– Да я водички бы просто, если можно. Уже пообедал.
– Ну, как знаешь. А я поем. Танюша! Ему водички, а мне водочки. У вас очень красивые колготки!
Хихикающая официантка приняла нажористый заказ: сильно оголодал Денис Сергеевич. Потом еще чуть-чуть посмеялись ни о чем: Денис заливисто, переходя в лай, Петя настороженно, заикаясь. Но Илья не стал перелистывать вперед. В смехе-то больше правды, чем в словах.
– Ну что, Петр? С чем пожаловал-то? Какие гостинцы у тебя для нас?
– Голову отца принес, – нервно хахакнул Хазин.
– А мы и ждали ее! Доставай, вот и блюдо как раз освободилось! – снова звон о фарфор серебра.
– Ну я в переносном, – опять прохихикал Петя.
– Ну ведь и я в переносном! – рассмеялся Денис Сергеевич. – Ладно, не томи!
– В общем, есть адресок, – пошуршали бумажкой. – Вот, перепишите. Это бани. Отцовский сокурсник хозяин. У них там раз в две недели слеты. Со шлюхами. Отец тоже ездит. Регулярно. И еще люди из управления.
– Науменко? – с живым интересом спросил Денис Сергеевич.
– Иногда.
– Ну, Петр… А ты-то откуда про это знаешь? В скважину подглядывал?
– А это важно? – помялся Хазин.
– Все важно! Штрихи к портрету!
– Он меня туда брал с собой пару раз, – промямлил Петя.
– Вот это воспитание! Браво твоему отцу! Опыт подрастающему поколению передавал? – добродушно хмыкнул Денис Сергеевич.
– Типа того. У нас был разговор с ним… Про женитьбу. Он вот так решил показать мне, что свадьба это еще не конец света. Ну и… Показать, что мы, типа, заодно. Наверное. Хер его знает.
– А это известный способ завоевать доверие, – согласился Денис Сергеевич. – У нас в стране так все важные сделки скрепляются. Молодые, конечно, брезгуют, но они малахольные, они просто подписям доверяют, да и баб живых, наверное, уже не пользуют, одну порнуху. А твой отец из старой гвардии, понимает, что к чему. Ничто так не объединяет, как совместное грехопадение. В сауну к блядям – лучший тимбилдинг! – Он снова расхохотался.
– Ну, в общем так. Оборудуйте там наблюдением ее и все такое.
– Спасибо за совет, Петр! Но! – Денис Сергеевич цыкнул. – Ты ведь и сам не первый год в профессии. Со своими, что ли, сам так не паришься? На начальство это кино вряд ли произведет сильное впечатление. Это или на какой-нибудь Лайф вешать, или… На самом-то деле, есть только один человек во всем мире, кто от этой хроники может по-настоящему удивиться. Твоя мать. А она, думаешь, об отцовских посиделках не знает?
– Точно нет! Она бы не простила!
– Если она знает, что он знает, что она знает, то не простит. А если он не знает, что она знает, то и прощать нечего. В таком возрасте женщине трудно жизнь начинать сначала. Но ладно. Ладно, Петр. Попробуем. Это неплохо. Это больше, чем ноль. Это малюсенький, знаешь, такой крючочек, на который мы Юрия Андреевича посадим. А если повезет, то и других оступившихся граждан.
– Вы мое дело закроете? – помолчав, буркнул Хазин.
– Прикроем, Петр. А если с твоим отцом все выйдет, как надо, тогда спишем в архив, да. Если он увидит себя в кино и решит, что это кино не для семейного просмотра, тогда – да. Тут все зависит от того, насколько у вас крепкая и дружная семья.
– Старый козлина. Мне будет морали читать, а сам с хохлушками с голой жопой в бассейне плавать.
– Пикантная деталь, – заметил Денис Сергеевич. – Надеюсь, это хотя бы беженки из Донбасса, которых он выручает хлебом. Шучу. Ладно, Петр. Надеялся я, если честно, на большее, учитывая тяжесть твоего проступка. Но если твой отец не будет брыкаться, а освободит нам должность, то твоя первая разведка боем будет засчитана. А что, скажи, ведь он расстроится, что работу потеряет. Тебе-то как от этого?
– Как-как. Ему все равно же уходить, меньше года осталось. А он меня готов спихнуть, лишь бы стул еще погреть. Это как? У меня-то все только начинается.
– Это точно, Петр. Все у тебя только начинается. А вот, кстати, у меня для тебя памятный сувенир.
– Что это? – осторожно спросил Хазин.
– Открывай-открывай, не бойся.
– Это что, рыболовная снасть?
– Это крючки, Хазин. Коллекционка. Крючочки. Если не рыбачишь, можешь просто на полку поставить и любоваться. Погоны наши я тебе выдавать не уполномочен, а это вот – пожалуйста. Бог даст, еще поработаем! Ты как хочешь, а я выпью. Будешь?
– Я за рулем, Денис Сергеевич.
Булькнуло.
– Ваше здоровье.
* * *
Отыграло.
Илья выдохнул.
Стало, наверное, ясно теперь уже все. И почему, наконец, Иуда, и как Петя сохранил стул, а папа потерял. Некого тут пожалеть, не на чью сторону встать. Все равно, и все равно как-то…
Как-то неразрешимо. Какое там «юбилей», ма. Это никогда.
«Мы это под папу твоего писали, но можем и маме дать послушать», – пришло сообщение от Дениса Сергеевича. «Но это так, в довесок к прочему».
«Не надо», – попросил Петя.
«Значит, вышел из сумрака и хвост трубой по-бырому примчался сюда!» – скомандовал ему Денис Сергеевич.
«Я не могу сейчас. Я все сделаю. У меня тут беда. Проблема. Личная, не по бизнесу. До конца недели не могу! Потом – да!»
«Ты в Москве вообще?!» – наконец сообразил ДС.
«Нет. В этом и проблема».
«Хазин, еб твою мать! Что там я тебе про бокал и звездочки говорил? Забудь все!» – и он сгинул, а Илья, загнанный, свалился.
Что, неужели отступился от глупого Хазина его дрессировщик? Илья заходил по своей клетке-квартирке.
Думаешь, он дал тебе свободу до конца недели, как ты просил? Ты же видел, что это за человек. Ты же у него научился разговоры по душам на диктофон писать. Нет, он тебя не оставит. Это ты сорвался, ты ошибся, не так понял. Ты нечаянно, но тут, как на зоне, нечаянно не бывает, за все нужно отвечать.
Сказал, что не в Москве. Он сам спросил, и так было удобней от него отклеиться. На шаг вперед подумать нельзя было? Он сейчас ведь сделает запрос – не в Москве, а где? И ему сотовый оператор отрапортует. День еще не кончится. Сколько у него уйдет времени, чтобы узнать его перемещения за все последние дни, неизвестно. Главное, чтобы он не понял, где сейчас Хазин.
Вырубил телефон. Вырубил. В доме им больше нельзя пользоваться. Только в дороге. В метро. В такси. На бегу.
Или рано?
Может, Хазин и раньше такое выкидывал – со своими загулами, попойками, со своим кокаином. Вы ведь знали, Денис Сергеевич, что человечек-то червивый, когда его к себе брали. Вы от него, может, и ждете таких фортелей. Был бы Петя Хазин без мягких мест – куда бы вы ему свой крючочек всадили? Может, еще и не ищет?
Но телефон Илья дома больше не включал.
Пока наступал вечер, Илья пил с сахаром, с сахаром, с сахаром чай.
Думал с Петей.
Как бы тебя ни загнал он, Хазин, сучий потрох, но – так с ним? Так с ним, со своим отцом! Может, ты и в сауне его писал про запас? Писал ведь? Хотелось включить и послушать, прослушать весь архивчик. Чего ты еще мне про себя не говорил?
Как мне теперь с ним быть? Конечно, он не хочет твоих сраных извинений, моей пустой брехни, дело ведь не в чьей-то дочке, не в какой-то наркоте, дело в том, что он тебе свое гнилое нутрецо осмелился показать, чтобы ты не чувствовал себя рядом с ним дрянью, чтобы понял, что для обоих вас одну глину месили, это он так тебе навстречу, с тобой взрослым по-взрослому, а ты его – за ухо и голым-дряблым – под следовательскую лампу.
Не хотел быть ему обязанным? Не хотел жирному Коржавину задолжать?
Ну вот теперь: с этим рыболовом-то ты точно не рассчитаешься. У него ты всю жизнь будешь на крючке и на счетчике.
Идиот. Неразрешимо.
Как мне распутать, Петя Хазин, все, что ты напутал?
Как с матерью быть? Как быть с Ниной?
Очень хотелось включить обратно телефон, проверить – не написала ли она чего. Это ведь все всего-то утром было – больничный коридор, испанская песня эхом по палатам, Нинин оклик. Нину-Ниночку еще нельзя было так надолго одну оставлять, нужно за ней было еще присматривать: вроде все решила правильно, а как знать. Да и просто посмотреть на нее, пересмотреть ее фотографии вот сейчас, когда свободная минута – хотелось.
В квартире было гулко. Везде горел свет, Илья зажег.
Хотелось включить телефон обратно.
Потому что это была теперь его жизнь.
* * *
Из подъезда выходил, озираясь, дерганый. В скудном фонарном свете терлись темные люди, которым надо бы по-хорошему было домой, в тепло. Облака опять налезли на Лобню, чтобы местные на звезды не засматривались.
Серега с женой переехал в новостройку на Батарейной – от дома десять минут. И все эти десять минут Илья шел и думал: ну теперь-то можно уже включить? Беспокоятся же, наверное. Нина, мать.
– Ну, как знаешь. А я поем. Танюша! Ему водички, а мне водочки. У вас очень красивые колготки!
Хихикающая официантка приняла нажористый заказ: сильно оголодал Денис Сергеевич. Потом еще чуть-чуть посмеялись ни о чем: Денис заливисто, переходя в лай, Петя настороженно, заикаясь. Но Илья не стал перелистывать вперед. В смехе-то больше правды, чем в словах.
– Ну что, Петр? С чем пожаловал-то? Какие гостинцы у тебя для нас?
– Голову отца принес, – нервно хахакнул Хазин.
– А мы и ждали ее! Доставай, вот и блюдо как раз освободилось! – снова звон о фарфор серебра.
– Ну я в переносном, – опять прохихикал Петя.
– Ну ведь и я в переносном! – рассмеялся Денис Сергеевич. – Ладно, не томи!
– В общем, есть адресок, – пошуршали бумажкой. – Вот, перепишите. Это бани. Отцовский сокурсник хозяин. У них там раз в две недели слеты. Со шлюхами. Отец тоже ездит. Регулярно. И еще люди из управления.
– Науменко? – с живым интересом спросил Денис Сергеевич.
– Иногда.
– Ну, Петр… А ты-то откуда про это знаешь? В скважину подглядывал?
– А это важно? – помялся Хазин.
– Все важно! Штрихи к портрету!
– Он меня туда брал с собой пару раз, – промямлил Петя.
– Вот это воспитание! Браво твоему отцу! Опыт подрастающему поколению передавал? – добродушно хмыкнул Денис Сергеевич.
– Типа того. У нас был разговор с ним… Про женитьбу. Он вот так решил показать мне, что свадьба это еще не конец света. Ну и… Показать, что мы, типа, заодно. Наверное. Хер его знает.
– А это известный способ завоевать доверие, – согласился Денис Сергеевич. – У нас в стране так все важные сделки скрепляются. Молодые, конечно, брезгуют, но они малахольные, они просто подписям доверяют, да и баб живых, наверное, уже не пользуют, одну порнуху. А твой отец из старой гвардии, понимает, что к чему. Ничто так не объединяет, как совместное грехопадение. В сауну к блядям – лучший тимбилдинг! – Он снова расхохотался.
– Ну, в общем так. Оборудуйте там наблюдением ее и все такое.
– Спасибо за совет, Петр! Но! – Денис Сергеевич цыкнул. – Ты ведь и сам не первый год в профессии. Со своими, что ли, сам так не паришься? На начальство это кино вряд ли произведет сильное впечатление. Это или на какой-нибудь Лайф вешать, или… На самом-то деле, есть только один человек во всем мире, кто от этой хроники может по-настоящему удивиться. Твоя мать. А она, думаешь, об отцовских посиделках не знает?
– Точно нет! Она бы не простила!
– Если она знает, что он знает, что она знает, то не простит. А если он не знает, что она знает, то и прощать нечего. В таком возрасте женщине трудно жизнь начинать сначала. Но ладно. Ладно, Петр. Попробуем. Это неплохо. Это больше, чем ноль. Это малюсенький, знаешь, такой крючочек, на который мы Юрия Андреевича посадим. А если повезет, то и других оступившихся граждан.
– Вы мое дело закроете? – помолчав, буркнул Хазин.
– Прикроем, Петр. А если с твоим отцом все выйдет, как надо, тогда спишем в архив, да. Если он увидит себя в кино и решит, что это кино не для семейного просмотра, тогда – да. Тут все зависит от того, насколько у вас крепкая и дружная семья.
– Старый козлина. Мне будет морали читать, а сам с хохлушками с голой жопой в бассейне плавать.
– Пикантная деталь, – заметил Денис Сергеевич. – Надеюсь, это хотя бы беженки из Донбасса, которых он выручает хлебом. Шучу. Ладно, Петр. Надеялся я, если честно, на большее, учитывая тяжесть твоего проступка. Но если твой отец не будет брыкаться, а освободит нам должность, то твоя первая разведка боем будет засчитана. А что, скажи, ведь он расстроится, что работу потеряет. Тебе-то как от этого?
– Как-как. Ему все равно же уходить, меньше года осталось. А он меня готов спихнуть, лишь бы стул еще погреть. Это как? У меня-то все только начинается.
– Это точно, Петр. Все у тебя только начинается. А вот, кстати, у меня для тебя памятный сувенир.
– Что это? – осторожно спросил Хазин.
– Открывай-открывай, не бойся.
– Это что, рыболовная снасть?
– Это крючки, Хазин. Коллекционка. Крючочки. Если не рыбачишь, можешь просто на полку поставить и любоваться. Погоны наши я тебе выдавать не уполномочен, а это вот – пожалуйста. Бог даст, еще поработаем! Ты как хочешь, а я выпью. Будешь?
– Я за рулем, Денис Сергеевич.
Булькнуло.
– Ваше здоровье.
* * *
Отыграло.
Илья выдохнул.
Стало, наверное, ясно теперь уже все. И почему, наконец, Иуда, и как Петя сохранил стул, а папа потерял. Некого тут пожалеть, не на чью сторону встать. Все равно, и все равно как-то…
Как-то неразрешимо. Какое там «юбилей», ма. Это никогда.
«Мы это под папу твоего писали, но можем и маме дать послушать», – пришло сообщение от Дениса Сергеевича. «Но это так, в довесок к прочему».
«Не надо», – попросил Петя.
«Значит, вышел из сумрака и хвост трубой по-бырому примчался сюда!» – скомандовал ему Денис Сергеевич.
«Я не могу сейчас. Я все сделаю. У меня тут беда. Проблема. Личная, не по бизнесу. До конца недели не могу! Потом – да!»
«Ты в Москве вообще?!» – наконец сообразил ДС.
«Нет. В этом и проблема».
«Хазин, еб твою мать! Что там я тебе про бокал и звездочки говорил? Забудь все!» – и он сгинул, а Илья, загнанный, свалился.
Что, неужели отступился от глупого Хазина его дрессировщик? Илья заходил по своей клетке-квартирке.
Думаешь, он дал тебе свободу до конца недели, как ты просил? Ты же видел, что это за человек. Ты же у него научился разговоры по душам на диктофон писать. Нет, он тебя не оставит. Это ты сорвался, ты ошибся, не так понял. Ты нечаянно, но тут, как на зоне, нечаянно не бывает, за все нужно отвечать.
Сказал, что не в Москве. Он сам спросил, и так было удобней от него отклеиться. На шаг вперед подумать нельзя было? Он сейчас ведь сделает запрос – не в Москве, а где? И ему сотовый оператор отрапортует. День еще не кончится. Сколько у него уйдет времени, чтобы узнать его перемещения за все последние дни, неизвестно. Главное, чтобы он не понял, где сейчас Хазин.
Вырубил телефон. Вырубил. В доме им больше нельзя пользоваться. Только в дороге. В метро. В такси. На бегу.
Или рано?
Может, Хазин и раньше такое выкидывал – со своими загулами, попойками, со своим кокаином. Вы ведь знали, Денис Сергеевич, что человечек-то червивый, когда его к себе брали. Вы от него, может, и ждете таких фортелей. Был бы Петя Хазин без мягких мест – куда бы вы ему свой крючочек всадили? Может, еще и не ищет?
Но телефон Илья дома больше не включал.
Пока наступал вечер, Илья пил с сахаром, с сахаром, с сахаром чай.
Думал с Петей.
Как бы тебя ни загнал он, Хазин, сучий потрох, но – так с ним? Так с ним, со своим отцом! Может, ты и в сауне его писал про запас? Писал ведь? Хотелось включить и послушать, прослушать весь архивчик. Чего ты еще мне про себя не говорил?
Как мне теперь с ним быть? Конечно, он не хочет твоих сраных извинений, моей пустой брехни, дело ведь не в чьей-то дочке, не в какой-то наркоте, дело в том, что он тебе свое гнилое нутрецо осмелился показать, чтобы ты не чувствовал себя рядом с ним дрянью, чтобы понял, что для обоих вас одну глину месили, это он так тебе навстречу, с тобой взрослым по-взрослому, а ты его – за ухо и голым-дряблым – под следовательскую лампу.
Не хотел быть ему обязанным? Не хотел жирному Коржавину задолжать?
Ну вот теперь: с этим рыболовом-то ты точно не рассчитаешься. У него ты всю жизнь будешь на крючке и на счетчике.
Идиот. Неразрешимо.
Как мне распутать, Петя Хазин, все, что ты напутал?
Как с матерью быть? Как быть с Ниной?
Очень хотелось включить обратно телефон, проверить – не написала ли она чего. Это ведь все всего-то утром было – больничный коридор, испанская песня эхом по палатам, Нинин оклик. Нину-Ниночку еще нельзя было так надолго одну оставлять, нужно за ней было еще присматривать: вроде все решила правильно, а как знать. Да и просто посмотреть на нее, пересмотреть ее фотографии вот сейчас, когда свободная минута – хотелось.
В квартире было гулко. Везде горел свет, Илья зажег.
Хотелось включить телефон обратно.
Потому что это была теперь его жизнь.
* * *
Из подъезда выходил, озираясь, дерганый. В скудном фонарном свете терлись темные люди, которым надо бы по-хорошему было домой, в тепло. Облака опять налезли на Лобню, чтобы местные на звезды не засматривались.
Серега с женой переехал в новостройку на Батарейной – от дома десять минут. И все эти десять минут Илья шел и думал: ну теперь-то можно уже включить? Беспокоятся же, наверное. Нина, мать.