Мне пришлось прерваться: горько усмехнувшись, жена отвернулась и легла на другой бок. Выругавшись про себя, я налил в резной ковш сладкого вина из стоящего рядом кувшина. Сев, едва ли не залпом его осушил, да так, что несколько капель пролились и попали на голые икры.
Однако раздражение несколько притупилось, и, развернувшись к Дали, я уже был готов спокойно продолжить разговор, как-то аргументировать свою позицию… Но тут мой взгляд скользнул от разметавшихся волос по худой гладкой спине к чуть полноватым, красиво очерченным бедрам и далее вниз, по стройным длинным ногам молодой женщины. И слова застряли в горле, а кровь в который раз за этот вечер прильнула вниз, вздыбив плоть. Потому вместо бесполезного разговора я лег рядом с женой, нежно погладил ее по волосам – она не отстранилась. Не отстранилась и тогда, когда я крепко обнял ее и потянул к себе…
Глава 3
Август 1069 г. от Рождества Христова
Донской торговый путь
Громкая победа! В устах Ростислава эти слова звучали легко и непринужденно, как нечто само собой разумеющееся. Вот только между Доном и Волгой кочует как минимум две половецкие орды, суммарная мощь которых способна утопить наше ослабевшее «царство» в крови. Пока этого не произошло по трем причинам: во-первых, гибель ратей Шарукана заставила степняков всерьез зауважать нас. Да, половцы озоруют на Дону, нападая на купцов, и налетают на поселения бродников, где больше половины боеспособных ратников – причем лучшей половины! – пало год назад. Но как бы поточнее выразиться: все это что-то вроде «гола престижа». Вроде бы и месть, но месть относительно безопасная для нападающих и нацеленная не на собственно Тмутаракань и прилегающую к ней территорию.
Во-вторых, собрать воедино силы обеих орд, каждая из которых, в свою очередь, состоит из сотен отдельных кочевий, не так-то просто. Здесь нужен хан с железной волей и огромным авторитетом, каким был покойный Шарукан. Хотя голова его, срубленная верным харалужным клинком, взлетела в воздух как у простого смертного – а вот поди же, при жизни именно он сплотил вокруг себя объединенное войско куманов от Дона и до Днепра.
Ну и в-третьих, уцелевшие в бойне на Крымском перешейке разнесли весть о том, что к русам на помощь пришли ясы во главе с их царем Дургулелем. Сработала моя обманка отчасти потому, что у страха глаза велики и, когда бежишь, кажется, что преследователей раз в десять больше, чем на самом деле. И отчасти потому, что даже те, кто реально оценил наши силы при атаке на ставку Шарукана, были вынуждены оправдывать свое бегство опять-таки численным превосходством противника. Причем в таких ситуациях многие успешно умудряются убедить самих себя, что собственная выдумка правдива… Одним словом, мне удалось если не поссорить алан и куманов, то создать между ними определенную напряженность, зародить в соседях ожидание опасности друг от друга. В итоге, размышляя о нападении на Тмутаракань объединенным войском, половцы вынуждены учитывать опасность флангового удара ясов. Да и разорить беззащитные кочевья последние также могут без зазрения совести, хотя, конечно, не с тем зверством, как печенеги.
Справедливости ради стоит отметить, что опасения кочевников вполне оправданны, Дургулель действительно может решиться прийти Ростиславу на помощь, если кочевники осадят Тмутаракань. Как-никак будущий родственник! Но в то же время сейчас особого радушия меж нами нет. Ясы хоть и пропустили мою измельчавшую рать на обратном пути и даже снабдили провизией, но предложение о личной встрече музтазхир отклонил. А отправленных позже посланников с просьбой оказать посильную помощь против куманов принял очень холодно и ответил категорическим отказом. Короче, Дургулель верен себе и усугублять отношения с половцами со своей стороны не намерен. Сейчас царь аланов наверняка проклинает и прошлое свое разрешение, данное добровольцам-алдарам…
Если подытожить, никто от меня не ждет, что я с горсткой дружинников Белой Вежи, остатками бродников да разбросанными по Дону касожскими гарнизонами совершу поход в степь, где накручу куманам хвосты! Так я скорее людей погублю, но и только. А вот один крепкий урок зарвавшимся хищникам дать просто необходимо…
Наши купцы нередко бывают в половецких стойбищах, собирая в том числе разведданные. Учитывая это, я справедливо предположил, что и степняки имеют кое-какую информацию с торга, на чем и решил сыграть. И что самое удивительное, в этот раз мой план сработал как надо!
Все началось с того, что в июле в Тмутаракань прибыл из Царьграда богатый новгородской купец Твердислав. Прибыть-то прибыл, да только продавал мало и недолго – все, что сумел прикупить у ромеев, он твердо решил везти в родной город, где сумеет навариться втрое, а то и вчетверо против нашего торга. Да и то верно, в дальних словенских землях греческие товары будут иметь гораздо более высокую цену, чем у нас, более близких к ромеям, – это понятно любому. А вот то, как купец щедро сорил золотыми монетами византийской чеканки на том же торгу, говорило уже о его немалом прибытке да достатке…
В конце июля караван Твердислава, состоящий из трех вместительных набойных да одной касожской ладей, зашел в устье Дона, миновав потихонечку отстраивающийся Танаис. В нижнем, широком течении реки маршрут каравана был построен так, чтобы на ночевки купец становился в крепостях, а путешествовал по стремени, оставаясь недосягаем для полета стрелы с любого из берегов. Однако ближе к Белой Веже река уже начинает сужаться, а отрезки между укреплениями становятся все больше. Между тем дозорные бродников доложили, что за маршрутом каравана активно следят половцы.
Выше по течению Дона начинаются броды, на которых половцы любят устраивать засады, выбирая расположенные на равном расстоянии от укреплений. Таких не так и много – те же хазары, строя свои замки, как раз и пытались прикрыть переправы, – но они есть, и рассчитать точку нападения было не слишком сложно. Особенно после того, как бродники взяли языка из куман, одновременно узнав численность собравшегося для нападения отряда. К слову, численность весьма немалую: более семи мелких ханов собрали в кулак под тысячу всадников. Видно, решили перехватить купца во что бы то ни стало, даже с учетом подоспевшей на ладьях помощи из крепостей.
Конечно, я волновался, но к сражению со столь серьезным противником подготовился как смог: ладьи мы действительно арендовали у настоящего новгородского купца, щедро, впрочем, заплатив ему за услугу. Наняли и всю его охрану – вот только груз Твердислава остался в Тмутаракани, а под дощатыми палубами расположилась сотня охотников из числа русов и греков и восемь десятков лучников. Копейщиков-пешцев в этот раз вооружили единообразными контарионами длиной в два с половиной метра.
Конечно, этих сил все равно недостаточно. Даже с учетом восьми десятков наемников купца, которые по уговору будут защищать только суда, и шести десятков касогов в придачу, но!.. прежде чем отправиться в Белую Вежу, я сумел стребовать с князя еще сотню касожских конных лучников, временно и к моей удаче осевших в окрестностях Тмутаракани. И еще не миновал караван судов крепости, как параллельно руслу реки, но на достаточном от него удалении выдвинулся на север смешанный отряд из двух сотен всадников, ведомых мной лично.
До потенциально опасного брода, нападение на котором было бы наиболее вероятно (кстати, подобные происшествия там уже были), ладьи Твердислава не дошли где-то полторы версты. Один из заранее предупрежденных кормчих специально сел на мель ближе к нашему, левому берегу, густо поросшему лесом[30]. Пока судно сняли с мели, прошло несколько часов, за это время часть людей купца расположились на удобном, пусть и небольшом песчаном пляжике, приготовили горячее… И справившись наконец с возникшей трудностью, караван встал на ночевку именно на пляже. Надеюсь, с противоположного берега все выглядело вполне естественно.
Убедиться в правильности своих догадок мне удалось ближе к рассвету: половцы купились на приманку, начав переправу в сумерках. Диверсионные рейды под покровом тьмы – это, конечно, хорошо, но ночной бой обычно чреват кучей осложнений. Ведь ни зги не видно! Да и самый крепкий сон накатывает с половины четвертого до пяти, в так называемую «собачью вахту» для любых караулов и часовых. Так что время нападения куманы выбрали с толком, и все могло бы получиться… если бы их действия не были заранее предугаданы.
Между прочим, вожак степняков не отказался от скрытного нападения со снятием дозора и последующим истреблением спящей охраны купца – несмотря на то, что переправился весь сборный отряд, вперед пошло всего два десятка спешенных половцев. По всей видимости, самых бесшумных и ловких. Вот только прежде, чем диверсанты, едва различимые в поднимающемся от воды тумане, приблизились к ладьям, насмерть заинструктированные часовые заметили опасность. И тут же над стоянкой раздался звучный рев боевых рогов!
В ответ со стороны куманов разнеслись яростные крики и рев, и вся тысячная масса кочевников стала набирать скорость, буквально выплескиваясь на пляж. Вот только у воды осталась совсем неширокая полоска, не занятая растительностью, и потому половцы вышли к стоянке колонной, хвост которой находится на значительном удалении от головы. Причем скорость ее движения гасил изгиб берега перед самым пляжем.
А у ладей их уже дожидались…
Пламя двух десятков костров, заранее заготовленных и крепко просмоленных, рассеяло легший было туман. И при их свете в накатывающую волну всадников ударил град восьми десятков стрел, свалив дюжины под три степняков с лошадьми. Стремительная вражеская атака потеряла скорость из-за образовавшейся свалки павших и покалеченных людей и животных, дав время стратиотам окончательно сбиться в строй. Следующие же сзади куманы рассыпались по пляжу, атакуя теперь в разомкнутом, менее уязвимом для лучников строю – лавой.
В этот раз не было никаких заморочек с македонской фалангой, с менавлитами и алебардщиками. Четыре шеренги копейщиков, где в бою принимает участие первый, ну максимум второй ряд. Шеломы только у стоящих впереди, легкие стеганки, лишь у некоторых усиленные стальными пластинами на животе и груди. Правда, для защиты от стрел, бьющих сверху, в них вплели «наплечники» – широкие костяные лопатки коров и лошадей (моя придумка!). Последние смогут неплохо защитить от обычных срезней, а бронебойных наконечников у половцев наверняка мало, если вообще есть. Из всех преимуществ фаланги на манер древнегреческой – только умение синхронно двигаться и колоть. Однако со слов буквально освежеванного языка (с врагами здесь церемониться не принято, молчал – сам дурак), у нападающих нет тяжелых всадников, закованных в пластинчатую броню. А легким стрелкам протаранить строй копейщиков, перегородивших подступ к ладьям от воды и до деревьев, никакой возможности нет. По крайней мере, сейчас, когда они атакуют разомкнутой лавой, да под плотным обстрелом моих лучников.
Кстати о последних: фантастическая скорость стрельбы – это сильная сторона сельджуков, в свое время буквально засыпавших нас градом стрел. Половцы на такой трюк, слава богу, не способны. И сейчас их конные лучники проигрывают моим пешим – и из-за большей дальности боя длинных тисовых луков, и потому, что из седла целиться и попадать заметно неудобнее, чем с земли, твердо стоя на ногах. Кроме того, куманы атакуют массой, у них нет ни четкой структуризации (тот же десяток – сотня), ни общих командиров, способных координировать действия подчиненных. Поэтому мои стрелки бьют всеми восемью десятками, отправляя стрелы в воздух залпами и целя в плотную, густую колонну врага, а куманы отвечают им вразнобой. И их большая численность не играет сейчас никакой роли – по фронту она не превосходит десант с кораблей, а до лучников достают стрелы только ближних воинов. Сумели бы половцы окружить мое невеликое войско, и ситуация сложилась бы прямо противоположная. Но сейчас фаланга, словно непреодолимая стена, встала на пути вражеских всадников.
Нет, их первый удар, попытка тарана на разогнавшихся скакунах была весьма эффектна! Склонив копья, бросив коней в галоп – они смотрелись очень устрашающе. И плевать, что массой степные лошадки в полтора раза уступают тяжелым рыцарским, и что седла куманов не предназначены для таранного копейного удара, и что защищены всадники в лучшем случае кольчугами – да и то единицы. Ведь на самом деле любой скакун весит десятки пудов, а разогнавшись, снесет с ног самого крепкого мужчину – да так, что тот пролетит несколько метров. Я еще в той жизни как-то раз пытался без всякой подготовки преградить путь обычной лошади, несущейся на меня галопом, – ощущения, словно собираюсь тормознуть поезд! А уж если она не одна, а десятки, даже сотни, да еще на них сидят озлобленные, жадные до наживы куманы, нацелив тебе в голову остро отточенное копейное острие… Между прочим, насколько точно они ими колют, я познал на себе.
Так вот, зрелище накатывающей на пешцев конной массы весьма впечатляло. Быть может, степняки и вовсе сделали ставку на то, что стратиоты побегут при виде их устрашающего галопа, – да только последние сражались и не с такими! И потом, все пространство перед фалангой на глубину метров в пять щедро усеяно противоконным «чесноком» – или, как его здесь называют, рогульками железными. Этим местным ноу-хау нас снабдили беловежские кузнецы, мол, пригодится. Вот сейчас и проверим!
Между тем пешцы первого ряда уже встали на колено, уперев копья в землю. А третья шеренга подняла свои контарионы над головами, перехватив оружие обратным хватом, чтобы удобнее колоть. На мгновение от открывшейся картины защемило сердце – за разворачивающимся действием я наблюдаю с дерева, растущего на краю балки. Она, в свою очередь, укрыта в двухстах метрах от реки, чуть севернее стоянки – место засады выбрано и подготовлено заранее. Так, например, лес до берега заранее прорежен от подлеска – чтобы конный без труда мог им пройти. А сейчас на дне балки укрылись обе сотни моих всадников, ожидающих приказ на атаку.
Перед самым строем фаланги лошади половцев начали дико визжать, где вставая на дыбы, где падая вместе со всадниками – помог ведь «чеснок»! Одновременно в гущу куманов ударил прицельный залп моих лучников… Но все же набравшая разгон конная лава, уплотнившаяся в первых рядах, докатилась до стратиотов, пусть и сбросив скорость. Оглушительный треск копейных древков, дикий рев покалеченных животных, отчаянные, полные боли крики людей – все это было слышано мною не раз и сегодня не стало откровением. Но на мгновение мне показалось, что массе степняков удалось прорвать фалангу, несмотря на «чеснок» и ударившие в упор стрелы. Показалось – но страх тут же отступил. Как и куманы, в спешке отхлынувшие от копейщиков… А перед первой шеренгой остались лежать десятки трупов людей и животных.
Еще минут двадцать я терпеливо жду, наблюдая, как кочевники пядь за пядью теснят стратиотов к ладьям. Свою ошибку они более не повторяли, изменив тактику: короткий наскок, укол копьем, быстрое отступление – хотя некоторые все еще напарываются на «чеснок». Не пробивной и самоубийственный в настоящем таран, но вполне действенная тактика. Ибо моим воинам приходится все время ждать атаки, предугадывать ее – что сложно и практически, и психологически – и пытаться уколоть первыми, что опять же удается далеко не всегда. Кроме того, за спинами орудующих копьями половцев метко бьют стрелами их сородичи, выцеливая головы ратников. Если бы не пешие лучники, чья меткая стрельба наносит врагу основные потери, то фаланга давно бы сломалась и погибла. А так стратиоты все еще пятятся под команды десятников, огрызаясь точными и сильными уколами контарионов.
Но вот на пляже столпилось уже под две с половиной сотни куманов, еще полторы упокоились под копытами лошадей соплеменников. Половцы не бегут только потому, что стоящие в хвосте колонны не знают о потерях своих же, рубящихся впереди.
Пора!
– По коням!
Лучших кобылиц мы специально отобрали из местных табунов – лишний раз не заржут, выдавая засаду. Да и нет у нас тяжелых «латных» всадников – беловежские дружинники и касоги защищены только кольчугами и шлемами, и то не все. Лошади же оседланы еще с начала схватки на берегу, и теперь заждавшиеся своего часа воины спешно выполняют мой приказ. Спрыгиваю с плетеной люльки, обустроенной в дубовых ветвях и я – мою рослую пегую кобылку держит под уздцы молодой бродник Часлав. Верный Добран отправился на север со специальным заданием еще в июне, а за Радеем прочно закрепилась должность телохранителя семьи. Старый соратник вроде не против и обиды не держит – а там кто его знает, чужая душа потемки. И к слову, оба близких соратника прирожденные пешцы, верхом умеющие разве что путешествовать, но никак не драться. Вот я временно и приблизил к себе молодого воина, успевшего отличиться при захвате языка.
– Ну что, Славка, готов кровь пустить иродам? Не боишься сечи?
Довольно высокий, худой и жилистый парень насупился, заметно, что вопрос про страх он принял за обвинение. Лишь хмыкнув в ответ на реакцию слишком рано возмужавшего мальчишки, я ухватился за луку седла и рывком приподнялся, перекинув ногу через лошадиный бок. Все это было проделано в одно мгновение, без помощи стремян, теперь же, вдев в них ноги, левой рукой я перехватил поводья, а правой показал броднику, чтобы подал копье.
– Часлав, после захвата полона в твоей храбрости никто не сомневается, но в такой сече ты вряд ли еще бывал. И бояться ее не стыдно, я сам каждый раз боюсь перед боем. А вот в схватке пугаться и жалеть себя нельзя, иначе сгубят. Сейчас же пусть страх твой сил тебе придаст! И не лезь в пекло прежде меня, держись сзади и защищай мою спину да бока, понял?!
Ратник сурово кивнул в ответ (и этот немногословный!), после чего прыжком взлетел в седло и пристроился сзади. Однако! Я-то думал, что моя лихая посадка – предмет тайной гордости – может произвести впечатление, а тут такое… Кстати, про страх я не солгал. Говорят, что на фронтах Великой Отечественной те, кто каждый день проводил в окопах и выживал, привыкали к ежедневной опасности, к близости смерти. Но, возвращаясь после госпиталей, фронтовики были вынуждены вновь ломать себя и подавлять страх. А тут получается одна схватка раз в несколько месяцев, и каждый раз сердце бьется как загнанный заяц…
– Пошли.
Передача команды по цепочке воинов отработана нами заранее. Легко тронув бока кобылы пятками, я посылаю ее вперед – и одновременно со мной начинают движение десятки дружинников Белой Вежи да касоги. И каждый шаг наших лошадей становится все быстрее, совпадая с частыми ударами сердца в груди. Руки подрагивают от волнения, но мне в очередной раз удается переродить страх в боевой кураж. Внутри будто что-то взрывается, и тело словно становится легче, а сознание заполняет восторг одновременно с предвкушением. Я молод, силен и сегодня точно не погибну!!!
И пускай так думает каждый молодой воин, сотням которых не удается пережить свой первый бой. Перед сечей лучше верить в неуязвимость, чем размышлять о тяжелой ратной судьбе…
Кобылка, прозванная Лисицей, между тем набирает скорость, как и прочие лошади, сокращая дистанцию с половцами, развернутыми к нам спиной – и пока еще не подозревающими об ударе с тыла. Незакрытым остается только один вопрос – почему я вновь нахожусь в атакующих рядах? Однако этому есть объяснение. Во-первых, после нашего удара никакого руководства боем за спиной воинов уже не осуществить. Максимум что возможно, это сплотить часть их вокруг себя – то есть непосредственно участвуя в схватке. Во-вторых, численность моих людей не шибко велика, нет никаких резервов, коим был бы нужен дополнительный сигнал. В-третьих, вести ратников в бой вождю здесь почетно, мое личное участие будет отмечено Ростиславом в случае успеха. И наконец, в-четвертых – это тот самый азарт, та самая горячка сечи, что страшит меня и одновременно притягивает. Слишком сильные ощущения, чтобы отказаться от них, чтобы жить вовсе без них…
До развернутых полубоком куманов остаются считаные метры, а до ближайшего ко мне степняка – прямая дорожка между деревьями, где я могу разогнать кобылу до галопа. Лисица не подводит, словно пролетев над землей последние метры, и с моих губ срывается давно зреющий в груди клич:
– Бей!!!
Тут же в ответ раздается оглушительное:
– Севе-э-эр!!!
И морозящий душу волчий вой касогов…
Выбранный в качестве цели половец успевает послать коня мне навстречу и склонить копье – но и только. Натянув повод вправо, я обхожу противника с левого от него бока – и, развернувшись в седле, одним точным, стремительным уколом вонзаю пику под ключицу и успеваю потянуть древко на себя.
Лошадь отлично меня слушается: прошлогодний поход многому научил, да и я последние дни не терял времени даром, активно готовясь к конной схватке. Потому принимаю на щит очередной укол вражеского копья, нацеленного в шею, и с силой вонзаю свое в открытое бедро противника, атаковавшего меня лоб в лоб. Степняк взвыл от боли и неуклюже вывалился из седла, потеряв равновесие, древко засевшей в человеческой плоти пики выскользнуло из пальцев, но мгновение спустя ножны с хищным свистом покидает сабля. Однако чуть искривленному клинку уже не довелось вкусить вражеской крови: куманов справа и слева от меня опрокидывает удар разогнавшихся дружинников, и уцелевшие степняки в спешке разворачивают лошадей.
Глава 4
Сентябрь 1069 г. от Рождества Христова
Окрестности Херсонской гавани, море
Легкий плеск воды да чуть слышимый скрип дерева – вот и весь шум, который производит моя «эскадра». Море, слава богу, пока еще не волнуется: мы зацепили последние спокойные ночи перед нападением на венецианскую флотилию. Так что ладьи идут на веслах ходко, уверенно – небо сегодня чистое. И хотя нам светят только звезды (атаку я подгадал именно на новолуние) силуэты боевых кораблей явственно различимы у пристаней. По информации наших лазутчиков, сиречь купцов, итальянские торгаши собирались отчалить в Константинополь со дня на день, в сопровождение им назначались гураб, два дромона и две галеи. Довольно солидный конвой, в схватке с которым легким варяжским ладьям просто не выстоять.
Так что я решил несколько изменить баланс сил.
Победа над степняками вышла действительно громкой: удар с тыла беловежской дружины и касожской сотни опрокинул столпившихся на берегу половцев, частично истребив их, частично сбросив в воду, а большую часть погнав назад, к броду. Только вот налетчики, находящиеся в хвосте растянутой вдоль берега колонны, могли лишь догадываться, что происходит в голове! В итоге развернуть лошадей они не успели, и на узкой полоске берега началась натуральная давка. Куманы пытались спастись среди деревьев (между которыми мы заботливо обустроили засеку), бросались с лошадьми в воду – но большинство их пало под нашими саблями или было затоптано в чудовищной свалке. Врага гнали до самого брода, выжила едва ли сотня половцев…
После столь чувствительного разгрома степные хищники поумерили свой пыл, на время оставив в покое поселения бродников и купеческие караваны. А ведь до того нападали часто и небезуспешно: как оказалось, родное поселение Часлава, до поры укрытое в плавнях, степняки истребили практически целиком, а сам парень, получив легкую рану, бежал – тем и спасся. Позже, осознав случившееся, он возненавидел свое безволие и трусость и самому себе пообещал срубить по одному степняку за каждого из родных. Поэтому бродник столь остро реагировал на вопрос о страхе. Свой обет Часлав исполнил с лихвой, забрав в сече жизни одиннадцати куманов… Открыться мне он решился уже после сечи, истово восхваляя мою воинскую хитрость.
Ну что же, кто-то мстил, а я исполнял волю царя, за что и был направлен с семьей в Танаис, на воеводство. Только для воплощения моего плана требовалась особая, тайная верфь – и мастер Калинник заложил ее у выступающего в море мыса верстах в двадцати от греческой колонии, в стороне от маршрутов купеческих караванов. Ее назвали Кремны – имя, кстати, дал мой старый знакомец Александр, старший сын Калинника. Где-то раскопал любознательный парень, что в этих местах располагалось одноименное древнегреческое поселение…[31]
На самом деле шанс того, что дож согласится на выдвинутые Ростиславом условия, был реален, но не слишком велик. Легкость захвата Корсуни и Сурожа наверняка убедила венецианцев в слабости Тмутаракани. Вполне может быть, что уже этим летом они решились бы на захват оставшихся портовых городов царства, если бы не своевременно заключенный с Византией мир. Который, к слову, вбил клин в их и так не слишком-то прочный союз… Думаю, сейчас дож ищет подходы к императору с целью обезопасить себя на случай нашего будущего конфликта, хотя если базилевс не дурак, так просто он нас не сдаст. В любом случае, пока венецианцы сидят в Таврии, а Ростислав не дает им выхода на рынки Тмутаракани и не пускает к Танаису, наше столкновение неминуемо. Да и мы ведь собираемся забрать свои города назад! Так что идея создать в Русском море первый в этом мире каперский отряд родилась в моей голове и засела в ней прочно. Как я и обещал Ростиславу, он будет действовать по его приказам (то есть моим), но официально останется флотилией варяжских разбойников. Ладьи мы срубили в Кремнах, туда же в конце лета прибыли все, кого смог собрать на севере и привести с собой Добран: полторы сотни варягов да под сотню новгородцев. Увы, английские хускарлы еще борются за независимость от норманнов, и время их массового найма пока не пришло. А то бы я уж развернулся! Еще сотню варягов мне скрепя сердце выделил Ростислав – собственно, они и начали рубить первые ладьи. Знакомство людей, формирование команд и притирка внутри их пришлись на время постройки недостающих судов в Кремнах. После чего отряд скрытно переправился в тайно обустроенную готами гавань. Последняя расположена довольно близко к Херсону, у остатков древней византийской крепости Каламита[32]. Ну а какого-никакого слаживания удалось достичь во время морского перехода – так что сейчас под моей рукой семь ладей с экипажем в полсотни воинов каждая. Вот и вся каперская флотилия!
К слову, готы переход под венецианцев не приняли – видать, грабительские налоги ромеев помнят и от захватчиков, союзных базилевсу, ничего хорошего не ждут. Так что вскоре после неразберихи, возникшей с захватом наших городов, они прислали послов к «кесарю руссов», заверяя его в своей верности. Побратим отправил мне весточку, и после недолгой переписки мы условились, что готы временно объявят о «независимости», негласно помогут нам в борьбе с фрязями, а мы, в свою очередь, отправим им дружину на помощь, если захватчик рискнет сунуться в горы. Пока что невеликие числом итальянцы на такой шаг не решились, но, если дать им время закрепиться в Крыму, они обязательно попробуют забрать все бывшее Херсонское катепанство…
И вот этой ночью мы покинули готскую гавань и выдвинулись к Корсуни.
Легкий плеск при входе весел в воду да скрип уключин – лишь эти звуки сопровождают движение пяти небольших стругов к своим целям. Шум разбивающихся о берег волн надежно заглушают их – как я надеюсь! – но здесь и сейчас они кажутся оглушительно громкими. Впрочем, в царящем на борту судна мрачном молчании мне кажется, что я слышу стук собственного сердца.
Я гребу наравне еще с пятью варягами, приближаясь к гурабу. Не знаю, как сами венецианцы именуют этот корабль, очевидно скопированный у арабов, но махина, с каждым мгновением проявляющаяся во тьме все отчетливее, вызывает в душе настоящий ужас – будто бы это и не судно, а какой-то огромный морской монстр! Впрочем, сам гураб сейчас никакой опасности для нас не представляет, в отличие от дозорной смены, обязанной дежурить на борту!
Очень много неприятных мгновений мне пришлось пережить, прежде чем нос струга легонько ткнул в борт громоздкого корабля. Или покров безлунной ночи надежно укрыл большую лодку без мачты, а негромкие звуки нашего приближения заглушило накатывающее на берег море, или венецианский дозор несет караульную службу из рук вон плохо, не боясь, а точнее, не ожидая нападения. Впрочем, скорее всего – всё вместе.
Аккуратно подгребая, мы развернули свое судно параллельно гурабу, прижавшись к нему левым бортом, – и тут же с легким всплеском пошел на дно якорь. А минутой позже варяги без лишней суеты спустили на воду небольшую лодку-долбленку, куда с трудом уместилась вся команда струга. При этом каждую секунду я ждал, что услышу над головой гневный окрик – а то и вовсе прилетит несколько арбалетных болтов без всяких предупреждений. Но пока, кажется, пронесло…
Резкий вскрик раздался правее, на одном из дромонов. И тут же сверху послышались встревоженные голоса. Накаркал!
Судорожно сжав в руках огниво, я начинаю лихорадочно высекать искру на пропитанную «земляным маслом» ткань. Как назло, ничего не выходит! А над головой уже послышались гулкие, частые шаги.
Есть!
– Ходу!
Очередная искра запалила пропитанный нефтью фитиль глиняного горшка, а гребцы послушно оттолкнулись веслами от борта струга. Короткий, резкий замах – бросок! И древний аналог «коктейля Молотова» разбивается о бок открытой бочки с «земляным маслом», плотно обложенной сушняком и прижатой к гурабу. А ведь снизу еще и дрова уложены, и так забито все судно… Жидкое пламя брызнуло во все стороны, подпаляя дерево, жадные языки огня устремились вверх по бочке…