Глава 1
Май 1071 г. от Рождества Христова
Окрестности Тмутаракани,
монастырь Пресвятой Богородицы
Службу сегодня вел сам игумен Никон. Убеленный сединой старец отличается особой благообразностью, мудростью, способностью проникнуть в людские сердца простыми, но такими понятными словами проповеди, что на воскресных литургиях в монастыре просто не протолкнуться – так много людей стремится к нему на исповедь и причастие. Однако сегодня пятница, и Никон провел богослужение по моей просьбе. Подходя под крест к настоятелю и одновременно основателю монастыря, я невольно задумался о величии духа этого человека и масштабе личности бывшего лидера монахов Киево-Печерской лавры, пошедшего в свое время против великого князя[40]. Во время конфликта с Глебом Святославичем поддержка Никона очень сильно помогла Ростиславу – именно его благословение и твердая позиция убедили многих людей поддержать старшего внука Ярослава. А позже проникновенные проповеди и крепкая вера старца, помноженные на его собственные духовные подвиги, привели в церковь многих местных касогов и даже хазар, укрепляя положение князя и русской общины в целом. И быть бы Никону епископом, но он неожиданно отказался от кафедры, сумев убедить князя сохранить для него место игумена основанного им же монастыря. Ростислав, искренне полюбивший старца, согласился с его доводами и неизменно шел за благословением на особо значимые решения и действия именно к нему.
А сегодня и я со всей семьей отправился за благословением в расположенный недалеко от города Богородичный монастырь. Базилевс Роман Четвертый объявил сбор всех своих войск для похода в Азию, призвал он и союзников-ясов, и Ростиславу напомнил об обещанной помощи, не забыв упомянуть про меня. И хотя сам я был настроен принять участие в походе с целью изменить его исход, никогда раньше на сердце не было так тревожно и тоскливо. Я пытался не подавать виду и не раскрывать собственных чувств, но Дали, уже хорошо узнавшая меня, сумела распознать волнение, отчего и сама стала остро переживать. Отправляясь с семьей к Никону, я стремился изгнать тревогу, избавить от нее возлюбленную, но…
– Мы все в руках Божьих, все в его воле. Молись, молись за себя и любимых, в брани же читай псалом «Живый в помощи». Служи Господу делом, не верши зла, не отнимай понапрасну людские жизни. Помни о крестных страданиях Христа и прими его волю, какой бы она ни была. Богу виднее, как поступить с каждым из нас, сами же мы не знаем, что случится в следующий миг. Каждый день может стать последним, об этом нельзя забывать. Так не поддавайся же греху скорби, не смущай ближних сомнениями, но дари им свою любовь и согревай сердечным теплом. В остальном же уповай на Божью волю и проси у него мужества и стойкости нести ратный крест.
Теплая рука старца легла на мою голову, прижав к ней епитрахиль, Никон прочитал разрешительную молитву, а я между тем выделил из его речи два ключевых посыла: дари свою любовь родным так, будто живешь последний день, и не терзайся понапрасну, не зная своей судьбы.
Теперь же, покинув вместе с семьей монастырь, я остановился за его воротами, невольно залюбовавшись открывающимся с горы шикарным видом на раскинувшееся перед нами Русское море. Но в голове засел вопрос: помогла ли мне эта поездка прогнать волнение и потаенный страх или позволила лишь принять их?
Дали одним ловким кошачьим движением сблизилась со мной, потершись головой о плечо. Не сдержавшись, я зарылся носом в сладко пахнущие волосы жены.
– Что батюшка сказал тебе?
Возлюбленная развернулась ко мне и открыто, ласково улыбнулась – хотя мне все же показалось, что в уголках ее губ затаилась горечь.
– Отец Николай напомнил мне, что все в руках Божьих. Что мы должны благодарить его за то, что у нас есть, и трижды за то, чего у нас нет. Что ратная стезя изменчива и многие матери и жены теряют своих любимых после первого боя. Потому нужно радоваться мгновениям, когда мы находимся рядом друг с другом, и научиться ценить их, а не отравлять скорбью.
– Хорошо сказано.
Дали вновь улыбнулась в ответ на мое замечание, но наш разговор прервали детские возгласы. Полуторагодовалая Сашка, крепко сцепив зубы, изо всех сил пытается дотянуться до Славки и ущипнуть его, а он, боясь при родителях как следует треснуть младшей сестренке – тем более что сам ее и раздразнил! – лишь крепко держит ее руки. Для дочки все серьезно, судя по выражению лица, кроме того, она уже понимает, что при родителях брат ей сдачи не даст, – но лично у меня сцена детских разборок вызвала лишь громкий смех. Развернувшись ко мне, малыши прекратили бороться, а на милых мордашках застыл вопрос: чему папа так радуется?
– А пойдемте к морю!
– Да!!! Хотим купаться!
Ссора была позабыта, и дети, взявшись за руки, запрыгали от радости. Жена обхватила мою руку, вновь тесно прижавшись ко мне:
– Ты думаешь, Ростислав сдержит слово?
Я усмехнулся неожиданной смене темы и пожал плечами.
– За побратимом еще не водилось, чтобы он не сдержал своего слова. Его старшие сыновья возьмут в жены аланскую и сарирскую царевен, Василько женится на Саше, Мстислав возьмет в жены младшенькую Ростислава, Умилу. Вряд ли кто из моих потомков станет царем или царицей Тмутаракани, но как знать?
– А если грузинский царь все же захочет породниться? Или сами греческие базилевсы?
Я не стал спешить с ответом, хотя сам не единожды задавал себе этот вопрос. Впрочем, Дали привыкла к тому, что, если я молчу при ее обращении, это значит лишь то, что я думаю, что сказать, или подбираю слова. Окончательно сформулировав мысль, я заговорил:
– Все может быть, браки между правящими семьями заключаются прежде всего с целью укрепления союзов или прекращения войн. Конечно, подобный союз между Тмутараканью и Царьградом возможен, и в таком случае любые соглашения, заключенные ранее, пойдут прахом. Но именно потому я и добился от Ростислава, что платой за мою верную ему службу станут сразу два брака меж нашими детьми. Ибо даже если побратим откажется от одного из них ради родства с тем же базилевсом, второй он не расторгнет ни при каких обстоятельствах.
Дали зябко передернула плечами, словно ее обдало потоком холодного воздуха:
– И все же почему ты попросил государя об этом именно сейчас?
Недолго помолчав, я солгал:
– Не знаю.
Мы провели чудесный день на море. Ласковое майское солнце еще не обжигало, но уже отлично прогревало, а прохладная пока еще вода позволяла все же несколько раз окунуться или подурачиться с женой и детьми у самого берега. В монастыре с нами поделились свежей рыбой, которую я вкусно запек на углях (валежник всей семьей собрали в растущей неподалеку роще), так что практически до самого вечера мы пробыли на пляже. Отведя детей в монастырь и наскоро их уложив, благо что море всерьез отняло их силы, мы с Дали вернулись к воде и до самого заката гуляли вдоль полосы прибоя, ступая по мягкому влажному песку голыми ступнями. Иногда мне казалось, что в плеске волн слышится тихий шепот тех, кто когда-то жил на этих берегах, совершал свои малые и большие подвиги, искренне любил. И мне было хорошо от того, что эти краткие и одновременно тягучие мгновения блаженства я делил с самым родным человеком, что моя женщина наслаждалась ими вместе со мной.
А когда море наконец поглотило солнечный диск и на небе ярко вспыхнули звезды, мы с Дали вновь бросились в воду, счастливо и беззаботно дурачась, прыгая навстречу волнам, плескаясь и брызгаясь. Так продолжалось, пока я не поймал гибкое, упругое тело жены в свои объятия и не принялся жадно целовать ее полные губы. На руках вынеся возлюбленную из воды, я бережно опустил ее на заранее расстеленный на сухом песке мягкий мех, невольно залюбовавшись женственной красотой половчанки, чью наготу так выгодно подчеркнул лунный свет.
Когда-то мы уже переживали нечто подобное – когда только познакомились в захваченной мной хазарской крепости и я начал завоевывать сердце испуганной девушки, когда берег ее, желая взять красавицу в жены. Теперь же мы были законными супругами – и яростно, неистово любили друг друга, задыхаясь от страсти и растворяясь в неге единения, нежных ласк, крепкий объятий… А море вторило нам мягким шепотом волн, разбивающихся о берег…
Это был один из лучших дней в моей жизни, проведенный с семьей, проведенный с любимыми. Не так и много на самом деле случается таких счастливых, светлых дней. Но он закончился – а в субботу мы все отправились в Тмутаракань. И с каждым шагом лошадей, отдаляющим повозку от Богородичного монастыря, мне казалось, что я отдаляюсь от своей прошлой жизни, теряю ее… Это было просто невыносимо! Но, крепко прижав к себе детей, я улыбался, шутил, рассказывал им реальные и выдуманные истории, утешая себя лишь тем, что будет еще вечер, совместный ужин, ночь с субботы на воскресенье, когда мы все ляжем спать в одной большой, круглой кровати… Я утешал себя тем, что мои близкие все еще рядом, что я по-прежнему чувствую их запах, ощущаю их тепло…
Старался не думать о том, что в воскресенье, после литургии, с сотней отборных витязей, щедро выделенных Ростиславом мне в почетный конвой – а заодно и обозначить хотя бы формальное присутствие тмутараканского войска на поле боя, – мы отплывем в Царьград вместе с последними отрядами ясов. Отплывем навстречу с войском султана Алп-Арслана, который разгромил ромеев у Манцикерта в реальной истории.
Вернусь ли я к семье? Почему в этот раз боль разлуки столь невыносима, а сердце сдавило словно в тисках?
Май 1071 г. от Рождества Христова
Русское море
Холодные брызги воды ударили в лицо, навевая воспоминания о страшном шторме, чудом пережитом пару лет назад. Даже сейчас эти воспоминания вызывают нервную дрожь, хотя я и стараюсь не подавать виду. С другой стороны, легкое волнение на море быстро мобилизовало меня после тяжелой разлуки с любимыми – как Дали ни держалась, но уже на сходнях она разрыдалась, а за ней заплакали и дети. Крепко всех обняв и расцеловав, я последним взошел на ладью, сам едва сдерживая навернувшиеся на глазах слезы. И пока Тмутараканская гавань не скрылась на горизонте, я стоял на корме, силясь различить крохотные фигурки родных, бесконечно любимых людей…
Но теперь, когда мы ходко идем вдоль берега и небо, затянутое серой хмарью, разверзлось над нами мелким моросящим дождем, а разом потемневшее море покрылось пенящимися бурунами, всю тоску будто смыло. Разум прояснился, и все мысли я сосредоточил на решении предстоящей задачи.
Очень непростой на самом деле задачи.
Как развивались события перед битвой при Манцикерте в реальной истории? После успешных походов против турок в 1068 и 1069 годах Диоген на время оставил малоазиатский театр военных действий, чтобы вернуться в Константинополь. Как правило, причиной возвращения императора в столицу называют необходимость подготовки флота к походу в Бари – в чем я на деле сильно сомневаюсь. Нет, я нисколько не ставлю под сомнение факт того, что эта причина имела место быть, но также абсолютно уверен и в том, что она не была единственной. Думаю, за время отсутствия Романа в Царьграде под ним банально зашатался трон, что и потребовало его присутствия в столице. Тот еще гадючник при всем своем показном великолепии…
Впрочем, это и не столь важно. Диоген оставил в Азии крупный контингент уже побывавших в бою воинов под началом довольно опытного полководца Мануила Комнина, однако последний потерпел поражение от перешедшего в контрнаступление Алп-Арслана. Разгромив византийцев в этом году, сельджукский султан захватил приграничную крепость Манцикерт в Армении, да и не только ее. И именно с целью возвращения армянских укреплений Роман и затеял обреченный поход в Азию. Впрочем, обреченным он стал именно из-за повального предательства военачальников, а не собственных стратегических и тактических ошибок.
Путь для вторжения сельджуков в Византию шел именно через Армению. Вернув ее и усилив местные гарнизоны, Диоген повысил бы обороноспособность государства, одновременно создав тыловую базу для развития дальнейшего наступления. Базилевс сумел собрать и довольно крупное войско, мобилизовав до сорока тысяч стратиотов, тюркских и франкских наемников, гвардейцев, армянскую пехоту и легкую конницу. Правда, аланских всадников в моем мире Роман вроде бы не призвал на помощь, но эту его оплошность я уже исправил.
Как развивались события дальше? А дальше базилевса первыми предали разведчики – вернее, те, кто преподнес информацию о промедлении Алп-Арслана, находящегося где-то в Сирии. На самом же деле войско султана на тот момент находилось всего в паре сотен километров от византийцев. Учитывая, что оба войска продолжали сближаться, расстояние действительно не самое большое.
Сорок тысяч воинов нужно чем-то кормить, а логистика подвоза провианта для такой прорвы людей (по меркам Средневековья армия очень крупная) весьма затруднительна, поэтому базилевс решил поделить войско на две части. Одна из них, пусть и меньшая, отправилась во главе с Русселем де Байолем на юг, к крепости Хилат. По всей видимости, и для сбора продовольствия, и для решения задачи быстрого захвата армянских укреплений. Учитывая, что после некоторых раздумий базилевс отправил на усиление де Байолю также и подкрепление из варягов и армянской тяжелой пехоты – ими командовал некий Тарханиот, – его полководцы обладали весьма значительными силами. К слову, в этом отряде также следовало и большинство пеших лучников.
Далее информация источников разнится, поэтому перечислю лишь факты: у Хилата ромеев встречает Алп-Арслан со своей тридцатитысячной армией, по большей части состоящей из легких сельджукских всадников – султан собрал сколько смог, включив в войско местную курдскую конницу. Далее следует бой (другие утверждают, что боя не было), после которого де Байоль и Тарханиот спешно отступают, не упредив императора о приближении главных сил врага. К Манцикерту они не то что опаздывают, а просто уходят вглубь Малой Азии.
Не предупредив императора.
В итоге под Манцикертом сошлось две примерно равных по численности армии – цифру в тридцать тысяч воинов султана некоторые считают завышенной. Произошло несколько небольших стычек и беспорядочный ночной бой ромеев с собственными наемниками печенегами, после которых последние стали переходить на сторону врага.
В день решающей битвы Диоген лично повел войско в бой, сосредоточив на флангах конницу, а в центре построив пехоту. И весь день турки отступали по равнине к горам, засыпая ромеев стрелами и заманивая их в засады в теснинах, где, скорее всего, расположилась пехота гулямов. Заманить себя в ловушку Роман не дал и, достигнув лагеря турок, принялся отступать, силясь сохранить боевой порядок своих войск. И именно в этот момент турки всерьез ударили по стыку центра и оторвавшегося от него на марше правого фланга. Там на сторону сельджукам перешли родственные им огузы и печенеги, побежала армянская конница. Андроник Дука, которому подчинялся резерв, в том числе и тяжелые всадники-клибанофоры, чей удар мог бы переломить ход боя, неожиданно объявил, что император мертв, и увел подчиненных с поля битвы. Дальше пехота в центре встала. Видимо, Диоген понял, что нужно биться, иначе побегут уже все, и несколько наивно понадеялся на то, что Андроник поспешит ему на помощь ради пользы общего дела. Но Дука не помог, левый фланг отступил с боем под ударами сельджуков, а варанга и некоторое количество армянской пехоты целиком погибли в окружении, защищая базилевса. Тот и сам мужественно бился, был ранен. Его, оглушенного, турки извлекли из-под множества тел павших воинов.
Такова печальная история разгрома византийцев при Манцикерте.
Как мне это исправить? На первый взгляд, довольно легко: нужно разобраться с де Байолем, нейтрализовать Дуку, загодя предупредить Диогена о приближении Алп-Арслана и ограничить применение наемной тюркской конницы, поставив аланскую кавалерию на правый фланг.
Действительно легко – на словах и в мыслях. Да только как это обернется на самом деле?
Глава 2
Июнь 1071 г. от Рождества Христова
Окрестности Феодосиполя, армянские владения
Восточной Римской империи
Изматывающий марш через всю Малую Азию наконец-то подходит к концу – показался огромный, раскинувшийся на всю впередилежащую долину лагерь византийской армии. Мне осталось лишь хрипло выдохнуть одно-единственное слово, болью отозвавшееся в потрескавшихся от жары губах:
– Успели…
Не счесть, сколько раз за последние дни я проклинал свою мягкотелость и сентиментальность, сколько раз думал о том, что мне стоило отправиться в Царьград с первыми же отрядами ясов! Но нет, я все никак не мог оторваться от семьи, не мог намиловаться с женой – будто в последний раз с ними виделся… Зараза! Сейчас от прежнего уныния и тоски не осталось и следа – их сменила холодная (теперь уже холодная) злость и трезвый расчет. Победа при Манцикерте дарует Византии от нескольких лет до нескольких столетий относительно благополучного существования – смотря как ее плодами распорядится Диоген. Для Руси, и для меня в том числе, все выгоды в случае успеха ромеев довольно относительны, это скорее работа на будущее, где нет ни тевтонцев, ни османов.
Но вот поражение гарантированно обернется моей гибелью! Ведь даже если и удастся уцелеть в бойне, мое благополучное возвращение домой при власти враждебно настроенного к Тмутаракани семейства Дука (как-никак попытка отравления Ростислава и последующая борьба за Крым пришлись на период их правления) весьма сомнительно. Перехватят еще в Азии как сторонника Диогена и по-тихому грохнут. Так что путь к очередной встрече с семьей лежит именно через победу – а я едва ли не профукал возможность ее одержать, прибыв к месту сбора армии последним.
Точнее, я опоздал – собрав более сорока тысяч воинов в Вифинии, базилевс не стал ждать шесть сотен ясской кавалерии вкупе с сотней тмутараканцев. Очевидно, трудности организации огромной по местным меркам армии буквально затерли все остальное в его сознании. Несмотря на упоминание о моем обязательном присутствии, переданном Диогеном через посла, здесь никаких дополнительных указаний от императора не последовало. По сути, он лишь предоставил возможность сборному русско-аланскому отряду следовать в качестве тылового охранения. В итоге ромейское войско выступило в поход за шесть дней до нашего прибытия – и покрыть эту шестидневную фору нам удалось едва ли не на финальном отрезке пути. А все потому, что мы оказались фактически без снабжения и без проводников – и если следующее впереди войско оставляло за собой заметный след (хотя мы и завернули пару раз не туда), то обеспечение продовольствием стало нашей главной проблемой. Ромейские наемники из числа франков и печенегов – Диоген все-таки призвал тюрков под свои знамена, несмотря на мое предостережение, – нередко по-тихому грабили местных в поисках дополнительного пропитания. Так что нас греки встретили довольно враждебно, а ведь ситуацию осложнил и тот факт, что средства на покупку провизии даже по себестоимости у нас банально отсутствовали. Мне приходилось искать местных чиновников, ответственных за снабжение войска на марше, и едва ли не выбивать хоть какое-то продовольствие. Однажды я едва не прирезал чванливого толстяка, практически открыто пославшего нас далеко и надолго. А пару раз мы подряжались охотиться на банды дезертиров, отставших от войска и грабящих местных. Тут выгода была двойной – крестьяне одаривали нас едой, но и все, что находилось при мародерах, мы оставляли себе. Всем хорошо, вот только мы теряли драгоценное время…
Но наконец наш путь закончен. Из семи сотен воинов отряда на марше мы потеряли трех человек убитыми и пятерых ранеными, оставленными на излечение у местных. Я довел людей и имею полное право этим гордиться, а главное – я успел до того, как из-за предательства заговорщиков Диоген окажется на краю гибели.
Осталось лишь суметь воспользоваться своим послезнанием.
Шумный пир во дворце губернатора Феодосиполя – или как там зовется эта должность у греков? – мало походит на военный совет. Ломящиеся от снеди столы, громкая музыка, стройные смуглые девицы в полупрозрачных одеждах, разносящие вино… Честно говоря, от Диогена, неизменно противостоящего погрязшей в роскоши знати, я ожидал иного поведения. Не так, конечно, чтобы император ел с простыми воинами из одного котла, но, пожалуй, близко к этому.
Впрочем, для отощавшего меня, жившего в непреходящем напряжении последние три недели, невиданным изобилием могло показаться и то, что в среде высшей знати империи считается чем-то обыденным. Да и сам базилевс, которого я заметил на возвышении в центре просторной залы, не выглядит чересчур веселым. Скорее наоборот, безмерно уставшим человеком, чей хмурый взгляд устремлен прямо перед собой. Он не реагирует на томную восточную красавицу, грациозно склонившуюся, чтобы наполнить вином его чашу. Похоже, мужик устал побольше моего и ему требуется разрядка.
Не так-то просто было получить приглашение сюда, в резиденцию губернатора: прибыв в лагерь, я долго пытался встретиться хоть с кем-то из военачальников, имеющих доступ к базилевсу, но все они убыли вместе с ним в город. Тогда я обратился к старшим офицерам, требуя направить посланника если не к государю, так хотя бы к его этериотам, способным донести до Диогена известие о моем прибытии. Так меня не захотели даже слушать! В конце концов я сумел получить приглашение на военный совет через ясов, чей командир Кордар (ведь как-то уцелел в том бою в Грузии!) также сопровождает Диогена.
Первым моим порывом было обратиться напрямую к императору, но перед ним рассыпается в любезностях какой-то разряженный толстяк – по всей видимости, это и есть местный губернатор. С другой же стороны от базилевса восседает уже немолодой, но внушительно выглядящий офицер, смугловатый, с сильно выступающим подбородком, угадывающимся даже под аккуратно подстриженной бородой. Внешний вид его совпадает с описанием Никифора Вриения, одного из лучших и самых талантливых полководцев Романа. Судя по нахмуренным бровям, жестко сжатым губам и пышущему едва сдерживаемым раздражением взгляду, император чем-то серьезно недоволен. Пожалуй, не стоит спешить подходить к нему прежде, чем он сам меня заметит!
Я направился к столам, уставленным какими-то хитрыми, источающими чарующий мясной аромат яствами. Взгляд мой встретился с глазами Кордара, что-то увлеченно втолковывающего невысокому жилистому воину – судя по знакомому до боли степному одеянию, это командир наемников-тюрков. Яс, совершенно не изменившийся за последние годы, тепло улыбнулся и кивнул мне, вслед за ним развернулся в мою сторону и его собеседник. Чуть вытянутое лицо, залегшие у глаз морщинки, умные глаза – ничего отталкивающего! Но этот человек – враг. Или станет им… Тем не менее я склонил голову в ответ на приветствие кочевника и продолжил движение к столу.
На противоположной стороне зала несколько греков скучковалось вокруг холеного, лощеного типа с этаким неприятным, чванливым взглядом серых водянистых глаз. Откровенно выраженная оппозиция в лице Андроника Дуки и его приспешников. Признаться, я ожидал заметить среди его окружения и моего давнего недруга, Русселя де Байоля. Впрочем, тут же одумался: если Диоген доверяет франку настолько, что поручает ему командовать довольно крупными подразделениями, вряд ли тот скомпрометирует себя показной лояльностью к политическому заложнику. Да и не факт, что наемник уже предал императора, может, это случится позже или вовсе спонтанно…