Тревожная кнопка отправилась в карман рюкзака, но я сделала это не ради себя. Окажись Кейт рядом, она бы улыбнулась. При мысли об этом меня охватил гнев. Наверное, я больше не верила в себя, не верила, что смогу спасти этих ребят.
Оказавшись под теплыми струями, я откровенно наслаждалась тем, что могу стоять вот так больше трех минут: в Термонде каждый прием душа сопровождался тиканьем таймера. Грязь стекала с меня слой за слоем. Через пятнадцать минут я уже чувствовала себя так, словно поменяла кожу. Я даже попыталась воспользоваться местной бритвой, которую извлекла из мотельного набора с шампунем и мылом, но в итоге лишь содрала корочки с голеней и коленок.
«Мне шестнадцать лет, – вдруг подумала я, – а я первый раз побрила ноги».
Это было глупо – ужасно глупо. Я уже достаточно взрослая, чтобы отвечать за свои поступки. И никто не сможет меня остановить.
Воспоминания о маме всплывали в памяти, точно яркие вспышки. Иногда я вдруг отчетливо слышала ее голос – одно-два слова. А порой словно переживала момент заново. Теперь я вдруг вспомнила наш разговор. «Может быть, когда тебе исполнится тринадцать», – с улыбкой сказала она. Эта улыбка преследовала меня снова и снова.
В конце концов я помыла бритву и убрала в рюкзак. Не думаю, что кому-то теперь захочется ею воспользоваться. По ногам текла кровь, но это было уже не важно. Все мое внимание переключилось на птичье гнездо на голове. Распутать волосы оказалось непросто. Я извела кучу шампуня, освобождая прядь за прядью, и в конце уже не могла удержаться от слез.
Мне шестнадцать.
А потом случилось что-то непонятное. Минуту назад все было в порядке, а в следующую – грудь словно сдавило тисками. Я попыталась глотнуть воздуха, но он оказался слишком горячим. Мои руки коснулись белой кафельной стены, в которую я тут же и врезалась. Прижав руки к груди, я сползла на пол, радуясь тому, что шум воды заглушает рыдания. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то их слышал, особенно Зу.
Это было глупо, так глупо! Мне шестнадцать – ну и что? Что с того, что я не видела родителей долгих шесть лет? Может, они обо мне даже и не вспоминали.
Нужно было радоваться, что все закончилось, что мне удалось выбраться из этого жуткого места. Но за стенами лагеря или вне его пределов я оставалась одинокой. Так было и будет всегда. Температура воды неожиданно скакнула, словно кто-то спустил воду в унитазе. Не важно. Вода лишь слегка барабанила по спине. Я провела пальцами по ободранным коленкам, но ничего не почувствовала.
Кейт говорила, что мне следует разделить жизнь на три этапа и оставить первые два за спиной, но разве такое возможно? Как можно заставить себя забыть?
В дверь постучали. Первый раз аккуратно, а затем, когда я не ответила, более настойчиво.
– Руби? – раздался голос Лиама. – С тобой все в порядке?
Я сделала глубокий вдох и нащупала кран. Напор стал тише, потом на голову упало несколько капель, и все.
– Можешь, э-э, на секундочку открыть дверь? – Нервные нотки в голосе Лиама заставили меня напрячься. Первой пришла мысль, что что-то случилось. Схватив полотенце, я обернула его вокруг тела. Пальцы открыли замок прежде, чем я успела что-либо сообразить.
В лицо ударил холодный воздух. А потом я увидела испуганные глаза Лиама. И пару больших белых носков у него в руке.
Поджав губы, он окинул ванну пристальным взглядом. В комнате стало темнее: должно быть, наступила ночь. Я, конечно, не могла утверждать с полной уверенностью, но, по-моему, кончики его ушей покраснели.
– Все в порядке? – прошептала я. Облако теплого пара окутало нас двоих. – Лиам?
Он машинально протянул носки. Я посмотрела на них, потом обратно на него, надеясь, что выгляжу не слишком глупо.
– Просто хотел… передать тебе это, – ответил Лиам, в очередной раз протягивая мне носки. – Держи.
– А тебе что, не нужны? – спросила я.
– У меня есть запасные, а у тебя вообще ни одной пары, так ведь? – Лиам выглядел так, словно ему дали под дых. – Серьезно. Возьми, пожалуйста. Толстяк сказал, что иначе ты отморозишь себе ноги, так что бери и…
– О господи, Зеленая, – долетел из комнаты голос Толстяка. – Забери чертовы носки и не мучай ребенка.
Лиам не стал дожидаться, пока я протяну руку. Скользнув в ванную, он положил носки рядом с раковиной.
– Э-э… спасибо. – промычала я.
– Здорово! В смысле нет проблем, – Лиам уже собирался уйти, как вдруг обернулся, словно вспомнив что-то важное. – О’кей. Здорово. Клево. В общем, ты…
– Давай быстрее, Ли! – крикнул Толстяк. – Некоторые из нас мечтают поспать.
– Ну, ладно. Спи. – Лиам махнул в сторону кровати. – Вы с Зу будете спать вместе. Надеюсь, ты не против?
– Конечно, нет, – ответила я.
– Ну ладно, здорово! – Лиам неестественно улыбнулся. Казалось, он чего-то ждет, но чего? Шесть лет среди сотен девочек так и не подготовили меня к подобным ситуациям. Мы словно говорили на разных языках.
– Э-эм, да, здорово, – сконфуженно повторила я. Кажется, это сработало. Лиам развернулся и ушел, не сказав больше ни слова.
С интересом посмотрев на новые носки, я взяла их с раковины. Перед тем как закрыть дверь, я вновь услышала, как Толстяк выдал свое фирменное «я-же-тебе-говорил».
– …надеюсь, ты доволен собой, – добавил он. – Надо было просто оставить ее одну. С ней все в порядке.
Но ничего не было в порядке, и Лиам знал об этом.
Через некоторое время я поняла, что мечта Зу сбылась.
Мы лежали в обнимку на кровати королевских размеров, согревая друг друга своим теплом. Мальчики расположились на полу. Сверху они укрылись одеялами, а вместо подушек подложили под голову украденные с тележки полотенца. Коллективный разум так и не смог одолеть загадку кондиционера, и тот продолжал дуть настолько холодным воздухом, что температура в комнате упала чуть ли не до пятнадцати градусов тепла.
Я уже ощутила сладкий вкус сна, когда затылок начало покалывать. Часть меня ожидала чего-то подобного. И хотя мое тело лежало на кровати, точно бетонная плита, мозг продолжал рыскать кругами в попытке выяснить, что же на самом деле произошло с СПП и смогу ли я провернуть нечто подобное еще раз. Голые ноги Зу коснулись моей кожи. Этого оказалось достаточно, чтобы проскользнуть в ее сон.
Я была Зу, и Зу лежала в маленькой кровати, разглядывая коричневый матрас над головой. В темноте начали проступать знакомые очертания. Ряды двухъярусных кроватей, классная доска, ярко-голубые шкафчики от пола до потолка, огромные окна в рамах из клееной фанеры и странные выцветшие пятна на обоях. Видимо, раньше там висели постеры.
Вернуться я уже не могла. Это было небезопасно. Во время сна люди становились настолько беззащитными, что порой мне даже не требовалось прикосновение, чтобы проникнуть в их сознание.
Я не чувствовала запаха дыма, однако прекрасно видела, как он вытекает из-под двери и стелется по полу, точно разлитое молоко. В следующую секунду я резко скатилась с кровати. Десятки девочек столпились в центре комнаты. На меня накатила медленная, давящая волна ужаса.
Одна из старших девочек пыталась уговорить остальных выстроиться вдоль окна и сесть на колени, поближе к полу. Безуспешно. Она напрасно махала руками. Свободные рукава ее кофты сверкали желтым.
А потом сирены смолкли, и дверь в дальнем конце комнаты распахнулась.
Прозвенел звонок. Не менее мерзкий, чем белый шум, хотя, возможно, сон несколько искажал звук. Девочки бросились к двери, и меня по инерции вынесло вперед. Никому не было дела до того, что в дыму можно легко задохнуться, а источник дыма так до сих пор и не найден.
Вокруг царил хаос. Дети в зеленой, синей и желтой униформе хлынули в облицованный белой плиткой коридор. Зажглись аварийные огни, пожарные сигнализации замигали красным и желтым. Река тел несла меня в направлении дыма.
Глаза застилали слезы, дыхание с трудом вырывалось из груди. Бросив один короткий взгляд через плечо, я увидела более старших детей, мальчиков и девочек. Они вытаскивали голубые шкафчики из своих комнат и складывали их друг на друга у серебристых двустворчатых дверей в конце коридора.
Это была вовсе не эвакуация – побег.
К тому моменту, как мы оказались на узкой лестнице, мои глаза начала застилать черная пелена. Дым стал гуще, однако дело оказалось вовсе не в пожаре: рядом стояли две черные канистры. Несчастных СПП связали собственными ремнями, и теперь они с ужасом ждали своей участи, брошенные на растерзание толпе неуправляемых детей.
Получается, СПП установили канистры? Нет, это невозможно. Скорее всего, это сделали подростки. Согласно аварийному протоколу, в подобных случаях солдаты обязаны были включить пожарную сигнализацию и открыть двери.
Мы оказались на лестнице. Дети плотно прижимались друг к другу, охваченные страхом и возбуждением. Я старалась смотреть только вперед и вовремя нащупывать ступеньки под ногами, однако с остальными темнота и мигающие огни сигнализаций творили что-то невообразимое. Одни дети истерически рыдали, другие находились на грани обморока, третьи смеялись. Даже хохотали, словно все это – игра.
Я чудом разглядела в переплетении рук и ног маленькую девочку-азиатку. Она стояла на носочках в левом нижнем углу лестничного пролета, и, кажется, на ней была зеленая униформа. Волосы малышки отливали черным. Одну руку она вытянула вверх – неужели ко мне?
Наши взгляды встретились, и по лицу девочки я догадалась, что она меня узнала. Губы азиатки сложились в слово «Зу». Я попыталась поймать ее руку, но толпа пронесла меня мимо: вперед и вниз. К тому моменту, как мне удалось обернуться, девочка уже исчезла.
По дороге мы не встретили ни одного СПП или лагерного инспектора. До тех пор, пока не оказались внизу. У основания лестницы ничком распростерлись три тела в черной униформе. Переступить через них было невозможно, и мы прошли прямо по ним. Лица СПП превратились в кровавые маски. Под телами расплывались лужи крови.
Кто-то – видимо, один из синих – выбил двери усилием воли, и они приземлились на припорошенный снегом пустырь. Под мрачным безлунным небом земля казалась неестественно белой. Частично из-за сна, частично из-за внезапно включившихся прожекторов. Звон сигнализаций сменился воем сирен.
Мы бросились вперед.
Снега на улице оказалось по колено, а на детях, кроме тонкой бумажной униформы, больше ничего не было. Некоторые даже забыли надеть туфли. Снежное поле покрылось дорожками следов, и на мгновение мне показалось, что снегопад кончился и снег просто завис в воздухе. Словно бог задержал дыхание. Снежинки искрились в свете прожекторов, точно мириады светлячков.
А потом чудесное мгновение кончилось. Прозвучал первый выстрел.
Вместо снега на нас посыпались пули.
Крики сотен детей звенели в ушах. Пять, десять, пятнадцать, невозможно-сосчитать-сколько детей рухнули на землю лицом вниз, корчась от боли и криков. Словно в кошмарном сне, белый пустырь окрасился темными пятнами. Они расползались, увеличивались, заполняя собой все пространство. Я коснулась щеки – она оказалась влажной. Убрав руку, я вдруг поняла, что бегу по кровавому полю. Кровь была и на мне: стекала по щекам, подбородку… Чужая кровь.
Здание школы окружал заборчик из цепей на столбах. Мы прорывались к правому заднему углу, все увеличивая скорость. Я бросила взгляд через плечо. На крыше кирпичного здания бывшей школы толпились сотни черных фигур. Из окон и дверей первого этажа лился темный поток детей. Я отвернулась, но впереди картина была еще хуже. Снег усеяли разноцветные тела: желтые, синие, зеленые. И красные. Огромное количество красных. Тому, кто хотел выбраться, приходилось перепрыгивать через эти преграды.
Кто-то схватил меня за лодыжку, и я упала в снег. Зеленая девочка подползла ко мне на животе. Глаза ее расширились от ужаса, губы открывались и закрывались.
– Помоги мне, – просипела она, и кровь хлынула из ее рта, – помоги мне.
Но я вскочила и побежала вперед.
В этом конце находились лагерные ворота. Сейчас до них оставалось всего несколько сот футов. Единственное, чего я не могла понять, так это почему дети остановились, почему мы не пытаемся прорываться дальше за ворота, навстречу свободе. Внезапно я осознала, что за спиной втрое больше трупов, чем впереди. По меньшей мере.
Толпа детей с громким воем хлынула вперед. Сотни рук поднялись в воздух. Маленький рост позволял мне легко проскакивать у ребят под ногами. Впереди три старших мальчика в синей униформе пытались отбросить толпу назад. Кажется, они защищали не только ворота, но и смотровую будку на одного человека, внутри которой сейчас находились трое: СПП в отключке, Лиам и Толстяк.
Я была настолько ошарашена их появлением, что чуть не пропустила, как зеленая молния метнулась к забору. Это был маленький ребенок. Обогнув группку подростков, он бросился на желтую решетку забора.
Едва мальчик коснулся прутьев, как волосы у него на голове встали дыбом, а под пальцами сверкнул разряд тока. Вместо того чтобы отпустить, рука малыша лишь сильнее сжала решетку, и тысячи вольт электричества хлынули сквозь безвольное трясущееся тело.
О господи!
Ворота все еще оставались под напряжением. Лиам с Толстяком пытались отключить ток.
В конце концов бездыханное тело мальчика упало на землю. Я почувствовала, как к горлу подкатывает крик. Лиам что-то кричал из будки, но я ничего не слышала. Вопли детей заглушали все остальные звуки. При виде мертвого тела малыша мое сердце на мгновение перестало биться.
СПП подошли ближе. К тому моменту, как они снова начали палить, мы толклись, как селедки в бочке. Ряд за рядом мертвые тела падали на землю, обнажая новые мишени. Снега уже не было видно.
Дети кинулись бежать в разные стороны. Кто-то бросился обратно к школе, кто-то побежал вдоль забора, надеясь отыскать другие пути к свободе. Я слышала лай собак и рокот моторов. Вместе эти звуки походили на рев адского монстра. Обернувшись, я увидела приближающиеся снегоходы, рядом бежали животные. В этот момент что-то протаранило меня в бок, и я вновь повалилась в снег.
«Подстрелили», – подумала я.
Нет, ничего подобного. Просто кто-то в спешке попал локтем мне в голову. Не заметив меня, синяя девочка побежала обратно к лагерю. Обернувшись, я увидела, как она подняла руки, показывая, что сдается. СПП расстреляли ее в упор. Вскрикнув от боли, девочка рухнула на землю.
Никто не замечал меня в снегу. Каждый раз, когда я силилась подняться, вырваться из снежных объятий, меня подводили закоченевшие руки. Стоило хоть немного приподнять корпус, как чьи-то ноги пробегали по спине или плечам. Я всегда успевала прикрыть голову, но что с того? В груди практически не осталось воздуха. Я кричала, но криков никто не слышал.
Оказавшись под теплыми струями, я откровенно наслаждалась тем, что могу стоять вот так больше трех минут: в Термонде каждый прием душа сопровождался тиканьем таймера. Грязь стекала с меня слой за слоем. Через пятнадцать минут я уже чувствовала себя так, словно поменяла кожу. Я даже попыталась воспользоваться местной бритвой, которую извлекла из мотельного набора с шампунем и мылом, но в итоге лишь содрала корочки с голеней и коленок.
«Мне шестнадцать лет, – вдруг подумала я, – а я первый раз побрила ноги».
Это было глупо – ужасно глупо. Я уже достаточно взрослая, чтобы отвечать за свои поступки. И никто не сможет меня остановить.
Воспоминания о маме всплывали в памяти, точно яркие вспышки. Иногда я вдруг отчетливо слышала ее голос – одно-два слова. А порой словно переживала момент заново. Теперь я вдруг вспомнила наш разговор. «Может быть, когда тебе исполнится тринадцать», – с улыбкой сказала она. Эта улыбка преследовала меня снова и снова.
В конце концов я помыла бритву и убрала в рюкзак. Не думаю, что кому-то теперь захочется ею воспользоваться. По ногам текла кровь, но это было уже не важно. Все мое внимание переключилось на птичье гнездо на голове. Распутать волосы оказалось непросто. Я извела кучу шампуня, освобождая прядь за прядью, и в конце уже не могла удержаться от слез.
Мне шестнадцать.
А потом случилось что-то непонятное. Минуту назад все было в порядке, а в следующую – грудь словно сдавило тисками. Я попыталась глотнуть воздуха, но он оказался слишком горячим. Мои руки коснулись белой кафельной стены, в которую я тут же и врезалась. Прижав руки к груди, я сползла на пол, радуясь тому, что шум воды заглушает рыдания. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то их слышал, особенно Зу.
Это было глупо, так глупо! Мне шестнадцать – ну и что? Что с того, что я не видела родителей долгих шесть лет? Может, они обо мне даже и не вспоминали.
Нужно было радоваться, что все закончилось, что мне удалось выбраться из этого жуткого места. Но за стенами лагеря или вне его пределов я оставалась одинокой. Так было и будет всегда. Температура воды неожиданно скакнула, словно кто-то спустил воду в унитазе. Не важно. Вода лишь слегка барабанила по спине. Я провела пальцами по ободранным коленкам, но ничего не почувствовала.
Кейт говорила, что мне следует разделить жизнь на три этапа и оставить первые два за спиной, но разве такое возможно? Как можно заставить себя забыть?
В дверь постучали. Первый раз аккуратно, а затем, когда я не ответила, более настойчиво.
– Руби? – раздался голос Лиама. – С тобой все в порядке?
Я сделала глубокий вдох и нащупала кран. Напор стал тише, потом на голову упало несколько капель, и все.
– Можешь, э-э, на секундочку открыть дверь? – Нервные нотки в голосе Лиама заставили меня напрячься. Первой пришла мысль, что что-то случилось. Схватив полотенце, я обернула его вокруг тела. Пальцы открыли замок прежде, чем я успела что-либо сообразить.
В лицо ударил холодный воздух. А потом я увидела испуганные глаза Лиама. И пару больших белых носков у него в руке.
Поджав губы, он окинул ванну пристальным взглядом. В комнате стало темнее: должно быть, наступила ночь. Я, конечно, не могла утверждать с полной уверенностью, но, по-моему, кончики его ушей покраснели.
– Все в порядке? – прошептала я. Облако теплого пара окутало нас двоих. – Лиам?
Он машинально протянул носки. Я посмотрела на них, потом обратно на него, надеясь, что выгляжу не слишком глупо.
– Просто хотел… передать тебе это, – ответил Лиам, в очередной раз протягивая мне носки. – Держи.
– А тебе что, не нужны? – спросила я.
– У меня есть запасные, а у тебя вообще ни одной пары, так ведь? – Лиам выглядел так, словно ему дали под дых. – Серьезно. Возьми, пожалуйста. Толстяк сказал, что иначе ты отморозишь себе ноги, так что бери и…
– О господи, Зеленая, – долетел из комнаты голос Толстяка. – Забери чертовы носки и не мучай ребенка.
Лиам не стал дожидаться, пока я протяну руку. Скользнув в ванную, он положил носки рядом с раковиной.
– Э-э… спасибо. – промычала я.
– Здорово! В смысле нет проблем, – Лиам уже собирался уйти, как вдруг обернулся, словно вспомнив что-то важное. – О’кей. Здорово. Клево. В общем, ты…
– Давай быстрее, Ли! – крикнул Толстяк. – Некоторые из нас мечтают поспать.
– Ну, ладно. Спи. – Лиам махнул в сторону кровати. – Вы с Зу будете спать вместе. Надеюсь, ты не против?
– Конечно, нет, – ответила я.
– Ну ладно, здорово! – Лиам неестественно улыбнулся. Казалось, он чего-то ждет, но чего? Шесть лет среди сотен девочек так и не подготовили меня к подобным ситуациям. Мы словно говорили на разных языках.
– Э-эм, да, здорово, – сконфуженно повторила я. Кажется, это сработало. Лиам развернулся и ушел, не сказав больше ни слова.
С интересом посмотрев на новые носки, я взяла их с раковины. Перед тем как закрыть дверь, я вновь услышала, как Толстяк выдал свое фирменное «я-же-тебе-говорил».
– …надеюсь, ты доволен собой, – добавил он. – Надо было просто оставить ее одну. С ней все в порядке.
Но ничего не было в порядке, и Лиам знал об этом.
Через некоторое время я поняла, что мечта Зу сбылась.
Мы лежали в обнимку на кровати королевских размеров, согревая друг друга своим теплом. Мальчики расположились на полу. Сверху они укрылись одеялами, а вместо подушек подложили под голову украденные с тележки полотенца. Коллективный разум так и не смог одолеть загадку кондиционера, и тот продолжал дуть настолько холодным воздухом, что температура в комнате упала чуть ли не до пятнадцати градусов тепла.
Я уже ощутила сладкий вкус сна, когда затылок начало покалывать. Часть меня ожидала чего-то подобного. И хотя мое тело лежало на кровати, точно бетонная плита, мозг продолжал рыскать кругами в попытке выяснить, что же на самом деле произошло с СПП и смогу ли я провернуть нечто подобное еще раз. Голые ноги Зу коснулись моей кожи. Этого оказалось достаточно, чтобы проскользнуть в ее сон.
Я была Зу, и Зу лежала в маленькой кровати, разглядывая коричневый матрас над головой. В темноте начали проступать знакомые очертания. Ряды двухъярусных кроватей, классная доска, ярко-голубые шкафчики от пола до потолка, огромные окна в рамах из клееной фанеры и странные выцветшие пятна на обоях. Видимо, раньше там висели постеры.
Вернуться я уже не могла. Это было небезопасно. Во время сна люди становились настолько беззащитными, что порой мне даже не требовалось прикосновение, чтобы проникнуть в их сознание.
Я не чувствовала запаха дыма, однако прекрасно видела, как он вытекает из-под двери и стелется по полу, точно разлитое молоко. В следующую секунду я резко скатилась с кровати. Десятки девочек столпились в центре комнаты. На меня накатила медленная, давящая волна ужаса.
Одна из старших девочек пыталась уговорить остальных выстроиться вдоль окна и сесть на колени, поближе к полу. Безуспешно. Она напрасно махала руками. Свободные рукава ее кофты сверкали желтым.
А потом сирены смолкли, и дверь в дальнем конце комнаты распахнулась.
Прозвенел звонок. Не менее мерзкий, чем белый шум, хотя, возможно, сон несколько искажал звук. Девочки бросились к двери, и меня по инерции вынесло вперед. Никому не было дела до того, что в дыму можно легко задохнуться, а источник дыма так до сих пор и не найден.
Вокруг царил хаос. Дети в зеленой, синей и желтой униформе хлынули в облицованный белой плиткой коридор. Зажглись аварийные огни, пожарные сигнализации замигали красным и желтым. Река тел несла меня в направлении дыма.
Глаза застилали слезы, дыхание с трудом вырывалось из груди. Бросив один короткий взгляд через плечо, я увидела более старших детей, мальчиков и девочек. Они вытаскивали голубые шкафчики из своих комнат и складывали их друг на друга у серебристых двустворчатых дверей в конце коридора.
Это была вовсе не эвакуация – побег.
К тому моменту, как мы оказались на узкой лестнице, мои глаза начала застилать черная пелена. Дым стал гуще, однако дело оказалось вовсе не в пожаре: рядом стояли две черные канистры. Несчастных СПП связали собственными ремнями, и теперь они с ужасом ждали своей участи, брошенные на растерзание толпе неуправляемых детей.
Получается, СПП установили канистры? Нет, это невозможно. Скорее всего, это сделали подростки. Согласно аварийному протоколу, в подобных случаях солдаты обязаны были включить пожарную сигнализацию и открыть двери.
Мы оказались на лестнице. Дети плотно прижимались друг к другу, охваченные страхом и возбуждением. Я старалась смотреть только вперед и вовремя нащупывать ступеньки под ногами, однако с остальными темнота и мигающие огни сигнализаций творили что-то невообразимое. Одни дети истерически рыдали, другие находились на грани обморока, третьи смеялись. Даже хохотали, словно все это – игра.
Я чудом разглядела в переплетении рук и ног маленькую девочку-азиатку. Она стояла на носочках в левом нижнем углу лестничного пролета, и, кажется, на ней была зеленая униформа. Волосы малышки отливали черным. Одну руку она вытянула вверх – неужели ко мне?
Наши взгляды встретились, и по лицу девочки я догадалась, что она меня узнала. Губы азиатки сложились в слово «Зу». Я попыталась поймать ее руку, но толпа пронесла меня мимо: вперед и вниз. К тому моменту, как мне удалось обернуться, девочка уже исчезла.
По дороге мы не встретили ни одного СПП или лагерного инспектора. До тех пор, пока не оказались внизу. У основания лестницы ничком распростерлись три тела в черной униформе. Переступить через них было невозможно, и мы прошли прямо по ним. Лица СПП превратились в кровавые маски. Под телами расплывались лужи крови.
Кто-то – видимо, один из синих – выбил двери усилием воли, и они приземлились на припорошенный снегом пустырь. Под мрачным безлунным небом земля казалась неестественно белой. Частично из-за сна, частично из-за внезапно включившихся прожекторов. Звон сигнализаций сменился воем сирен.
Мы бросились вперед.
Снега на улице оказалось по колено, а на детях, кроме тонкой бумажной униформы, больше ничего не было. Некоторые даже забыли надеть туфли. Снежное поле покрылось дорожками следов, и на мгновение мне показалось, что снегопад кончился и снег просто завис в воздухе. Словно бог задержал дыхание. Снежинки искрились в свете прожекторов, точно мириады светлячков.
А потом чудесное мгновение кончилось. Прозвучал первый выстрел.
Вместо снега на нас посыпались пули.
Крики сотен детей звенели в ушах. Пять, десять, пятнадцать, невозможно-сосчитать-сколько детей рухнули на землю лицом вниз, корчась от боли и криков. Словно в кошмарном сне, белый пустырь окрасился темными пятнами. Они расползались, увеличивались, заполняя собой все пространство. Я коснулась щеки – она оказалась влажной. Убрав руку, я вдруг поняла, что бегу по кровавому полю. Кровь была и на мне: стекала по щекам, подбородку… Чужая кровь.
Здание школы окружал заборчик из цепей на столбах. Мы прорывались к правому заднему углу, все увеличивая скорость. Я бросила взгляд через плечо. На крыше кирпичного здания бывшей школы толпились сотни черных фигур. Из окон и дверей первого этажа лился темный поток детей. Я отвернулась, но впереди картина была еще хуже. Снег усеяли разноцветные тела: желтые, синие, зеленые. И красные. Огромное количество красных. Тому, кто хотел выбраться, приходилось перепрыгивать через эти преграды.
Кто-то схватил меня за лодыжку, и я упала в снег. Зеленая девочка подползла ко мне на животе. Глаза ее расширились от ужаса, губы открывались и закрывались.
– Помоги мне, – просипела она, и кровь хлынула из ее рта, – помоги мне.
Но я вскочила и побежала вперед.
В этом конце находились лагерные ворота. Сейчас до них оставалось всего несколько сот футов. Единственное, чего я не могла понять, так это почему дети остановились, почему мы не пытаемся прорываться дальше за ворота, навстречу свободе. Внезапно я осознала, что за спиной втрое больше трупов, чем впереди. По меньшей мере.
Толпа детей с громким воем хлынула вперед. Сотни рук поднялись в воздух. Маленький рост позволял мне легко проскакивать у ребят под ногами. Впереди три старших мальчика в синей униформе пытались отбросить толпу назад. Кажется, они защищали не только ворота, но и смотровую будку на одного человека, внутри которой сейчас находились трое: СПП в отключке, Лиам и Толстяк.
Я была настолько ошарашена их появлением, что чуть не пропустила, как зеленая молния метнулась к забору. Это был маленький ребенок. Обогнув группку подростков, он бросился на желтую решетку забора.
Едва мальчик коснулся прутьев, как волосы у него на голове встали дыбом, а под пальцами сверкнул разряд тока. Вместо того чтобы отпустить, рука малыша лишь сильнее сжала решетку, и тысячи вольт электричества хлынули сквозь безвольное трясущееся тело.
О господи!
Ворота все еще оставались под напряжением. Лиам с Толстяком пытались отключить ток.
В конце концов бездыханное тело мальчика упало на землю. Я почувствовала, как к горлу подкатывает крик. Лиам что-то кричал из будки, но я ничего не слышала. Вопли детей заглушали все остальные звуки. При виде мертвого тела малыша мое сердце на мгновение перестало биться.
СПП подошли ближе. К тому моменту, как они снова начали палить, мы толклись, как селедки в бочке. Ряд за рядом мертвые тела падали на землю, обнажая новые мишени. Снега уже не было видно.
Дети кинулись бежать в разные стороны. Кто-то бросился обратно к школе, кто-то побежал вдоль забора, надеясь отыскать другие пути к свободе. Я слышала лай собак и рокот моторов. Вместе эти звуки походили на рев адского монстра. Обернувшись, я увидела приближающиеся снегоходы, рядом бежали животные. В этот момент что-то протаранило меня в бок, и я вновь повалилась в снег.
«Подстрелили», – подумала я.
Нет, ничего подобного. Просто кто-то в спешке попал локтем мне в голову. Не заметив меня, синяя девочка побежала обратно к лагерю. Обернувшись, я увидела, как она подняла руки, показывая, что сдается. СПП расстреляли ее в упор. Вскрикнув от боли, девочка рухнула на землю.
Никто не замечал меня в снегу. Каждый раз, когда я силилась подняться, вырваться из снежных объятий, меня подводили закоченевшие руки. Стоило хоть немного приподнять корпус, как чьи-то ноги пробегали по спине или плечам. Я всегда успевала прикрыть голову, но что с того? В груди практически не осталось воздуха. Я кричала, но криков никто не слышал.