, какие я мог припомнить: мазей, кремов, присыпок, порошков, настоек, болтушек, растворов. И вскоре дело пошло! Врач терпеливо сравнивал мои каракули с соответствующими разделами в сборнике, дотошно выспрашивая для чего применяется то или иное средство. Не знаю, причина ли в том великолепие шустовского нектара, либо методическая система князя, но он-таки подобрал ключик к этому разделу памяти!
Мы просидели до темноты, пока в вагоне не включились электрические фонари, а на нашем столе отдельная лампа под небольшим медным абажуром. Глаза князя алчно блестели. Так, наверное, выглядел сказочный кощей, который "чах над златом", о чём я не преминул сказать Ивану Ильичу.
- Да Кощей жалкий нищий по сравнению со мной, дорогой ты мой Гаврила! Ты и не представляешь, сколько из всего этого можно будет реализовать на практике. А парадоксальная недооценка медицинского нитроглицерина у нас в России, гениальная находка инсулина в поджелудочной железе собаки и выделение его из телячьих эмбрионов...это просто, просто у меня нет слов!
Въедливый князь настолько вошёл во вкус, что помимо моих воспоминаний о рецептурном курсе фармакологии успевал цепляться и за совершеннейшие, казалось бы, пустяки. Например, он заставил меня вспомнить одну из лабораторных, когда мы в домашних условиях получали лизоцим из куриных яиц и лимонного сока. Казалось бы, пустяк, в моём времени чистый лизоцим или лекарственные препараты на его основе найти не проблема. Но для этого времени... Мда-а-а, чтобы я делал без бывшего приват-доцента. Терпение моё лопнуло на мечниковской простокваше. Услышав о её бактериальных и "омолаживающих" свойствах, Вяземский и вовсе потерял берега. Пришлось отбояриваться тем, что Шахерезаде, то есть, вольнонаёмному Пронькину, пора баиньки. И то правда, вокруг все уже собирались отходить ко сну, и я боялся, что Семён меня не дождётся.
Глава 10
На протяжении веков конечный удел героев был такой же, как и у обычных людей. Все они умерли и постепенно стёрлись из памяти людей.
Но пока мы живы, мы должны понять себя,
разобраться в себе и выразить себя.
Ли Чжэньфань.
Так и вышло. Рыжий дрых без задних ног, как спят люди с абсолютно спокойной совестью. А вот мне не спалось. Нет, с совестью было всё почти более-менее неплохо, просто жалко было терять время на сон. Пары коньяка давно улетучились, и я сунулся было на свежий воздух с намерением провести очередную тренировку, но погода внесла свои коррективы. С наступлением темноты пошёл мокрый снег, плавно перешедший в настоящий ледяной дождь.
К моменту, когда я было сунулся наружу, давно ударил мороз, превратив все наружные поверхности вагона, а в особенности крышу в настоящий каток. Даже босиком мне не удалось сделать нормально и пяти шагов. Мда...манией самоубийства я пока не страдаю. Пришлось обойтись программой минимум в тамбуре: шесть чередующихся подходов по сто отжиманий на кулаках, приседаний "пистолетиком" со сменой ноги и отжиманий в стойке на руках. Результатом стало пропотевшее насквозь исподнее и жуткий голод, от которого мелко тряслись руки и урчало в животе. Похоже, обычное трёхразовое солдатское питание и чай-коньяк с начальником полностью исчерпали необходимый при подобных нагрузках калораж. Сходив в потёмках за сменой белья, развесил сушиться мокрое на одной из протянутых для такого случая верёвке. Ковша ледяной воды хватило освежить немного разгорячённое тело.
Учитывая прошлое побочное воздействие во время медитации на окружающую среду, решил на этот раз провести её расстелив шинель у одной из свободных стен вагона, где было сложено в ящиках лазаретное барахло. Удобный закуток под одним из окон приглянулся мне ещё днём. Осталось лишь подвинуть один из ящиков, что я и сделал, стараясь особенно не шуметь.
Нужного настроя на этот раз пришлось ждать довольно долго. Мешали посторонние звуки: стук поездных колёс, дрожание и тряска вагонного пола, храп сослуживцев, скрип полок и топчанов.
Наконец, удалось приспособиться, выделив из общего шума наиболее ритмичный компонент и сосредоточившись исключительно на нём... Благодаря термозазорам между рельсами и педантичной скрупулёзности металлургов, перестук колёс прекрасно исполнил роль метронома.
На этот раз никаких видений и реальных экскурсов в историю не было. В глубокой темноте неожиданно возникло огромное лицо Ремесленника.
- Отлично получается, Гавр. Почти не имея навыков, ты в полевых условиях всего лишь с третьей попытки, причём не в фазе сна, вошёл в контакт с моей закладкой. Или твоя база гораздо сильнее, чем я оценил, или это результат симбиоза твоего нейротрона и природных способностей предка. Судя по результатам прошедшего дня и ночи, ты внял моим советам, кроме работ с предметами. Это очень важно, пойми...
- Не было возможности. Мы в постоянном движении внутри вагонов, я всё время на виду. Трудно будет объяснить, если начну делать упражнения, размахивая сапёрной лопаткой или черенком от лопаты, да и развернуться особо негде. Сегодня даже пришлось отменить беготню по крышам. Только простые силовые упражнения в тамбуре.
- Тогда обязательно сделай это при первой возможности, пока новая нейроструктура не закостенела. И ещё. Статистика выполнения заданий, подобных твоему, показала, что для успешного выполнения поиска Демиурга, кроме объективных факторов: числа контактных лиц, разнообразие и условия экспозиции контакта, вербальный или визуальный контакт; необходимы и субъективные: степень развития зрительной, тактильной, графической и образной памяти. Задатки и потенциал у тебя уже сформированы, осталось нарастить число синаптических связей.
- И как это сделать? - немного растерялся я от столь сложной, на мой взгляд, задачи.
- Простые упражнения с запоминанием разнообразных предметов, числом от пяти до двадцати и более за три-четыре секунды осмотра, затем перечисление их с закрытыми глазами. Многократное повторение вплоть до идеального результата.
- Окружающие посчитают меня чокнувшимся. Разве что Иван Ильич снизойдёт.
- Кто это?
- Мой местный покровитель.
- Вживаешься? Хорошо. Тогда есть способ одновременно посложнее и поинтереснее. Языки. Но понадобятся какие-никакие пособия. Хотя бы словарь. Начинаешь с существительных, окружающих тебя в ближнем визуальном контакте, затем переходишь на те, что за окошком, потом прилагательные, далее глаголы действий, наречия, числительные. Всё это обязательно записываешь и привязываешь к мысленным предметам. Даже недели занятий по два-три часа в день хватит чтобы развить синаптические связи. А с твоей нынешней памятью иметь несколько тысяч слов словарного запаса и вовсе легко.
- Но таким образом язык не выучить? - вырвалось у меня.
- Твоя задача заключается не в этом. Для языкознания важна практика. А где её тебе взять без носителя или хотя бы учителя нужного языка? Но утилитарной цели ты добьёшься. Развитие необходимого уровня памяти, важного для поиска и распознания Демиурга. Не хочу вдаваться в нейрофизиологические подробности. Просто поверь на слово!
- Кстати, я случайно наткнулся на неинициированного Ремесленника, - вспомнил я реакцию татуировки на Елизавету. Но лицо Павла уже поглотила чернота. Последние его слова я слышал уже из полной темноты.
Мда, совсем позабыл, что разговариваю не с самим Ремесленником, а с его закладкой в моих нейронах, заточенной под конкретную задачу.
Возвращение в реальность ночного вагона сопровождалось досадой: забыл спросить, что значил давешний карнавал исторического экскурса моего сознания в воинов разных эпох. Ладно, будет ещё время.
Осталось подумать, где взять необходимый языковой источник. Может, у сестёр милосердия найдётся гимназический учебник или словарь? Вопрос о выборе языка не принципиален. В идеале, конечно, подошёл бы язык противника - немецкий. У меня-то с языком вообще полный анекдот. Школьный курс испанского да институтский французского. Стыдно признаться, но ни того, ни другого толком и не знаю. Как бы мне исходя из местных гимназических реалий латынь или греческий учить не пришлось. Эх, не было у бабы забот, да купила порося.
Засыпая, организм преподнёс вполне ожидаемый сюрприз. Мышцы охватила сначала ноющая нарастающая боль. Затем кратковременная судорога. Хорошо, хоть только группы сгибателей-разгибателей. Наконец, по телу пробежала горячая волна, смывающая неприятные ощущения, оставив лишь неприятную тягучую слабость. Тьфу ты, пропасть! Похоже, это один из видов расплаты за быстропрогрессирующие изменения в тканях. Что же будет дальше?
Медитация и усталость вскоре взяли своё, поворочался я, устраиваясь так, чтобы хоть немного не беспокоить измученное тело, недолго. Сон, глубокий, как пропасть и вязкий, как трясина, стёр все мысли и образы.
***
Утренняя побудка была шумной. Я спросонья не сразу сообразил, что мы стоим.
- Пронькин, Горемыкин! Пулей за кипятком. Полчаса стоянки, - прогремел голос Демьяна, сопровождаемый порывом сквозняка, занёсшим порцию свежего воздуха в застоялое утреннее нутро вагона.
Ну а мне-то что? Только ремень застегнуть, да в новые сапоги впрыгнуть. С портяночками-то оно любо-дорого! Зацепил на выходе пустые фляги и, крикнув хлопающему глазами Горемыкину: "Догоняй!", рванул к приметному строению, где уже выстраивалась жиденькая очередь. На этот раз отоварились быстро. Струя кипятка хлестала из толстой трубы, только успевай подставлять тару, так что на каждого жаждущего уходило не более минуты.
Заодно поймал несколько заинтересованных и уважительных взглядов тех самых молодых представителей пулемётной роты, которые были свидетелями позавчерашних разборок с Фёдором и Глебом. Горемыкин, оправдывая фамилию, догнал меня уже на обратном пути, вцепившись клещами в одну из фляг. Отговаривать не стал, так как до вагона оставалось рукой подать.
Поручив помощнику санитарскую долю кипятка, втащил вторую флягу в вагон сестёр милосердия.
- Здорово ночевали, Иван Ильич?! - в узком проходе наткнулся на ещё мокрого после умывания Вяземского.
- Хорошо ночевал, Гаврила. А ты с кипятком? Неси обратно солдатикам. Аккумуляторы зарядились, мы свой титан разогрели. Теперь воды будет вдоволь! После завтрака прошу ко мне, продолжим.
- Непременно! - заверил я, вернувшись в свой вагон.
Стоянка эшелона немного затянулась. Успели и плотно позавтракать, и побриться. За завтраком потянул за рукав Семёна в тот самый закуток между ящиками, где ночью медитировал, прихватив свой вещевой мешок с купленной в Златоусте жилеткой и стальные пластины. Расстелив всё это богатство на полу, я разложил часть пластин внахлёст, отверстиями вверх.
Рыжий санитар, смачно жуя горячую кашу, запивая её не менее горячим чаем из кружки, заинтересованно вертел в руках одну из пластин. Затем, справившись с кашей, ухватил за край войлочного жилета.
- Распарывать придётся, Гаврила. Между слоями железки ладить. Дратвой подшивать, переплетённой с шёлковой нитью. Так надёжней, не притрётся. Тяжеленька кольчужка-то выйдет!
- Ты не сомневайся. Выдюжу! Сладишь?
- А чего тут не ладить? Носилки и то похитрее будут. Вечером померяешь.
- Ты не торопись. Лучше каждую пластину поместить в холщовый карман и уже после этого крепить к основе, так они меньше тереться и скользить друг об друга будут и не забывай, что внахлёст, как чешуя, - я протянул ему схематическое изображение расположение пластин на листке бумаги, заготовленное накануне.
Семён повертел его, цыкнув зубом:
- А чего так-то?
- Чтобы прикрыть наиболее уязвимые места лучше: лёгкие, сердце, вот тут, над ключицами, сзади почки, позвоночник...
- Ишь ты! Хм, попробую. Есть мысля.
- Я на тебя надеюсь, Семён. Сладишь - с меня магарыч!
- Хорошее дело.
Оставив заготовку и схему рыжему санитару и предупредив Демьяна, вернулся к Ивану Ильичу.
Мысли о поиске актуальных и технически исполнимых новинках для военной медицины не переставали меня беспокоить даже в походе за кипятком и размышлениях о бронежилете. Пусть моя задумка со стальными пластинами и окажется детской вознёй. Но если получится и покажет себя, это станет ещё одним поводом напомнить об изобретении князя Чемерзина и подтолкнёт, чем чёрт не шутит в нужном направлении изобретательскую мысль. По крайней мере, я вложил в него всё, что помнил о бронежилете, который носил сам во время срочной службы. Правда, материалы в моём распоряжении, понятное дело, далеко не те, что у оригинала. Но, как говорится, не имея гербовой, и на туалетной "Войну и мир" накарябаешь.