– О господи! – Толстяк ошеломленно затряс головой. – Не могу в это поверить. До сих пор нам везло, как утопленникам. Я уж думал как минимум двое не доживут до конца поисков.
– Нам нужен приемник, – сказала я. – Надеюсь, догадка верна, но если нет… Нужно проверить волну, прежде чем рассказывать остальным.
– Бетти?
– Нет! – Мне не хотелось оставлять лагерь без присмотра даже на пятнадцать минут. – Кажется, я видела радиоприемник где-то в конце магазина – давай сбегаю.
Я бежала с такой скоростью, что все вокруг сливалось в сплошную темную массу, но теперь меня уже ничего не пугало. Заметить радио удалось не сразу. Оно оказалось спрятано за надувными плотами и одеялами, которые Лиам с другом оставили здесь в прошлый раз.
Когда я вернулась, Толстяк мерил шагами пространство между палатками. Поставив приемник на полку, я стала жать на разные кнопки.
Нашла кнопку включения, потом рычажок регулировки звука, повернув который я чуть не поджарила наши барабанные перепонки. Серебристая коробочка радиоприемника выглядела побитой жизнью, однако прибор все еще работал. Из колонок доносились голоса, реклама, я даже узнала несколько старых песен.
– Это должен быть АМ-диапазон, – сказал Толстяк, взяв приемник в руки. – FM-частоты заканчиваются на 108 или что-то около того. Сделаем вот так…
Сначала мне показалось, что Толстяк выбрал не ту станцию. Из колонок послышалось шипение, потом рычание, которое внезапно сменилось звоном разбитого стекла. Словно кто-то напихал осколков в банку и теперь усиленно тряс ею перед микрофоном. Это было не так болезненно, как белый шум, но все же достаточно неприятно.
Толстяк продолжал ухмыляться.
– Знаешь, что это такое? – спросил он и, кажется, обрадовался, когда я покачала головой. – Ты когда-нибудь слышала о частотах и волнах, которые способны воспринимать только дети с пси-аномалиями?
Чтобы не согнуться пополам, мне пришлось ухватиться за полку. Конечно, я знала. Кейт рассказывала о том, что лагерные инспекторы добавили в белый шум новую частоту, для того чтобы выявить потенциально опасных детей. Тех, кому удалось замаскироваться.
– Это не связано с тем, что обычные люди не могут слышать помехи, просто их мозг воспринимает звуки по-другому, не так, как наш. Удивительная штука. В Каледонии проводили серию тестов, чтобы посмотреть, существуют ли волны, которые дети одних цветов могут улавливать, а других – нет. Похоже, они были правы, потому что мы не могли…
В этот момент слова Толстяка прервал резкий щелчок, помехи исчезли и мягкий мужской голос прошептал: Если ты нас слышишь, значит, ты один из нас. Если ты один из нас, значит, сможешь нас найти. Озеро Принс. Вирджиния.
Сообщение повторилось три раза, а затем снова включились помехи. Долгое время мы с Толстяком молча смотрели друг на друга, не в силах произнести ни слова.
– О господи! – сказал Толстяк, – О господи! – А потом мы прыгали и повторяли это вместе, снова и снова, размахивая руками, точно сумасшедшие. Никогда прежде мы не испытывали такого страстного желания хлопать друг друга по плечам столько, сколько хватит сил. Я бросилась Толстяку на шею и обняла его что есть мочи. То ли от страха, то ли от облегчения из глаз у меня брызнули слезы.
– Я готов тебя поцеловать! – крикнул Толстяк.
– Хватит, хватит! – выдохнула я, чувствуя, что он вот-вот сломает мне ребра.
Не знаю, что его разбудило – крики Толстяка или будильник, но Лиам поднялся первым. Краем глаза я заметила его взъерошенную шевелюру – Лиам высунул голову из палатки, посмотрел на нас и исчез. А спустя секунду вернулся опять, смущенный и обеспокоенный одновременно.
– Что случилось? – спросил он. – Что тут у вас происходит?
Мы с Толстяком переглянулись.
– Поднимай Зу, – ухмыльнувшись, сказала я. – Думаю, вам нужно кое-что услышать.
Глава семнадцатая
По словам Толстяка, Джек Филдс был в семье вторым ребенком из пяти и единственным, кто перенес острую юношескую идиопатическую невродегенерацию и выжил. Его отец владел итальянским рестораном, а мать умерла от рака, когда он был совсем маленьким. Джек рос ничем не примечательным мальчиком. Однажды заметив такого в школе, второй раз вы бы о нем и не вспомнили. Но он был поразительно умен и единственный из всех в комнате понял, о чем говорил Лиам, когда тот взялся за японские ужастики и статьи из старых номеров «Роллинг Стоун». Кроме того, он любил рассказывать истории на разные голоса и долгие годы вырисовывал на классных досках силуэты башен Нью-Йорк Сити. Когда СПП это увидели, они были настолько поражены, что позволили Джеку закончить рисунок.
Что важнее, Джек обожал дразнить лагерных инспекторов и силой мысли срывал личные вещи с поясных ремней, а иногда даже вытаскивал из карманов. В его присутствии СПП частенько спотыкались о случайно оказавшиеся под ногами предметы и падали друг на друга. Послушать Толстяка, так создавалось ощущение, что Джек Филдс был ангелом, сошедшим на землю, чтобы проповедовать правильное использование синей силы. Ангелом, проведшим на земле множество лет в поисках и изысканиях.
Может, именно поэтому в ночь побега Джек первым получил пулю в затылок.
До того, как мы пересекли границы Петербурга, Лиам хранил молчание, лишь изредка кивая в подтверждение особенно невероятных слов Толстяка. Услышав сообщение, он радовался сильнее нас двоих, вместе взятых, однако через несколько часов его настроение начало ухудшаться. Когда Толстяк закончил рассказ, в минивэне воцарилось молчание.
– Наверное, там очень красиво, – сказала я, не сразу поняв, как пошло это прозвучало. – На озере Принс, я имею в виду.
Лиам выглядел подавленным и грустным. Недавняя радость его больше не вдохновляла, и это навевало на меня печальные мысли.
– Уверен, ты права, – тихо сказал он, протягивая мне сложенную карту. – Не уберешь это в бардачок?
Я ничего не искала. Просто открыла крышку отсека и сразу увидела их лежащими на горке смятых салфеток.
Честно говоря, я ожидала, что там будут конверты или хотя бы линованные тетрадные листы. Глупо и наивно с моей стороны, потому что в лагере не давали уроков письма и рисования. Никто не выдавал детям бумагу и ручки. И все-таки мне казалось, что письма должны были выглядеть как-то… весомее. Хотя бы для того, чтобы себя обезопасить.
Письмо Джека лежало сверху. Написанное поверх компьютерной распечатки, оно было сложено в несколько раз. На обратной стороне Джек заглавными буквами написал имя отца, втиснув его между словами: ЛИЧНО В РУКИ.
Вместо того чтобы положить карту на место, я достала письмо из бардачка. Лиам с Толстяком спорили по поводу того, как лучше доехать до озера Принс, но я их практически не слушала. Проведя пальцами по сморщенной бумаге, я машинально развернула послание. Никакой даты в правом верхнем углу, мгновенный переход к сути: Дорогой папа.
Прочитать дальше я не успела. Лиам вырвал листок у меня из рук и сжал в ладони.
– Что ты делаешь? – возмутился он.
– Извини, я просто…
– Просто что? – рявкнул он. Я непроизвольно вздрогнула. – Это личное! И не твое дело, что в нем написано.
– Ли… – в голосе Толстяка звучало неприкрытое удивление. – Да брось.
– Нет, это серьезно. Мы не читаем письма друг друга!
– Никогда? – спросила я. – Что, если ты не сможешь найти его отца, а в письме окажется ключ к тому, где он может находиться?
Лиам затряс головой, не обращая никакого внимания на слова Толстяка:
– Она дело говорит.
Вместо ответа он лишь крепче сжал руль. Воцарилась гнетущая тишина. Не в силах более этого выносить, я включила радио. Мне ужасно хотелось, чтобы заиграла песня «Олмэн Бразерс». Но Бетти выдала очередное ток-шоу.
…дети находятся под надзором ради их собственного благополучия, и дело здесь не только в безопасности американского общества. Надежные источники из администрации Грея сообщают, что во всех случаях, когда детей забирали из реабилитационного пункта слишком рано, это приводило к их преждевременной гибели. Нам остается лишь поддерживать медицину, создавая новые реабилитационные центры. Другого способа сохранить детям жизни просто не существует.
Лиам ткнул пальцем в кнопку, чтобы выключить звук. Вместо этого радио переключилось на другую станцию, и теперь плохие новости зачитывал уже женский голос:
Источники сообщают, что в Огайо, на границе с Западной Вирджинией, были пойманы два беглых подростка. Они путешествовали пешком…
Бетти остановилась настолько резко, что чуть не уткнулась капотом в землю. Лиам припарковался по диагонали, заняв сразу три места.
– Оставайтесь тут, – резко бросил он.
В следующую минуту Ли уже перепрыгивал через лужи, направляясь к красному кирпичному зданию, возле которого стояли торговые автоматы.
– Как… драматично.
Я повернулась к Толстяку, но он выглядел таким же сконфуженным, как и я.
– Может, тебе лучше пойти за ним? – предложил Толстяк.
– И что я скажу?
Толстяк посмотрел на меня одним из своих фирменных взглядов.
– Шутишь? Ты и впрямь хочешь, чтобы я сказал это вслух?
Я понятия не имела, что он имел в виду, но все же пошла. Витающий в воздухе след гнева и разочарования провел меня сквозь комнаты для отдыха к противоположной стороне здания. Все здесь поросло травой и деревьями. Из Бетти этого места не было видно.
Он стоял спиной ко мне, привалившись к единственной оставшейся стенке остановки. Руки скрещены на груди, волосы дыбом. Я думала, что крадусь тише лисы, но Лиам угадал мое появление. Его горечь окутала нас влажным облаком. Казалось, она просачивается под кожу.
Я остановилась неподалеку.
– Ли?
– Я в порядке. Возвращайся в минивэн, – голос Лиама сочился фальшивой радостью.
Он сел на корточки, потом вообще на землю. Но я не пошевелилась до тех пор, пока Лиам не опустил голову между ног, словно собираясь выплеснуть содержимое желудка.
Долго-долго я смотрела лишь на его затылок. Застарелый шрам тянулся через всю шею и исчезал под воротником рубашки. Рука непроизвольно поднялась, чтобы отодвинуть ткань. Мне хотелось знать, как далеко тянется эта уродливая отметина. Посмотреть, какие еще раны он прячет.
Ты уже прикасалась к нему, – прошептал внутренний голос, – и ничего не случилось…
Вместо этого я отступила вбок. Теперь я стояла не прямо за спиной Лиама, а немного в стороне. На дистанции. Держать дистанцию было правильно.
– Знаешь, ты права, – тихо сказал он. – Я ищу Беглеца не только для того, чтобы доставить письмо Джека. И даже не собираюсь просить его разыскать мою семью. Я знаю, где они и как до них добраться. Но вернуться домой не могу. Не сейчас.
Вдалеке с шумом открылась дверь Бетти, но интимности момента это не нарушило.
– Почему нет? Уверена, родители по тебе скучают.
Лиам положил руки на бедра, по-прежнему сидя спиной ко мне.
– Толстяк говорил тебе… говорил что-нибудь обо мне и Лиге?
Я покачала головой, хотя Лиам не мог этого видеть.
– Гарри – мой отчим – с самого начала знал, что от Детской лиги не стоит ждать ничего хорошего. Говорил, что Грей им и в подметки не годится, что нас станут использовать и не проронят ни слезинки, если кого-то убьют. Даже после… даже после Клер – Клер была моей младшей сестренкой. – Он прочистил горло. – Даже после того, как она умерла, отчим не забывал напоминать мне, что никакая борьба не вернет ее назад. Коул уже сотрудничал с ними и вернулся за мной, предложив пойти с ним. Чтобы сражаться.
– Нам нужен приемник, – сказала я. – Надеюсь, догадка верна, но если нет… Нужно проверить волну, прежде чем рассказывать остальным.
– Бетти?
– Нет! – Мне не хотелось оставлять лагерь без присмотра даже на пятнадцать минут. – Кажется, я видела радиоприемник где-то в конце магазина – давай сбегаю.
Я бежала с такой скоростью, что все вокруг сливалось в сплошную темную массу, но теперь меня уже ничего не пугало. Заметить радио удалось не сразу. Оно оказалось спрятано за надувными плотами и одеялами, которые Лиам с другом оставили здесь в прошлый раз.
Когда я вернулась, Толстяк мерил шагами пространство между палатками. Поставив приемник на полку, я стала жать на разные кнопки.
Нашла кнопку включения, потом рычажок регулировки звука, повернув который я чуть не поджарила наши барабанные перепонки. Серебристая коробочка радиоприемника выглядела побитой жизнью, однако прибор все еще работал. Из колонок доносились голоса, реклама, я даже узнала несколько старых песен.
– Это должен быть АМ-диапазон, – сказал Толстяк, взяв приемник в руки. – FM-частоты заканчиваются на 108 или что-то около того. Сделаем вот так…
Сначала мне показалось, что Толстяк выбрал не ту станцию. Из колонок послышалось шипение, потом рычание, которое внезапно сменилось звоном разбитого стекла. Словно кто-то напихал осколков в банку и теперь усиленно тряс ею перед микрофоном. Это было не так болезненно, как белый шум, но все же достаточно неприятно.
Толстяк продолжал ухмыляться.
– Знаешь, что это такое? – спросил он и, кажется, обрадовался, когда я покачала головой. – Ты когда-нибудь слышала о частотах и волнах, которые способны воспринимать только дети с пси-аномалиями?
Чтобы не согнуться пополам, мне пришлось ухватиться за полку. Конечно, я знала. Кейт рассказывала о том, что лагерные инспекторы добавили в белый шум новую частоту, для того чтобы выявить потенциально опасных детей. Тех, кому удалось замаскироваться.
– Это не связано с тем, что обычные люди не могут слышать помехи, просто их мозг воспринимает звуки по-другому, не так, как наш. Удивительная штука. В Каледонии проводили серию тестов, чтобы посмотреть, существуют ли волны, которые дети одних цветов могут улавливать, а других – нет. Похоже, они были правы, потому что мы не могли…
В этот момент слова Толстяка прервал резкий щелчок, помехи исчезли и мягкий мужской голос прошептал: Если ты нас слышишь, значит, ты один из нас. Если ты один из нас, значит, сможешь нас найти. Озеро Принс. Вирджиния.
Сообщение повторилось три раза, а затем снова включились помехи. Долгое время мы с Толстяком молча смотрели друг на друга, не в силах произнести ни слова.
– О господи! – сказал Толстяк, – О господи! – А потом мы прыгали и повторяли это вместе, снова и снова, размахивая руками, точно сумасшедшие. Никогда прежде мы не испытывали такого страстного желания хлопать друг друга по плечам столько, сколько хватит сил. Я бросилась Толстяку на шею и обняла его что есть мочи. То ли от страха, то ли от облегчения из глаз у меня брызнули слезы.
– Я готов тебя поцеловать! – крикнул Толстяк.
– Хватит, хватит! – выдохнула я, чувствуя, что он вот-вот сломает мне ребра.
Не знаю, что его разбудило – крики Толстяка или будильник, но Лиам поднялся первым. Краем глаза я заметила его взъерошенную шевелюру – Лиам высунул голову из палатки, посмотрел на нас и исчез. А спустя секунду вернулся опять, смущенный и обеспокоенный одновременно.
– Что случилось? – спросил он. – Что тут у вас происходит?
Мы с Толстяком переглянулись.
– Поднимай Зу, – ухмыльнувшись, сказала я. – Думаю, вам нужно кое-что услышать.
Глава семнадцатая
По словам Толстяка, Джек Филдс был в семье вторым ребенком из пяти и единственным, кто перенес острую юношескую идиопатическую невродегенерацию и выжил. Его отец владел итальянским рестораном, а мать умерла от рака, когда он был совсем маленьким. Джек рос ничем не примечательным мальчиком. Однажды заметив такого в школе, второй раз вы бы о нем и не вспомнили. Но он был поразительно умен и единственный из всех в комнате понял, о чем говорил Лиам, когда тот взялся за японские ужастики и статьи из старых номеров «Роллинг Стоун». Кроме того, он любил рассказывать истории на разные голоса и долгие годы вырисовывал на классных досках силуэты башен Нью-Йорк Сити. Когда СПП это увидели, они были настолько поражены, что позволили Джеку закончить рисунок.
Что важнее, Джек обожал дразнить лагерных инспекторов и силой мысли срывал личные вещи с поясных ремней, а иногда даже вытаскивал из карманов. В его присутствии СПП частенько спотыкались о случайно оказавшиеся под ногами предметы и падали друг на друга. Послушать Толстяка, так создавалось ощущение, что Джек Филдс был ангелом, сошедшим на землю, чтобы проповедовать правильное использование синей силы. Ангелом, проведшим на земле множество лет в поисках и изысканиях.
Может, именно поэтому в ночь побега Джек первым получил пулю в затылок.
До того, как мы пересекли границы Петербурга, Лиам хранил молчание, лишь изредка кивая в подтверждение особенно невероятных слов Толстяка. Услышав сообщение, он радовался сильнее нас двоих, вместе взятых, однако через несколько часов его настроение начало ухудшаться. Когда Толстяк закончил рассказ, в минивэне воцарилось молчание.
– Наверное, там очень красиво, – сказала я, не сразу поняв, как пошло это прозвучало. – На озере Принс, я имею в виду.
Лиам выглядел подавленным и грустным. Недавняя радость его больше не вдохновляла, и это навевало на меня печальные мысли.
– Уверен, ты права, – тихо сказал он, протягивая мне сложенную карту. – Не уберешь это в бардачок?
Я ничего не искала. Просто открыла крышку отсека и сразу увидела их лежащими на горке смятых салфеток.
Честно говоря, я ожидала, что там будут конверты или хотя бы линованные тетрадные листы. Глупо и наивно с моей стороны, потому что в лагере не давали уроков письма и рисования. Никто не выдавал детям бумагу и ручки. И все-таки мне казалось, что письма должны были выглядеть как-то… весомее. Хотя бы для того, чтобы себя обезопасить.
Письмо Джека лежало сверху. Написанное поверх компьютерной распечатки, оно было сложено в несколько раз. На обратной стороне Джек заглавными буквами написал имя отца, втиснув его между словами: ЛИЧНО В РУКИ.
Вместо того чтобы положить карту на место, я достала письмо из бардачка. Лиам с Толстяком спорили по поводу того, как лучше доехать до озера Принс, но я их практически не слушала. Проведя пальцами по сморщенной бумаге, я машинально развернула послание. Никакой даты в правом верхнем углу, мгновенный переход к сути: Дорогой папа.
Прочитать дальше я не успела. Лиам вырвал листок у меня из рук и сжал в ладони.
– Что ты делаешь? – возмутился он.
– Извини, я просто…
– Просто что? – рявкнул он. Я непроизвольно вздрогнула. – Это личное! И не твое дело, что в нем написано.
– Ли… – в голосе Толстяка звучало неприкрытое удивление. – Да брось.
– Нет, это серьезно. Мы не читаем письма друг друга!
– Никогда? – спросила я. – Что, если ты не сможешь найти его отца, а в письме окажется ключ к тому, где он может находиться?
Лиам затряс головой, не обращая никакого внимания на слова Толстяка:
– Она дело говорит.
Вместо ответа он лишь крепче сжал руль. Воцарилась гнетущая тишина. Не в силах более этого выносить, я включила радио. Мне ужасно хотелось, чтобы заиграла песня «Олмэн Бразерс». Но Бетти выдала очередное ток-шоу.
…дети находятся под надзором ради их собственного благополучия, и дело здесь не только в безопасности американского общества. Надежные источники из администрации Грея сообщают, что во всех случаях, когда детей забирали из реабилитационного пункта слишком рано, это приводило к их преждевременной гибели. Нам остается лишь поддерживать медицину, создавая новые реабилитационные центры. Другого способа сохранить детям жизни просто не существует.
Лиам ткнул пальцем в кнопку, чтобы выключить звук. Вместо этого радио переключилось на другую станцию, и теперь плохие новости зачитывал уже женский голос:
Источники сообщают, что в Огайо, на границе с Западной Вирджинией, были пойманы два беглых подростка. Они путешествовали пешком…
Бетти остановилась настолько резко, что чуть не уткнулась капотом в землю. Лиам припарковался по диагонали, заняв сразу три места.
– Оставайтесь тут, – резко бросил он.
В следующую минуту Ли уже перепрыгивал через лужи, направляясь к красному кирпичному зданию, возле которого стояли торговые автоматы.
– Как… драматично.
Я повернулась к Толстяку, но он выглядел таким же сконфуженным, как и я.
– Может, тебе лучше пойти за ним? – предложил Толстяк.
– И что я скажу?
Толстяк посмотрел на меня одним из своих фирменных взглядов.
– Шутишь? Ты и впрямь хочешь, чтобы я сказал это вслух?
Я понятия не имела, что он имел в виду, но все же пошла. Витающий в воздухе след гнева и разочарования провел меня сквозь комнаты для отдыха к противоположной стороне здания. Все здесь поросло травой и деревьями. Из Бетти этого места не было видно.
Он стоял спиной ко мне, привалившись к единственной оставшейся стенке остановки. Руки скрещены на груди, волосы дыбом. Я думала, что крадусь тише лисы, но Лиам угадал мое появление. Его горечь окутала нас влажным облаком. Казалось, она просачивается под кожу.
Я остановилась неподалеку.
– Ли?
– Я в порядке. Возвращайся в минивэн, – голос Лиама сочился фальшивой радостью.
Он сел на корточки, потом вообще на землю. Но я не пошевелилась до тех пор, пока Лиам не опустил голову между ног, словно собираясь выплеснуть содержимое желудка.
Долго-долго я смотрела лишь на его затылок. Застарелый шрам тянулся через всю шею и исчезал под воротником рубашки. Рука непроизвольно поднялась, чтобы отодвинуть ткань. Мне хотелось знать, как далеко тянется эта уродливая отметина. Посмотреть, какие еще раны он прячет.
Ты уже прикасалась к нему, – прошептал внутренний голос, – и ничего не случилось…
Вместо этого я отступила вбок. Теперь я стояла не прямо за спиной Лиама, а немного в стороне. На дистанции. Держать дистанцию было правильно.
– Знаешь, ты права, – тихо сказал он. – Я ищу Беглеца не только для того, чтобы доставить письмо Джека. И даже не собираюсь просить его разыскать мою семью. Я знаю, где они и как до них добраться. Но вернуться домой не могу. Не сейчас.
Вдалеке с шумом открылась дверь Бетти, но интимности момента это не нарушило.
– Почему нет? Уверена, родители по тебе скучают.
Лиам положил руки на бедра, по-прежнему сидя спиной ко мне.
– Толстяк говорил тебе… говорил что-нибудь обо мне и Лиге?
Я покачала головой, хотя Лиам не мог этого видеть.
– Гарри – мой отчим – с самого начала знал, что от Детской лиги не стоит ждать ничего хорошего. Говорил, что Грей им и в подметки не годится, что нас станут использовать и не проронят ни слезинки, если кого-то убьют. Даже после… даже после Клер – Клер была моей младшей сестренкой. – Он прочистил горло. – Даже после того, как она умерла, отчим не забывал напоминать мне, что никакая борьба не вернет ее назад. Коул уже сотрудничал с ними и вернулся за мной, предложив пойти с ним. Чтобы сражаться.