– Почему ты говоришь в таком тоне?
– Потому что вы должны были просто оставить его на месте, выполняя приказ. Вы заявляете, будто хотите популяризировать наш символ, но неужели трудно было нарисовать его на фургоне?
– Считаешь, это как-то повлияет на нашу репутацию? – раздраженно спросила Оливия.
– Большинству людей непросто свыкнуться с мыслью, что мы не те монстры, какими нас рисует телевидение. И не увечим невинных людей, – сказал Клэнси. – Так что, пожалуйста, носите черное. Пользуйтесь символом. Просто… постарайтесь быть немного хитрее.
– Кому-нибудь налить чаю? – спроси Хэйс.
– Простите, что прерываю наше собрание, но у вас вроде бы все под контролем, а меня ждет один человек, – сказал Клэнси. Я отпрянула от двери. – Лив, набросай план налета. Я переживаю по поводу количества людей.
Я спустилась на несколько ступенек вниз, но вряд ли это могло кого-то обмануть. Дверь распахнулась, и передо мной появилась Оливия. Высокая и тонкая, как тростинка, с ногами от ушей и сияющей загорелой кожей.
Кивнув, я отошла в сторону, пропуская их с Хэйсом мимо. Думаю, Оливия была моей ровесницей, но выглядела гораздо старше. Лет на двадцать. Когда я подняла взгляд, Клэнси стоял, облокотившись на дверной косяк, и широко ухмылялся.
– Ты пришла. – Он махнул рукой, приглашая войти, проводил меня до стола и усадил на один из стульев. Я бросила невольный взгляд на вторую часть комнаты. Занавеска была задернута.
Клэнси сел на свое место и довольно откинулся на стуле.
– Что заставило тебя передумать?
– То… твои слова, – промямлила я. – Нас осталось слишком мало. – Хочу уберечь тех, кого люблю, и больше никогда не стирать воспоминания о себе из их памяти.
– В базе Лиги я прочел, что ни одного оранжевого, кроме вас с Мартином, больше не нашли, – сказал Клэнси. – Красных тоже никто не видел. Это возлагает на нас большую ответственность.
– Думаю, да, – согласилась я. А потом меня посетила интересная мысль. – Как тебе удалось получить доступ к базе Лиги? И к базе СПП? – Я жестом обвела комнату. – Откуда все это?
– У меня много друзей, – просто ответил Клэнси, забарабанив пальцами по столу. – Отец от меня отрекся. Побоялся за свою карьеру. Я ведь многое мог рассказать. Например, что никакой реабилитационной программы не существует. По крайней мере, для таких, как ты и я.
– Как я и ты, – эхом отозвалась я.
Клэнси провел рукой по волосам.
– Первое, что тебе следует уяснить, Руби, – мы не похожи на остальных. Я, ты… все оранжевые другие. Особенные. Нет-нет, подожди, я понимаю твое возмущение, но все-таки послушай, ладно? Потому что вторая важная вещь заключается в том, что все, включая моего отца, лагерных инспекторов, СПП, ученых и агентов Детской лиги, тебе врали. Наша исключительность заключается вовсе не в том, на что мы способны, а в том – во что нас можно превратить.
– Туманное заявление, – сказала я.
Он встал и обошел стол, сев рядом со мной.
– Может, будет лучше, если я расскажу свою историю? – Наши взгляды встретились. – Пообещай, что это останется между нами.
Хранить в секрете. Это я умела.
– Вот и хорошо, – сказал он, – дай руку. Я собираюсь тебе показать.
Проникновение в чужие мысли всегда было связано для меня с тошнотворной слабостью. Чаще всего я оказывалась посреди болота спутанных воспоминаний и неосознанных чувств. Пробираться через него приходилось без карты, фонарика и надежды на скорый исход.
Но с разумом Клэнси все обстояло по-другому. Его воспоминания были яркими и четкими, расцвеченными необычными образами. Он словно взял меня за руку и повел по коридору, окна которого вели в его прошлое. Мы останавливались лишь для того, чтобы заглянуть внутрь.
Внезапно я оказалась в офисе. Чрезвычайно простой, уставленный серебристо-серыми шкафами, он мог бы принадлежать кому угодно. Белая краска на стенах высохла не до конца и в некоторых местах все еще пузырилась. Однако прибор в форме полумесяца, расположенный в дальнем углу, и мужчину, сидящего за столом, я узнала сразу. Тучный, с залысинами на висках, он был сотрудником лазарета. Губы мужчины беззвучно двигались, но я не могла оторвать глаз от стопки листов, лежащих на столе. Мой взгляд остановился на руке, которой врач придерживал сложенный лист бумаги. Сверху, на блокноте, лежал ретранслятор белого шума. Внезапно появился звук, и я с удивлением услышала слова, поверить в которые было практически невозможно.
«Господа, официально разрешаю вам проводить необходимые тесты и эксперименты над моим сыном, Клэнси Джеймсом Бимонтом Греем, при условии, что процедуры не оставят на нем видимых шрамов».
Огни офиса разгорались все ярче и ярче до тех пор, пока не поглотили воспоминание целиком. Когда лампы погасли, я оказалась в другом помещении. Эта комната лазарета была отделана голубой плиткой, рядом пикали мониторы. «Нет!» – мысленно крикнула я. Попыталась освободиться, но липучки надежно держали мои руки и ноги прикованными к металлическому столу. Теперь я поняла, что это за место.
рука в перчатке опустила лампы к моему лицу. Краем глаза я видела, как доктора в белых халатах размещают вокруг меня различные приборы и компьютеры. Челюсти сжались на кожаной прокладке. В рот вставили кляп, который завязывался ремешками на затылке. Чьи-то руки прижали мою голову к столу и направили на меня мониторы. Я вновь попыталась вырваться и даже немного приподняла шею. Но увидела лишь длинные столы с кучей скальпелей и мини-дрелями. В смотровом окошке отразилось бледное, полное ужаса лицо. Вскоре его портреты развесят по всему лагерю.
Яркий свет заполнил все вокруг. Картинка исчезла, сменившись новым воспоминанием. Я помахала рукой в воздухе и только потом заметила прямо перед собой остекленевшие глаза ученого, знакомого по предыдущим воспоминаниям. Мужчина суетился, бегая туда-сюда вокруг нас. Выражение его лица постоянно менялось, но глаза и улыбка по-прежнему казались пустыми и бессмысленными. Я расправила плечи. Сердце в груди трепетало от радости. Это была победа. Я направилась сквозь главные ворота к черной машине. Мужчина в костюме небрежно похлопал меня по плечу, приглашая садиться. В последующей череде воспоминаний этот человек присутствовал постоянно. Он сопровождал меня на всех выступлениях, присутствовал при каждой речи, в школе и перед правительственными зданиями. Стоял среди журналистов, когда мы давали интервью в маленьких городках. И каждый раз, стоя с одинаковыми карточками в руках, я смотрела на лица из толпы – исполненные горя и отчаянной надежды. Раз за разом губы произносили одни и те же слова: «Меня зовут Клэнси Грей, и я здесь для того, чтобы рассказать вам о реабилитационной программе, которая спасла мне жизнь».
Еще одна вспышка света, на этот раз – из камеры. Когда шок прошел, я увидела лицо, удивительно похожее на мое собственное, только чуть старше и солиднее. Фотограф повернул монитор, чтобы мы могли лучше разглядеть портрет, и теперь я увидела себя уже не мальчиком, но юношей. Пятнадцати, может, шестнадцати лет. Фотограф установил оборудование в дальнем конце комнаты. Я положила руку на спину президента и провела его мимо диванов к огромному темному столу. В окна стучали ветки розовых кустов, но я указала президенту на листок бумаги и заставила взять ручку. Поставив подпись, он посмотрел меня остекленевшим взглядом. Губы отца растянулись в глупой улыбке.
Прошли недели, месяцы, годы, и меня охватило изнеможение. Словно тяжелая цепь все сильнее сжимала грудь. Вокруг темно. Сложно сказать, который час, но на дворе была ночь. Я находилась в комнате отеля, и явно не самого лучшего. Лежала, накрывшись одеялом, и глазела в потолок. Внезапно из тени шкафа выскочила фигура. Человек двигался быстро, слишком быстро. Мужчина в черной маске, с ружьем наперевес. Резко сбросив одеяло, я ударила ногой по воздуху. Убийца отскочил назад. Раздался негромкий выстрел, сопровождающийся вспышкой света. Запахло дымом.
Я упала на спину, и мужчина навалился сверху, вдавливая предплечье мне в горло. Тонкие хрящи и кости мгновенно смялись под его весом. Мои руки слепо зашарили по воздуху, коснулись грубого ворса ковра, тумбочки и, наконец, нашли его лицо. От страха я стремительно ворвалась в его сознание.
– Стой! – попыталась прохрипеть я, но не издала ни звука.
И мужчина остановился. Словно биоробот, которому отдали команду. Он сел на пол рядом с ружьем.
Я надсадно закашлялась, но тут же схватила ружье. Сорвав с вешалки зимнюю куртку, выбежала в коридор. Видимо, сначала убийца караулил меня здесь. Я понимала, прекрасно понимала, что происходит. Что случится, если утром меня обнаружат живой.
Я сбежала по лестнице, пронеслась через кухню, а потом мимо черных «дампстеров» через всю парковку. Грудь полыхала огнем, за спиной слышались крики и топот ног по тротуару. Я бежала сквозь деревья, в темноту…
– Руби! Руби!
Я медленно возвращалась в реальность, восстанавливая картинку офиса кусочек за кусочком. Голова болела так, что хотелось сесть на корточки и опустить ее между ног. Иначе меня вполне могло бы стошнить прямо на пол.
– Они пытались тебя убить, – сказала я, когда ко мне наконец вернулся голос. – Кто это был?
– А ты как думаешь? – сухо спросил Клэнси. – Один из агентов Секретной службы, которые вроде как должны были меня охранять.
– Но в этом нет никакого смысла, – я прижала руку ко лбу и закрыла глаза. – Если тебя мотали туда-сюда по стране, заставляя рекламировать реабилитационную программу, тогда зачем?..
– Узнал, что лечение не помогло, – ответил Клэнси. – Отец, я имею в виду. Из Термонда меня забрали после того, как я заставил их поверить в то, что излечился. Но потом амбиции взяли верх. Попытался воздействовать на отца, и меня вычислили. – Клэнси ненадолго замолчал. – Он боялся, что правда о лагерях выплывет наружу, но изолировать сына от общества уже не мог. Думаю, ему показалось, что проще всего будет избавиться от меня навсегда, прежде чем я успею натворить дел. Остается только гадать, какую душещипательную ложь он приготовил для своих драгоценных американцев.
Я долго молчала.
Как тебе удалось все это вынести? – хотелось спросить мне. – Как удалось не превратиться в монстра, которого пытались из тебя сделать?
– После той ночи я встретил Хэйса, потом Оливию и всех остальных. Мы нашли это место и приступили к работе. Отец назначил за меня вознаграждение, потому что больше всего на свете он боится разоблачения. Мир не должен узнать правду обо мне и реабилитационной программе. Он даже сочинил какую-то ложь насчет колледжа, чтобы пресса от него отстала. – Клэнси улыбнулся. – Так что, как видишь, в конце я проиграл.
Он поднялся со стула и протянул мне руку. Я взяла ее без всяких сомнений, и Клэнси сжал мои пальцы. Внутри разливались тепло и покой. Сознание молчало. Я наклонилась вперед.
– Когда я впервые прочел твою историю, то сразу подумал, что нам необходимо встретиться. Просто чтобы убедиться, что ты знаешь правду. Тогда они не смогли бы провести тебя так же легко, как меня.
– Правду? – Я удивленно посмотрела на него. – Что ты хочешь сказать?
Клэнси не выпустил мою руку, просто сел на краешек стола прямо передо мной.
– Женщина, вывезшая тебя из Термонда, была агентом Лиги? Что она рассказала о белом шуме, который использовали в тот день?
– Что лагерные инспекторы добавили в него новую частоту, пытаясь выявить незарегистрированных оранжевых, красных и желтых, – ответила я. Клэнси должен был об этом знать. Он ведь и сам использовал особую радиочастоту для контакта с теми, кто хотел узнать месторасположение лагеря. – Тех, кому удалось замаскироваться.
Клэнси выпустил мою руку и повернул лэптоп к нам. На экране красовалась моя фотография в тот день, когда нас привезли в лагерь. Но текст рядом не имел никакого отношения к моей истории.
– Читай второй параграф вслух.
Я с сомнением посмотрела на Клэнси, но сделала, как он сказал.
– Лагерный инспектор Харрис обнаружил изменения в тревожном сигнале в 5:23 следующего утра, после того как заметил, что к основной версии была добавлена неизвестная частота, на которую он не давал согласия. – Я облизала пересохшие губы. – В ходе исследования записывающих устройств, расположенных в столовой, он пришел к выводу, что вспышка мятежа, которая и привела к использованию тревожного сигнала в 11:42, была спровоцирована агентами террористической группировки Детская лига. Он также считает, что новую частоту добавили к сигналу те же шпионы. Пси-объекты номер 3285 и номер 5312 были вывезены оперативниками Детской лиги за границы лагеря в 3:34. Предположительно, данным объектам удалось скрыть свой оригинальный цвет, после чего они были ошибочно классифицированы как зеленые…
– Читай дальше, – сказал Клэнси, когда мой голос прервался.
– Объекты 3285 и 5312 чрезвычайно опасны. Выписаны ордеры на арест и переработку… – Переработку? Мои глаза чуть не вылезли из орбит. – Это написано так, словно… Они не знали… не знали… Хочешь сказать, что в лагере понятия не имели о том, что я оранжевая, до тех пор, пока мы не сбежали?
Клэнси кивнул.
– Именно так.
– Выходит, никакой опасности не было? Никто не собирался меня убивать?
– Нет, ты действительно была в опасности, – сказал он. – Все кусочки мозаики были на месте, оставалось только сложить их вместе. Но если ты спрашиваешь, смогли бы тебя обнаружить без частоты, добавленной агентами Лиги, то ответ – «нет». Скорее всего, нет.
– Тогда зачем они это сделали? – удивилась я. – Пойти на гигантский риск, чтобы заполучить всего нескольких детей?
– Нескольких исключительно ценных, редких детей, – поправил Клэнси. – Детей, которых в противном случае все равно убьют.
Заметив выражение моего лица, он дружелюбно добавил:
– Ты всерьез думала, что они оставят таких, как мы, в живых? Только не оранжевых. Желтых – да, их можно остановить. Но не оранжевых.
Я провела рукой по лицу.
– А как насчет красных? Их тоже убили, да?
– Нет, – запнувшись, сказал Клэнси. Голос его стал тише. – Их постигла гораздо более жуткая участь.
Я ждала продолжения, сложив руки на коленях.
– Тайная президентская программа. – Клэнси сложил руки на груди и подался вперед. – Проект Джамбори. Дорогой папочка лично тренировал армию красных, собранных со всех лагерей. Как видишь… – Он откашлялся. – Как видишь, Лига пыталась отыскать особо опасные экземпляры лишь для того, чтобы использовать их в собственных целях.
Я покачала головой и закрыла лицо ладонями. Из всех возможных сценариев судьбы этот казался самым безумным.
– Но как они смогли их заставить? – безжизненным голосом спросила я. – Почему они согласились?
– Думаешь, у них был выбор? – спросил Клэнси. – Они боялись, что в случае отказа правительство может причинить вред их семьям. А так могли хотя бы рассчитывать на более комфортные условия. До тех пор, пока отец и его советники не поняли, что я на них воздействую, мне удавалось курировать программу. Тогда о детях действительно заботились. Им жилось лучше, чем в лагерях. – Клэнси покачал головой. – Не стоит за них переживать. Однажды они выйдут из-под контроля отца.
– Потому что вы должны были просто оставить его на месте, выполняя приказ. Вы заявляете, будто хотите популяризировать наш символ, но неужели трудно было нарисовать его на фургоне?
– Считаешь, это как-то повлияет на нашу репутацию? – раздраженно спросила Оливия.
– Большинству людей непросто свыкнуться с мыслью, что мы не те монстры, какими нас рисует телевидение. И не увечим невинных людей, – сказал Клэнси. – Так что, пожалуйста, носите черное. Пользуйтесь символом. Просто… постарайтесь быть немного хитрее.
– Кому-нибудь налить чаю? – спроси Хэйс.
– Простите, что прерываю наше собрание, но у вас вроде бы все под контролем, а меня ждет один человек, – сказал Клэнси. Я отпрянула от двери. – Лив, набросай план налета. Я переживаю по поводу количества людей.
Я спустилась на несколько ступенек вниз, но вряд ли это могло кого-то обмануть. Дверь распахнулась, и передо мной появилась Оливия. Высокая и тонкая, как тростинка, с ногами от ушей и сияющей загорелой кожей.
Кивнув, я отошла в сторону, пропуская их с Хэйсом мимо. Думаю, Оливия была моей ровесницей, но выглядела гораздо старше. Лет на двадцать. Когда я подняла взгляд, Клэнси стоял, облокотившись на дверной косяк, и широко ухмылялся.
– Ты пришла. – Он махнул рукой, приглашая войти, проводил меня до стола и усадил на один из стульев. Я бросила невольный взгляд на вторую часть комнаты. Занавеска была задернута.
Клэнси сел на свое место и довольно откинулся на стуле.
– Что заставило тебя передумать?
– То… твои слова, – промямлила я. – Нас осталось слишком мало. – Хочу уберечь тех, кого люблю, и больше никогда не стирать воспоминания о себе из их памяти.
– В базе Лиги я прочел, что ни одного оранжевого, кроме вас с Мартином, больше не нашли, – сказал Клэнси. – Красных тоже никто не видел. Это возлагает на нас большую ответственность.
– Думаю, да, – согласилась я. А потом меня посетила интересная мысль. – Как тебе удалось получить доступ к базе Лиги? И к базе СПП? – Я жестом обвела комнату. – Откуда все это?
– У меня много друзей, – просто ответил Клэнси, забарабанив пальцами по столу. – Отец от меня отрекся. Побоялся за свою карьеру. Я ведь многое мог рассказать. Например, что никакой реабилитационной программы не существует. По крайней мере, для таких, как ты и я.
– Как я и ты, – эхом отозвалась я.
Клэнси провел рукой по волосам.
– Первое, что тебе следует уяснить, Руби, – мы не похожи на остальных. Я, ты… все оранжевые другие. Особенные. Нет-нет, подожди, я понимаю твое возмущение, но все-таки послушай, ладно? Потому что вторая важная вещь заключается в том, что все, включая моего отца, лагерных инспекторов, СПП, ученых и агентов Детской лиги, тебе врали. Наша исключительность заключается вовсе не в том, на что мы способны, а в том – во что нас можно превратить.
– Туманное заявление, – сказала я.
Он встал и обошел стол, сев рядом со мной.
– Может, будет лучше, если я расскажу свою историю? – Наши взгляды встретились. – Пообещай, что это останется между нами.
Хранить в секрете. Это я умела.
– Вот и хорошо, – сказал он, – дай руку. Я собираюсь тебе показать.
Проникновение в чужие мысли всегда было связано для меня с тошнотворной слабостью. Чаще всего я оказывалась посреди болота спутанных воспоминаний и неосознанных чувств. Пробираться через него приходилось без карты, фонарика и надежды на скорый исход.
Но с разумом Клэнси все обстояло по-другому. Его воспоминания были яркими и четкими, расцвеченными необычными образами. Он словно взял меня за руку и повел по коридору, окна которого вели в его прошлое. Мы останавливались лишь для того, чтобы заглянуть внутрь.
Внезапно я оказалась в офисе. Чрезвычайно простой, уставленный серебристо-серыми шкафами, он мог бы принадлежать кому угодно. Белая краска на стенах высохла не до конца и в некоторых местах все еще пузырилась. Однако прибор в форме полумесяца, расположенный в дальнем углу, и мужчину, сидящего за столом, я узнала сразу. Тучный, с залысинами на висках, он был сотрудником лазарета. Губы мужчины беззвучно двигались, но я не могла оторвать глаз от стопки листов, лежащих на столе. Мой взгляд остановился на руке, которой врач придерживал сложенный лист бумаги. Сверху, на блокноте, лежал ретранслятор белого шума. Внезапно появился звук, и я с удивлением услышала слова, поверить в которые было практически невозможно.
«Господа, официально разрешаю вам проводить необходимые тесты и эксперименты над моим сыном, Клэнси Джеймсом Бимонтом Греем, при условии, что процедуры не оставят на нем видимых шрамов».
Огни офиса разгорались все ярче и ярче до тех пор, пока не поглотили воспоминание целиком. Когда лампы погасли, я оказалась в другом помещении. Эта комната лазарета была отделана голубой плиткой, рядом пикали мониторы. «Нет!» – мысленно крикнула я. Попыталась освободиться, но липучки надежно держали мои руки и ноги прикованными к металлическому столу. Теперь я поняла, что это за место.
рука в перчатке опустила лампы к моему лицу. Краем глаза я видела, как доктора в белых халатах размещают вокруг меня различные приборы и компьютеры. Челюсти сжались на кожаной прокладке. В рот вставили кляп, который завязывался ремешками на затылке. Чьи-то руки прижали мою голову к столу и направили на меня мониторы. Я вновь попыталась вырваться и даже немного приподняла шею. Но увидела лишь длинные столы с кучей скальпелей и мини-дрелями. В смотровом окошке отразилось бледное, полное ужаса лицо. Вскоре его портреты развесят по всему лагерю.
Яркий свет заполнил все вокруг. Картинка исчезла, сменившись новым воспоминанием. Я помахала рукой в воздухе и только потом заметила прямо перед собой остекленевшие глаза ученого, знакомого по предыдущим воспоминаниям. Мужчина суетился, бегая туда-сюда вокруг нас. Выражение его лица постоянно менялось, но глаза и улыбка по-прежнему казались пустыми и бессмысленными. Я расправила плечи. Сердце в груди трепетало от радости. Это была победа. Я направилась сквозь главные ворота к черной машине. Мужчина в костюме небрежно похлопал меня по плечу, приглашая садиться. В последующей череде воспоминаний этот человек присутствовал постоянно. Он сопровождал меня на всех выступлениях, присутствовал при каждой речи, в школе и перед правительственными зданиями. Стоял среди журналистов, когда мы давали интервью в маленьких городках. И каждый раз, стоя с одинаковыми карточками в руках, я смотрела на лица из толпы – исполненные горя и отчаянной надежды. Раз за разом губы произносили одни и те же слова: «Меня зовут Клэнси Грей, и я здесь для того, чтобы рассказать вам о реабилитационной программе, которая спасла мне жизнь».
Еще одна вспышка света, на этот раз – из камеры. Когда шок прошел, я увидела лицо, удивительно похожее на мое собственное, только чуть старше и солиднее. Фотограф повернул монитор, чтобы мы могли лучше разглядеть портрет, и теперь я увидела себя уже не мальчиком, но юношей. Пятнадцати, может, шестнадцати лет. Фотограф установил оборудование в дальнем конце комнаты. Я положила руку на спину президента и провела его мимо диванов к огромному темному столу. В окна стучали ветки розовых кустов, но я указала президенту на листок бумаги и заставила взять ручку. Поставив подпись, он посмотрел меня остекленевшим взглядом. Губы отца растянулись в глупой улыбке.
Прошли недели, месяцы, годы, и меня охватило изнеможение. Словно тяжелая цепь все сильнее сжимала грудь. Вокруг темно. Сложно сказать, который час, но на дворе была ночь. Я находилась в комнате отеля, и явно не самого лучшего. Лежала, накрывшись одеялом, и глазела в потолок. Внезапно из тени шкафа выскочила фигура. Человек двигался быстро, слишком быстро. Мужчина в черной маске, с ружьем наперевес. Резко сбросив одеяло, я ударила ногой по воздуху. Убийца отскочил назад. Раздался негромкий выстрел, сопровождающийся вспышкой света. Запахло дымом.
Я упала на спину, и мужчина навалился сверху, вдавливая предплечье мне в горло. Тонкие хрящи и кости мгновенно смялись под его весом. Мои руки слепо зашарили по воздуху, коснулись грубого ворса ковра, тумбочки и, наконец, нашли его лицо. От страха я стремительно ворвалась в его сознание.
– Стой! – попыталась прохрипеть я, но не издала ни звука.
И мужчина остановился. Словно биоробот, которому отдали команду. Он сел на пол рядом с ружьем.
Я надсадно закашлялась, но тут же схватила ружье. Сорвав с вешалки зимнюю куртку, выбежала в коридор. Видимо, сначала убийца караулил меня здесь. Я понимала, прекрасно понимала, что происходит. Что случится, если утром меня обнаружат живой.
Я сбежала по лестнице, пронеслась через кухню, а потом мимо черных «дампстеров» через всю парковку. Грудь полыхала огнем, за спиной слышались крики и топот ног по тротуару. Я бежала сквозь деревья, в темноту…
– Руби! Руби!
Я медленно возвращалась в реальность, восстанавливая картинку офиса кусочек за кусочком. Голова болела так, что хотелось сесть на корточки и опустить ее между ног. Иначе меня вполне могло бы стошнить прямо на пол.
– Они пытались тебя убить, – сказала я, когда ко мне наконец вернулся голос. – Кто это был?
– А ты как думаешь? – сухо спросил Клэнси. – Один из агентов Секретной службы, которые вроде как должны были меня охранять.
– Но в этом нет никакого смысла, – я прижала руку ко лбу и закрыла глаза. – Если тебя мотали туда-сюда по стране, заставляя рекламировать реабилитационную программу, тогда зачем?..
– Узнал, что лечение не помогло, – ответил Клэнси. – Отец, я имею в виду. Из Термонда меня забрали после того, как я заставил их поверить в то, что излечился. Но потом амбиции взяли верх. Попытался воздействовать на отца, и меня вычислили. – Клэнси ненадолго замолчал. – Он боялся, что правда о лагерях выплывет наружу, но изолировать сына от общества уже не мог. Думаю, ему показалось, что проще всего будет избавиться от меня навсегда, прежде чем я успею натворить дел. Остается только гадать, какую душещипательную ложь он приготовил для своих драгоценных американцев.
Я долго молчала.
Как тебе удалось все это вынести? – хотелось спросить мне. – Как удалось не превратиться в монстра, которого пытались из тебя сделать?
– После той ночи я встретил Хэйса, потом Оливию и всех остальных. Мы нашли это место и приступили к работе. Отец назначил за меня вознаграждение, потому что больше всего на свете он боится разоблачения. Мир не должен узнать правду обо мне и реабилитационной программе. Он даже сочинил какую-то ложь насчет колледжа, чтобы пресса от него отстала. – Клэнси улыбнулся. – Так что, как видишь, в конце я проиграл.
Он поднялся со стула и протянул мне руку. Я взяла ее без всяких сомнений, и Клэнси сжал мои пальцы. Внутри разливались тепло и покой. Сознание молчало. Я наклонилась вперед.
– Когда я впервые прочел твою историю, то сразу подумал, что нам необходимо встретиться. Просто чтобы убедиться, что ты знаешь правду. Тогда они не смогли бы провести тебя так же легко, как меня.
– Правду? – Я удивленно посмотрела на него. – Что ты хочешь сказать?
Клэнси не выпустил мою руку, просто сел на краешек стола прямо передо мной.
– Женщина, вывезшая тебя из Термонда, была агентом Лиги? Что она рассказала о белом шуме, который использовали в тот день?
– Что лагерные инспекторы добавили в него новую частоту, пытаясь выявить незарегистрированных оранжевых, красных и желтых, – ответила я. Клэнси должен был об этом знать. Он ведь и сам использовал особую радиочастоту для контакта с теми, кто хотел узнать месторасположение лагеря. – Тех, кому удалось замаскироваться.
Клэнси выпустил мою руку и повернул лэптоп к нам. На экране красовалась моя фотография в тот день, когда нас привезли в лагерь. Но текст рядом не имел никакого отношения к моей истории.
– Читай второй параграф вслух.
Я с сомнением посмотрела на Клэнси, но сделала, как он сказал.
– Лагерный инспектор Харрис обнаружил изменения в тревожном сигнале в 5:23 следующего утра, после того как заметил, что к основной версии была добавлена неизвестная частота, на которую он не давал согласия. – Я облизала пересохшие губы. – В ходе исследования записывающих устройств, расположенных в столовой, он пришел к выводу, что вспышка мятежа, которая и привела к использованию тревожного сигнала в 11:42, была спровоцирована агентами террористической группировки Детская лига. Он также считает, что новую частоту добавили к сигналу те же шпионы. Пси-объекты номер 3285 и номер 5312 были вывезены оперативниками Детской лиги за границы лагеря в 3:34. Предположительно, данным объектам удалось скрыть свой оригинальный цвет, после чего они были ошибочно классифицированы как зеленые…
– Читай дальше, – сказал Клэнси, когда мой голос прервался.
– Объекты 3285 и 5312 чрезвычайно опасны. Выписаны ордеры на арест и переработку… – Переработку? Мои глаза чуть не вылезли из орбит. – Это написано так, словно… Они не знали… не знали… Хочешь сказать, что в лагере понятия не имели о том, что я оранжевая, до тех пор, пока мы не сбежали?
Клэнси кивнул.
– Именно так.
– Выходит, никакой опасности не было? Никто не собирался меня убивать?
– Нет, ты действительно была в опасности, – сказал он. – Все кусочки мозаики были на месте, оставалось только сложить их вместе. Но если ты спрашиваешь, смогли бы тебя обнаружить без частоты, добавленной агентами Лиги, то ответ – «нет». Скорее всего, нет.
– Тогда зачем они это сделали? – удивилась я. – Пойти на гигантский риск, чтобы заполучить всего нескольких детей?
– Нескольких исключительно ценных, редких детей, – поправил Клэнси. – Детей, которых в противном случае все равно убьют.
Заметив выражение моего лица, он дружелюбно добавил:
– Ты всерьез думала, что они оставят таких, как мы, в живых? Только не оранжевых. Желтых – да, их можно остановить. Но не оранжевых.
Я провела рукой по лицу.
– А как насчет красных? Их тоже убили, да?
– Нет, – запнувшись, сказал Клэнси. Голос его стал тише. – Их постигла гораздо более жуткая участь.
Я ждала продолжения, сложив руки на коленях.
– Тайная президентская программа. – Клэнси сложил руки на груди и подался вперед. – Проект Джамбори. Дорогой папочка лично тренировал армию красных, собранных со всех лагерей. Как видишь… – Он откашлялся. – Как видишь, Лига пыталась отыскать особо опасные экземпляры лишь для того, чтобы использовать их в собственных целях.
Я покачала головой и закрыла лицо ладонями. Из всех возможных сценариев судьбы этот казался самым безумным.
– Но как они смогли их заставить? – безжизненным голосом спросила я. – Почему они согласились?
– Думаешь, у них был выбор? – спросил Клэнси. – Они боялись, что в случае отказа правительство может причинить вред их семьям. А так могли хотя бы рассчитывать на более комфортные условия. До тех пор, пока отец и его советники не поняли, что я на них воздействую, мне удавалось курировать программу. Тогда о детях действительно заботились. Им жилось лучше, чем в лагерях. – Клэнси покачал головой. – Не стоит за них переживать. Однажды они выйдут из-под контроля отца.