И в понедельник, когда Хазин на службу не выйдет, Денис Сергеевич может сам его отцу набрать и спросить: как там, не стало вашему сыну получше? В субботу-то чуть не кончался, работу загнул.

Снова влип в липкое, ввяз в вязкое.

Затрепыхалось внутри: разоблачат, раскроют! Стал шагать по дому.

Стал обжигаться кофе, чтобы придумать, как выпутаться. Тут надо было со всеми родными и близкими поговорить, разобраться, кто кем кому приходится. Тут надо было подумать, спокойно подумать! Теперь ночь, добрые люди спят, у Ильи фора. К утру успеет, распотрошит Пете его электродушу, подберет правильные пароли и к Денису Сергеевичу, и к отцу.

Записал Дениса Сергеевича телефон, чтобы тот его больше врасплох не застал.

Зашел снова в Вотсапп – а там новое сообщение. Еще. Опять.

Гоша: «Братиш! Почему ты оставил меня?)))»

Перед этим тоже ответить надо за Петю. Этого – чем пичкать? Отравлением или секретной операцией? Что он знает про Суку? Почему Хазин ему сейчас занадобился? Что ему отвечать – или ничего?

Кто ты, Гоша? Кто вы все такие?! Что вам от меня надо?!

О чем мы с тобой раньше говорили? Как тебе ответить, чтобы ты подмены не заметил? Поднял переписку с Гошей.

– Педро! Было здорово повидаться! Прям как в старые давние!

– На связи.

Суховато прощается. Брат он ему или не брат? Илья полез дальше в прошедшее – разбираться.

– Слушай… Ну прости, погорячился! Уот эбаут э ланч? На мне! Как тебе «Недальний Восток?» – мельчил Гоша.

– Параша твой Восток.

– Ну хочешь, сам выбирай место… – ничуть не смущался этим Гоша; Петя молчал – и тут же, не получив ответа, Гоша добавлял поспешно: – Погоди, я наберу тебе!

Кошка какая-то, значит, пробежала между ними. За что-то Гоша заглаживал тут. Надо было понять, за что – иначе как подстроиться?

– Ты че не подходишь, братиш?! – нервничал или давил Гоша.

– А о чем с тобой разговаривать? Будет бабло, обращайся.

– Ну нету сейчас! Будет пятнадцатого!

– Нет ручек, нет и мороженки. Я, блядь, не мать Тереза – всех выручать.

– Ты меня не можешь вот так взять и слить, ясно?!! – вопил Гоша.

– Я-то могу. Я-то тебе ничего не должен, – писал Хазин.

– Я бы не хотел никому рассказывать, у кого я что беру, братиш, – через несколько медленных минут выдавливал Гоша.

Илья перечитал. Угроза?

– Малыш. Ты думаешь, я бы таким занимался, если бы не был правильно вписан? Пикнешь кому – тебя самого закроют. Я вытаскивать тебя не буду. И уже никто не вытащит. Попробуй, если хочешь, – живо отвечал Хазин.

На этом и осекалось. А еще раньше? Нужно было прошлое еще немного в проявителе подержать: вырисовывалось уже что-то приблизительное, серое, но контуров еще было не различить.

– Педро! Ар ви хевинг э пати? – за несколько недель до того стучался Гоша.

– Я семейный человек, сам знаешь, – улыбался ему Петя. – Какие тусовки.

– Да ладно, семейный он… Знаем, плавали… – Гоша смеялся. – Мне бонус капнул, хочу отметить! И заодно подзаправиться!

– Окей, подскочу. Давай только у тебя. Ты месседжи трешь, балда?

– Так точно, товарищ капитан! Как было приказано!

– Уже майор!

А до того было – одно, другое, третье – похожее, будто под копирку: «Ты в городе сегодня? Пересекатор?» от Гоши, а Хазин ему, обождав, назначал встречу – там и тогда, как ему, Хазину, было удобно.

Илья отматывал дальше, дальше назад. Вдруг еще есть что-то, чего нельзя забыть, когда Гоше отвечаешь?

– Братиш! Ты на нашу встречу выпускников собираешься? – спрашивал Петя Хазин когда-то совсем уж давно.

– О, привет. Неожиданно. Не, вряд ли. Что я там забыл? – ломался Гоша.

– Да ты что! Десять лет выпуска же! Надо! Айда!


– Думаешь, там за десять лет кто-то человеком, что ли, стал?

– Ну и тем более! Прийти позырить на весь этот зверинец! Мы-то с тобой стали! – беззвучно, скобочками, ржал Хазин.

– Ты просто Симонову увидеть хочешь.

– Не увидеть, братиш! Чего мы там не видали? Эту принцеску надо наконец дернуть!

– А я-то тебе зачем? Мы с Наткой в театр собирались.

– За компанию! Там кроме тебя и поговорить-то не с кем! Обещаю потом турне по клубам и вообще культурную программу! Ну и вообще – сколько лет, сколько зим, все дела!

– Блин. Ладно, дай день на переговоры, – уступал Гоша.

– Жду, подкаблучник!

Три желтых Сучьих рожицы: до слез хохочут. Чем кончилась эта история? Илья опустился ниже.

– Ну че ты? Очухался? – первым писал Хазин следующим вечером.

– Кстати, нормально! – Гоша слал большой палец. – Никаких отходняков!

– Потому что ка-чес-тво! Доверяй профессионалам своего дела!

– А ты? Симонова капитулировала?

– Без вариантов! Как флаг в Рейхстаг!

– И как она?

– Как мартовская кошка! – победной скобкой – одной – улыбнулся Петя.

Теперь Гоша рожицами засмеялся: так же, как Сука до того – тремя желтыми, до слез веселыми. Такой вот разговор.

Значит, одноклассник. Илья примерил на себя. Кем Серега ему приходится, тем Гоша этот – Хазину. Школьный друг. У каждого, однако, дружба из школы своим маршрутом едет.

Допил залпом кофе.

Потрогал пальцем пустую строку, в которую нужно было вбить Гоше ответ. Набрал: «Ломает». Послал.

Хотел вернуться к Денису Сергеевичу, но не получилось. Гоша упрямился. Отправил фотографию: сидит на диване рядом с двумя цыпами с перекроенными лицами, цыпы дуют губки в камеру. Сам Гоша – отечный, красноглазый, под глазами – круги. Улыбка у него, как у волчьего чучела в музее: растянутая и заклеенная. И цыпы – чучельные.

– Тут все тебя очень ждут!

И там тоже ждут. Всюду-то дожидаются Петю Хазина. Везде-то он нужен. А может, мелькнуло у Ильи, не нужно неделю терпеть?

– На сколько у тебя денег есть? – спросил он у Гоши.

– Братиш! Настоящая дружба это ведь не про товарно-денежные отношения! Дружба – она про натуральный обмен! – снова заулыбался ему тот. – Мы тебе нимф, ты нам – хорошее настроение?

Улыбался так, что щеки ему сводило, наверное. Из всех сил. Хвостом бы вилял, если б не сидел на нем.

А Илья его – поводком с нахлестом: рраз по ляжкам! Рраз по хребту! Как Петя завещал. Чтоб заверещал.

– Бабло будет – пиши. Все. Отвлекаешь.

Отхлестал, а сам в телефон: будет Гоша скулить? Будет руки ему лизать? Или попытается опять за пальцы цапнуть? Смотрел в его слезящиеся глаза, гипнотизировал. Смирись. Уймись. Забейся в будку, из которой вылез.

Ты прав, я неправ. Я тебя выдернул из прошлого, из школьных фотографий, сам не знаю, чего ради. Я прикормил тебя, беспозвоночного, сахарной пудрой. Приучил тебя, приручил. Для чего-то ты был нужен мне раньше, но теперь ты мне надоел.

Почему я так с тобой? За что?

В сообщениях не вся их история была, тут один сухой остаток подводился; а самые уравнения портящейся дружбы, многоэтажные и с всякими неизвестными, строились, конечно, в разговорах, на встречах. Туда Илье было не попасть.

Да какая разница! По-другому уже все равно не будет. Раньше я тебя, Гош, может, кредитовал, а теперь не стану. Баланс у нас останется несведенным: ты неправ и жив, а я неправ и мерзну в водостоке. Не завидуй, утешься.

Только не спрашивай больше ничего. Не могу разговаривать.

Гоша послушался вроде. Отполз. Прости, друг.

Во рту было паскудно и приторно.

Посмотрел на часы: времени было столько, во сколько вчера вернулся домой руки мыть. Сутки минули. Сутки, а Петя все не коченел.