Встал на колени перед материной кроватью.
Потрогал кнопочный телефон, который только от мертвых к мертвым мог звонить.
Я этого не хотел. Если бы мне дали протрезветь, я не стал бы и Хазина убивать, честное слово. А теперь одна костяшка домино роняет другую, они как-то сами рушатся, помимо меня.
Зарылся лицом в смятую подушку.
Помимо тебя? Вовсе нет: это ты их толкаешь. Ломаешь ногами лабиринт из костяшек-судеб, в котором оказался, чтобы только самому выпутаться и сбежать, чтобы уйти от наказания, которое заслужил. Хазин отправил тебя на зону, а что этот сделал тебе? Этот никому ничего не сделал. Он – за что заплатил? За какую-то жадность? За свою – или за твою?
Не хватило тебе Пети? Теперь ты аккуратно, за лесочку вытащишь из черного телефона тех, кто несмотря ни на что любил Хазина, и их жизни тоже порвешь?
Друг, девушка, мать с отцом.
Как, думаешь, твоя блядская клоунада аукнется им, когда они поймут, что случилось? Как Нине будет удержать Петиного ребенка в животе, когда она на похоронах будет гадать, кто ей вместо него писал? Как отец, который гордится – видно же, что он на самом-то деле гордится! – тем, что из сына такого хищника воспитал, что тот еще сильней и хищней его вырос, будет его в землю закапывать, единственного?
От этого – тоже сбежишь? А?
Илья вскочил, вырубил ей свет, шваркнул дверь со всей силы, метнулся в кухню, плеснул в себя водки.
Потискал Петин телефон.
Дернул Хазина опять из посмертия.
Еле дождался, пока тот придет в себя, вырулит из беспамятства.
Давай сюда отца своего, давай этого упрямого осла! Он все ноет, что ты ссышь с ним по-мужски поговорить – ну давай, вызови его на разговор!
Нашел переписку с Юрием Андреевичем.
Вдавил буквы такой тяжелой рукой, что волна по экрану пошла, как от камня по воде: «СПИШЬ?»
Отец проморгался не быстро и ответил все-таки: «В ЧЕМ ДЕЛО?»
– По поводу Нины.
– Какого черта?! Ты знаешь мою позицию! Даже не начинай!
– Слушай меня, – с пьяной злостью и решимостью набрал ему Илья. – Я на ней женюсь, и ты ничего с этим не сделаешь, понятно?
Отец от такого напора и такой наглости пропал – может, давал понять Хазину, что не потерпит этого тона. Но Илье было плевать.
– Ты мать любишь? Ты любишь свою жену? – вслух и в буквах долбил он отцу в череп.
– При чем тут это?! – не выдержал старик.
Вскочил, наверное, растрепанный, в майке-алкоголичке, из кровати, заперся от жены в ванной. Гордый и жалкий.
– Знаешь, что я думаю? – пропечатал ему Илья. – Я думаю, ты ее любишь. Если бы не любил, не боялся бы так потерять. Ты ее любишь, а остальное меня не ебет, ясно?
– Следи за языком! И это не имеет отношения к нашему разговору!
Голоса, голоса Илье не хватало сейчас, чтобы объяснить старому кретину, что имеет отношение и к чему.
Голоса, которого Петя лишился.
– Так вот. А я люблю Нину. И я не могу потерять ее. У нас будет ребенок. Говори, что хочешь, мне насрать. У нас будет ребенок, это будет твой внук. Или девочка. Родится в мае. Ты станешь дедом.
Старший Хазин онемел.
Илья помнил все, что он Пете про залет у золушек рассказывал. Да и хер бы с ним. Слишком мало времени, чтобы дать ему переварить это. Надо главное, главное сказать, пока он слушает.
– Па. Папа. Ты там?
«ДА».
– Ты будешь его или ее дедом, это важно! Ты. Потому что если со мной что-нибудь случится, ты будешь должен о нем заботиться. Понял меня? Ты! Понял?!
Через секунду телефон затрезвонил этой песней про обжигающий огонь и про воду, которой можно напиться. Петя хотел ответить, но Илья сбросил.
«ЧТО ПРОИСХОДИТ?»
«ГДЕ ТЫ? НЕМЕДЛЕННО ОТВЕТЬ!»
«С ТОБОЙ ВСЕ В ПОРЯДКЕ?»
Спиритический сеанс, сказал себе Илья. Это какой-то ебаный спиритический сеанс, вот что это такое.
16
Плохая была ночь: спать не можется, выйти некуда, луна бередит, водки мало, подушка горячая, одеяло не дышит, сны не сны лезут невнятные, холодильник кряхтит, машины мимо мотором будят, пытаются фарами в квартиру влезть, от голых берез тени ползут по стене, и в голове все бубнит, бубнит. На выключенный телефон приходят тревожные сообщения: как птицы о вымытые окна бьются с разгона, спать не дают.
Забылся под утро, проснулся, недоспав. Хотел заварить себе коричневого чая из пакетиков, а чай весь вышел. Сунул в карман телефон, оделся кое-как – добежать до «Пятерочки», потому что без горячего сладкого чая не перейти в этот следующий день было никак.
Спустился по лестнице, еще сонный, вышел во двор – налево, к Московской улице и к магазину – и увидел: стоит микроавтобус какого-то невнятного цвета, стекла наглухо тонированы, и стоит так, что ему подъезд как на ладони, а Илья бы из своего окна его не высмотрел. Труба дымит, машина с места не трогается.
Он развернулся, как будто что-то забыл дома, и назад, и через парк, через экологическую тропу – мимо «Пятерочки», в обход Деповской, не оглядываясь, петлей – к Батарейной, там вскочил в подошедший автобус, куда едет? Да какая разница!
Из заднего окна оглянулся: не гонятся?
Что слежка, не сомневался ни секунды. Вспомнил Игоревы слова, вспомнил горящую стрелочку в телефоне, пока он с Ниной точил лясы. Но как ее было сбросить? А теперь вот домой не вернуться. Будут подъезд пасти, пока он не вернется, не устанут. Это Илья один, а их бесконечно.
А паспорт у него с собой? Кинуло в пот. Прошарил карманы: нашел во внутреннем. Слава богу, и не выкладывал! Телефон тоже, кошелек есть. Главное. Ствол дома оставил! Как завтра без него на стрелку к абрекам? И где ночь до завтра скоротать? Ладно, так надолго вперед незачем. Сегодня бы не поймали!
И материн телефон тоже дома. А на него должны же звонить из фирмы, если с паспортом что-то криво пойдет. Но это ладно, это ладно, визитка есть.
Помаленьку успокоился. Вышел на какой-то остановке, разобрался, что и куда, пересел, добрался до станции. Мобильник решил до Москвы не включать. А в Москве его как иголку в стоге сена. Пересчитал деньги: полторы тысячи осталось. У бездомного деньги быстрей летят, но до завтра точно хватит. А завтра будет совсем другой день.
До Москвы и не включал: смотрел в окно. Хотя все это он уже видел.
* * *
Хорошая была идея – про Кольцевую линию.
У нее ни начала нет, ни конца. Никто из вагона не выгонит. На Кольцевой и доспать можно, и среди людей спрятаться.
В метро не стал сразу выходить на связь, сначала на Кольцо пересел, с «Менделеевской» на «Новослободскую». На, пеленгуй! Удивись-ка, как это я в Лобне исчез, а в Москве объявился.
Подъехал поезд, позвал внутрь.
– Станция «Новослободская», – произнес голос вагона. – Следующая станция «Белорусская».
А потом Илья все-таки спросил у себя – почему они не взяли его сразу, когда он из дома выходил? Могли ведь и с двух сторон его проулок запереть. Могли газануть за ним, когда он развернулся. Не было приказа? Или это просто наружка, для наблюдения? Чтобы задерживать, основания нужны, а какие он им дал основания?
Или, додумался он, просто не узнали его в Илье.
Они же Хазина по телефону ищут, Хазина и ждали, пока он выйдет из подъезда. Если осторожный Игорек его у помойки не сфотографировал. И если свои снимки Денису Сергеевичу, виляя хвостом, еще не показывал. Мог и то, и другое – но к утру, видно, еще не успел.
Пока не поняли еще: пока он еще для них незримый.
Включил телефон.
Сразу посыпалось на него все, что за ночь недополучил. Перед тем, как отключиться, конечно, он отмахнулся еще от Петиного отца: да все пока нормально, не кипиши; а они, оказывается, не отстали.
«ЧТО У ТЕБЯ С ТЕЛЕФОНОМ! ПЕРЕЗВОНИ КАК ТОЛЬКО СМОЖЕШЬ!» – требовал отец. «Петенька, мы за тебя очень переживаем, перезвони нам, пожалуйста. Мама». «ЕСЛИ К УТРУ НЕ БУДЕШЬ НА СВЯЗИ БУДУ ЗВОНИТЬ ТВОЕМУ НАЧАЛЬСТВУ». «Мы тебя уже обыскались! Разумеется, ты не всегда можешь подходить, мы просто волнуемся из-за твоих слов. Дай знать, что у тебя все хорошо!».
Только успел написать им обоим: «Живой», как запело-заиграло – Нина.
Под землю к нему прозвонилась, в туннель.
Справа сидел какой-то иногородний в теребленой ушанке, уставился ему в телефон, помешал думать, как Нину спровадить понежней.
Илья просто выключил звук и перевернул мобильный экраном вниз, чтобы она сама отступилась. Но она тоже была на взводе. Через минуту тренькнуло сообщение. Открыл Вотсапп – там голосовая запись, жми плей и слушай.
– Петя, пожалуйста! – голос взволнованный, порывистый. – Что там опять с тобой? Мне твоя мать обзвонилась, спрашивает, когда я с тобой разговаривала в последний раз! И я понимаю, что черт знает, когда! Внедрение, все дела, я все понимаю! Ты можешь там в сторонку один раз хотя бы отойти и просто вот такое же сообщение мне записать: «Нина, со мной все в порядке, скоро увидимся»? Твой отец там валокордин глотает, мама себе места не находит, что ты им там написал такое?…..Знаешь, что? Мне одного голосового месседжа недостаточно. Я хочу видео, ясно? Чтобы я видела, что ты не на подвале ни у кого, что ты не связанный, что у тебя там флага Аль-Каиды какой-нибудь за спиной нет, и вот это все! Или давай встретимся хотя бы на две минуты. Я хочу видеть, что тебя не избили там. И родителям позвони! Я тебя очень прошу. Слышишь?
Она так громко говорила, что мужик в ушанке брови свои плешивые задрал. Илья повернулся к нему корпусом: «Хуль ты тут уши греешь, ты, черт?»; тот сник, залип как будто бы в карте метро.
Потрогал кнопочный телефон, который только от мертвых к мертвым мог звонить.
Я этого не хотел. Если бы мне дали протрезветь, я не стал бы и Хазина убивать, честное слово. А теперь одна костяшка домино роняет другую, они как-то сами рушатся, помимо меня.
Зарылся лицом в смятую подушку.
Помимо тебя? Вовсе нет: это ты их толкаешь. Ломаешь ногами лабиринт из костяшек-судеб, в котором оказался, чтобы только самому выпутаться и сбежать, чтобы уйти от наказания, которое заслужил. Хазин отправил тебя на зону, а что этот сделал тебе? Этот никому ничего не сделал. Он – за что заплатил? За какую-то жадность? За свою – или за твою?
Не хватило тебе Пети? Теперь ты аккуратно, за лесочку вытащишь из черного телефона тех, кто несмотря ни на что любил Хазина, и их жизни тоже порвешь?
Друг, девушка, мать с отцом.
Как, думаешь, твоя блядская клоунада аукнется им, когда они поймут, что случилось? Как Нине будет удержать Петиного ребенка в животе, когда она на похоронах будет гадать, кто ей вместо него писал? Как отец, который гордится – видно же, что он на самом-то деле гордится! – тем, что из сына такого хищника воспитал, что тот еще сильней и хищней его вырос, будет его в землю закапывать, единственного?
От этого – тоже сбежишь? А?
Илья вскочил, вырубил ей свет, шваркнул дверь со всей силы, метнулся в кухню, плеснул в себя водки.
Потискал Петин телефон.
Дернул Хазина опять из посмертия.
Еле дождался, пока тот придет в себя, вырулит из беспамятства.
Давай сюда отца своего, давай этого упрямого осла! Он все ноет, что ты ссышь с ним по-мужски поговорить – ну давай, вызови его на разговор!
Нашел переписку с Юрием Андреевичем.
Вдавил буквы такой тяжелой рукой, что волна по экрану пошла, как от камня по воде: «СПИШЬ?»
Отец проморгался не быстро и ответил все-таки: «В ЧЕМ ДЕЛО?»
– По поводу Нины.
– Какого черта?! Ты знаешь мою позицию! Даже не начинай!
– Слушай меня, – с пьяной злостью и решимостью набрал ему Илья. – Я на ней женюсь, и ты ничего с этим не сделаешь, понятно?
Отец от такого напора и такой наглости пропал – может, давал понять Хазину, что не потерпит этого тона. Но Илье было плевать.
– Ты мать любишь? Ты любишь свою жену? – вслух и в буквах долбил он отцу в череп.
– При чем тут это?! – не выдержал старик.
Вскочил, наверное, растрепанный, в майке-алкоголичке, из кровати, заперся от жены в ванной. Гордый и жалкий.
– Знаешь, что я думаю? – пропечатал ему Илья. – Я думаю, ты ее любишь. Если бы не любил, не боялся бы так потерять. Ты ее любишь, а остальное меня не ебет, ясно?
– Следи за языком! И это не имеет отношения к нашему разговору!
Голоса, голоса Илье не хватало сейчас, чтобы объяснить старому кретину, что имеет отношение и к чему.
Голоса, которого Петя лишился.
– Так вот. А я люблю Нину. И я не могу потерять ее. У нас будет ребенок. Говори, что хочешь, мне насрать. У нас будет ребенок, это будет твой внук. Или девочка. Родится в мае. Ты станешь дедом.
Старший Хазин онемел.
Илья помнил все, что он Пете про залет у золушек рассказывал. Да и хер бы с ним. Слишком мало времени, чтобы дать ему переварить это. Надо главное, главное сказать, пока он слушает.
– Па. Папа. Ты там?
«ДА».
– Ты будешь его или ее дедом, это важно! Ты. Потому что если со мной что-нибудь случится, ты будешь должен о нем заботиться. Понял меня? Ты! Понял?!
Через секунду телефон затрезвонил этой песней про обжигающий огонь и про воду, которой можно напиться. Петя хотел ответить, но Илья сбросил.
«ЧТО ПРОИСХОДИТ?»
«ГДЕ ТЫ? НЕМЕДЛЕННО ОТВЕТЬ!»
«С ТОБОЙ ВСЕ В ПОРЯДКЕ?»
Спиритический сеанс, сказал себе Илья. Это какой-то ебаный спиритический сеанс, вот что это такое.
16
Плохая была ночь: спать не можется, выйти некуда, луна бередит, водки мало, подушка горячая, одеяло не дышит, сны не сны лезут невнятные, холодильник кряхтит, машины мимо мотором будят, пытаются фарами в квартиру влезть, от голых берез тени ползут по стене, и в голове все бубнит, бубнит. На выключенный телефон приходят тревожные сообщения: как птицы о вымытые окна бьются с разгона, спать не дают.
Забылся под утро, проснулся, недоспав. Хотел заварить себе коричневого чая из пакетиков, а чай весь вышел. Сунул в карман телефон, оделся кое-как – добежать до «Пятерочки», потому что без горячего сладкого чая не перейти в этот следующий день было никак.
Спустился по лестнице, еще сонный, вышел во двор – налево, к Московской улице и к магазину – и увидел: стоит микроавтобус какого-то невнятного цвета, стекла наглухо тонированы, и стоит так, что ему подъезд как на ладони, а Илья бы из своего окна его не высмотрел. Труба дымит, машина с места не трогается.
Он развернулся, как будто что-то забыл дома, и назад, и через парк, через экологическую тропу – мимо «Пятерочки», в обход Деповской, не оглядываясь, петлей – к Батарейной, там вскочил в подошедший автобус, куда едет? Да какая разница!
Из заднего окна оглянулся: не гонятся?
Что слежка, не сомневался ни секунды. Вспомнил Игоревы слова, вспомнил горящую стрелочку в телефоне, пока он с Ниной точил лясы. Но как ее было сбросить? А теперь вот домой не вернуться. Будут подъезд пасти, пока он не вернется, не устанут. Это Илья один, а их бесконечно.
А паспорт у него с собой? Кинуло в пот. Прошарил карманы: нашел во внутреннем. Слава богу, и не выкладывал! Телефон тоже, кошелек есть. Главное. Ствол дома оставил! Как завтра без него на стрелку к абрекам? И где ночь до завтра скоротать? Ладно, так надолго вперед незачем. Сегодня бы не поймали!
И материн телефон тоже дома. А на него должны же звонить из фирмы, если с паспортом что-то криво пойдет. Но это ладно, это ладно, визитка есть.
Помаленьку успокоился. Вышел на какой-то остановке, разобрался, что и куда, пересел, добрался до станции. Мобильник решил до Москвы не включать. А в Москве его как иголку в стоге сена. Пересчитал деньги: полторы тысячи осталось. У бездомного деньги быстрей летят, но до завтра точно хватит. А завтра будет совсем другой день.
До Москвы и не включал: смотрел в окно. Хотя все это он уже видел.
* * *
Хорошая была идея – про Кольцевую линию.
У нее ни начала нет, ни конца. Никто из вагона не выгонит. На Кольцевой и доспать можно, и среди людей спрятаться.
В метро не стал сразу выходить на связь, сначала на Кольцо пересел, с «Менделеевской» на «Новослободскую». На, пеленгуй! Удивись-ка, как это я в Лобне исчез, а в Москве объявился.
Подъехал поезд, позвал внутрь.
– Станция «Новослободская», – произнес голос вагона. – Следующая станция «Белорусская».
А потом Илья все-таки спросил у себя – почему они не взяли его сразу, когда он из дома выходил? Могли ведь и с двух сторон его проулок запереть. Могли газануть за ним, когда он развернулся. Не было приказа? Или это просто наружка, для наблюдения? Чтобы задерживать, основания нужны, а какие он им дал основания?
Или, додумался он, просто не узнали его в Илье.
Они же Хазина по телефону ищут, Хазина и ждали, пока он выйдет из подъезда. Если осторожный Игорек его у помойки не сфотографировал. И если свои снимки Денису Сергеевичу, виляя хвостом, еще не показывал. Мог и то, и другое – но к утру, видно, еще не успел.
Пока не поняли еще: пока он еще для них незримый.
Включил телефон.
Сразу посыпалось на него все, что за ночь недополучил. Перед тем, как отключиться, конечно, он отмахнулся еще от Петиного отца: да все пока нормально, не кипиши; а они, оказывается, не отстали.
«ЧТО У ТЕБЯ С ТЕЛЕФОНОМ! ПЕРЕЗВОНИ КАК ТОЛЬКО СМОЖЕШЬ!» – требовал отец. «Петенька, мы за тебя очень переживаем, перезвони нам, пожалуйста. Мама». «ЕСЛИ К УТРУ НЕ БУДЕШЬ НА СВЯЗИ БУДУ ЗВОНИТЬ ТВОЕМУ НАЧАЛЬСТВУ». «Мы тебя уже обыскались! Разумеется, ты не всегда можешь подходить, мы просто волнуемся из-за твоих слов. Дай знать, что у тебя все хорошо!».
Только успел написать им обоим: «Живой», как запело-заиграло – Нина.
Под землю к нему прозвонилась, в туннель.
Справа сидел какой-то иногородний в теребленой ушанке, уставился ему в телефон, помешал думать, как Нину спровадить понежней.
Илья просто выключил звук и перевернул мобильный экраном вниз, чтобы она сама отступилась. Но она тоже была на взводе. Через минуту тренькнуло сообщение. Открыл Вотсапп – там голосовая запись, жми плей и слушай.
– Петя, пожалуйста! – голос взволнованный, порывистый. – Что там опять с тобой? Мне твоя мать обзвонилась, спрашивает, когда я с тобой разговаривала в последний раз! И я понимаю, что черт знает, когда! Внедрение, все дела, я все понимаю! Ты можешь там в сторонку один раз хотя бы отойти и просто вот такое же сообщение мне записать: «Нина, со мной все в порядке, скоро увидимся»? Твой отец там валокордин глотает, мама себе места не находит, что ты им там написал такое?…..Знаешь, что? Мне одного голосового месседжа недостаточно. Я хочу видео, ясно? Чтобы я видела, что ты не на подвале ни у кого, что ты не связанный, что у тебя там флага Аль-Каиды какой-нибудь за спиной нет, и вот это все! Или давай встретимся хотя бы на две минуты. Я хочу видеть, что тебя не избили там. И родителям позвони! Я тебя очень прошу. Слышишь?
Она так громко говорила, что мужик в ушанке брови свои плешивые задрал. Илья повернулся к нему корпусом: «Хуль ты тут уши греешь, ты, черт?»; тот сник, залип как будто бы в карте метро.