Пока стоял на холоде, телефон молчал. Как только сел в вагон, сразу оттаял. Задрожал, принялся напевать: «Я огонь, что твою кожу жжет…»
Звонил: Хазин Юрий Андреевич.
Илья чуть не выронил его.
Сбросил. И через полминуты получил от отца сообщение: «ПОЧЕМУ У ТЕБЯ ВЫКЛЮЧЕН ТЕЛЕФОН?»
Сам набирает, первый. Зачем? Он же проклял Петю уже, отшвырнул.
Хочет еще досказать проклятий, о которых днем не додумался? Или это мать заставила его сейчас звонить? Ради мира в семье? Стиснет зубы, скажет: прощаю, а сам не простит. Или в самом деле за день остыл и решил принять сына обратно?
Илья написал ему: «Я на внедрении, не могу разговаривать».
– А писать, значит, можешь? Весь изоврался! – опять своими капитальными буквами нагромоздил ему отец. – Матери своей про внедрения рассказывай! Просто ссышь разговора, как обычно!
От сплошь заглавного и восклицательного Илья оглох на оба глаза. Нет, отец не думал с ним мириться. Он хотел Петю высечь – наконец высечь, как все детство порывался.
– Это она тебя подучила мне написать, да? Слава богу, она хоть не знает, в чем дело! – не дожидаясь от Ильи ответа, дальше хлестал он. – Да ты бы и ей рассказал, только бы меня уесть!
– Неправда, – возразил ему Илья.
Ответа приходилось ждать: отец нащупывал буквы медленно. Не мог, что ли, деревенеющими пальцами в крохотные кнопочки попасть – или слова подбирал.
– Еще как правда! Тебе же плевать на нас, на самом деле! На семью тебе плевать! Тебе только наркота твоя интересна! За нее меня продал или за погоны?
– Я извинился же. Хочешь, еще раз попрошу прощения.
Голову отца принес, вспомнил Илья. Вот блюдо, выкладывай. Как за такое извиниться? Хихикал.
Но это был такой смех, как будто пена у бешеного изо рта лезла. От болезни, а не от веселья.
– Мне твоих паршивых извинений не надо! Для тебя вообще что-нибудь святое есть, я хочу знать?
Илью вдруг это обозлило.
– А ты сам-то не изоврался? – отправил он ему раньше, чем успел передумать.
– Ты как смеешь! Щенок неблагодарный!
Это не твой отец, и он не тебе пишет, прошептал вслух Илья. Ты у него должен был попросить прощения, ты попросил – за Хазина. Теперь просто спрячься, уйди от него. Это только буквы на экране, не позволяй им себя выводить, выявлять.
«ЧТО ЗАМОЛЧАЛ?»
Илья вспомнил лицо Петиного отца: нездоровое, желчное, с вислой кожей, с запавшими глазами. Вспомнил его гнедые волосы, крашеные. Представил себе, как сейчас это лицо скривлено. Ковыряет, ковыряет. Нет, он не даст Пете отмолчаться. Он хочет его до крови расчесать.
Святое… Святое. Ну не гад ты?
– Чего ты меня лечишь вообще? Это я, что ли, ей изменял?
– Ну а своей ты не изменял, что ли?! Как ее, зазнобу твою, Нина?
Так быстро ответил, что Илья почувствовал – этот ход у него был готов, спланирован. Вот зачем, на самом-то деле, отец ему сейчас пишет. Вот о чем: о своей измене. Этот разговор у них, видно, оставался недоговоренным. Сдался отец Денису Сергеевичу, отдал ему свою работу, смирился со старостью, проглотил предательство, не жуя. За все это Петя уже был бит, проклят и выгнан из дома. Но что-то продолжало у Юрия Андреевича воспаляться и нарывать. Что-то еще, заноза.
Боится он сына, что ли?
Боится, что тот однажды матери его все-таки сдаст? Хочет у Пети этот козырь из рук забрать. Своими пассами, криками, болевыми приемами давит на Петю. Ищет, где у него совесть осталась, чтобы туда половчей ткнуть.
Ты же его в баню свою со своим пузатым старичьем затащил, чтобы он там вместе с тобой блядовал, и ты же его будешь этим попрекать?
– Не твое дело! – огрызнулся Илья. – Типа тебя это сильно заботит! Ты не за этим меня, что ли, с собой брал?
– Штаны с тебя там насильно никто не стаскивал!
– Ну и с тебя тоже!
– Я не говорю, что это правильно! Но там-то тебя все устраивало!
– Ну и что ты мне хочешь доказать? Что я такой же, как ты? – вот теперь Илья это не себе мог сказать, а ему; и сказал.
«Я ДУМАЛ ЧТО МОГУ ТЕБЕ ДОВЕРЯТЬ».
Весь этот разговор за одним: крючков в мягкое навтыкать. Кадровик, сука, инженер человеческих душ. С сыном-то своим можно без инженерии?!
– Матери я ничего не говорил! И не скажу! Тебя ведь это интересует? – вышел из себя Илья. – Все, пока!
Заткнулся.
Илья поерзал на сиденье, шепотом выматерился, потер пальцем испарину на окне. Напротив сидела какая-то бабка, смотрела на него как на белогорячечного.
«ТЫ ТАКОЙ ЖЕ КАК Я? ДА Я ПОНЯТЬ НЕ МОГУ, КАК У МЕНЯ ТАКОЙ СЫН МОГ РОДИТЬСЯ!» – капнуло раскаленное еще через минуту. «ЗАЛОЖИТЬ РОДНОГО ОТЦА КОНТОРЕ!»
Да чего ты от меня хочешь-то?!
– А какой у тебя должен был быть сын?
«ТЫ НА ОТЦА РУКУ ПОДНИМАЕШЬ! НА СЕМЬЮ! ЕСТЬ СВОИ ЛЮДИ И ЕСТЬ ЧУЖИЕ! ДЛЯ ТЕБЯ НЕТУ ЧТО ЛИ РАЗНИЦЫ!»
– А с чужими можно, значит, что угодно делать? – от себя зло спросил Илья.
– Не юли! Причем тут это?! – крикнул отец.
– Я сам, что ли, таким говном вырос?
– Я тебя таким не воспитывал! – отрекся тот. – Тебе же Денис твой теперь за отца! С него вот и спрашивай! Они вот такой шлак, как ты, и подбирают! На чем они тебя поймали? На твоей наркоте и на твоей дурости! За папкой прятался! И папку же заложил!
– А я должен был под Ксению лечь, чтобы меня простили, да?
– Нормальная баба!
Вспомнил, как брезгливо эта сука Петю мордой во все его оплошности тыкала. Вломить бы ей за такое как следует, а Петя не позволял себе, выдерживал, пока не сбежал. Боялся отцовские отношения портить.
– А я нормальный мужик! Я не хочу ей ничем быть обязан! И ни хуя она не нормальная! Избалованная пизда!
Этого отец тоже от него ждал:
– Я до генерала к старости только дослужился! Ты мог с Коржавиным карьеру в десять раз быстрей сделать! В сорок лет уже генералом быть! Все тебе подготовил! Все устроил! На блюдечке с каемочкой! Только бери!
Эсэмэски брякали одна за другой. Потом он попытался опять прозвониться, но Илья снова сбросил.
«МУДАК»
– А мне, может, не нужно так! Я, может, своих погонов хочу, а не ее!
– А откуда свои-то?! Свои, что ли, у тебя все чистые? На отцовской шкуре подполковника получишь?! Валяй! Эти тоже не свои у тебя будут, а конторские!
Илья смолчал, ненавидел его тихо. Но отец не оставлял его в покое.
– Был бы ты чистоплюем, шел бы в Красный Крест! Но ты же служишь, тебе же нравится! Отца сдал, лишь бы дальше служить! Адвокатом-то мелко уже, а? Бабки чемоданами судьям таскать, языком балаболить! Не хочешь? Не хочешь! Потому что понимаешь, что это такое! Когда тебя люди уважают! Я хоть генералом и не был, а у меня в приемной генералы толклись! Комитетчики твои на задних лапках прибегали, лишь бы их человечка утвердил! Бабки, думаешь, не предлагали? Предлагали! А пускай-ка послужат, как собачки! Пускай поупрашивают! Вот что такое! Ворье свое тащили мне на утверждение, гниль всякую! Они гниль любят! Какое – адвокат!
– Савеловский вокзал, конечная.
В этот раз на такси было жалко, сел в метро. Но отец его и из-под земли достал.
«ТЫ ЕЩЕ ПАЦАНОМ КРУГЛЫЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ФУРАЖКЕ БЕГАЛ И БЕЗ ПОРТОК! ЭТО ОНА ТЕБЯ В АДВОКАТЫ!»
– Она меня, может быть, уберечь хотела, – написал ему Илья.
– Была бы дочка, пускай бы с ней носилась! А у меня сын! Это не для слабаков дело! Тут кто кого сожрет!
Поскреб стекло еще; отскреб себя в темноте.
– А ты не думал, что однажды тебя могут сожрать? – спросил тихо у отца Илья. – Или меня?
«ХЕРА БЫ ЛЫСОГО КТО МЕНЯ СОЖРАЛ ЕСЛИ БЫ ТЫ МЕНЯ ИМ НЕ СДАЛ».
Была толчея: целый поезд людей в телефонах. У всех там, внутри, интересней было, чем чужим людям в затылок глядеть. Поезд одни бездушные тела по кругу вез. Чудо техники.
«А ТЫ САМ КОГО УГОДНО СОЖРЕШЬ!»
Да.
Но нет.
– Знаешь, я однажды одного парня просто так закатал на семь лет. Подбросил ему пакетик, – медленно, задумчиво напечатал Илья. – Это, например, как?
– Ну и получил своего старлея за него! Дело былое!
Илья ухнул вниз, в какие-то круги поглубже Кольцевой линии. Почернело внутри, разожглось.
Звонил: Хазин Юрий Андреевич.
Илья чуть не выронил его.
Сбросил. И через полминуты получил от отца сообщение: «ПОЧЕМУ У ТЕБЯ ВЫКЛЮЧЕН ТЕЛЕФОН?»
Сам набирает, первый. Зачем? Он же проклял Петю уже, отшвырнул.
Хочет еще досказать проклятий, о которых днем не додумался? Или это мать заставила его сейчас звонить? Ради мира в семье? Стиснет зубы, скажет: прощаю, а сам не простит. Или в самом деле за день остыл и решил принять сына обратно?
Илья написал ему: «Я на внедрении, не могу разговаривать».
– А писать, значит, можешь? Весь изоврался! – опять своими капитальными буквами нагромоздил ему отец. – Матери своей про внедрения рассказывай! Просто ссышь разговора, как обычно!
От сплошь заглавного и восклицательного Илья оглох на оба глаза. Нет, отец не думал с ним мириться. Он хотел Петю высечь – наконец высечь, как все детство порывался.
– Это она тебя подучила мне написать, да? Слава богу, она хоть не знает, в чем дело! – не дожидаясь от Ильи ответа, дальше хлестал он. – Да ты бы и ей рассказал, только бы меня уесть!
– Неправда, – возразил ему Илья.
Ответа приходилось ждать: отец нащупывал буквы медленно. Не мог, что ли, деревенеющими пальцами в крохотные кнопочки попасть – или слова подбирал.
– Еще как правда! Тебе же плевать на нас, на самом деле! На семью тебе плевать! Тебе только наркота твоя интересна! За нее меня продал или за погоны?
– Я извинился же. Хочешь, еще раз попрошу прощения.
Голову отца принес, вспомнил Илья. Вот блюдо, выкладывай. Как за такое извиниться? Хихикал.
Но это был такой смех, как будто пена у бешеного изо рта лезла. От болезни, а не от веселья.
– Мне твоих паршивых извинений не надо! Для тебя вообще что-нибудь святое есть, я хочу знать?
Илью вдруг это обозлило.
– А ты сам-то не изоврался? – отправил он ему раньше, чем успел передумать.
– Ты как смеешь! Щенок неблагодарный!
Это не твой отец, и он не тебе пишет, прошептал вслух Илья. Ты у него должен был попросить прощения, ты попросил – за Хазина. Теперь просто спрячься, уйди от него. Это только буквы на экране, не позволяй им себя выводить, выявлять.
«ЧТО ЗАМОЛЧАЛ?»
Илья вспомнил лицо Петиного отца: нездоровое, желчное, с вислой кожей, с запавшими глазами. Вспомнил его гнедые волосы, крашеные. Представил себе, как сейчас это лицо скривлено. Ковыряет, ковыряет. Нет, он не даст Пете отмолчаться. Он хочет его до крови расчесать.
Святое… Святое. Ну не гад ты?
– Чего ты меня лечишь вообще? Это я, что ли, ей изменял?
– Ну а своей ты не изменял, что ли?! Как ее, зазнобу твою, Нина?
Так быстро ответил, что Илья почувствовал – этот ход у него был готов, спланирован. Вот зачем, на самом-то деле, отец ему сейчас пишет. Вот о чем: о своей измене. Этот разговор у них, видно, оставался недоговоренным. Сдался отец Денису Сергеевичу, отдал ему свою работу, смирился со старостью, проглотил предательство, не жуя. За все это Петя уже был бит, проклят и выгнан из дома. Но что-то продолжало у Юрия Андреевича воспаляться и нарывать. Что-то еще, заноза.
Боится он сына, что ли?
Боится, что тот однажды матери его все-таки сдаст? Хочет у Пети этот козырь из рук забрать. Своими пассами, криками, болевыми приемами давит на Петю. Ищет, где у него совесть осталась, чтобы туда половчей ткнуть.
Ты же его в баню свою со своим пузатым старичьем затащил, чтобы он там вместе с тобой блядовал, и ты же его будешь этим попрекать?
– Не твое дело! – огрызнулся Илья. – Типа тебя это сильно заботит! Ты не за этим меня, что ли, с собой брал?
– Штаны с тебя там насильно никто не стаскивал!
– Ну и с тебя тоже!
– Я не говорю, что это правильно! Но там-то тебя все устраивало!
– Ну и что ты мне хочешь доказать? Что я такой же, как ты? – вот теперь Илья это не себе мог сказать, а ему; и сказал.
«Я ДУМАЛ ЧТО МОГУ ТЕБЕ ДОВЕРЯТЬ».
Весь этот разговор за одним: крючков в мягкое навтыкать. Кадровик, сука, инженер человеческих душ. С сыном-то своим можно без инженерии?!
– Матери я ничего не говорил! И не скажу! Тебя ведь это интересует? – вышел из себя Илья. – Все, пока!
Заткнулся.
Илья поерзал на сиденье, шепотом выматерился, потер пальцем испарину на окне. Напротив сидела какая-то бабка, смотрела на него как на белогорячечного.
«ТЫ ТАКОЙ ЖЕ КАК Я? ДА Я ПОНЯТЬ НЕ МОГУ, КАК У МЕНЯ ТАКОЙ СЫН МОГ РОДИТЬСЯ!» – капнуло раскаленное еще через минуту. «ЗАЛОЖИТЬ РОДНОГО ОТЦА КОНТОРЕ!»
Да чего ты от меня хочешь-то?!
– А какой у тебя должен был быть сын?
«ТЫ НА ОТЦА РУКУ ПОДНИМАЕШЬ! НА СЕМЬЮ! ЕСТЬ СВОИ ЛЮДИ И ЕСТЬ ЧУЖИЕ! ДЛЯ ТЕБЯ НЕТУ ЧТО ЛИ РАЗНИЦЫ!»
– А с чужими можно, значит, что угодно делать? – от себя зло спросил Илья.
– Не юли! Причем тут это?! – крикнул отец.
– Я сам, что ли, таким говном вырос?
– Я тебя таким не воспитывал! – отрекся тот. – Тебе же Денис твой теперь за отца! С него вот и спрашивай! Они вот такой шлак, как ты, и подбирают! На чем они тебя поймали? На твоей наркоте и на твоей дурости! За папкой прятался! И папку же заложил!
– А я должен был под Ксению лечь, чтобы меня простили, да?
– Нормальная баба!
Вспомнил, как брезгливо эта сука Петю мордой во все его оплошности тыкала. Вломить бы ей за такое как следует, а Петя не позволял себе, выдерживал, пока не сбежал. Боялся отцовские отношения портить.
– А я нормальный мужик! Я не хочу ей ничем быть обязан! И ни хуя она не нормальная! Избалованная пизда!
Этого отец тоже от него ждал:
– Я до генерала к старости только дослужился! Ты мог с Коржавиным карьеру в десять раз быстрей сделать! В сорок лет уже генералом быть! Все тебе подготовил! Все устроил! На блюдечке с каемочкой! Только бери!
Эсэмэски брякали одна за другой. Потом он попытался опять прозвониться, но Илья снова сбросил.
«МУДАК»
– А мне, может, не нужно так! Я, может, своих погонов хочу, а не ее!
– А откуда свои-то?! Свои, что ли, у тебя все чистые? На отцовской шкуре подполковника получишь?! Валяй! Эти тоже не свои у тебя будут, а конторские!
Илья смолчал, ненавидел его тихо. Но отец не оставлял его в покое.
– Был бы ты чистоплюем, шел бы в Красный Крест! Но ты же служишь, тебе же нравится! Отца сдал, лишь бы дальше служить! Адвокатом-то мелко уже, а? Бабки чемоданами судьям таскать, языком балаболить! Не хочешь? Не хочешь! Потому что понимаешь, что это такое! Когда тебя люди уважают! Я хоть генералом и не был, а у меня в приемной генералы толклись! Комитетчики твои на задних лапках прибегали, лишь бы их человечка утвердил! Бабки, думаешь, не предлагали? Предлагали! А пускай-ка послужат, как собачки! Пускай поупрашивают! Вот что такое! Ворье свое тащили мне на утверждение, гниль всякую! Они гниль любят! Какое – адвокат!
– Савеловский вокзал, конечная.
В этот раз на такси было жалко, сел в метро. Но отец его и из-под земли достал.
«ТЫ ЕЩЕ ПАЦАНОМ КРУГЛЫЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ФУРАЖКЕ БЕГАЛ И БЕЗ ПОРТОК! ЭТО ОНА ТЕБЯ В АДВОКАТЫ!»
– Она меня, может быть, уберечь хотела, – написал ему Илья.
– Была бы дочка, пускай бы с ней носилась! А у меня сын! Это не для слабаков дело! Тут кто кого сожрет!
Поскреб стекло еще; отскреб себя в темноте.
– А ты не думал, что однажды тебя могут сожрать? – спросил тихо у отца Илья. – Или меня?
«ХЕРА БЫ ЛЫСОГО КТО МЕНЯ СОЖРАЛ ЕСЛИ БЫ ТЫ МЕНЯ ИМ НЕ СДАЛ».
Была толчея: целый поезд людей в телефонах. У всех там, внутри, интересней было, чем чужим людям в затылок глядеть. Поезд одни бездушные тела по кругу вез. Чудо техники.
«А ТЫ САМ КОГО УГОДНО СОЖРЕШЬ!»
Да.
Но нет.
– Знаешь, я однажды одного парня просто так закатал на семь лет. Подбросил ему пакетик, – медленно, задумчиво напечатал Илья. – Это, например, как?
– Ну и получил своего старлея за него! Дело былое!
Илья ухнул вниз, в какие-то круги поглубже Кольцевой линии. Почернело внутри, разожглось.