На земле сланец постепенно превращается в гравий, а гравий – в песок. Остров достаточно мал. Если постараться, то можно услышать шум волн, бьющихся о берег.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает мой гость.
Оказалось, он не смешной и не ироничный. Теперь, оправившись от смертельного страха, даже начинает раздражать.
– Где еще ей быть, если здесь ее тоже нет?
Решительно наступаю прямо в лужу, разбрызгивая дождевую воду.
– Она может быть мертва.
Останавливаюсь. Ветер стих. Остров безмолвный, мертвый. Я даже океана больше не слышу.
– Она не умерла.
– Откуда ты знаешь? – повторяет он, наконец догоняя меня.
Парень совсем запыхался. От этого его голос еще более красив, а глаза, в единственно доступном для меня оттенке серого, блестят от эмоций. Думаю, беспокойством. Я и возмущена, и тронута: спрашивает, потому что ему не все равно. Его вопросы законны и важны. Только я не могу их слышать.
Откуда ты знаешь?
У меня нет ни доказательств, ни фактов. Только вера в сердце, надежда, которая цветет в одни дни больше, в другие – меньше. Живое существо, которое я должна защищать любой ценой. Отвожу от парня глаза.
– Просто знаю.
– Итак, этот хребет, – он старается идти в ногу.
Замедлить шаг? Но я назло ускоряю его. Сумерки окутывают остров, затемняя камни под ногами.
– А что на другой стороне?
Мы достигаем небольшого сланцевого рифа. В отличие от хребта его не нужно обходить.
– Детали для лодок.
– Ты, – он делает усилие, перелезая через риф позади меня, – строишь их?
– Нет. Арендую в пляжном магазине.
– Тебе удалось добраться до другой суши? – продолжает, то ли игнорируя мой сарказм, то ли не замечая его.
«Что из двух? – я не понимаю. – Джоули, неужели теряю сноровку?»
– Что, если там ничего нет?
Вопрос обжег, словно холодный ветер.
– Почему так говоришь? – резко выдыхаю я. – Ты что-то помнишь?
Скалы уменьшаются в размерах. Мы отходим от них на приличное расстояние. Они вырисовываются, отбрасывая тени. Земля, обычно гладкая, кажется, испещренной поверхностью другой планеты.
– Нет, – искренно признается парень.
– Послушай, милый. – Мы, наконец, добрались до гравия. В слабом свете виднеется задняя часть дома М.М. – Не знаю, кто ты и откуда. Но все эти годы я прекрасно справлялась одна. Я собираюсь убраться с этого острова и не жду от тебя помощи. Не разрушай мою веру. Это все, о чем я прошу.
– Твоя вера.
– Ага.
– …может убить тебя, – заканчивает он.
– Мне не привыкать, – отвечаю, не останавливаясь.
Мы молчим до конца прогулки.
* * *
На ужин одуванчики и восьмиконечные листья дерева – не лучшее блюдо для ознакомительной островной кухни. Мой гость, скривившись, крутит их на тарелке.
– Ты смогла выжить, питаясь этим?
– Нет.
– Тогда что ты обычно ешь?
– Печенье из таро.
– Где оно?
– Растворилось в море.
– Как?
Я кладу на стол вилку М.М. Беседа всегда так утомительна?
– Забрала все печенье, что вырастила, когда поплыла на поиски сестры. Но мы попали в шторм.
– Мы?
– Хьюберт и я.
– Хьюберт?
– Его больше нет.
Молчание.
Снова беру вилку, но не ем. Живот урчит. Без сомнения – несварение желудка. Жду, когда парень продолжит изрыгать вопросы. Жду его скептицизм и недоверие.
– Таро, – произносит он, – осталось что-нибудь?
Наконец-то. Вопрос, ответ на который растет на заднем дворе М.М. Встаю с места.
– Давай посмотрим.
Мы выходим на крыльцо. Такую ночь я люблю. Бесконечную. Спокойную. Луна белая, как солнце, а небо приобретает более насыщенный оттенок серого, чем днем. Дни тоже люблю. Но ночами, наблюдая за серебристым пляжем и водой, похожей на вулканическое стекло, я, неспособная различать цвета, чувствую себя менее обделенной.
Растираю руки: ночи на острове холодные. Мы спускаемся с крыльца и, обойдя дом, подходим к заднему дворику, где растет таро на небольшом участке грязи. Я сажусь на корточки. Судя по размеру листьев, еще рано собирать их крахмалистые клубни. Мой гость опускается рядом. Правой стороной ощущаю тепло, исходящее от его тела.
– Почва истощена, – замечает он.
Лунный свет вырисовывает на его лице черты, которые я раньше не замечала.
– Надо удобрять.
Прогоняю непрошеные мысли.
«Сосредоточься на таро!»
– Чем?
Вокруг нас не валяются мешки с азотными соединениями.
– А ты как думаешь?
– Ой! Фу! – меня передергивает. Джоули, нет!
– Фу?
– Да, фу. Просто отвратительно.
Он подозрительно покашливает.
– Что? – в свою очередь, интересуюсь я.
– Ничего.
– Что?
– У тебя наивные представления о выживании, – он невозмутимо потирает запястье. – Думал, ты не против собственного удобрения.
– Определенно против.
– Значит, без дерьма?
– Откуда ты знаешь? – спрашивает мой гость.
Оказалось, он не смешной и не ироничный. Теперь, оправившись от смертельного страха, даже начинает раздражать.
– Где еще ей быть, если здесь ее тоже нет?
Решительно наступаю прямо в лужу, разбрызгивая дождевую воду.
– Она может быть мертва.
Останавливаюсь. Ветер стих. Остров безмолвный, мертвый. Я даже океана больше не слышу.
– Она не умерла.
– Откуда ты знаешь? – повторяет он, наконец догоняя меня.
Парень совсем запыхался. От этого его голос еще более красив, а глаза, в единственно доступном для меня оттенке серого, блестят от эмоций. Думаю, беспокойством. Я и возмущена, и тронута: спрашивает, потому что ему не все равно. Его вопросы законны и важны. Только я не могу их слышать.
Откуда ты знаешь?
У меня нет ни доказательств, ни фактов. Только вера в сердце, надежда, которая цветет в одни дни больше, в другие – меньше. Живое существо, которое я должна защищать любой ценой. Отвожу от парня глаза.
– Просто знаю.
– Итак, этот хребет, – он старается идти в ногу.
Замедлить шаг? Но я назло ускоряю его. Сумерки окутывают остров, затемняя камни под ногами.
– А что на другой стороне?
Мы достигаем небольшого сланцевого рифа. В отличие от хребта его не нужно обходить.
– Детали для лодок.
– Ты, – он делает усилие, перелезая через риф позади меня, – строишь их?
– Нет. Арендую в пляжном магазине.
– Тебе удалось добраться до другой суши? – продолжает, то ли игнорируя мой сарказм, то ли не замечая его.
«Что из двух? – я не понимаю. – Джоули, неужели теряю сноровку?»
– Что, если там ничего нет?
Вопрос обжег, словно холодный ветер.
– Почему так говоришь? – резко выдыхаю я. – Ты что-то помнишь?
Скалы уменьшаются в размерах. Мы отходим от них на приличное расстояние. Они вырисовываются, отбрасывая тени. Земля, обычно гладкая, кажется, испещренной поверхностью другой планеты.
– Нет, – искренно признается парень.
– Послушай, милый. – Мы, наконец, добрались до гравия. В слабом свете виднеется задняя часть дома М.М. – Не знаю, кто ты и откуда. Но все эти годы я прекрасно справлялась одна. Я собираюсь убраться с этого острова и не жду от тебя помощи. Не разрушай мою веру. Это все, о чем я прошу.
– Твоя вера.
– Ага.
– …может убить тебя, – заканчивает он.
– Мне не привыкать, – отвечаю, не останавливаясь.
Мы молчим до конца прогулки.
* * *
На ужин одуванчики и восьмиконечные листья дерева – не лучшее блюдо для ознакомительной островной кухни. Мой гость, скривившись, крутит их на тарелке.
– Ты смогла выжить, питаясь этим?
– Нет.
– Тогда что ты обычно ешь?
– Печенье из таро.
– Где оно?
– Растворилось в море.
– Как?
Я кладу на стол вилку М.М. Беседа всегда так утомительна?
– Забрала все печенье, что вырастила, когда поплыла на поиски сестры. Но мы попали в шторм.
– Мы?
– Хьюберт и я.
– Хьюберт?
– Его больше нет.
Молчание.
Снова беру вилку, но не ем. Живот урчит. Без сомнения – несварение желудка. Жду, когда парень продолжит изрыгать вопросы. Жду его скептицизм и недоверие.
– Таро, – произносит он, – осталось что-нибудь?
Наконец-то. Вопрос, ответ на который растет на заднем дворе М.М. Встаю с места.
– Давай посмотрим.
Мы выходим на крыльцо. Такую ночь я люблю. Бесконечную. Спокойную. Луна белая, как солнце, а небо приобретает более насыщенный оттенок серого, чем днем. Дни тоже люблю. Но ночами, наблюдая за серебристым пляжем и водой, похожей на вулканическое стекло, я, неспособная различать цвета, чувствую себя менее обделенной.
Растираю руки: ночи на острове холодные. Мы спускаемся с крыльца и, обойдя дом, подходим к заднему дворику, где растет таро на небольшом участке грязи. Я сажусь на корточки. Судя по размеру листьев, еще рано собирать их крахмалистые клубни. Мой гость опускается рядом. Правой стороной ощущаю тепло, исходящее от его тела.
– Почва истощена, – замечает он.
Лунный свет вырисовывает на его лице черты, которые я раньше не замечала.
– Надо удобрять.
Прогоняю непрошеные мысли.
«Сосредоточься на таро!»
– Чем?
Вокруг нас не валяются мешки с азотными соединениями.
– А ты как думаешь?
– Ой! Фу! – меня передергивает. Джоули, нет!
– Фу?
– Да, фу. Просто отвратительно.
Он подозрительно покашливает.
– Что? – в свою очередь, интересуюсь я.
– Ничего.
– Что?
– У тебя наивные представления о выживании, – он невозмутимо потирает запястье. – Думал, ты не против собственного удобрения.
– Определенно против.
– Значит, без дерьма?