– Я что, невнятно выражаюсь?!
На уроженца Афин будто ушат ледяной воды вылили. Но Константин Налбат, пробороздивший Русское и Римское моря вдоль и поперек, ходивший с торговцами через Геркулесовы столбы[29] к далеким северным берегам, не раз сражавшийся с пиратами греков, сарацин и варягов, не был ни трусом, ни слабаком. Высокий взлет до капитана императорского дромона на короткое время сделал из настоящего морского волка придворного лизоблюда, но сейчас ярость базилевса разбудила в нем истинную сущность.
– Разворот навстречу норманнам! Расчеты сифонофоров, приготовиться дать море огня!
Гулкий рев луженой капитанской глотки взбодрил опытных моряков, набранных из команд самых отчаянных торговцев. Да, у Диогена не было подготовленных боевых экипажей, но они были у ромейских купцов – и лучших из лучших приняли в команду пока единственного имперского дромона. Ее слаживание успешно прошло по пути из Константинополя в Бари, благо что Налбат привел с собой знакомых ему моряков. Теперь же экипажу флагмана осталось пройти последнее испытание, чтобы с честью носить звание боевого.
Норманны заметили ходко идущий им наперерез ромейский корабль. Три из пяти драккаров головной группы вынужденно развернулись в его сторону, в то время как еще два продолжили гонку, стремясь настигнуть гурабы. К слову, их пара также начала разворот с целью накрыть снарядами катапульт оставшиеся корабли противника. А между тем последние уже начали плотной группой входить в разрыв между боевыми судами и транспортниками республики.
Экипаж флагмана расчетливо подпустил врага насколько возможно близко, по приказу базилевса до поры молчали токсоты. Норманны же постарались обхватить ромея с обеих сторон – но когда два драккара приблизились шагов на пятнадцать, с бортов дромона ударили тугие огненные струи, в одно мгновение воспламенив суда врага! На их палубах дико заорали люди, превратившиеся в жуткие живые факелы – пока еще живые. Кому хватило сил, бросался в море, надеясь потушить пожирающий плоть огонь… Увы, безуспешно. Лишь полностью скрывшись в воде, лишив пламя воздуха, его было возможно сбить – но ни один из обожженных смельчаков так и не всплыл.
Между тем флагман, не сбавляя хода, устремился к третьему драккару, пытавшему уйти в сторону от жуткого вражеского корабля. Но попытка развернуться лишь погасила его скорость, одновременно подставив бок под бивень… Крепкий толчок едва не сбил Диогена с ног, но мощный базилевс-воин сумел устоять на ногах – дромон проломил борт драккара, а надводный таран прошил и второй. И только ромейские гребцы с натугой отвели свое судно от противника, как морская вода щедро хлынула в образовавшийся пролом, за считаные мгновения потопив норманнов…
Короткая схватка, занявшая всего несколько минут – и три вражеских корабля уничтожено, а на собственном нет даже потерь! Не считая одного раненого лучника, руку которого пробороздил единственный перелетевший борт дротик. Кровь вскипела в жилах Диогена, восторг и упоение схваткой наполнили его душу.
– Вперед, Налбат! Я вижу и другие корабли врага!
Константин тоже видел драккары норманнов. Много драккаров, не меньше девяти – и флагман базилевса стоял на их пути. Бой придется принять в любом случае, но капитан не разделял восторга императора: слишком неравны силы.
Все же дромон уверенно двинулся навстречу противнику. В этот раз токсоты начали стрелять на пределе дистанции, посылая стрелы в сторону вырвавшихся вперед драккаров. Суровые же гвардейцы построились у бортов и сомкнули щиты, готовясь отражать неизбежный штурм.
Вот один из вражеских кораблей попытался выровнять курс так, чтобы притереться вплотную к флагману – не станут же ромеи жечь их у собственной обшивки? Но, видно, никто из команды норманнов не знал, что противник покрывает борта дромонов войлоком и воловьими шкурами, пропитанными уксусом, надежно защищающими от действия огнесмеси, по крайней мере временно. Похоже, он не знал и того, что стальной дракон на носу вражеского корабля был вовсе не украшением, а лишь личиной одного из сифонофоров!
Жар тугой струи жидкого пламени крепко обдал базилевса, но тот заставил себя стоять на месте, даже не шелохнулся. Не отрываясь, он со смесью ужаса и восторга смотрел, как в жутком алхимическом огне гибнет очередной драккар. И в этот же миг в гущу кораблей противника наконец-то ударил десяток зажигательных снарядов с ближнего гураба! Загорелось еще три судна, а оставшиеся начали резко разворачиваться…
Это был славный бой, за которым наблюдали со стен Бари практически все его жители. И это была славная победа. Потеряв две трети судов побитыми таранами, сожженными или захваченными при абордаже, норманны бежали от союзной флотилии, как бегут звери от лесного пожара. Император с триумфом прибыл в свой, ромейский город, принимая почести восторженных горожан с видом Цезаря – и ощущая себя им в душе! Ради пущего эффекта базилевс еще в порту построил варангу. Закинувшие на плечи огромные секиры статные гвардейцы-северяне выглядели очень внушительно, притягивая к себе завистливые мужские и восхищенные женские взгляды. В колонну по четыре четкими рядами встала тагма стратилатов, для красоты клибанофоры сняли верхние стеганые доспехи, явив зрителям стальные ламеллярные брони и выступающие из-под них кольчуги, ярко сверкающие в лучах утреннего солнца. Возглавил шествие отборных войск империи сам базилевс, несколько превосходящий статью собственных гвардейцев. Вид мощной фигуры государя-воина в позолоченном доспехе вызвал у горожан, пожалуй, самый сильный восторг! И вряд ли кто из ликующей толпы вспоминал при взгляде на Диогена о том, что именно его решения привели к годовой осаде Бари.
Войско парадным строем прошло через весь город, ненадолго задержавшись у ворот, створки которых теперь спешно освобождали от подпирающих их опор, отодвигая также в стороны телеги, груженные камнем. Но Роман благосклонно отнесся к вынужденному ожиданию, он знал, что битвы не будет. И действительно, когда базилевс первым миновал проем ворот, его царственному взору предстал лишь вид спешно сворачивающих осадный лагерь норманнов. Горстки людей, всего пары-тройки сотен человек, безмерно спешащих и готовых бежать при первом же признаке атаки. Да и как иначе, если большую часть собственного воинства Гвискар посадил на корабли и позже потерял в морской битве?!
Триумф Диогена был омрачен лишь тем, что он не мог надолго остаться в Апулии и выбить норманнов из итальянского катепанства, пока момент к тому располагал. Но еще до выхода из Константинополя он приказал Никифору Вотаниату, опытному и весьма талантливому полководцу из армян, сформировать пять хилиархий в Эпире. Император, правда, не слишком ему доверял, но этим шагом, казалось, достигал обеих поставленных целей: выдворял подальше от столицы опасного военачальника и направлял его умения на борьбу с сильным врагом.
Да, именно так базилевс и поступит! Три дня празднований, после чего, усилив гарнизон Бари парой сотен гвардейцев, он покинет Апулию и вернется в столицу с большей частью воинства – венецианцы дадут корабли, а как иначе? Да еще и сопроводят сильным конвоем: ведь теперь им понадобятся галеры и в древнем Понте Эвксинском – да, название «Русское море» пора бы уже забыть! Пусть уж лучше оно станет Венецианским – дожи Республики Святого Марка хотя бы союзники ромеев в отличие от русов Таматархи.
Глава 2
Июнь 1069 г. от Рождества Христова
Тмутаракань
Царский дворец
– Ну, здравствуй, государь.
– Здравствуй, Андрей.
Боль, чувство вины, радость встречи – все это явственно слышится в голосе моего царя. И эта гамма чувств, запечатленная всего в двух словах, согрела мое сердце и разом сорвала с плеч половину того груза ответственности и вины, что в последние дни едва меня не сломил.
Между тем Ростислав порывисто шагнул навстречу и стиснул меня в объятиях. И я сжал его в своих руках крепко-крепко, физически ощущая, как понемногу уходит напряжение…
Отстранившись, побратим окинул меня лучащимся радостью и озорством взглядом.
– Как я рад тебя видеть, друг мой, если бы ты знал!
Я ответил совершенно искренне, нисколько не кривя душой:
– Поверь, я знаю. И этой встречи ждал все последние дни.
Коротко хохотнув, Ростислав жестом пригласил меня к столу с яствами в углу гридницы. Вот только после очень холодного, подчеркнуто-официального приема в присутствии приближенных государя было страшно обнадеживаться его радушием сейчас. Там-то мне столов никто не накрывал…
– Брат, – я немного рискую, вслух называя так царя Тмутаракани, – скажи, а где моя семья?
Ростислав вроде бы и ухом не повел (значит, его отношение ко мне действительно не изменилось!), деловито разрывая печеного гуся. Ответил спокойно, не меняя интонации голоса:
– Я отправил твою жену с сыном в Белую Вежу под защитой оставшихся новгородцев. Твой ближник, Радей, отправился вместе с ними. Так что за семью не переживай, они сейчас гостят в одной из самых защищенных крепостей моего царства. – Побратим горько усмехнулся, и тут же его улыбка стала ехидной. – И супруга, и сынок, и народившаяся дочка…
– Как?!
На мгновение я впал в ступор, но тут же внутри все заполонило горячей волной радости. У меня родилась дочка?!
– А как рождаются дети, после чего? – вновь ехидно усмехнулся Ростислав и заговорщицки подмигнул. – Видать, так хорошо миловались вы тогда напоследок, что понесла жена. Правда, разрешилась от бремени раньше срока, но ребеночек народился крепкий, все с ним хорошо. Только вчера мне весть передали, берег ее, тебя желал обрадовать.
Отвернувшись к столу, побратим еще раз, уже более властно меня подозвал:
– Подходи уже, рождение малой твоей отметим! А что отправил семью твою в Белую Вежу, так ты не подумай, не с обиды и не со зла.
Развернувшись ко мне, Ростислав закончил мысль, дав волю раздражению, говоря едко и зло:
– Только когда пришли вести в Тмутаракань о гибели рати нашей, так тут такое завертелось, такая муть со дна поднялась…
Побратим замолчал, взгляд его стал отстраненным, будто он что-то вспоминает, и воспоминания эти ему никакой радости не приносят, скорее наоборот.
– Короче, им там безопаснее было. Что тогда и уж тем более сейчас… Чужаков нет, и схорониться им негде, а все вои тебя знают и помнят. Отраву в еду подсыпать или татя ночного подослать не получится, а что половцы рядом – так все же самая сильная на Дону крепость.
Я мог лишь горячо благодарить:
– Век не забуду, княже! Ох… Прости, государь, оговорился.
Царь Таврии и Тмутаракани невесело усмехнулся:
– Пожалуй, титул князя мне сейчас подошел бы больше.
Мне осталось лишь согнуться в поясном поклоне.
– Прости меня, государь! Знаю, что из-за моего поражения, разведанного ромеями, решились они города отнять!
Ростислав отвернулся к окну гридницы, ставшей нашей неизменной переговорной. Коротко полюбовавшись видом морского простора, синего под лучами солнца, он вновь заговорил:
– Тебя обвинили все. Порей – ну он-то понятно, давно тебя недолюбливает, – купеческая старшина, греческая община. Про касогов и не говорю, ты враг их давний. Ахсар так и вообще на твое место метил, из Тмутаракани его еле спровадили!
Взяв небольшую паузу, побратим продолжил:
– Однако мыслю я, что, и не был бы ты разбит агарянами, ромеи все равно сошлись бы с фрязями, а последние привели бы корабли. И сколько бы у меня ни было воев, там, где враг ударил бы всей силой, сдюжить с ним у нас бы не вышло. Вон, в свое время на торгу тмутараканском еле касогов отвадили, а тут сила поболе будет, поболе… Так что я тебя не виню. А коли и была на сердце какая обида, – Ростислав лукаво усмехнулся, – так ее супруга моя отвадила!
Глядя на мое недоуменно вытянувшееся лицо, побратим едва ли не расхохотался:
– Глянулся ты моей жене, воевода, ей-богу, глянулся! Хотя как иначе-то, ты ведь Ланку с сынами и вернул в Тмутаракань… Так что, как говорят люди, ночная кукушка-то дневную все равно перекукует. И когда четыре седмицы назад фрязи к Корсуни да Сурожу подошли да без боя их взяли, твое имя все с грязью мешали. А вот ночами она мне напоминала, кому я обязан возвернувшейся семье да спасению от отравления. Кто убедил меня донской путь осваивать и половцев вместе с князьями бить! Зря только мы тогда с Корсунью все затеяли, только кровью для нас все это обернулось. Кровью греческой, касожской да ромейской…
Я решил пока промолчать и, как видно, поступил правильно – ненадолго прервавшись, Ростислав продолжил:
– Ну а что удача воинская отвернуться в бою может, так то мне с детства известно. Вон, отца моего и Вышату ромеи разбили у Царьграда на море, позже рать пешую нагнали да истребили, а уцелевшим воям глаза выкололи! Да и мы с тобой не раз на волоске от поражения были, чего уж там. Только тогда нам везло, а тебе с торками уже нет.
В ответ мне осталось лишь понуро склонить голову…
Разговор прервался на трапезу, где каждый из нас воздал должное печеной птице, соленому сыру вкупе с ароматными, тонкими лепешками и сладкому, совсем некрепкому вину. И хотя царские яства были на высоте еще в «княжеские» времена, полностью отдаться наслаждению вкусом мне не удалось. Новость, которую я узнал неделю назад на пути из Магаса и которая выбила почву у меня из-под ног, не давала мне покоя по сей день.
Венецианцы, заключившие союз с Романом Диогеном и получившие от него полную свободу действий, захватили Корсунь и Сурож.
В общем-то после моего поражения в Грузии и гибели большей части пешей рати Тмутаракани это было вполне ожидаемо. Престол Византии впервые за последние лет пятьдесят занял деятельный базилевс-воин, который начал свою борьбу с сельджуками в Малой Азии. Несмотря на то что предшественники очень постарались с развалом вооруженных сил империи, Диоген сумел мобилизовать боеспособные корпуса и с ними начал довольно успешно громить врага. Да вот незадача – император пока не встретил основные силы турок во главе с Алп-Арсланом. К слову, в моем настоящем эта встреча при Манцикерте обрекла Романа на смерть, да и держава его оказалась на краю гибели.
Но есть очень важный нюанс. В моем настоящем остатки могучего в прошлом византийского флота не были уничтожены русско-касожской флотилией. И потому, когда год назад норманны осадили Бари, у ромеев уже не осталось сил идти на выручку блокированному городу как с моря, так и с суши. И если в реальном прошлом византийцы дважды формировали эскадры для прорыва блокады, здесь и сейчас у Диогена такой возможности не было. Не знаю, почему тогда он не воспользовался услугами венецианцев. Ведь они помогали грекам воевать в Италии еще при Василии Болгаробойце и оказали неоценимую помощь Алексею Комнину против тех же норманнов. Но сейчас у него не осталось выбора. И венецианцы помогли ромеям взамен признания прав на бывшее Херсонское катепанство. Причем не только со снятием блокады с осажденного Бари!
– Какими силами пришли фрязи?
Ростислав, посуровев лицом после моего вопроса, глухо произнес:
– Восемь кораблей. Четыре на манер ромейских дромонов, три поменьше. Их вроде как галеями кличут. А один корабль больше прочих, на нем пороков штук десять, никак не меньше.
– Гураб. Такие еще мусульмане строить начали, когда в силе были и с ромеями на море воевали.
Побратим согласно кивнул:
– Ну вот, с такой армадой нашим судам было не тягаться. Да и то панфил и две либурны в Тмутаракане стоят, еще две либурны были в Корсуни, когда фрязи и посланник базилевса прибыли. Куда им бой принимать? Да и дружины в городе никакой, сотни три-четыре ополчения из стариков и молодежи оставалось. Врагу не противники.
– И греки открыли ворота?
Царь нахмурился.
– Да. И я их не виню, все равно сил им помочь у меня не было. Нет, если бы собрать всех, дернуть людей с Дона, то, может, в поле бы и сладили. Да только я узнал о нападении, когда уже и Корсунь, и Сурож под руку базилевса переметнулись, или кто там теперь правит? Н-да, очень быстро все получилось – видать, в Царьграде подсуетились, своих людишек к нам заранее отправили с гостями торговыми! Ну а позавчера ко мне уже и посланник Романов прибыл. Да с миром, с договором торговым и признанием моего титула… Что думаешь, воевода, принять мне предложение ромеев?! – Лицо Ростислава неожиданно залилось краской гнева, а голос загремел: – Или с позором отослать послов в Царьград, а с ратью твоей города добыть в сече крепкой?! Верю я, что вместе сдюжим!
Глаза побратима загорелись диким огнем, и мне пришлось собрать в кулак все мужество, чтобы ответить ему отказом:
– Государь, в поле фрязи боя не примут, а судов их практически вдвое против наших. Даже осади мы сейчас Корсунь, они могут нанести удар в любой точке княжества, Порей прав был, когда говорил о том два года назад. А поскольку у них есть еще и гураб, то поджечь хоть даже Тмутаракань с моря им трудов никаких не составит. Но главное – начнем открытую войну с фрязями, как их сторону тут же примут ромеи, и торговля купцов наших прекратит казну обогащать. Кроме того, Дургулель в этот раз может выступить на стороне противников – и тогда уж конец Тмутаракани и нам всем гибель.
На уроженца Афин будто ушат ледяной воды вылили. Но Константин Налбат, пробороздивший Русское и Римское моря вдоль и поперек, ходивший с торговцами через Геркулесовы столбы[29] к далеким северным берегам, не раз сражавшийся с пиратами греков, сарацин и варягов, не был ни трусом, ни слабаком. Высокий взлет до капитана императорского дромона на короткое время сделал из настоящего морского волка придворного лизоблюда, но сейчас ярость базилевса разбудила в нем истинную сущность.
– Разворот навстречу норманнам! Расчеты сифонофоров, приготовиться дать море огня!
Гулкий рев луженой капитанской глотки взбодрил опытных моряков, набранных из команд самых отчаянных торговцев. Да, у Диогена не было подготовленных боевых экипажей, но они были у ромейских купцов – и лучших из лучших приняли в команду пока единственного имперского дромона. Ее слаживание успешно прошло по пути из Константинополя в Бари, благо что Налбат привел с собой знакомых ему моряков. Теперь же экипажу флагмана осталось пройти последнее испытание, чтобы с честью носить звание боевого.
Норманны заметили ходко идущий им наперерез ромейский корабль. Три из пяти драккаров головной группы вынужденно развернулись в его сторону, в то время как еще два продолжили гонку, стремясь настигнуть гурабы. К слову, их пара также начала разворот с целью накрыть снарядами катапульт оставшиеся корабли противника. А между тем последние уже начали плотной группой входить в разрыв между боевыми судами и транспортниками республики.
Экипаж флагмана расчетливо подпустил врага насколько возможно близко, по приказу базилевса до поры молчали токсоты. Норманны же постарались обхватить ромея с обеих сторон – но когда два драккара приблизились шагов на пятнадцать, с бортов дромона ударили тугие огненные струи, в одно мгновение воспламенив суда врага! На их палубах дико заорали люди, превратившиеся в жуткие живые факелы – пока еще живые. Кому хватило сил, бросался в море, надеясь потушить пожирающий плоть огонь… Увы, безуспешно. Лишь полностью скрывшись в воде, лишив пламя воздуха, его было возможно сбить – но ни один из обожженных смельчаков так и не всплыл.
Между тем флагман, не сбавляя хода, устремился к третьему драккару, пытавшему уйти в сторону от жуткого вражеского корабля. Но попытка развернуться лишь погасила его скорость, одновременно подставив бок под бивень… Крепкий толчок едва не сбил Диогена с ног, но мощный базилевс-воин сумел устоять на ногах – дромон проломил борт драккара, а надводный таран прошил и второй. И только ромейские гребцы с натугой отвели свое судно от противника, как морская вода щедро хлынула в образовавшийся пролом, за считаные мгновения потопив норманнов…
Короткая схватка, занявшая всего несколько минут – и три вражеских корабля уничтожено, а на собственном нет даже потерь! Не считая одного раненого лучника, руку которого пробороздил единственный перелетевший борт дротик. Кровь вскипела в жилах Диогена, восторг и упоение схваткой наполнили его душу.
– Вперед, Налбат! Я вижу и другие корабли врага!
Константин тоже видел драккары норманнов. Много драккаров, не меньше девяти – и флагман базилевса стоял на их пути. Бой придется принять в любом случае, но капитан не разделял восторга императора: слишком неравны силы.
Все же дромон уверенно двинулся навстречу противнику. В этот раз токсоты начали стрелять на пределе дистанции, посылая стрелы в сторону вырвавшихся вперед драккаров. Суровые же гвардейцы построились у бортов и сомкнули щиты, готовясь отражать неизбежный штурм.
Вот один из вражеских кораблей попытался выровнять курс так, чтобы притереться вплотную к флагману – не станут же ромеи жечь их у собственной обшивки? Но, видно, никто из команды норманнов не знал, что противник покрывает борта дромонов войлоком и воловьими шкурами, пропитанными уксусом, надежно защищающими от действия огнесмеси, по крайней мере временно. Похоже, он не знал и того, что стальной дракон на носу вражеского корабля был вовсе не украшением, а лишь личиной одного из сифонофоров!
Жар тугой струи жидкого пламени крепко обдал базилевса, но тот заставил себя стоять на месте, даже не шелохнулся. Не отрываясь, он со смесью ужаса и восторга смотрел, как в жутком алхимическом огне гибнет очередной драккар. И в этот же миг в гущу кораблей противника наконец-то ударил десяток зажигательных снарядов с ближнего гураба! Загорелось еще три судна, а оставшиеся начали резко разворачиваться…
Это был славный бой, за которым наблюдали со стен Бари практически все его жители. И это была славная победа. Потеряв две трети судов побитыми таранами, сожженными или захваченными при абордаже, норманны бежали от союзной флотилии, как бегут звери от лесного пожара. Император с триумфом прибыл в свой, ромейский город, принимая почести восторженных горожан с видом Цезаря – и ощущая себя им в душе! Ради пущего эффекта базилевс еще в порту построил варангу. Закинувшие на плечи огромные секиры статные гвардейцы-северяне выглядели очень внушительно, притягивая к себе завистливые мужские и восхищенные женские взгляды. В колонну по четыре четкими рядами встала тагма стратилатов, для красоты клибанофоры сняли верхние стеганые доспехи, явив зрителям стальные ламеллярные брони и выступающие из-под них кольчуги, ярко сверкающие в лучах утреннего солнца. Возглавил шествие отборных войск империи сам базилевс, несколько превосходящий статью собственных гвардейцев. Вид мощной фигуры государя-воина в позолоченном доспехе вызвал у горожан, пожалуй, самый сильный восторг! И вряд ли кто из ликующей толпы вспоминал при взгляде на Диогена о том, что именно его решения привели к годовой осаде Бари.
Войско парадным строем прошло через весь город, ненадолго задержавшись у ворот, створки которых теперь спешно освобождали от подпирающих их опор, отодвигая также в стороны телеги, груженные камнем. Но Роман благосклонно отнесся к вынужденному ожиданию, он знал, что битвы не будет. И действительно, когда базилевс первым миновал проем ворот, его царственному взору предстал лишь вид спешно сворачивающих осадный лагерь норманнов. Горстки людей, всего пары-тройки сотен человек, безмерно спешащих и готовых бежать при первом же признаке атаки. Да и как иначе, если большую часть собственного воинства Гвискар посадил на корабли и позже потерял в морской битве?!
Триумф Диогена был омрачен лишь тем, что он не мог надолго остаться в Апулии и выбить норманнов из итальянского катепанства, пока момент к тому располагал. Но еще до выхода из Константинополя он приказал Никифору Вотаниату, опытному и весьма талантливому полководцу из армян, сформировать пять хилиархий в Эпире. Император, правда, не слишком ему доверял, но этим шагом, казалось, достигал обеих поставленных целей: выдворял подальше от столицы опасного военачальника и направлял его умения на борьбу с сильным врагом.
Да, именно так базилевс и поступит! Три дня празднований, после чего, усилив гарнизон Бари парой сотен гвардейцев, он покинет Апулию и вернется в столицу с большей частью воинства – венецианцы дадут корабли, а как иначе? Да еще и сопроводят сильным конвоем: ведь теперь им понадобятся галеры и в древнем Понте Эвксинском – да, название «Русское море» пора бы уже забыть! Пусть уж лучше оно станет Венецианским – дожи Республики Святого Марка хотя бы союзники ромеев в отличие от русов Таматархи.
Глава 2
Июнь 1069 г. от Рождества Христова
Тмутаракань
Царский дворец
– Ну, здравствуй, государь.
– Здравствуй, Андрей.
Боль, чувство вины, радость встречи – все это явственно слышится в голосе моего царя. И эта гамма чувств, запечатленная всего в двух словах, согрела мое сердце и разом сорвала с плеч половину того груза ответственности и вины, что в последние дни едва меня не сломил.
Между тем Ростислав порывисто шагнул навстречу и стиснул меня в объятиях. И я сжал его в своих руках крепко-крепко, физически ощущая, как понемногу уходит напряжение…
Отстранившись, побратим окинул меня лучащимся радостью и озорством взглядом.
– Как я рад тебя видеть, друг мой, если бы ты знал!
Я ответил совершенно искренне, нисколько не кривя душой:
– Поверь, я знаю. И этой встречи ждал все последние дни.
Коротко хохотнув, Ростислав жестом пригласил меня к столу с яствами в углу гридницы. Вот только после очень холодного, подчеркнуто-официального приема в присутствии приближенных государя было страшно обнадеживаться его радушием сейчас. Там-то мне столов никто не накрывал…
– Брат, – я немного рискую, вслух называя так царя Тмутаракани, – скажи, а где моя семья?
Ростислав вроде бы и ухом не повел (значит, его отношение ко мне действительно не изменилось!), деловито разрывая печеного гуся. Ответил спокойно, не меняя интонации голоса:
– Я отправил твою жену с сыном в Белую Вежу под защитой оставшихся новгородцев. Твой ближник, Радей, отправился вместе с ними. Так что за семью не переживай, они сейчас гостят в одной из самых защищенных крепостей моего царства. – Побратим горько усмехнулся, и тут же его улыбка стала ехидной. – И супруга, и сынок, и народившаяся дочка…
– Как?!
На мгновение я впал в ступор, но тут же внутри все заполонило горячей волной радости. У меня родилась дочка?!
– А как рождаются дети, после чего? – вновь ехидно усмехнулся Ростислав и заговорщицки подмигнул. – Видать, так хорошо миловались вы тогда напоследок, что понесла жена. Правда, разрешилась от бремени раньше срока, но ребеночек народился крепкий, все с ним хорошо. Только вчера мне весть передали, берег ее, тебя желал обрадовать.
Отвернувшись к столу, побратим еще раз, уже более властно меня подозвал:
– Подходи уже, рождение малой твоей отметим! А что отправил семью твою в Белую Вежу, так ты не подумай, не с обиды и не со зла.
Развернувшись ко мне, Ростислав закончил мысль, дав волю раздражению, говоря едко и зло:
– Только когда пришли вести в Тмутаракань о гибели рати нашей, так тут такое завертелось, такая муть со дна поднялась…
Побратим замолчал, взгляд его стал отстраненным, будто он что-то вспоминает, и воспоминания эти ему никакой радости не приносят, скорее наоборот.
– Короче, им там безопаснее было. Что тогда и уж тем более сейчас… Чужаков нет, и схорониться им негде, а все вои тебя знают и помнят. Отраву в еду подсыпать или татя ночного подослать не получится, а что половцы рядом – так все же самая сильная на Дону крепость.
Я мог лишь горячо благодарить:
– Век не забуду, княже! Ох… Прости, государь, оговорился.
Царь Таврии и Тмутаракани невесело усмехнулся:
– Пожалуй, титул князя мне сейчас подошел бы больше.
Мне осталось лишь согнуться в поясном поклоне.
– Прости меня, государь! Знаю, что из-за моего поражения, разведанного ромеями, решились они города отнять!
Ростислав отвернулся к окну гридницы, ставшей нашей неизменной переговорной. Коротко полюбовавшись видом морского простора, синего под лучами солнца, он вновь заговорил:
– Тебя обвинили все. Порей – ну он-то понятно, давно тебя недолюбливает, – купеческая старшина, греческая община. Про касогов и не говорю, ты враг их давний. Ахсар так и вообще на твое место метил, из Тмутаракани его еле спровадили!
Взяв небольшую паузу, побратим продолжил:
– Однако мыслю я, что, и не был бы ты разбит агарянами, ромеи все равно сошлись бы с фрязями, а последние привели бы корабли. И сколько бы у меня ни было воев, там, где враг ударил бы всей силой, сдюжить с ним у нас бы не вышло. Вон, в свое время на торгу тмутараканском еле касогов отвадили, а тут сила поболе будет, поболе… Так что я тебя не виню. А коли и была на сердце какая обида, – Ростислав лукаво усмехнулся, – так ее супруга моя отвадила!
Глядя на мое недоуменно вытянувшееся лицо, побратим едва ли не расхохотался:
– Глянулся ты моей жене, воевода, ей-богу, глянулся! Хотя как иначе-то, ты ведь Ланку с сынами и вернул в Тмутаракань… Так что, как говорят люди, ночная кукушка-то дневную все равно перекукует. И когда четыре седмицы назад фрязи к Корсуни да Сурожу подошли да без боя их взяли, твое имя все с грязью мешали. А вот ночами она мне напоминала, кому я обязан возвернувшейся семье да спасению от отравления. Кто убедил меня донской путь осваивать и половцев вместе с князьями бить! Зря только мы тогда с Корсунью все затеяли, только кровью для нас все это обернулось. Кровью греческой, касожской да ромейской…
Я решил пока промолчать и, как видно, поступил правильно – ненадолго прервавшись, Ростислав продолжил:
– Ну а что удача воинская отвернуться в бою может, так то мне с детства известно. Вон, отца моего и Вышату ромеи разбили у Царьграда на море, позже рать пешую нагнали да истребили, а уцелевшим воям глаза выкололи! Да и мы с тобой не раз на волоске от поражения были, чего уж там. Только тогда нам везло, а тебе с торками уже нет.
В ответ мне осталось лишь понуро склонить голову…
Разговор прервался на трапезу, где каждый из нас воздал должное печеной птице, соленому сыру вкупе с ароматными, тонкими лепешками и сладкому, совсем некрепкому вину. И хотя царские яства были на высоте еще в «княжеские» времена, полностью отдаться наслаждению вкусом мне не удалось. Новость, которую я узнал неделю назад на пути из Магаса и которая выбила почву у меня из-под ног, не давала мне покоя по сей день.
Венецианцы, заключившие союз с Романом Диогеном и получившие от него полную свободу действий, захватили Корсунь и Сурож.
В общем-то после моего поражения в Грузии и гибели большей части пешей рати Тмутаракани это было вполне ожидаемо. Престол Византии впервые за последние лет пятьдесят занял деятельный базилевс-воин, который начал свою борьбу с сельджуками в Малой Азии. Несмотря на то что предшественники очень постарались с развалом вооруженных сил империи, Диоген сумел мобилизовать боеспособные корпуса и с ними начал довольно успешно громить врага. Да вот незадача – император пока не встретил основные силы турок во главе с Алп-Арсланом. К слову, в моем настоящем эта встреча при Манцикерте обрекла Романа на смерть, да и держава его оказалась на краю гибели.
Но есть очень важный нюанс. В моем настоящем остатки могучего в прошлом византийского флота не были уничтожены русско-касожской флотилией. И потому, когда год назад норманны осадили Бари, у ромеев уже не осталось сил идти на выручку блокированному городу как с моря, так и с суши. И если в реальном прошлом византийцы дважды формировали эскадры для прорыва блокады, здесь и сейчас у Диогена такой возможности не было. Не знаю, почему тогда он не воспользовался услугами венецианцев. Ведь они помогали грекам воевать в Италии еще при Василии Болгаробойце и оказали неоценимую помощь Алексею Комнину против тех же норманнов. Но сейчас у него не осталось выбора. И венецианцы помогли ромеям взамен признания прав на бывшее Херсонское катепанство. Причем не только со снятием блокады с осажденного Бари!
– Какими силами пришли фрязи?
Ростислав, посуровев лицом после моего вопроса, глухо произнес:
– Восемь кораблей. Четыре на манер ромейских дромонов, три поменьше. Их вроде как галеями кличут. А один корабль больше прочих, на нем пороков штук десять, никак не меньше.
– Гураб. Такие еще мусульмане строить начали, когда в силе были и с ромеями на море воевали.
Побратим согласно кивнул:
– Ну вот, с такой армадой нашим судам было не тягаться. Да и то панфил и две либурны в Тмутаракане стоят, еще две либурны были в Корсуни, когда фрязи и посланник базилевса прибыли. Куда им бой принимать? Да и дружины в городе никакой, сотни три-четыре ополчения из стариков и молодежи оставалось. Врагу не противники.
– И греки открыли ворота?
Царь нахмурился.
– Да. И я их не виню, все равно сил им помочь у меня не было. Нет, если бы собрать всех, дернуть людей с Дона, то, может, в поле бы и сладили. Да только я узнал о нападении, когда уже и Корсунь, и Сурож под руку базилевса переметнулись, или кто там теперь правит? Н-да, очень быстро все получилось – видать, в Царьграде подсуетились, своих людишек к нам заранее отправили с гостями торговыми! Ну а позавчера ко мне уже и посланник Романов прибыл. Да с миром, с договором торговым и признанием моего титула… Что думаешь, воевода, принять мне предложение ромеев?! – Лицо Ростислава неожиданно залилось краской гнева, а голос загремел: – Или с позором отослать послов в Царьград, а с ратью твоей города добыть в сече крепкой?! Верю я, что вместе сдюжим!
Глаза побратима загорелись диким огнем, и мне пришлось собрать в кулак все мужество, чтобы ответить ему отказом:
– Государь, в поле фрязи боя не примут, а судов их практически вдвое против наших. Даже осади мы сейчас Корсунь, они могут нанести удар в любой точке княжества, Порей прав был, когда говорил о том два года назад. А поскольку у них есть еще и гураб, то поджечь хоть даже Тмутаракань с моря им трудов никаких не составит. Но главное – начнем открытую войну с фрязями, как их сторону тут же примут ромеи, и торговля купцов наших прекратит казну обогащать. Кроме того, Дургулель в этот раз может выступить на стороне противников – и тогда уж конец Тмутаракани и нам всем гибель.